В ноль-ноль минут

      У Минхо есть три любимых кота и много-много посетителей, таких же пушистых и мягких:       «– Можно, пожалуйста, латте, молоко по вашему вкусу! Спасибо, хорошо проведите выходные!»       Все они – все, кто обращается к Минхо или к любому другому его работнику с заказом или иной просьбой – невероятно вежливы и милы: всегда желают хорошего дня или вечера, счастливой дороги, если час близится к закрытию, и всегда, всегда могут расположить на общение. А ещё они понимают и хорошо чувствуют настроение владельца Минхо, особенно если в его жизни что-то идёт не по плану.       В один из страшных периодов несколько из посетителей даже стали постояльцами, когда один из котят Минхо из-за старости тяжело заболел и, ох, как же все они грустили, когда Суни по советам врачей переехал жить обратно в квартиру хозяина.       Конечно, в «Суфейне» (ещё до открытия кафе было названо в честь самого взрослого из усатых) были не только три Минховых животных, потому скучать вообще-то не приходилось, но после ухода старичка-Суни на пенсию многим все равно было грустно. Они ещё долго спрашивали, как он и передавали лакомства для больного (который вскоре поправился, но больше не работал и дни проводил в спокойствии), интересовались, как сам Минхо и что у него на душе. Это было приятно.       Однако, после списания одного бойца, ряды ушастых не сократились, наоборот – увеличились и весьма значительно: некоторые притаскивали потерявшихся мурчал с улиц или забирали из приютов, говоря, что рядом с Ли Минхо и его любителями просиживать часы после работы и гладить за ушками животных, кошкам будет намного-намного лучше, что было чистейшей правдой. Минхо новеньким всегда только рад: пока у него есть все средства, силы и возможности – он сделает все, чтобы помочь малышам, да и людям, чего уж греха таить, которым после тяжёлого дня или в самый разгар тяжелого времени просто необходимо отвлечься и развеяться. А ещё это неимоверно льстит, ведь правда котятам так будут одни плюсы, и все это знают, и подтверждают!       – Вы такой молодец! Как у вас получается держать всех их настолько в хороших условиях? Все ваши кошечки так хороши, им очень повезло! – очень частые слова и вопросы, не один и даже не два, даже не десять раз Минхо спрашивали об этом, но что отвечать он не знает и, наверное, не узнает никогда. Зачем омрачать счастливые улыбки подробностями выживания и рушить идеальную картинку происходящего? Ведь сам Минхо прибыли со всего этого дела не имеет совсем и спускает все только на своих меньшеньких, сам оставаясь ни с чем. Но, впрочем...       Впрочем, ничего идеально быть и не может, но в жизни главного в Суфейне – все и вправду так: его дети счастливы, приходящие за едой или напитками люди тоже, а значит и Минхо полностью доволен тем, что имеет. Особенно сейчас, в новогодние праздники и снежные вечеринки. Сплошные улыбки и приветливые слова, туча поздравлений! И все хвостатые обитатели сейчас купаются в любви – сплошное загляденье.       Но каждому загляденью и праздникам должен приходить конец и Рождество, слава богу, уже прошло, не то чтобы Минхо совсем его не любит, но праздновать в одиночку немножко не то, что хочется простому человеку – вот так и Минхо, работников он отпустил, но котокафе специально не закрывал, мало ли вдруг кто-то заблудший явится. Любая компания была бы кстати, особенно когда собственный близкий друг уехал в Австралию на все новогодние каникулы.       Правда, за целую ночь никто так и не явился, оно совсем неудивительно если что, все празднуют с родственниками, вторыми половинками или детьми? если они у них есть; все сидят по домам или гуляют по ярко украшенным улочкам, вдоль и поперек увитыми гирляндами, и увешанными пёстрыми игрушками. В общем, надежды были, но после одинокой бабули-пенсионерки где-то в районе одиннадцати никого так и не появилось. Минхово поместье Санты осталось без внимания, самую малость жаль.       Не самую малость, ладно, но он прекрасно понимает почему так случилось.       Так Минхо и праздновал рождество – в компании кошачьих, под лёгкую музыку из динамиков телефона и приглушенный свет фонариков. Все не так плохо, как кажется. Особенно если учесть, что впервые за пару лет после ссоры, мама написала ему смс-ку с тёплыми словами и пожеланиями – это правда было приятно, очень! От кого, от кого, а от нее получить что-то подобное было неожиданно, очень уж она упёртый человек. Минхо даже расчувствовался и после, спустя несколько часов ожидания клиентов, закрыв заведение, уснул полностью счастливый и довольный. Ведь его мама сделала первый шаг!       Выйдя на работу уже двадцать седьмого числа, до этого все воскресенье проведя в кровати, нежась, и поручив кормежку животных доверенной сотруднице, он должен был готовиться уже к Новому году. То есть, не то чтобы прямо готовиться, ведь все украшения висят уже давно и даже ёлка ещё ни разу не была на полу! Что на самом деле много удивительно, ведь в прошлом году она оказывалась там с частотой близкой к поцелуям влюбленных под бой курантов. Но вот морально подготовиться ему и правда следовало бы – он ведь не одинокий бурчащий дед, которому нужна только тишина и на всех людей он плюется, вставную челюсть теряя, нет! Но так уж получалось, что этот год он проводит именно так...       Минхо бы очень хотелось, это даже в планах было и ещё до того, как он узнал, что Чан поедет к родителям – пригласить завсегдатого посетителя Хан Джисона забежать к нему и в виде подарка от заведения взять лишнюю чашечку кофе или пончик с сахарной пудрой, да и просто поболтать пару минут, и на этом все, Минхо же не изверг, чтобы человека на праздник силой держать, хотя человек этот его и интересовал вот уже как год.       Сразу это было ничем большим, чем простой интерес продавца к покупателю, самому обычному и вежливому, как к человеку, в общем, на котором будет строится будущий доход, но потом... Потом, когда Джисон помогал с Суни, вызывался отвезти его к ветеринару, когда у Минхо проблема на проблеме были, и когда Джисон стал приходить чуть чаще чем пять раз в неделю, Минхо стал присматриваться. И на удивление, делать и узнавать все новые и новые выводы о нем было более чем просто, слишком уж Джисон был открытым, ярким и теплым со стороны?       А ещё, когда бы он не приходил, хоть знойным летом или дождливой осенью, то всегда брал горячие напитки с кучей сахара или только испечённые булочки с посыпкой, список продолжать можно долго – дайте ему (пожалуйста), что внутренности обжечь может. Минхо его со своей вечной любовью к холодному и морозному понять не мог совсем, но спустя время фишку всё-таки просек. И выделять постояльца стал и в этом.       Минхо начал интересоваться Джисоном ещё больше, когда понял, что никогда не видел его тут с кем-то ещё, со знакомыми или друзьями – он всегда приходил и садился один, один игрался с животными, пил и ел, и уходил тоже один. Но улыбка его и вид в целом были слишком дружелюбным, слишком приятными, чтобы он и вправду был одинок. Мог ли Джисон проходить просто потому что...       Потому что, что?       Минхо не знает, но уж точно был бы не против, если бы ради него, как бы эгоистично это ни звучало. Ведь не будешь же помогать просто так совсем-совсем незнакомому человеку, просто парню с больше, чем десятком котов, верно? А Джисон помогал, и помогал не только в истории с Суни, он просто был всегда, когда главный в «Суфейне» не справлялся (в любом из возможных смыслов). И, боже, сколько же раз Джисон был рядом, когда нужно было высказаться или просто получить поддержку словом. Минхо на самом деле тоже был, когда проблемы были у гостя.       Они довольно много общались (как-то раз даже, Минхо всерьёз задумался не соулмейты ли они – настоль легко и приятно им было), и знали они друг о друге тоже немало, но кроме как знакомыми все равно не были. Наверное, Джисону просто надо было иметь незнакомца для лёгких или не совсем, но бесед, совсем такого, как бармен, например. Да, совсем такого же, чтобы рассказывал, становилось легче и можно было забыть об этом человеке. Впрочем, такой, наверное, был нужен и Минхо.       Спустя время он узнал, что у Хан Джисона жуткая аллергия на шерсть, что руки его становятся красными если он трогает животных, и что нос его тоже смешно краснеет. Нет, Минхо не следил за ним. Ну, только если самую малость! И лучше бы он этого не делал, правда, потому что после этого открытия, внимание к нему стало только больше.       Каждый раз теперь, когда Минхо мог заприметить Джисона за стеклянными дверями он видел, что тот выпивает по крошечной таблетке и засовывает руки в карманы, чтобы на дольше оттянуть моменты контакта; на целую секундочку, но оттянуть – ведь лез Джисон к котикам сразу, сходу на колени опускался и принимался тискать и играть.       Минхо это умиляло, а ещё сильно смущало, когда Джисон подходил сделать заказ и в бумажном пакетике протягивал игрушку из зоомагазина. Ну что же это такое? Кто здесь торгует и кто отдает деньги, просто расплатиться мало ему!       Поначалу Минхо пытался отказываться, он, честное-пречестное, старался и даже в руки свёртки не брал, но уговаривать его приходилось недолго – такими глазами Джисон смотрел, так губы поджимал, что говорить «нет» с каждым разом для Минхо было сложнее и сложнее, а ведь завсегдатай даже ничего не говорил, не объяснял почему, и отказывался от Минхового предложения отдать подарок тем людям, кому он нужнее или оставить себе в крайнем случае. Да, Минхо так и сказал:       – Ну не могу я взять... Джисон-щи, пожалуйста, оставь себе тогда.       – И что мне с ней делать?       – Играться?       И, о боже, это было так плохо, что словами не передать!       Брови Джисона ползут вверх и слегка сводятся к переносице, а глаза округляются так сильно, что Минхо с какой-то стороны даже не расстроен, что сказал ту правду, которую видит сам, но с другой... Как же стыдно, какой позор!.. Он ведь просто хотел намекнуть, что ну... Джисон типа тоже кот, что тоже погладить хочется и весь из себя он милый, а вышло что? Чепуха какая-то. Минхо всегда был плох в комплиментах, но, чтобы настолько!       И чем можно было думать?       Так прямо и видится – балуется Хан Джисон с большой резиновой мышкой прямо на кровати, и стаканчик с кофе из котокафе рядом, точно. Вот это Минхо выдал. Но ещё хуже во всем этом то, какими горячими были его уши тогда, когда он задумался, как странно это звучало. Ужасно, просто ужасно! И реакция у него тоже ужасная, заметил ли Джисон? Сильно ли было видно то, как Минхо стушевался, покраснело ли его лицо, как перезрелый томат? Он был готов провалиться сквозь землю или с разбегу броситься акулам в пасть, но тон Джисона не был злым, насмешливым или что-то в этом роде, кажется, что даже наоборот? Будто понимающий, будто обещание, что ничего страшного не случилось и что все хорошо.       Но все, о чем мог думать Минхо в этот момент – всё-таки он покраснел достаточно сильно, чтобы это могли заметить.       Позорник!       В общем, пытался в флирт Минхо в первый и последний раз, а ещё в первый и последний попадал в дораму, потому что ну что это такое? Какое покраснел, почему его вообще выбила из колеи эта несерьёзная штука, ну? Почему он вообще обратил внимание на такую мелочь и что самое интересное: почему после этого с Джисоном хотелось общаться все больше, но и в глаза ему смотреть не хотелось от слова совсем? Ему что, двенадцать?       К началу сессии у Джисона (как-то раз тот обмолвился, что ещё учится в универе), когда он перестал появляться в котокафейне, Минхо понял, что он безнадёжный романтик – взрастил и закультивировал в себе образ постояльца и неожиданно даже для себя привязался? Честно говоря, звучит даже смешно – да, они много разговаривали, да, много знали друг о друге, да, Джисон, как оказалось, был типом Минхо вдоль и поперек, но... Где это видано влюбляться, не зная даже номера телефона, ведь так они «барменами» и остались. Что уж говорить, они даже не гуляли нигде!       Поэтому пригласить Джисона в Канун Нового года он мог только лично, только тогда, когда Джисон опять зайдет после учебы отогреться и покрыться аллергическими пятнами; вообще, с самого начала Минхо думал, что на рождество было бы куда лучше, но после вроде как сошёлся на том, что у младшего могут быть дела. Но шел декабрь, и Минхо никак не мог хотя бы просто попробовать пригласить его! Сразу ему думалось, что главной проблемой будет стыд и стеснение, противная дрожь и нервы (он правда очень плох в любовных делах), но оказалось все куда проще! Джисон просто не приходил. И самое обидное – никто не мог знать точно придет ли ещё.       Так Минхо и остался в одиночку с котами праздновать рождество, хотя планировал все совершенно иначе. И именно поэтому к Новому году придется готовить себя заранее.       До начала праздников украшенное кафе еще как-то могло держать его на плаву, однако после первого блина комом весь боевой настрой пропал, будто и не было его, и обычно, любящий все яркое, цветное и торжественное, Минхо, сдулся, как воздушный шарик. Напоролся ли он на ёлочную иголку или просто время его пришло?       В общем, так и ползла неделя до следующего празднества, такая же обернутая милостями и улыбками, приправленная чудными свитерами с оленями и красными носками, но без крошки чуда, всегда следующей, куда бы не пошел, по пятам. Ощущение было таким, будто что-то Минхо упускает, что-то важное забывает почувствовать и что-то нужное принять своим сердцем не может. И может быть это не было так далеко от правды, может быть сам мир где-то сломался и что-то изменилось, ибо даже Минховы кошечки вели себя не так, как обычно, не так терлись о ноги приходящих и не так просились на ручки. Сотрудники эту деталь предпочитали не замечать.       – Вы точно не хотите компании?       – Нет-нет, Чонин, что ты! Я сейчас тоже ухожу, покормлю проглотов и домой. С наступающим тебя и передавай папе «привет».       Чонин улыбается и машет рукой, уходит. Возможно, только возможно, будь Минхо капельку настырнее, то попросил бы его остаться, но разве это та компания, которой он жаждет? Нет. Получит ли он ту, в которой так нуждается – нет. Тоже нет.       Это расстраивает, но и греет, ведь все, кто сейчас не тут просто обязаны быть с теми, с кем хотят, и Минхо просто жизненно необходимо представлять их в уюте, с набитыми животами и, может быть, с бокалом шампанского в руках, смеющихся и улыбающихся. Может и Джисон сейчас в ободке с рогами празднует с родными или хохочет над шутками друзей. Он может делать все, что угодно и во всех этих вариантах чувствовать себя счастливым, а если счастлив Джисон, то и Минхо тоже.       Такой безнадежный и глупый… Где он всему этому набрался, что за сопли такие?       Из мыслей Минхо вытягивает только шелест пакета:       – Дуни, нет! Фу! Это мой бутерброд!       Половины бутерброда у него больше нет, зато есть мурчащий паразит на руках и еще куча под ногами, столько же на когтеточках и еще парочку у замерзших стекол за которыми падают снежинки, гуляют в огромных куртках, тонущие в вязанных шарфах, люди и снующие туда-сюда машины. В «Суфейне» из света только желтые гирлянды и парочку светильников, так что улицу видно отлично, даже слишком хорошо – там самый настоящий праздник.       Быть может сегодня у Минхо будет компания не только из пенсионеров?       На самом деле, в такой поздний час вся кофейня выглядит печально, слегка даже мрачно, если быть полностью честным: стоящие на каждом столике свечи – потушены, на подушках на подоконниках тихо дремлют котята, на кухне не шумят посудой Минховы гномы, да и сам он не занят абсолютно ничем, кроме пережёвывания тоскливых мыслей. Почему он вообще чувствует что-то подобное сейчас? Сидит за барной стойкой сложив руки у подбородка и потихоньку клюет носом.       Без пятнадцати двенадцать.       Кажется, Минхо обошел все и обсидел тоже все, успел обслужить семью с двумя крохотными детками и пожелать им хорошего праздника.       – И вам, и вам! – тянет маленькая девочка, когда мама придерживает ей дверь и улыбается всеми своими тремя зубками, так широко, как только может.       Минхо улыбается в ответ, впервые за сегодняшний день счастливо.       Без десяти минут двенадцать.       Почему-то после ухода той семьи ему резко понадобилось обсмотреть все полочки и навести порядки, перебрать игрушки животных и разложить все по местам. Просто скучно, не одиноко, хотя и это тоже, но больше дико-дико пусто. Чан пишет листы сообщений, рассказывает, как дома и спрашивает, как дела. Кидает фотки Бэрри и видео с братом и сестрой. Минхо кидает тоже, сидит на полу и снимает то Дори, то Джиннирэт, то Двэкки, то просто кружочком свою наряженную кофейню показывает.       Он за друга своего безмерно рад – давно пора было к семье съездить. А Чан все: «нет, нет да ну его!» вот все его отмазки, а сейчас вон как! Счастлив ведь там, дурачье.       Чанни:       чего бы тебе вообще хотелось?       Пишет вдруг ни с того ни с сего и за пять минут до полуночи его хен, очевидно в чем вопрос – что привезти в подарок, но думается Минхо совсем не об этом, буквально в долю секунды ответ всплывает сам собой и такой четкий он, сильно очевидный, аж щеки опять алеют. А глаза сами собой закатываются: никакой Хан Джисон не придет, нужно просто успокоится!       Тихий звон колокольчиков возвращает глаза на место.       Вы:       погоди секунду       Что же это? Минхо приподнимается на коленях, но человека никакого не видит, зато отчетливо слышит топот мягких лапок и самое тихое, самое хорошее «приве-ет» из всех, что ему когда-либо доводилось улавливать.       – Привет-привет! Как вы тут, малыши? Ну что, что? – шепот – нежный и трепетный, полный заботы и чего-то большего. Любви?       Коты человеку мявчат в ответ, радостно, наперебой и если до этого у Минхо еще могли быть сомнения, то теперь – никаких.       Он встает во весь рост и шагает к дверям, словно его коты крадутся, только в триллион раз тише, будто летит – земли под ногами не чувствует.       – Джисон-а?       Маленький, сгорбившийся над полом человечек вздрагивает и сразу же из рук выпускает котячью мордочку, но вставать не спешит. Точнее попытку делает, но замирает сражу же, боится будто бы.       У Минхо щиплет глаза.       – Ханджи, почему ты… Эм… почему ты не дома? – и это единственное, что волнует его прямо сейчас. – Только не говори, что что-то случилось. Пожалуйста.       – Нет-нет, Минхо, сейчас ничего не случилось. Я не пришел чтобы… чтобы просить помощи, если ты об этом, все хорошо.       – Сейчас?       Джисон все-таки встает, дергано правда, словно вот-вот упадет. А коты времени зря не теряют – сразу наплывают на штаны его, трутся о них, мурчат, как трактора, один из них даже на лапках задних стоит, а передними выше джисоновской коленки коготками скребет.       – В смысле «сейчас»?       Минхо неймется, хочется все да побыстрее, но Джисон просто кивает, кивает и стоит мокрый от талого снега на куртке, в ботинках с виднеющимися капельками на них, со спутанными волосами в беспорядке и дрожащими ресницами, на кончиках которых остались белые снежинки. У него алые руки и только от части от холода, красный кончик носа и пунцовые щечки, на вид самые мягкие, самые трогательные из всех, что имеют люди и когда-либо будут иметь. Если бы старшему было можно, он бы обязательно трогал их, целовал бы их всегда-всегда, касаясь практически невесомо, и губами задерживаясь как можно дольше на них – просто чтобы подарить свое тепло.       Джисон топчется на одном месте и смотрит глаза в глаза так, как умеет только один лишь он. Минхо от этого взгляда хочется выть.       – У меня, – он делает паузу нервно захватывая воздух, – у меня были несколько проблем. Господи, прости меня, что не пришел раньше… М-минхо мне так жаль, мне правда так сильно жаль.       У Минхо на душе скребут собаки – не кошки, потому что они у него и так везде, когда Джисон жалостливо тянет руки к лицу, чтобы потереть, почесать, вытереть глаза или что еще с ними можно сделать.       – Эй, тише, давай-ка, – он перехватывает его руку раньше, чем тот дотрагивается к себе, – ты ведь только кошек трогал и теперь в глаза, ну.       И старшего вдруг передёргивает –Джисонова рука в его кажется самым лучшим, что когда-либо оказывалось там, самым хрупким и самым-самым. Он не знает, что такого сделал этот парень, что одна только его ладонь, за которую он держится, вызывает столько восторга, самого настоящего неподдельного трепета и…смущения? Но и думать об этом хочется в самую последнюю очередь, не тогда, когда Минховы пальцы перебирают джисоновские, не тогда, когда Минхов большой палец гладит костяшки младшего и не тогда, когда по мягким пухлым щекам прокатываются несколько слез и совершенно очевидно не аллергических.       – Пойдем.       Это и все что говорит Минхо, помогая снять куртку и повесить ее на вешалку, ни на секунду, не отпуская уже нагревшуюся лапку. Он ведет Джисона на кухню, помогает тщательно вымыть и руки, и лицо, и аккуратно глаза.       – Ты же выпил таблетку?       Джисон кивает и выглядит совершенно крошечным, когда сидит на табуретке рядом, когда слабым голосом спрашивает:       – Минхо, могу я обнять тебя?       И в ту же секунду внутренности его падают в пятки, так хорошо это звучит, так сказочно и волшебно.       – Конечно, – шепчет он и смыкает кольцо у младшего за спиной.       Минхо утыкается ему в плечо и быстро-быстро дышит. Или Джисон делает это? Он уже ничего не понимает, просто вдыхает морозный запах еще одного котенка в своих объятьях и гладит по спине, жмется еще ближе, сжимает крепче и льнет, льнет и льнет… Он растворяется в этом, плачет сам того не понимая, и плечом своим чувствует слезы Хан Джисона, того самого завсегдатая его кофейни.       Так они и стоят в обнимку, выдыхают тепло в шеи и тянутся друг к другу еще больше, еще ближе.       По скромному мнению Минхо – у Джисона кошмарно узкая спина и его страшно удобно обнимать, а свитер на его спине сжимать меж пальцев: непередаваемо. Минхо улыбается, когда чувствует, что Джисон делает тоже самое.       – Если…если ты зах-хочешь слушать потом, у меня есть с-столько вещей, чтобы рассказать, – заикается младший и отстраняется чтобы коротко глянуть в лицо напротив.       – Конечно, конечно я захочу Джисон-а. Ты успеешь рассказать, мы все успеем, – щеки снова багровеют, наверное, он поспешил? – «мы»… это только если ты не против. Конечно.       Все это выглядит как самое неловкое, молчаливое признание о нужности, как избитый романтический сюжет в ноль-ноль минут. И как путь, который Минхо обещает себе проделать, начиная с приглашения Джисона на свидание. Он знает, буквально уверен, что это первый шаг – только начало, и что его зимние каникулы удались, как нельзя лучше.