Сумасшествие

Изначально идея была хорошей — веселая вечеринка в кругу друзей, знакомых и знакомых знакомых. Мандарины, елка, немного выпивки и душевные разговоры. Так представлял этот вечер Доён. На деле же это вылилось в хаос — крики, громкая музыка, шум, разборки, пьяные поцелуи, и Доён тут почти никого не знает — самое некомфортное. Тихая мирная часть, когда вешали мишуру, раскладывали салаты и сидели за столом, оказалась слишком короткой, чтобы успеть познакомиться, и большая часть людей оказалась охвачена пьяной стихией — Доён, наверное, еще выпил недостаточно, чтобы стать ее частью, да и в целом слишком серьезный, чтобы так терять голову. Если подумать, сидеть на диванчике в свете гирлянд и пить шампанское под Пошлую Молли — вполне приятное прохождение вечера, если не думать о мелочах, вроде друга, который притащил сюда и потерялся где-то в первые десять минут, и того лохматого блондина, с обезоруживающей безумной улыбкой и хитрым взглядом, значение которого Доён старается не понимать. Доён первый обратил на него внимание — он сразу выделился из толпы — и незнакомец поймал его взгляд. Он выглядел сумасшедшим как из фильмов про психов вроде Джокера, и чтобы он не собирался предложить, соглашаться — плохая идея, Доён знал это наперед. Удивительно, но согласиться хотелось. Доён не мог позволять себе роковых ошибок, даже в волшебную новогоднюю ночь. А еще, наверное, он слишком много думает. Случайно пойманный в толпе взгляд (несколько раз уже, но это тоже может быть случайностью) еще не значит, что блондин хочет хотя бы подойти. Доён качает головой и пододвигает к себе бутылку с чем-то непонятным — он не собирается напиться настолько, чтобы совершать ошибки, но хочется хотя бы настолько, чтобы перестать так дико парится даже на чертовой вечеринке. Закусывая мандарином, Доён не успевает в очередной раз поймать взгляд — собственный падает на бедра в шикарных светлых джинсах, подиумной походкой приближающиеся к его диванчику. Поднимаясь, взгляд цепляется за татуировку бабочки, торчащую из-за пояса и выглядывающий из-под короткой леопардовой толстовки подтянутый животик. Тонкие пальцы с накрашенными ногтями изящно выхватывают у Доёна бокал. Парень красиво делает глоток и снова улыбается широко, одновременно солнечно и очень хищно. Свободной рукой хватает зависшего Доёна за запястье и тянет за собой: — Пойдем танцевать, ты уже весь вечер на меня смотришь, — допивая, оставляет бокал на столике, продолжая тянуть, заставляет Доёна подняться, — Меня зовут Юта, — оглядывается и подмигивает, — Это на случай, если ты не танцуешь с незнакомцами. «Я вообще не танцую» — хочет сказать Доён, но Юта уже затаскивает его в толпу, разворачивается и кладет его руки себе на талию, и от контакта собственных вспотевших пальцев с чужой горячей кожей он забывает, как говорить. Кажется, сегодня он совершит все ошибки, которые только мог бы представить. Уже совершил. Знакомство с Ютой явно не сулит ничего хорошего. Спустя несколько песен Доён находит себя в каком-то темном углу, покрывающего чужую шею поцелуями. Блондин запрокидывает голову и смеется, такой сумасшедший и такой сводящий с ума. Всегда такой тихий и такой правильный, Доён не ожидал от себя такого — в его голове поцелуи должны быть после долгих и уютных отношений, а то, как они позволяют друг другу распускать руки — только после того, как все станет очень серьезно и чуть ли не с планами остаться вместе на всю жизнь. Доён все Юте позволяет и все позволяет себе — одна рука по спине под широкой толстовкой, другая вдоль бедра. Юта улыбается, прижимается всем телом и целует — так, что кружится голова. Юта остается без этой глупой толстовки. Доён опускается на колени. Спустя еще полчаса они наконец решают сбежать. Криков и грохота в комнате уже больше, чем музыки, а алкоголя и мандаринов в воздухе больше, чем кислорода, и они вываливаются на улицу в расстегнутых куртках. Шея у Юты вся красная от поцелуев и Доён не собирается сдерживать порыв нежности — застегивает короткий бомбер японца до самого носа. Тот отбивается с какими-то «на кого я буду похож», но Доён не отстает, и они дерутся, пока не поскальзываются и не шлепаются в сугроб. Снег попадает не успевшему застегнуть собственную куртку Доёну за шиворот, он шипит и отряхивается, а Юта смеется и победно поправляет свой высокий воротник. Они валяются на снегу и смеются, а потом Доён поправляет чужую челку и ловит себя на мысли, что хочет провести в этом моменте всю жизнь. Гирлянды с домов и деревьев отражаются в огромных накамотиных глазах тысячей бликов, как в аниме, и Доёну тяжело дышать. Говорили же в детстве, не выходить распаренным на улицу, у него точно началась пневмония. Или же очень нужны чужие губы, чтобы сделать вздох. Они гуляют до утра по пустынным улицам — падают снежинки в свете фонарей, как в очень старых романтических фильмах. «Я долго на тебя смотрел» — признается Юта Доёну, который сегодня увидел его впервые. И оказывается, что они вместе учились, пока японца не отчислили, а потом он работал рядом с их универом и смотрел на него в окно. У них даже были общие друзья, причем довольно близкие, и это просто невероятно, что пересеклись только сегодня. Юта оказывается волшебным, и не таким сумасшедшим, как показался в начале (но все же немного сумасшедшим), а Доён находит себя не таким скучным и зажатым, которым всю жизнь себя считал. Они все еще чертовски разные, но пальцы Юты в ладони Доёна кажутся чем-то таким правильным, что это не хочется прерывать. Возможно, в новогодние ночи и правда могут случаться чудеса?