***
По сути дела, Гермионе нужно просто это пережить. Малфой никогда не испытывал подлинного интереса к кентаврам и не проявлял особой заботы о магических существах любого рода, и лишь вопрос времени, когда Сайлас решит уйти на пенсию. Максимум через пару лет, хотя, по слухам, это может произойти и раньше. Это тихая, сонная каморка в офисе, и она может по пальцам одной руки пересчитать, сколько раз кентавр действительно обращался к ним за помощью, какими бы одинокими существами они ни были — но это возможность. Шанс проявить себя перед всем отделом. Показать, что она заслуживает большей ответственности. К сожалению, другая сторона медали заключается в том, что она знает: Малфой остаётся в офисе только потому, что ждёт, что именно он займёт место Сайласа. Это могло бы показаться абсурдным, если бы не тот факт, что это вполне возможно. Обоим крайне редко приходится выполнять серьёзную работу, что уравнивает их шансы. Учитывая, что Сайлас будет отсутствовать почти три недели, в офисе будет ещё тише, чем обычно. Сама мысль об этом смехотворна.***
На следующий день Гермиона приходит с несколькими незначительными украшениями. Фигурка в виде маггловской машины с рождественской ёлкой, привязанной к крыше. Подвешенный над столом носок с ярко-оранжевой надписью «Живоглот», вышитой на лицевой стороне кривым шрифтом. Волшебный снежный шар, играющий короткую звенящую песенку, если его перевернуть. Малфой наблюдает, приподняв брови от недоверия или отвращения, за тем, как она расставляет украшения. Иногда Грейнджер не может отличить одно выражение его лица от другого. — Что? — огрызается она, скрещивая руки на груди. Он пожимает плечами, выражение его лица становится пустым. — Абсолютно ничего. Малфой проводит остаток дня, уткнувшись в наполовину исписанный лист пергамента, держа перо наперевес — дело, которым они оба обычно занимаются, чтобы выглядеть занятыми, — но он ничего не говорит о её вкусе в декоре. Гермиона задаётся вопросом, чего стоит его сила воли. На следующее утро, когда Гермиона проскальзывает через узкую металлическую дверь в Отдел по Связям с Кентаврами, она замирает. На мгновение ей кажется, что она, должно быть, вошла не в ту комнату. Рабочее место Малфоя сияет безвкусным изобилием серебряных и золотых гирлянд, ярко переливающихся повсюду. Прищурившись, она поднимает руку, чтобы отгородиться от света, но он не поднимает глаз от своего стола. — Мило, — выдавливает она из себя, натягивая улыбку, которая, она уверена, выглядит фальшиво. — Очень празднично. Свет резко прекращается на границе между их столами, как будто не может пересечь невидимую границу — и, если честно, из-за этого собственное рабочее пространство выглядит скучным и посредственным с её несколькими маленькими украшениями. — Спасибо, — протягивает Малфой. Когда Драко поворачивается к ней, его глаза немного прищурены, словно он не может её разглядеть. — Сайлас не ограничивал нас в украшениях. Гермиона стискивает зубы, роясь в ящике своего стола в поисках старой пары солнцезащитных очков. Малфой усмехается и снова возвращается к книге на своём столе. Присмотревшись, она видит, что это книга о квиддиче. Вздохнув, она тянется за пергаментом и пером. Если он хочет играть именно так, то у неё нет ни малейшего желания отступать.***
На следующий день она приходит рано утром, и к тому времени, когда Малфой входит в кабинет, с низкого потолка офиса свисает множество украшений. Большой надувной снеговик загораживает его кресло, замысловатый металлический олень занимает половину его стола, и ему приходится изрядно поманеврировать, чтобы сесть. Он просто окидывает Гермиону злобным взглядом, серые глаза тускнеют, когда он смотрит на неё. — Вау, — произносит Малфой с явно притворным энтузиазмом. — Мне нравится, что ты сделала с этим местом, Грейнджер. — Разве это не выглядит великолепно? — сияет она в ответ. На его скулах проступают желваки, а один глаз дёргается. — Великолепно, — повторяет он, деликатно переставляя оленя, чтобы он слегка свисал с одного угла его стола. — Чертовски великолепно. Гермиона улавливает лишь намёк на разочарование, промелькнувший на его лице, прежде чем Драко надевает солнцезащитные очки, защищаясь от настойчивой яркости гирлянды. Он расправляет плечи. Хорошо. Если ему нужна офисная-декораторская-рождественская битва, он её получит.***
На следующий день массивное вечнозеленое растение занимает большую часть офиса, а оба рабочих стола сдвинуты к стене, чтобы освободить место для растения, и оно так искусно украшено, что Гермиона задается вопросом, как рано он пришел — или уходил ли он вообще домой накануне вечером. Ситуация полностью выходит из-под контроля, и ей требуется несколько минут, чтобы добраться до своего стола, низко пригибаясь в попытке сесть за работу, в то время как массивная ветвь задевает её голову. — Самое большое дерево, которое я смог найти, — замечает Малфой рядом с ней, причём его стол стоит даже ближе, чем обычно. — Разве это не замечательный экземпляр? — Просто фантастический, — отвечает она, отворачиваясь от света гирлянды, пересекающего границу между их столами. — Действительно хорошая работа. — Да, — говорит он, кивая. — Я думал, ты оценишь это. Гермиона делает успокаивающий вдох. — Только жаль, что Сайласа здесь нет, чтобы увидеть это.***
Гермиона принимает решение вызвать снег. Лёгкое, праздничное переливание снежинок, которое наполняет воздух свежим ветерком. Прошла почти неделя с тех пор, как им сообщили, что они могут украшать офис, и что Сайлас не вернётся до Нового года. До Рождества остаются считанные дни, и, несмотря на то, что ей приходится проводить большую часть дня в неловком молчании с Драко Малфоем, она не может не чувствовать рождественского настроения. Надев свой любимый вязаный джемпер, она укладывает в сумку варежки и вязаную шапочку. Малфой приходит уже после того, как Гермиона инициирует погодные изменения в атмосфере офиса, и она видит, как напрягается его челюсть, прежде чем он усаживается на своё место. Поскольку массивное дерево Драко занимает большую часть комнаты, их кресла стоят достаточно близко, чтобы она могла читать его заметки, если бы захотела. Не то чтобы она хотела. Ни у кого из них уже несколько дней не было нормальной работы, и ей всё равно, чем он занимается в эти дни. — Здесь свежо, — комментирует он в середине утра, бросая на неё взгляд, говорящий о том, что он не особенно доволен. Его плечи немного напрягаются, когда он возвращается к работе, словно его серая рубашка на пуговицах недостаточно теплая. Несколько снежных островков начали образовываться на полу, а небольшая горстка скопилась у двери. — Заклинание точно соответствует погоде на улице, — говорит Гермиона. — Мы и так проводим здесь достаточно времени взаперти. Возможно, тебе следует надеть пальто. — Разумеется, — огрызается Малфой. — Я не знал, что в офисе будет идти снег. Несмотря на это, на следующий день он приходит в рубашке и галстуке, как и обычно; он окидывает продолжающийся снегопад презрительным взглядом, прежде чем сесть за свой стол. Втайне Гермиона задаётся вопросом, ожидал ли он, что ему будет под силу совладать с её погодными чарами, и, когда он ничего не говорит по поводу усиливающегося снегопада, она подозревает, что права. К обеду сугроб достигает высоты в четверть двери, и Гермионе требуется некоторое усилие, чтобы открыть её, а затем выскользнуть из офиса и дать своим онемевшим конечностям отдохнуть от холода. Когда она возвращается, снова ощущая резкий холод, она ниже натягивает вязаную шапочку на свои кудри. Холод пробирает её до костей по мере того, как день клонится к вечеру. Часть её сожалеет о снеге, но если она снимет заклинание, то тем самым лишь подарит Малфою победу в этой странной, нерегулируемой игре. Он выглядит таким раздраженным, каким она никогда его не видела, когда смахивает снежинки со своих светлых волос. Снег падает на пергамент, пропитывая его насквозь, и он стискивает зубы. — Не могла бы ты остановить снегопад, — просит он вежливо, но отрывисто, словно пытаясь сдержать свой тон. — Здесь чертовски холодно. Какую бы мысль ты ни пыталась донести, считай, что у тебя получилось. Несмотря на то, что Гермиона открывает рот, чтобы ответить, она колеблется. В его выражении лица есть что-то, чего она не может понять, и язвительный ответ замирает на языке. Они с Малфоем никогда особенно хорошо не ладили, и она не назвала бы их друзьями, но они работают вместе уже несколько лет, и прошло много времени с тех пор, как атмосфера между ними была по-настоящему враждебной. Может быть, он прав — возможно, игра зашла слишком далеко. Он удивлённо вскидывает брови, когда она раскаянно кивает. — Ты прав. Возможно, мы немного перестарались. Они обмениваются сожалеющим взглядом, и Гермиона не сразу понимает, что с этим делать. Странное, тревожное напряжение охватывает комнату, и она отворачивается, чувствуя, как по коже ползут мурашки. Малфой вздыхает и проводит рукой по волосам. — Да. Окей. Думаю, ты права. Возможно, это первый раз, когда он признаёт подобное, и в какой-то момент Гермиона не уверена, правильно ли его услышала. Когда она задерживает на нём своё внимание, он бросает на неё хмурый взгляд и поднимает свою палочку, чтобы начать разбирать некоторые из своих замысловатых украшений. Ничего не происходит, и Малфой опускает палочку, нахмурившись. Снег по-прежнему падает вокруг них, а по комнате гуляет лёгкий ветерок. От холода, пронизывающего вязаный джемпер, у Гермионы по позвоночнику и конечностям пробегает дрожь. Лицо Малфоя искажается гримасой, и он снова произносит заклинание, но опять ничего не происходит. — Почему моя магия не работает? — спрашивает он, вскидывая бровь. Драко обхватывает себя руками за плечи, когда воздух становится холоднее, соответствуя натиску бури, зарождающейся снаружи Уайтхолла. Он смахивает с себя хлопья снега и добавляет: — Отмени свою метель, Грейнджер. Гермиона нащупывает свою палочку и накладывает контрзаклинание. Когда снегопад только усиливается, они обмениваются неуверенным взглядом. — Не получается, — говорит она, её снова пробирает дрожь, и она не может заставить себя встретиться с ним взглядом. — Это должно было сработать. Стиснув челюсть, он пробует другое заклинание, а затем накладывает простой Нокс на освещение маленького офиса. Все лампочки остаются включёнными, в том числе и его назойливые гирлянды. — Чёрт, — тихо произносит Малфой. Он бросает на неё смиренный взгляд. — Кажется, кто-то испортил атмосферу. Её желудок скручивается в узел. Гермиона слышала о подобном раньше, но никогда не видела воочию: как магия иногда дает сбой перед лицом экстремального атмосферного давления. Тем не менее, она отказывается признать это, произнося все возможные заклинания, которые только может придумать, чтобы утихомирить непогоду. Наконец, Грейнджер опускается на своё место, горечь поражения смешивается с холодом. Малфой поднимается со своего места, пробираясь сквозь толщу снега к двери, где он навалился сплошной стеной. Он берется за ручку и сильно дёргает, но дверь остается крепко запечатанной. Снег плотный и толстый, его достаточно, чтобы дверь была крепко закрыта. Печальные глаза встречаются с её глазами, когда он говорит: — Мы застряли. Волна неразумной паники обрушивается на неё, и первая же мысль Гермионы — что они замерзнут, и к тому времени, когда их кто-нибудь найдёт, они будут погребены в её собственной снежной буре. К её удивлению и облегчению, Малфой не говорит об этом — возможно, потому, что знает, что они оба виноваты в том, что ситуация вышла из-под контроля, или потому, что по чистой случайности, связанной с погодой, они не могут использовать магию. — Конечно, мы сможем выкопать себе выход, — рассуждает она, обводя взглядом маленький кабинет в поисках чего-нибудь, что можно было бы использовать в качестве самодельной лопаты. Ничего нет, и когда она пытается отправить записку, она натыкается на снег и падает, больше не двигаясь. Малфой устраивается на своём столе, сметая в сторону несколько декораций, и прислоняется спиной к стене. Его веки вздрагивают, а Гермиона пересаживается на свой стол рядом с ним. Никто из них не занят работой, и вряд ли сейчас кажется уместным притворяться. — В конце концов, буря должна утихнуть, — мягко говорит Малфой. — И когда это произойдет, мы снова сможем получить доступ к нашей магии. До тех пор нам нужно только отвлечься. Отвлечься. Гермионе едва ли удавалось отвлечься от его присутствия всю неделю, а также месяцы и годы, когда они вместе работали в этом маленьком офисе. — Легче сказать, чем сделать, — говорит она, натягивая вязаную шапочку на голову. — Когда здесь до нелепости холодно. — Может быть, в следующий раз не стоит приносить в офис зимний ураган, — говорит Малфой. — Твоя одежда, по крайней мере, соответствует погоде. Гермиона ищет свои толстые варежки и надевает их, прислонившись спиной к стене рядом с ним. Их плечи соприкасаются, от чего её обдает теплом, и, вопреки себе, она не отстраняется. — Нам просто нужно согреться, — говорит Драко, бросая на неё осторожный взгляд. — Эта буря может стать ещё хуже, прежде чем закончится. Внутри неё вспыхивает раздражение из-за нелепости ситуации, и она фыркает: — Может быть, если бы тебе не нужно было так соревноваться во всём, мы бы не оказались в такой ситуации… — Конечно, — отвечает Драко, касаясь её руки, — обвиняй меня в своём гр`баном заклинании… — Я не обвиняю тебя в моём заклинании, — огрызается Гермиона, — но мы оба знаем, что ничего этого не случилось бы, если бы… — Это совершенно на тебя похоже — взваливать это на меня… Они одновременно замолкают, осознав всю истину сложившейся ситуации. Малфой вздыхает, крепко обхватывая себя руками, и из-за их близости она чувствует, как он дрожит рядом с ней. Воздух стал значительно холоднее с тех пор, как они приехали этим утром, и хотя Гермиона благодарна своему вязаному джемперу, она всё ещё чувствует холод, сопровождающийся чувством дискомфорта. — Тебе нужны мои варежки? — спрашивает она, с некоторым усилием стягивая их со своих рук. — Это немного, но… — Нет, — выдавливает он сквозь стучащие зубы. — Ты отморозишь руки. — Ты уже наверняка замерз. — Она оказывается лицом к лицу с ним, оценивая степень напряжения на его лице. — Если здесь станет ещё хуже, мы оба можем заболеть. — Или ещё хуже, это добавлять уж точно не стоит. Долгое время Малфой ничего не отвечает, и наконец ему удается сказать: — Не бей меня. — С чего бы мне… Он двигается к ней, убирая руки со своей груди, и обнимает её за плечи, притягивая ближе. Глаза Гермионы широко распахиваются от удивления — от внезапного трепета, который она ощущает всем телом от его близости, — но она не может отрицать, что жар его тела значительно теплее, чем её. В конце концов, она прижимается лицом к его лицу, и они сидят, напряженные и неподвижные, несколько мгновений, прежде чем она говорит: — Я полагаю, нам просто придётся делать то, что мы должны. Низкий смешок доносится до её уха, и он говорит: — Я могу только представить, какая это пытка для тебя. Если быть честной, то это не так. Объятия Малфоя для неё непривычны, но они вызывают предвкушение, которого она не ожидала. Как будто она хочет познакомиться с этим ощущением. — Это не пытка, — признаётся Гермиона. — На самом деле, это гораздо предпочтительнее, чем замерзнуть. Его руки слегка напрягаются, когда он переводит их двоих в более удобное положение. Гермиона снова прижимается к нему, любопытство разгорается в ней, отчего в животе у неё все переворачивается. Осторожно и с немалой долей трепета она обхватывает его голые пальцы своими руками в варежках. Долгое время она не была так близка ни с кем, а тем более с Малфоем, и часть её удивлена тем фактом, что он не выказал своего отвращения к их близости. В глубине её сознания раздаётся тоненький голосок. Насколько она помнит, он не говорил ей ничего грубого. Возможно, она излишне сурова в своих суждениях о нём. Пальцы Малфоя напрягаются сквозь ткань её варежек, прежде чем он снова расслабляется, долгий выдох вырывается из его легких и приподнимает её кудряшки. — Спасибо, Грейнджер. Её руки меньше, чем его, но варежки достаточно большие, чтобы она могла почти накрыть его руки своими. Гермионе интересно, чувствует ли он, как колотится её сердце. — Снег действительно был плохой идеей, — тихо говорит она, глядя на бурю, проносящуюся по комнате, и это первая настоящая оливковая ветвь, предложенная ему. За всё время, что они работали вместе, она никогда не прилагала особых усилий. Теперь Грейнджер задаётся вопросом, сколько шансов она упустила. — Так и есть, — бормочет он, слова негромко звучат рядом с её кожей. — Но мы можем назвать это ничьей. Это огромное дерево не намного лучше. Нежная улыбка появляется на её губах, когда она прижимается к нему, и Гермиона не может до конца осознать тот факт, что они устроились так, чтобы она оказалась у него между ног. Малфой крепко обнимает её сзади, и в его объятиях она чувствует себя в большей безопасности, чем когда-либо могла себе представить. Несмотря на бушующий шторм, ей удивительно тепло. — Знаешь, Грейнджер, — тихо говорит Малфой, — мы могли бы попробовать поладить. — Он колеблется в течение долгого мгновения, и она понимает, что у неё перехватывает дыхание. — Я не знаю… может быть, я этого не заслуживаю. Но это не облегчает совместную работу. Её щеки жжёт от внезапно нахлынувшего стыда, и она не может сдержать слов, которые вырываются наружу. — Мы оба хотим получить этот офис, когда Сайлас уйдет на пенсию. Тихий смешок касается её щеки. — С чего ты взяла, что я хочу занять этот офис? Я не могу представить себе худшего места для своей карьеры. — Что? — Всё ещё находясь в объятиях, она поворачивается к нему, внезапно осознавая их близость, оказываясь с ним лицом к лицу. Гермиона быстро отворачивается, фокусируя взгляд на его смехотворно большом дереве, и спрашивает: — Тогда почему ты всё ещё работаешь здесь? Малфой так долго не отвечает, и она подозревает, что он и не ответит. Что, возможно, нестабильность ситуации исчерпала всю доброжелательность, которая могла бы существовать между ними. Когда он всё-таки начинает говорить, он говорит так тихо, что ей приходится напрячься, чтобы расслышать его сквозь свист ветра. — Я знаю, что ты хочешь получить его за те возможности, которые откроются в Министерстве, — говорит он. — И… Я знал, что если я уйду, Сайлас наймёт кого-то другого на моё место. Кого-то, кто захочет получить эту работу только ради возможности занять место. Слова не несут в себе никакого смысла, и она хмурится. — Почему тебя это должно волновать? Он передвигает руки. — Меня и не должно. Её щеки снова обдаёт жаром, и это не связано ни с холодом, ни с теплом его груди, прижавшейся к её спине. Её собственные слова срываются на шёпот. — Ты остался здесь лишь для того, чтобы занять место? — Мы оба знаем, что Сайлас повысит кого-то внутри компании, когда будет готов уйти на пенсию, и я удивлюсь, если он останется здесь ещё на полгода. — Драко снова замолчал, а потом добавил: — У меня уже есть другая должность. Так что можешь не беспокоиться о том, что я буду тебе мешать. У Гермионы кружится голова, и она крепче сжимает его пальцы. Большинство её недоброжелательных чувств к нему были связаны с мыслью о том, что он остался в офисе только ради возможности помешать чему-то, чего она хочет, когда придёт время. Слышать, как он говорит что-то другое — что-то совершенно иное — вызывает в ней беспокойство. — Если у тебя уже есть другая работа, то… — Она прерывает себя, не зная, что хочет спросить и как это сделать. — Когда я буду готов, та вакансия будет свободна для меня. Всего за двадцать минут Малфою удаётся перевернуть с ног на голову большинство её представлений о нём, и Гермиона не знает, что с этим делать. Ещё один всплеск стыда, на этот раз более сильный, накатывает на неё. — Я думала, ты остаёшься здесь только потому, что хочешь убедиться, что я не смогу занять этот кабинет, — шепчет она. — Я знаю. — Но ты даже не… — Нет. Она снова поворачивает голову, хотя и чувствует его мятное дыхание на своих губах из-за их близости, и ищет его серые глаза. Несмотря на маленькую комнату, в которой они оба работают, они никогда не были и вполовину так близки, и она удивлена серебристым искоркам в его радужках. — Почему ты делаешь это для меня? Между его бровями появляется складка, а уголки губ слегка тянутся вниз. — Потому что ты много работала и искренне заботишься о волшебных существах. Ты заслуживаешь этого, как никто другой, Грейнджер. Это самое приятное, что он ей когда-либо говорил, и Гермиона никак не может осмыслить этот разговор. То, что она думала и знала о нём, оказалось ложью. — Что за новая должность? — спрашивает Грейнджер, пытаясь не обращать внимания на жар в груди, когда смотрит на него. — Транспорт, — тихо отвечает он. — Я вёл переговоры с начальником отдела большую часть года. С тех пор, как я начал подозревать, что это последний год Сайласа. — Лёгкий намёк на юмор проявляется на его губах. — Ты и представить себе не можешь, что мне нравится сидеть здесь целый день без дела. Она улыбается в ответ. — Мне тоже. Однако это наилучший способ однажды попасть в отдел Существ. — Улыбка исчезает, когда она пытается понять его доводы в пользу всего этого. — Ты отложил свои собственные планы… чтобы убедиться, что я получу повышение? Он пожимает плечами и смотрит в сторону. — Если ты хочешь так выразиться, то да. — Почему не сказал мне? Ещё один язвительный смешок. — Я не очень-то тебе нравлюсь. Это кажется недостаточным. — Почему? — снова спрашивает она, произнося это слово негромко и с трепетом. Неприятное ощущение витает по задворкам её сознания, и она не может точно определить, что именно. Как будто есть что-то, что она должна понять. — Зачем оставаться здесь? Ты мне ничего не должен. Малфой вздыхает, и его руки обвиваются вокруг её спины. Она не может понять, притягивает ли он её чуть ближе к себе. Его лоб касается её головы. — Может быть, мне нравится видеть тебя каждый день. Словно от этого всё становится лучше. — Его голос понижается до шёпота, и он добавляет: — Может быть, следовало бы ответить по-другому, но этот ответ единственный, который у меня есть. У неё перехватывает дыхание от этого признания. — Мы редко разговариваем, — говорит Гермиона, не в силах найти что-то более осмысленное во внезапном хаосе своих мыслей. Её сердце колотится в груди, переходя на быстрый ритм, и ей интересно, чувствует ли он это. — Я знаю, — говорит он. — Как я уже сказал. Может быть, я этого не заслуживаю. Медленный приступ отчаяния оседает в её костях, проникая холодом на один слой глубже, чем зимняя буря. Гермиона прижимается к его груди, не в силах побороть желание произнести что-то ещё. Что-то, в чём она не уверена, сможет ли она это сказать. Но она перемещает руки, поднося свои запястья к кончикам его пальцев. Малфой следует её замыслу, просовывая свои руки в её вязаные варежки — они плотные, но достаточно большие, и его пальцы холодят её собственные, когда она переплетает их вместе. — Возможно, — вздыхает Гермиона, — я не предоставила тебе шанса — хотя прекрасно знала, что ты изменился. Его голова снова оказывается прижатой к её голове, и она чувствует его прохладное дыхание на своей ключице. — Тебе не нужно ничего делать. У неё могло бы возникнуть искушение выслушать его, пустить всё на самотёк. Они могли бы переждать бурю и списать всё на временное помешательство. Признания, вызванные отчаянием, полученным в результате невольного заключения и вынужденной близости. Но он перевернул все её представления о нём. То, что она чувствует в его объятиях, и как часть её души не хочет, чтобы он когда-нибудь отпускал её. Они погружаются в практически безмятежное молчание, наблюдая за тем, как снег накапливается на ветвях вечнозеленого дерева. Гермиона не уверена, но снегопад, кажется, немного поутих. И холод в воздухе не ощущается таким суровым. Малфой вытаскивает руки из её варежек, чтобы потрепать выбившийся локон, выглядывающий из-под вязаной шапочки, и его пальцы касаются линии её подбородка. Жар разгорается внутри неё, когда она смотрит на него, наклоняя голову, чтобы встретиться с ним взглядом. По венам пробегает адреналин от того, что она там находит — чистую уязвимость. Намёк на отчаяние. И что-то ещё, чему она не может дать названия — что-то, что говорит о бунте в её груди. Гермиона поворачивается в его руках лицом к нему, одно её колено упирается между его ног; хватка Драко ослабевает, но он не отпускает её. Как будто, если он отпустит, всё это может исчезнуть. Насколько она знает, как только дверь откроется, так оно и будет. — Ты говоришь правду? — спрашивает она, её собственный голос звучит тихо и слабо. — Конечно. Гермиона снимает варежки и тянется к нему, проводя кончиками пальцев по его скуле, по линии подбородка. Сделав глубокий вдох, она проводит подушечкой большого пальца по его нижней губе, наблюдая, как он сглатывает. — Почему ты не сказал мне раньше? Она не может объяснить, почему так колотится её сердце, но ни одна частичка её души не хочет отрицать этого. Что, возможно, она держала его на расстоянии именно по этой причине — и теперь она видит, что стены между ними были сделаны из песка. Его губы кривятся от язвительного осуждения. — Это ничего бы не изменило. — Разве? — спрашивает она. Когда он не отводит взгляд, ей хочется затеряться в серебристой глубине его глаз. Она попытается, если он позволит ей. — Ну же, — тихо говорит он, — в этом мире нет места для нас с тобой. Даже когда он произносит эти слова, он не отводит взгляда — и она почти может разглядеть человека, которым он действительно является по ту сторону своих защитных стен. В его словах она слышит правду — или то, как она выглядит в его глазах. В них нет обиды, это лишь подведение итогов мира, в котором они живут. Прошлое, которое разделяет их, и настоящее, которое стремится удержать их по разные стороны произвольных линий. Она проводит ногтями по щетине на его челюсти. Тяжелый вздох срывается с его губ, а его пальцы обвиваются вокруг её бедер. — Неважно, — говорит она, удерживая его взгляд, — что думает мир. Намёк на теплоту приподнимает уголок его рта, когда Малфой притягивает её ближе, в его глазах появляется блеск за мгновение до того, как он её целует. Его губы холодные из-за температуры в комнате, но жар разливается по её венам от близости, от давления его поцелуя, от прикосновения его языка, от ощущения его замёрзших рук на её щеках. Это сопоставление горячего и холодного, далёкого и близкого, всего того, чего она никогда не осознавала, что хотела, и внезапной, всеохватывающей потребности, которую она испытывает. Он притягивает её ближе, их тела горят, и Малфой целует её сильнее, словно этот момент — абсолютно всё, что у него есть. Будто это значит больше, нежели ей когда-либо казалось, и она находится на периферии собственных желаний, заглядывая внутрь. Она целует его снова, долго и медленно, её сердце замирает, когда его руки блуждают по её телу и ложатся на спину. — Мы почти никогда не ладим. Я думал, тебе это неинтересно, — шепчет он ей в губы, когда они отстраняются друг от друга, а тяжелые вздохи смешиваются. Проводя пальцами по его влажным от снега волосам, она говорит: — Может быть, я никогда не позволяла себе присмотреться к тебе повнимательнее. — А теперь? На его лице видна уязвимость, открытая и чистая, как будто он хочет услышать ответ и в то же время боится его. Белокурые пряди Малфоя ощущаются как шёлк между её пальцами, в его глазах яркий блеск, который она хочет изучить. — Теперь, — шепчет она, — я хочу знать всё, что только нужно знать. Медленная ухмылка пересекает его лицо, и его взгляд скользит по офису вокруг них, где метель наконец улеглась. Покалывание в венах предупреждает Гермиону о возвращении её магии — но теперь она не хочет уходить. — Я тебе это напомню, когда мы покинем этот кабинет, — говорит он. Когда Драко смотрит на неё с блеском в глазах, Гермиона улыбается. — Сделай это, пожалуйста. Барьеры между ними всегда казались непреодолимыми, как лёд, но теперь она видит, как они тают. Медленное таяние. И ей хочется узнать, что она найдёт по ту сторону.