❄️❄️❄️
Пару вёсен назад, когда житьё устаканилось настолько, что их даже стали приглашать в гости соседи, Эрвину вступило в голову разбить пасеку. Чего только не вздумается на старости лет, усмехался на это Леви, но неожиданно даже для самого Эрвина пришёл на помощь с сооружением ульев. Позднее оказалось, что «черти полосатые», как их почти любовно именовал Леви, слушались его куда покладистей, чем даже Эрвина, который все повадки пчелиные изучил от и до, немало позабавив тогда приехавшую в гости Ханджи. Где три семейства, там и пять — постепенно разрослось хозяйство, мёду выходило много. Габи, заглядывая в гости, не упускала ни единого шанса, чтоб не начать уламывать Леви: не сиди сычом в своей избушке, тебе чаю жалко, что ли, да и мёду вам двоим столько не съесть. Тот кряхтел, хмурил тонкие брови, выдыхая тихое ворчание в чашку, но осаживать несносную девчонку не спешил. Делайте, что хотите, бросал он, уходя за водой к поросшему мхом колодцу, и не мог видеть озорную усмешку Габи, которая рикошетом отражалась в синеве Эрвиновых глаз. Леви начал одалживать у соседей подводу, чтобы свозить на рынок мёду и чая; травы и цветы он умелой рукой сочетал с ягодами, которые отыскивал в лесу, сушил и слагал душистую основу для напитков. Так, с кое-чьей лёгкой руки нашёлся способ сбывать часть мёда в городе, и поездки с ценным грузом из жидкого золота и сладко-пряных трав вплелись постепенно в будни Леви и Эрвина.❄️❄️❄️
Ныне, пчёлы спали, надёжно скрытые в зимовнике. Их тёмные домики под навесом сбились в кучу, как стая воробьёв, снег обнимал крышу зимней стоянки, баюкая тишиной. Было в этом зрелище что-то донельзя умиротворяющее, чувство, по силе стоящее рядом с восторгом от первых ростков, которыми весна награждает отдохнувшую вдосталь землю. Леви любил подолгу смотреть, как солнце, описав круг, грузно катится за горизонт, чтоб зажечь верхушки сосен алым отблеском и раствориться в сизой дымке холмов. Зимние сумерки, плотные как тканое покрывало, спелёнывали сонную землю, скрадывая птичьи да беличьи следы на белом снеговом насте. Ночной ветер медленно разливал морозную прохладу в ломком воздухе. Приятно было шагнуть на расчищенное намедни крыльцо, хрустнуть белизной, пристающей к подошвам войлочных башмаков, вдохнуть как следует аромат зимнего леса, заботливо окружающего их домик, скрывая от чужих глаз. И не заметить даже тяжёлую поступь Эрвина, немного неровную (спешил, видать) — на плечи опускается тяжёлый овчинный полушубок, а макушкой Леви чует знакомое дыхание. Так они и стоят вдвоём на крыльце до тех пор, пока окончательно не затянет густыми чернилами небо, не прорежутся на его полотне первые звёзды.❄️❄️❄️
Утром Леви, вопреки обыкновению, просыпается поздно; солнечный луч уже пробивается сквозь щель меж небрежно задёрнутых занавесок. Давно так хорошо не спалось, быть может в том есть заслуга тимьяна с пустырником, заваренных на ночь. Постель кажется неожиданно большой, одело справа смято, легло снежными разводами — Эрвина нет, оттого Леви зябко ёжится. Босые стопы осторожно, словно пробуя лёд, опускаются по очереди на вычищенные до скрипа дубовые половицы, дерево отзывается прохладной гладкостью, по ступням взмывает мгновенная дрожь, растворяясь без следа так же быстро, как и возникает.❄️❄️❄️
Стенные часы сонно отщёлкивают минуты — без четверти девять. Дом пуст и непривычно тих, и Леви гадает, куда ж однорукого дурня понесло в такую рань. Обычно это в его, Леви, манере ни свет ни заря подхватиться и бродить по комнатам, едва тронутым первыми вздохами утра. Если погода благоволит — отправиться в перелесок, где дятлы выстукивают свой простой мотив на шершавых сосновых стволах, не спеша набрать пригоршню хвороста, надышаться молчаливо-морозным воздухом. Леви не заметил даже, что настолько привык к их с Эрвином немудрёному быту, и стоило обманчивой схожести дней дать трещину, эхо отозвалось разом во всём: в шатких шагах по ледяному полу, в рассеянных жестах, в слишком пустом доме. Слишком большом для него одного, но для двоих в самый раз. Слишком просторном для того, кто годами привык довольствоваться узостью казарменной койки и теснотой походной палатки. Кипяток для одного был слишком холодным, из щелей нещадно дуло, белёсые разводы паутиной облепили беззащитные стёкла, точно пытались дотянуться до маленькой фигуры, замершей у чихающего очага. Огонь занимался медленно, неохотно, лениво курилась растопка, но пламя показываться не спешило. Будто отчаянно не желало просыпаться, отчего Леви, бормоча под нос неразборчиво, принимался сверлить очаг укоризненным взглядом. Кончики пальцев мёрзли, приходилось кутать ладони в необъятных рукавах кофты, утянутой из спальни. Стоило робким искрам заняться на тоненькой ветке, скрипнула дверь, и чуткое ухо Леви уловило знакомый шум. Вот дружно ударились друг о друга снятые ботинки, вот занял своё место на крючке полушубок, но сквозь привычные звуки пробивалось что-то ещё. Бумажный шелест, отяжелевший под ношей шаг и густой, горьковато-свежий запах хвои принёс с собой Эрвин, разрушив замершую в комнате тишину, заставив Леви сбросить неподвижность. Перехватить коробки, шуршащие новизной свёртки (и как ведь дотащил?), оставив так и быть хвойную ношу на совести Эрвина. В глазах, пепельно-ясных как зимнее небо, читался вопрос: откуда, чёрт возьми, столько? Дни уединения, пусть и обманчиво мирные, отнюдь не сделали Леви душой компании, язык развязать ему было по-прежнему непросто. Эрвину это, впрочем, было без нужды — один взгляд Леви был красноречивее слов. Едва успев отогреть стылую ладонь о бок чашки, Эрвин мягко накрыл губы Леви пальцами, тронул морщинку в углу рта, кривую бороздку шрама — на их собственном птичьем языке это призывало взять себя в руки. Колкая искра в глубине серых глаз медленно гасла, сменяясь интересом, который Леви из рук вон плохо маскировал деланным равнодушием. Там, глубоко, на дне этих глаз, и ещё глубже — за клеткою рёбер, расцветало, медленно распуская лепестки, предвкушение. Эрвин чуял это как никто другой — с полувзгляда, с полужеста. И кто он такой, чтобы отказать Леви в удовольствии рассмотреть, наконец, что же таят внутри манящие загадочностью свёртки и конверты.❄️❄️❄️
Губ касается вкус по-зимнему густой и сливочно-сладкий — щедрой рукой Леви добавил в обе чашки свежего молока добрую толику мёду — заиграла на языке ласковая шалфейная нота. Эрвин по очереди неспешно вскрывает конверты (не без крохотной помощи Леви) — уютным шорохом отзывается в его руке бумага, выпуская на свет полные тёплых и, по меркам Леви, чертовски слащавых, конечно же, строк. Габи с Фалько, разумеется, «не могли оставить тебя, старик (зачёркнуто), без подарка», дерзковатый тон письма впоследствии сменяется покладисто-ласковым — явно за девчонкой дописывал Фалько. В приложенном свёртке, тщательно перетянутом бечево́й, Леви с нечитаемым «тц» обнаруживает самодельные тёплые рукавицы и шутливую заметку, мол, единственную пару рук надо беречь как зеницу ока. Леви фыркает в голос, вызывая у Эрвина улыбку, поймав которую, он тут же сводит брови и принимает вид, что дела ему нет до каких-то там с любовью связанных «этой негодяйкой» рукавиц. Следом идёт изрядных размеров ящик, или то, что им изначально являлось: весь пёстро покрытый десятком марок и штемпельных отметок, он безошибочно мог быть отправлен только Ханджи. Подковырнув крышку, что удалось не без труда, Леви не сдержался и довольно хмыкнул — внутри царил беспорядок, знакомый до щемящих мелочей, в этом была вся Ханджи. В хрусткую газету были завернуты пронзительной яркости фрукты, которые она именовала хурмой, в уголке обнаружился помятый свёрток, в котором перекатывались круглобокие, похожие на перепёлочьи яйца, орехи — Эрвин произнёс чудно́е название, но Леви сходу не запомнил, тихо баюкая в ладони древесно-тёплые кругляши, дивясь их неожиданной лёгкости. Под тёмной суровой скорлупкой (пришлось, однако, повозиться, чтоб избавиться от неё) скрывалась маслянистая, чуть сладкая мякоть, тающая на языке. От странно знакомого вкуса веяло новизной, орехи оказались такими сытными, что больше пары штук за раз не съесть. Покачав головой, Леви отодвинул от себя свёрток, погладив краешек ящика; губы тронула хрупкая тень улыбки. За чтением писем от Конни, Армина и Жана, скромной весточки от по-прежнему немногословной Микасы и преисполненной сердечных пожеланий открытки от Хистории время сочилось незаметно, и вот уже зыбкий дневной свет попадает в объятия снеговых облаков. Одна снежинка ведёт за собой новые десять, вьюжит и кружит ветер, стучится в стёкла, мотыльками льнут к оконным рамам белые хлопья. С каждым мгновением небо темнеет и хмурится, и если бы Эрвин не был так увлечён, разбирая каракули Ханджи, то непременно сравнил бы лицо небосвода с Леви, когда тот встаёт не с той ноги и весь день до вечера кряхтит, шаркая по дому. Но им обоим сейчас слишком хорошо и спокойно в коконе из новостей и воспоминаний, в прогретом воздухе сочная вязкость хурмы мешается с можжевеловой свежестью, очаг потрескивает что снег под подошвой, и до головокружения хочется свернуться в этой домашней тиши вплоть до первой листвы.❄️❄️❄️
Эрвинов подарок Леви нашёл последним, на каминной полке — тёмно-зелёная бумага, скромная небрежность ленты, повязанной поверх, выдают лёгкое волнение дарителя. Пока Эрвин не смотрит, Леви решился открыть свёрток — отчаянно хочется сделать это уединённо, сохранить этот миг лишь для себя одного, спрятать и никому не показывать. Под вельветовой мягкостью обёртки — россыпь золотых иголок, на ощупь мягких и ласковых, ни на что доселе известное непохожих, имеющих запах древесный, согретый весной. Набрать украдкой полную горсть, поднести к лицу и вдохнуть новый, но такой знакомый, запах — скошенная трава, васильковый цвет, бескрайнего неба ширь, конская прыть под седлом и чувство простора от края до края, куда ни кинь взгляд. Леви сей миг дышит этим невесть откуда нахлынувшим чувством, полной грудью дышит, без сожалений и без боли, не зная, что и Эрвин умеет быть тихим. Не видя робкую слезу узнавания на его лице, трепет его улыбки — оба они замерли в мысленном объятьи, лелея эту мимолётность света в тёмной воде памяти.