Второе восстание Сумеречного Дола

300 год от З.Э.       Стоило войти в дверь, как холод становился осязаемым. В очаге остались лишь черный пепел и тлеющая зола. Кое-где несколько мерцающих свечей отбрасывали пятна тусклого света. Остальное было окутано тенями… кроме места под открытым окном, там, где ветер кружил россыпь ледяных кристаллов, переливавшихся в лунном свете. По полу растеклась лужа крови, красные пятна уже застыли. Лорд Киван лежал мертвый, белый ворон вспорхнул с него, когда они зашли, и сурово каркнул, будто злясь что его потревожили.

***

      Он стоял в карауле на улице Ткачей. После двух последних нападений сир Хамфри Уотерс приказал удвоить стражу, особенно после темноты. Северный ветер гнал с залива холодный, промозглый воздух, и о боги, с неба пошел снег. Зима пришла... Было холодно, несмотря на шерстяной плащ, а стоять здесь нужно до самого утра. Улица была абсолютна пуста, кому ж сейчас приспичит из дома нос казать. В пятидесяти ярдах от них призывно светились окна таверны, слышалось бряцанье струн и смех.       "Эх, а там наверное сейчас подают эль. Плохонький, но все лучше, чем этот паскудный караул".       Пейт Риверс оглянулся на Дикка. Тот понимающе кивнул, и они пошли греться. Внутри было на редкость людно. Места присесть не было, зато в дальнем краю, у камина народу было меньше. Пейт и Дикк протиснулись туда и с блаженством протянули руки к языкам пламени. За пару грошей хозяин таверны нацедил каждому по рогу эля, а чего еще желать в холодную зимнюю ночь.       Мастеровые, стоявшие рядом с ними, с начала неприязненно косились на их золотые плащи, но про них быстро забыли, особенно когда какая-то толстуха начала горланить "Медведя и прекрасную деву". "Схватил он её и давай вертеть! Медведь, медведь, косолапый медведь!" - вскоре орала вся таверна. Они тоже начали подпевать, но с холода его почти сразу пробил кашель, и он поспешил унять его еще одним рогом эля. Эль был неплох, почти как тот, что подавали у Бенни.       Он огляделся. Публика собралась разношерстная, если бы он не знал где он, подумал бы, что это притон Блошиного конца. Прачки, кожевники, торговцы, девки из порта, нищенствующие братья, пара межевых рыцарей, а главенствует всем этим толстолицый трактирщик со своей сварливой женой — прямо как в той сказке про Чушку Пейта, чтоб его Иные забрали.       — Что, почтенный, тоже замерзли? — спросил его торговец, сидевший на краю длинного стола – Не припомню такого холода за всю свою жизнь, — он усмехнулся — а я многое повидал, бывал даже у Стены. И даже там не было так погано. И эль там подают — мое почтение.       От него пахло чем-то сладковато пряным, похожим на могильные цветы, и было в нем нечто, от чего у Пейта мурашки пошли по коже. Кто он? Бритоголовый, с большой винной родинкой на щеке, вроде и вестеросец, а говорит по-нездешнему       — Даа, это разве зима? — вклинился в разговор какой-то старик — Вот я помню в дни моей юности, еще при Невероятном, вот это была зима... А жизнь была легче. Ни войны, ни голода... Ни налогов и сборщиков, чтоб их Иные имели.       — Да что говорить, даже при пьянчуге Роберте было лучше! — поддакнул неизвестно откуда взявшийся Дикк       На них начали оглядываться. Тема была острой, такой, что вскоре уже почти весь трактир на чем свет стоит поносил и таможенников, и ростовщиков, и сборщиков и конечно же обитателей замка во главе с Серсеей. Тут уж беседой целиком завладел трактирщик.       — Эх, видел я её, хороша, спору нет — говорил он, закатив глаза к потолку — Хотя на Шелковой приглянулась мне одна смуглянку, так доложу вам, она была по красивее этой вашей коронованной стервы. Нет я бы и её повертел на своем... да только ж она теперь в замке...       Эта была правда. Каждый попрошайка и поваренок в городе видели Серсею в тот день, каждая уличная девка или кожевник, от Блошиного Конца до Вонючей Канавы таращились на ее наготу, ползая жадными взглядами по ее груди, животу и промежности. Она была для них королевой, почти божеством, но голая стала всего лишь стареющей женщиной с растяжками на животе и начавшими обвисать грудями... на что с радостью обратили внимание своих мужей и любовников мегеры из толпы. После двух лет войны, голода и лишений на неё выплеснулась вся злоба скопившаяся в сердцах черни.       — Да уймись, ты старый — проворчала трактирщица, не менее дородная чем её муж — грех это, да может статься и измена. А вы что скажете, почтенный? — обратилась она к нищенствующему брату стоявшему у стены с кружкой темного пива.       Воробей в это время как раз сделал большой глоток и закашлялся       — Кхх... Распутство это тяжкий грех, тут спору нет. Но в не меньшей степени в том виновна сама королева. Она своей похотью довела Святую веру до необходимости этого шествия, она и никто другой! Война и другие беды — дело её рук, её и других как она! Они отступились от заветов Семерых, глухи они к мольбам честных тружеников. Им бы лишь есть по сытнее, пить, да баб наших бесчестить.       — Она еще и с братом своим спит — выкрикнул кто-то из мастеровых. Пейт оглянулся. Месяц или два назад ему следовало отрезать этому человеку язык или хотя бы отволочь его к Уотерсу. Его товарищ тоже колебался. С одной стороны можно дознаться кто это произнес, но с другой... Здесь собрались явно не сторонники Старой королевы.       — У нас в деревне, леди Стокворт обобрала всех кого смогла! — завизжала девка — А жить то нам чем прикажешь? Дети, дети наши как? А ни Волков ни Станниса у нас и в помине не было.       — Верно! Верно — вторили им другие       Обстановка становилась все напряженнее. Пейту вдруг вспомнилось, как недавно народ приветствовал Тиреллов. Народ им был рад. Женщины чуть не засыпали рыцарей цветами с головой, а в трактирах сотни раз поднимали кружки и рога за здравие Тиреллов.       — Слава Молодой королеве! Слава Маргери и дому Тирелл — крикнул Пейт поднимая рог       Все замолчали. Наверное с минуту никто не проронил ни слова. Затем торговец произнес:       — Да пошла она — твоя королева. Что Старая, что Молодая. Пусть горят в Седьмом пекле. Может южане нам и помогли, да только проку от этих Тиреллов. Только и делают, что думают как нас всех обобрать.       — Южане нам помогли? Нет, они конечно по кабакам сидеть любят, и девок любят не меньше. — сказал кожевник перекрикивая остальных — Н я вот не припомню, чтобы цены на хлеб стали ниже с их приходом.       — Верно, — поддакнул трактирщик — шесть грошей за дыню, серебряный олень за бушель зерна, дракон за говяжий бок или пяток тощих поросят. Где это видано. А налоги, налоги мать их!       Тут на стол вскарабкался давешний воробей. Покачнувшись на нетвердых ногах он взмахнул руками и закричал       — Лорды и леди погрязли в грехах, они забыли какова цена власти. Они отвернулись от веры — визжал он — они горды, тщеславны и похотливы. Теперь даже братья с сестрами совокупляются! Покайтесь братья! Покайтесь. Неведомый грядет, грядет он, грядет, карать нас за грехи наши. Одумайтесь! Отец наш, да дарует нам мудрость!       Проповедник отхлебнул из протянутой ему кружки и продолжал:       — Семеро даровали нам короля в мудрости и милости своей. Но лорды тщеславны, они убили его и тянут свои подлые руки к трону! Когда они достигнут своего, кара божья настигнет нас, настиг... Кровью зальются улицы, дети ваши умрут на ваших глазах. Затем придет зима холодная, и безразличная к нашим мольбам. Лорды будут пировать в своих чертогах, а вы, если выживете, будете пухнуть с голоду. Придет ночь, которой не будет конца. За грехи наши, и за грехи их — септон махнул в сторону Холма — они погрязли в грехах. И вот в эту долгую ночь, под ледяными холодными звездами вы возопите, призовете Неведомого, забрать ваши души.       Повисла тишина, только треск в очаге нарушал общее безмолвие.       — Кто это? — спросил Пейт настороженно глядя на воробья       — Мерион из Тамблтона, великий праведник — шепотом ответил торговец       — До коле мы будем терпеть произвол, поборы, распутство со стороны наших мнимых защитников?       — Красно говоришь. — слова принадлежали межевому рыцарю, до этого сидевшему в тени — Болтать то вы все горазды. А как до дела... Вот что нам делать?       Раздался одобрительный ропот, кое-кто уже иронично косился на Мериона. Но тот думал недолго.       — Справедливы твои слова, брат мой. Суровы и справедливы. Много мы говорим, а пока говорим, дело стоит, веру нашу попирают, грабят и убивают наших сестер и братьев. Хватит. Пора идти в замок. На сей раз, сила на нашей стороне.       Рыцарь что-то одобрительно буркнул. Остальные, после секундной паузы разразились радостной руганью.       — Седьмое пекло! А пойдем! — закричал кожевник, и первым кинулся к дверям.       Толпа вывалила на улицу. Пейт, не зная что делать, шел со всеми, гадая, что же ему делать. Они спустились с холма, к Хлебной. Только там, он заметил, что в пылу речей оставил свой меч в таверне.       По пути к ним присоединялись и другие, толпа росла. Пару раз встречались два-три золотых плаща, но видя своих в толпе они не решались что-то предпринять, а один, рыжий из второй сотни, даже влился в их ряды.       Так без помех они дошли до королевского холма. Уродливая громада твердыни Эйгона чернела на их пути, грозно взирая на них слепыми впадинами темных бойниц. К этому времени толпа уже разрослась настолько, что заполнила улицу и тянулась на сотни ярдов. Но здесь чернь ждал неприятный сюрприз.       Два ряда копейщиков закованных в сталь перегородили улицу. При свете факелов Риверс увидел золотые розы на их щитах и наконечники копий сулящие смерть. Толпа, до этого почти перешедшая на бег, отхлынула было, но сзади напирали. Пейт видел, как рядом с ним упал пекарь, схватившись руками за распоротый живот, где-то кричала женщина, слышалась ругань, кто-то взывал к семерым. Но их, было больше. Строй копейщиков дрогнул, и вот уже хайгарденцам пришлось отходить, шаг за шагом. Через пару минут, южане уже бросали копья и побежали, также, как он сам побежал там, на поле у Черноводной. Но чернь пощады не знает.       Пахло кровью и нечистотами, пахло страхом, ужасом, ночь была черна и полна ужасов.       Дальше к замку смысла идти не было. Ворота были заперты, а на стенах уже бегали люди с факелами.       Гомон и стоны раненых постепенно утихали. Именно тогда из толпы вышли четверо. Уже знакомый ему Мерион, межевой рыцарь с марок - сир Иллифер, и двое мастеровых Том Лысый и Сим Косолапый.       — Братья, братья мои — закричал Мерион — вот оно, гнездо пороков и зла, построенное богохульником и кровосмесителем. Там наши враги!       "Убьем их!" "Убьем ублюдков" — закричали сотни глоток.       — Замок нам не взять – просипел Иллифер — да и в Пекло их!!! Пусть сдохнут с голоду, запасов у них мало. Окружим замок. Подберите оружие, перегородите улицы завалами и скоро они сами выйдут к нам.       Одобрительный ропот был ему ответом. Из ближайших дворов выкатывали телеги, ломали ограды, тащили всякий хлам. Вскоре всю Хлебную уже преграждала баррикада пяти футов вышиной.       На востоке, за башнями замка, уже занималась заря, так что замок из черного стал буро красным, как высохшая кровь. Большинство сморил сон, люди один за другим разбредались по домам, уставшие и продрогшие от холода. Септоны бубнили молитвы по павшим, дубильщики грелись у костра угощаясь вином из разгромленного погребка, бродили полуголые девки предлагая свой товар. Глядя на них Пейт порылся в карманах и обнаружил, что в общей суете кто-то украл кошель. "Седьмое пек"       Он обернулся глядя на замок. Кто-то из кожевников, стоявших на баррикаде, тоже услышал отдаленный лязг цепей и грохот открывающихся ворот.       — Тревога, тревога, ублюдки вы бесовы. Они идут — просипел марочный рыцарь, но его почти никто не слышал. Зато на крик его, Пейта, обернулись все.       От тех кто был ночью не осталось и трети, да и те уже хотели дать деру. Грохот копыт приближался. Пейт вскарабкался на баррикаду и увидел. С полсотни рыцарей, с ног до головы в стали, во весь опор мчались к ним. Он разглядел в утреннем тумане на их щитах вепрей, змеев, единорогов, крылатые чаши, птиц и зверей всех мастей, но впереди них ехали трое, все в белом, будто сотканные из снега.       — Сюда! Сюда, ублюдки вы бесовы! — закричал Иллифер — высвобождая меч из ножен       Оставшихся набралось едва три десятка. С палками, камнями и ломанными копьями они не казались такой уж грозной силой. Но бежать было уже позно. Пейт чувствовал это, столь же явно, как и то, что вчерашний эль уже просится наружу. Оглядевшись он подцепил палку по длиннее и крикнул:       — Цельте им в головы. Нашу стену им не перескочить...       Королевский гвардеец был в десяти футах от него. Из под белого, эмалевого шлема торчала борода цвета ржавчины. Он ловко подцепил кончиком копья одного из мастеровых и стащил его с баррикады. Палка брошенная Риверсом отскочила от белой брони и рыцарь обернулся на него. Он не слышал что говорит гвардеец, шум и крики помешали. Но когда копье нацелилось в него он был готов и уклонился.       — И да помилуют на семеро. — пропел септон ловко ударив гвардейца бревном по голове — И да простит нас Матерь всеблагая за грехи наши.       Рыжебородый медленно повалился с коня, раскинув руки в стороны. Неловко спрыгнув со стены Риверс подбежал к рыцарю и снял с его пояса меч.       Сталь приветственно сверкнула в лучах солнца, даруя ему надежду. Справа от него сир Иллифер точным ударом вогнал хайгарденцу свой меч в прорезь шлема и теперь пытался его вытянуть. Но тут враг приблизился к Пейту и от всей улицы перед ним осталось пара футов. Копье ударил в грудь, но кольчуга выдержала и Риверс одним ударом разрубил древко. Дотянуться до всадника он не мог, да и нужды не было. Они уже поворачивали коней и под смех защитников отступали.       Пейт пошатнулся. Удар пришелся точно в затылок. Он упал, раскинув в стороны руки, меч скорбно звякнул о камни мостовой. Странно запрокинув голову он удивленно, не мигая, смотрели в утреннее небо.       Над железными шпилями Красного замка взвились сотни воронов, разлетаясь по всем Семи Королевствам.