Праздность

Стрелка на часах едва перевалила отметку "3". Духота сумерского летнего дня лишь слегка начала рассеиваться, по крохе впуская в себя вечернюю прохладу. Резкий шум базара сменился размеренным гомоном разморенных палящим солнцем людей. Оживлённая торговля тканями и пряными специями сворачивалась, уступая место танцам и уличной еде. Пусть аль-Хайсам и просидел весь день дома, будучи совершенно оторванным от мирского, наслаждаясь заслуженным выходным, его тело не могло противиться родному сумерскому ритму. Он вальяжно разлёгся на диване, закинув одну руку за голову, а другой удерживая книгу за корешок сверху. Это была какая-то паршивая беллетристика от издательского дома Яэ, как всегда завлекающая читателя увлекательными динамичными приключениями, сюжет которых, впрочем, сотрётся из памяти спустя пару-тройку недель. Тот тип непритязательного отдыха, который сейчас был так необходим Хайсаму. Мужчина бегло проходился глазами по строкам, поверхностно вовлекаясь в драматичные события, неторопливо переворачивал страничку, которая цеплялась за ткань тонкой майки с характерным хрустом, время от времени тянулся рукой к миске с виноградом, крутил лиловую ягоду между пальцев, не отводя взгляд от чтива, прежде чем отправить виноградину в рот. Идиллия. Умиротворение. То сладостное состояние, когда ещё чуть-чуть, и человек упадёт в объятия некрепкого дневного сна. Как мало нужно, чтобы всё это обрушилось. Хайсам даже не услышал звук открывающейся входной двери, но где-то на подкорке почувствовал изменение атмосферы в комнате, когда почти беззвучным шагом в неё вошёл молодой мужчина. Не то, чтобы Хайсам хоть как-то отреагировал. Он привычно повторил цикл: перевернул страницу, потянулся за виноградиной к миске, стоящей на спинке дивана. Вдруг аль-Хайсам почувствовал, как мягкая обивка дивана под ним натягивается, прогинаясь под чей-то вес, а через мгновение изящный палец мягко оттягивает книгу назад, открывая вид на два пристальных багряных глаза. — Опять в свои книги уставился. Зрение бы хоть поберёг. — Каве устроился между ног Хайсама, поставил одну руку у головы мужчины, нависая над ним. Заполняя собой всё окружающее пространство. Запах его духов и улицы смешался с едва уловимым запахом их квартиры, дразня нос аль-Хайсама. Запах жжёного сахара и кофе. Чуть различимый свежий запах падисары. Хайсаму было трудно собраться с мыслями. Ещё минуту назад расслабленное до желеобразного состояния, его тело напряглось. — Я занят, не видишь? — он попытался лениво возразить на захват его личного пространства, хотя ни один мускул на его лице не дрогнул. С такой слабой актёрской игрой он не мог рассчитывать на то, что Каве сдвинется с пригретого местечка пускай даже на один сантиметр. Каве взял аль-Хайсама за руку, которая всё ещё сжимала виноградину, направил её к своему рту. Его язык мазнул по кончикам пальцев Хайсама, губы обхватили прохладную ягоду, вбирая в рот. — Даа, вижу, трудишься, не покладая рук, работничек. — всё ещё держа запястье аль-Хайсама, Каве приложил прохладную ладонь мужчины к своей щеке, — Я был сегодня на Большом базаре, присмотрел нам в гостиную новый комод, чтоб было куда твою макулатуру складывать. Надоело спотыкаться о кипы твоих бумажек. Завтра пойдём вместе, купишь. — Он говорил это спокойно и размеренно, а тело его так же спокойно и размеренно опускалось ниже, вдавливаясь в тело аль-Хайсама. Хайсам отвёл невозмутимый взгляд от глаз Каве ниже к месту, где их пахи соприкасались, а его собственные ноги были запрокинуты вверх и обнимали талию Каве. Он откинул голову на подушки, на выдохе сказал: — Можешь сам потратить свои обеденные деньги, мне лишний мусор в доме ни к чему. Книга, соскользнув с торса аль-Хайсама, с глухим стуком упала на пол. Каве подался вперёд, трясь телом о тело, чтобы их лица вновь были друг напротив друга. Коротко прижавшись губами к губам аль-Хайсама, он скорчил недовольное лицо, проговорив: — Ты можешь хоть иногда не быть таким занудой? Аль-Хайсам мог бы препираться с Каве до бесконечности, но сегодняшнее небывалое чувство умиротворённости сделало из него просветлённого, преисполнившегося в познании миротворца, да и Каве явно не был настроен на перепалку, когда его пока ещё слабая эрекция, впрочем, довольно отчётливо прижималась к собственной эрекции Хайсама. Как найти нужные колкие слова, когда кровь замедлила мозговые процессы, перелившись из головы куда-то вниз? Короткие соприкасания губ углублялись, переходя в медлительные долгие поцелуи, которые лишь сбивали дыхание, накаляли воздух, но ни на толику не давая им то, чего они на самом деле хотели. Хайсам разорвал поцелуй, скользнул затуманенным взором по ниточке слюны, ведущей к покрасневшим губам Каве. Переместился на алеющие скулы и аккуратные уши, пока не уставился на такие же алые глаза, томно прикрытые пушистым рядом ресниц. Красив. До чёртиков красив, с его копной пшеничных волос, небрежными волнами обрамляющими чуть вытянутое лицо, с немного по-детски нахмуренными прямыми бровями над раскосыми глазами. Блять. Эти полуромантичные мысли слишком утомляют. Хайсам склонил голову набок, будто что-то для себя решив. Приподняв уголки губ, он спросил: — Ты совсем тормоз? Может, уже разденешь меня и себя? — А тебя природа зря что ли собственными руками наградила? Проблеск мысли вспыхнул во взгляде Каве. С по-наглому довольным выражением лица, он всё же принялся выполнять скромное поручение секретаря. Он приподнял чёрную майку, с явным наслаждением огладил упругий рельеф пресса. Потянув ткань дальше, огладил ярко-зелёный самоцвет, сочной краской выделявшийся на бледной коже, не забыл уделить внимание и грудным мышцам, задержав руки на них, пожалуй, дольше нужного, на что Хайсам не преминул окинуть мужчину нетерпеливым взглядом. Дальше собственная одежда Каве и штаны аль-Хайсама довольно быстро оказались небрежно скинуты на пол. Хайсам подпёрся локтём о диван и приставил палец к губам Каве, надавливая них, проникая внутрь рта. Принимая правила игры, Каве игриво смотрел в глаза мужчине напротив, выпустил палец изо рта, мягко прошёлся языком от первой до последней фаланги и обратно, снова вбирая в себя палец и щедро смачивая его слюной, слишком умело орудуя языком. Хайсам чуть не откинул свой первоначальный план. Представшая картина то и дело подкидавала ему яркие картинки воспоминаний о том, как Каве держал у себя во рту кое-что побольше. Самым логичным в этой ситуации было бы просто трахнуть Каве в его блядский рот, ну или устроить совместную дрочку, да хоть в позу 69 выгнуться, что угодно, что сможет быстро снять накопившееся возбуждение. Но сегодня он будет играть по правилам. Хайсам откинулся обратно на спину, разомкнул кольцо сжимающих Каве ног. Он упёрся ступнёй в грудь Каве, отодвигая того назад, приглашая оценить полную картину происходящего. Он приставил смоченный слюной палец к аналу, неспешно разминая вход и погружая палец глубже в себя, сладостно прикрыл глаза. Слюна - смазка так себе, но для принятия одного пальца этого было предостаточно. Каве, не отрывая глаза от представшей картины, отодвинул подушку дивана, доставая бутылёк с маслом. Хайсам раздражённо сдвинул брови, его выводила из себя эта привычка Каве распихивать бутыльки лубриканта по всему дому, особенно в места, где жирное масло могло испортить обивку. Но в этот момент подобный прагматизм Каве пришёлся как никогда кстати, не могли ведь они в этот момент довольствоваться одним лишь пальцем в заднице Хайсама, поэтому мужчина проглотил рвущуюся наружу ругань. Хайсам принял бутылочку, аккуратно, лишь бы не разлить, погрузил пальцы в масло и уже принялся за растягивание основательно. Каве подался вперёд, мазнул влажной головкой по упругому бедру Хайсама, и лёг на него сверху, кокетливо заправил прядь за ухо, смотря в глаза любовника, и тягуче медленно лизнул сосок Хайсама. Губы Каве ласкали, слегка посасывая, грудь Хайсама, рука нежно блуждала по его телу, очерчивая линию груди, рельеф пресса, кончиками пальцев огинала пупок, двигалась то вверх, то вниз, но никогда не задевала его член. Он то костяшками проводил по другому соску Хайсама, то с нажимом очерчивал ареолу подушечками пальцев, вызывая мурашки по всему телу, в то время как Хайсам уже вмещал в себя три пальца. Фаланги скользили внутри без всяких проблем, стараясь несильно задевать простату, оставляя резкие ощущения на десерт, но даже от такой мягкой стимуляции дыхание Хайсама сбилось, он дышал глубже и чаще, погрузившись в ощущения внутри и снаружи. Каве с причмокиванием оторвался от груди любовника, расплылся в улыбке, обнажившей молочный ряд зубов и маленькие ямочки на щеках. Он взял незанятую руку Хайсама, переплетая их пальцы, поцеловал обветренные костяшки. Тихо, с придыханием сказал: — Хайсам, золотце, я уже смерть как хочу войти в тебя. Без лишних слов, Хайсам вынул из себя пальцы, пожалуй, слишком резко, от чего мышцы слегка болезненно сжались. Вновь обхватил длинными ногами изящную талию Каве, притянул его к себе. Каве входил медленно, смакуя каждое мгновение того, как плавно и податливо тело его раздражающе-обожаемого сожителя принимало его. Хайсам без толики смущения издал протяжный, но едва слышный стон, сам подаваясь вперёд, насаживаясь плотью на плоть, чувствуя, как его приятно распирает изнутри, натягивая его нервы, словно струны дутара. Лучше, намного лучше, чем пальцы. Так приятно, что сладостный импульс поднялся от места их соединения выше по позвоночнику, ударяя бушующей горячей волной в голову. Каве любуется своим соседом, его приоткрытыми губами, жадно вбирающими накалившийся воздух, затуманенными желанием глазами, пристально взирающими на него из под приспущенного ряда ресниц. Крепче сжимает переплетённые пальцы, выходит почти полностью, оставляя внутри лишь самый кончик, и вновь толкается внутрь, заставляет тело Хайсама крупно вздрогуть, выгнуться в пояснице болезненной дугой. Хорошо. Как же хорошо. Начиная с аккуратных, будто на пробу, толчков, ритм Каве резко становится всё несдержаннее. Он порывается толкнуться всё резче, глубже, размашистей. Проходится головкой по верхней стенке, стимулируя простату, от чего на животе Хайсама капля по капле скапливается влага его собственной смазки. Каве легко поддаётся спонтанным порывам, плохо контролируя движения тела, поэтому чаще он находился на принимающей позиции, отдавая бразды правления более холодному Хайсаму. Хайсаму, который сейчас самодовольно упивается раскрасневшимся лицом Каве (будто бы зануда-секретарь и сам самозабвенно не подмахивал собственными бёдрами в такт толчкам), его судорожными стонами-всхлипами, будто он тонет, захлёбывается под толщей наслаждения. Он ловит влажный, расфокусированный взгляд молодого мужчины, глазами будто пытаясь выразить своё превосходство над ним. Но тот совершенно потерялся в ощущениях, шепчет, повторяя: "Хайсам", заваливается вперёд, пытаясь поцеловать, но в итоге лишь надрывно стонет в губы любовнику. Очаровательный. Внезапно пришедшая идея в голову аль-Хайсама заставляет его разорвать ладони с Каве. Одной рукой он пошарил по полу рядом с диваном, куда он поставил лубрикант. Делая всё на ощупь, он смочил два пальца и приставил их ко входу всё так же вколачивающегося в него Каве. Глаза того слегка округлились в удивлении, но тут же сузились в лёгкой улыбке. Он обнял Хайсама обеими руками за шею, прижался щека к щеке. Горячо прошептал, касаясь губами уха: — Давай же, ну. Без церемоний, Хайсам ввёл в него сразу два пальца. Одновременная стимуляция и спереди, и сзади прошила позвоночник Каве электрическим разрядом, резко выбив воздух из лёгких. Узкая пульсирующая влажность аль-Хайсама, сжимающая член, и пальцы аль-Хайсама, грубо раздвигающие стенки ануса. — Хайсам... Хайсам... — Каве стонал это имя словно в забытьи, одновременно насаживаясь на мужчину и вколачивясь в него же. — люблю, люблю. Каве толкался внутрь, одновременно лежа на Хайсаме, из-за чего член последнего был зажат между влажными телами обоих, тёрся между ними. Крайняя плоть то и дело обнажалась и вновь скрывала тонкую кожу, стимулируя чувствительную головку. — Хайсам, я... а-ах, я сейчас кончу, можно ведь внутрь, можно? Каве, впрочем, ответа не ждал. Хайсам почувствовал горячую струю спермы, заполняющую его изнутри, почувствовал бешеную пульсацию собственных анальных стенок, так чувственно, почти до боли сокращающихся вокруг плоти Каве, пульсацию стенок вокруг своих пальцев. Когда белый шум в ушах стих, мужчины смогли услышать тяжёлое дыхание друг друга. Они медленно и неохотно приходили в сознание после разрядки. Хайсам аккуратно убрал пальцы из Каве, пока тот всё так же находился внутри него, всё так же окольцевав его шею руками. Аль-Хайсам внезапно вернул себе ощущение реальности, когда почувствовал собственную подсыхающую сперму между их животами, и то, как мокро было под его задницей от их пота, смазки и спермы. Подумал о чёртовой обивке дивана, которую ему придётся потом чистить. Под тяжестью тела Каве, он не мог свободно посмотреть вокруг, но бутыль с маслом наверняка перевернулась, испачкала их вещи, паршивую недочитанную книжонку, скинутую на пол, паркет и, мать его, ковёр. Он вдохнул поглубже воздух, приготовившись исторгнуть поток ругани, но в этот момент Каве обнял его ещё крепче, прижимаясь ещё сильнее. Его дрожащие ресницы щекотали шею Хайсама, а неровное, мелкое дыхание опаляло кожу. Осевшим тихим голосом он спросил: — Полежим так ещё немного, ладно? Может, всё-таки пойти завтра на базар и купить тот чёртов комод, о котором до этого просил Каве?