сырок «дружба»

      Вообще, у Казуторы, по его скромному мнению, нет проблем с социализацией. То есть, да, мама что-то говорила про то, какой он тихий, но вся эта «тишина» разбивается о дружбу с Баджи Кейске, с которым хочется громко хохотать и устраивать драки не всерьёз. Да, после каждой такой стычки Казутора сверкал всеми возможными оттенками лилового и фингалами, но, по правде говоря, Кейске выглядел не лучше. Однажды Казуторе удалось ему выбить молочный клык.       Лицо Кейске Казутора помнит до сих пор: густые тёмные брови были сведены, язык исследовал отсутствие нужного зуба, а рукой он пытался стереть кровь из носа. Да-а, Казутора ему тогда хорошо вмазал.       Но Баджи Кейске не был бы Баджи Кейске, если бы после этого не дал Казуторе сдачи. Он никогда не плакал и не бежал к маме под юбку (хотя, все ещё по мнению Казуторы, мама Баджи является весьма и весьма грозной женщиной), лупил так, что у Ханемии перед глазами фейерверки взрывались, получше тех, что на фестивалях запускают. И всё же, они были друзьями.       Когда Кейске привёл его в свою банду, Казутора сильно растерялся. Глаза метались от одного мальчишке к другому, а колени непроизвольно задрожали. Нет, они не пугали Ханемию, пусть и выглядели грозно для школьников, просто… его как будто бы приняли сразу. Мол, братан моего братана — мой брат, — кстати, прямая цитата то ли от Доракена, то ли от Па-чина. Но Казутора… не планировал, чтобы его принимали, а принимать в ответ не планировал и подавно.       Его лучший друг, Баджи Кейске, был невероятно грубым парнем, и разговаривал в основном через кулаки. Казутора думал, что это они вдвоём ненормальные — ловить такой кайф от драки до соплей и крови, но нет же… Вот она, компания маленьких уголовников во главе с карликом, который никак не мог перерасти желание сосать мамкину титьку — иначе Казутора не мог объяснить постоянное нахождение чупа-чупса в его рту.       Честно говоря, свастоны Казутору… раздражали. Майки — даже прозвище тупое — со своим вечным «ты мой друг, я тебя защищу», чередующимся с раздражающим эгоцентризмом («Кен-чин, я не понимаю, почему ты не можешь отдать мне свой десерт?! Я тут главный!»); Доракен, шкаф четыре с половиной на четыре с половиной, плечи у которого точно дорастут до четырёхсот километров, а каждая нога будет как четыре Майки в акробатической пирамиде; Па-чин с его хрюкающим смехом и вечно заложенным носом, из-за которого он постоянно фыркает; Мицуя, который отчего-то дохера заботливый — после каждой посиделки в кафешке покупал что-то сладкое (недорогое, в основном, но вкусное) сёстрам, да и уходил раньше всех («Ребят, извините, мне младших надо выгулять на детской площадке, а то они меня заждались уже»); и Кейске, тот самый Кейске, с коим Казутора поджёг машину, и который чувствовал себя среди них, как у себя дома, точно в своей тарелке… Даже он начал раздражать.       Потом, когда банда разрасталась, у Баджи появился главный-подсос-тм — Чифую Матсуно. Смотрел на него влюблённым и восхищённым взглядом, чуть ли не в рот заглядывал, стоило Баджи просто тупо зевнуть, а на Казутору зыркал гневно своими большими голубыми глазами (пусть Казутора и не понимал, почему он так смотрит). Казутора отмалчивался и периодически закатывал глаза, а Матсуно только шипел на него и злился, но тут же превращался в послушного маленького щенка, стоило Баджи его окликнуть.       Слепое и тупое обожание.       Да, Кейске друг Казуторы, причём лучший, но делать его идолом — идея сомнительная, как минимум потому, что таблицу умножения он запомнил ровно до четырёх, а книжки он читает исключительно с картинками — энциклопедия про животных затерта до дыр, как, кстати, и атлас по анатомии. Казутора тогда подумал, мол, нихера себе, Баджи, оказывается, умный, но Кейске разбил его надежды в пух и прах — клыкасто улыбнулся (ну, без одного клыка, но все же), указал на внутренности человека и сказал, что, вот, Казутора, эта херня внутри тебя, и я уверен, что она воняет. Казутора умолчал о том, что внутренности Кейске точно воняют так же, особенно учитывая то, что он жрет, и его нездоровую любовь к лапше быстрого приготовления.       Когда они впервые собрались втроём, Кейске снова начал жестко тупить: домашка по английскому раскладывала его в разных позах, да и удовольствия совсем не доставляла, и Казутору это тоже подбешивало. Что сложного запомнить, что «apple» — это «яблоко»? И что сложного запомнить, что пишется оно с двумя «p»?       Чифую сидел рядом с Ханемией, выглядел серьезно и слушал Баджи, снова ему в гланды заглядывая, а потом фыркнул и отвернулся к Казуторе. Казутора напрягся тогда, готовый снова выдерживать недовольный взгляд Матсуно, нахмурился и съёжился, повернувшись на Чифую, а потом удивлённо замер. Чифую покраснел, еле сдерживая смех, и пофыркивал, подрагивая в плечах. — Эй, хули ты ржешь?! — в Матсуно полетела ручка с лёгкой подачи Баджи, измазав ему щёку, и Чифую, не выдержав, рассмеялся в голос, поймав взгляд Ханемии. Казутора вздрогнул, тут же потеряв всю свою грозность, а глаза Чифую хитро сощурились. — Баджи-сан, — вкрадчиво начал он, — а спорим, что Казутора всё быстрее тебя запомнит? На пачку лапши.       Под «всё» Чифую подразумевал тему с овощами да фруктами на ненавистном Кейске английском языке. Казутора, на самом деле, уже давным-давно с этой темой отмучился, гордо показав оценку, чуть ниже высшей, но…       Кейске всегда легко было брать на слабо.       Он насупился, взъерошив свои чёрные длинные патлы, и нехотя согласился, уже сразу мысленно принимая проигрыш. Впрочем, это понимали все.       Естественно, Чифую и Казутора в этом споре победили, и Казутора, пусть изначально посчитавший это тупой затеей, довольно улыбался, упиваясь победой.       Баджи хмурился и доставал две пачки лапши с кимчи из своих запасов, а Чифую вытянул руку и дал Казуторе «пять». Казутора неловко улыбнулся, растерявшись от такого внимания к своей персоне, и его улыбку отзеркалил Матсуно, только шире и ярче, будто комнатное солнышко явилось к ним. И, о, Боже, у этого придурка тоже не было зуба. Спасибо, что хотя бы клыки были на месте.       И, наверное, Казутора с этого момента начал… много чего замечать. Замечать, что не только Баджи падает рядом с ним на замызганный диван, который они спёрли из гаража, но и другие совсем не стесняются — Майки разваливается во всей красе, раскидывая ноги чуть ли не в шпагате, его пихает Доракен, пытаясь уместить свои огромные плечи рядом. Замечает, что когда великан да карлик вступают в очередную шутливую перепалку, Мицуя с ним переглядывается, и они оба закатывают глаза, фыркая от смеха. Замечает, что Чифую, выполняющий обязанности мальчика-по-вызову-за-газировкой, запоминает любимый вкус Казуторы и притаскивает ему именно такой. Казутора замечает, что Па-чин и Пэян, громилы и балбесы с глупыми шутками, его совсем не раздражают, а над анекдотами Казутора смеётся вместе со всеми — в основном с того, как Пэян валяется от хохота по полу, хватаясь за штанину Па-чина, а тот орёт на него трехэтажным матом, потому что школьные брюки не выдерживают такого соперника и соскакивают с него. Казутора замечает, что, когда его пихают в плечо или окрикивают, нервозности он больше не чувствует. А когда они собираются у Майки дома и встречают его старшего брата, который расслабленно курит на веранде, Казутора совсем слегка волнуется. С семьёй Сано он не был знаком — видел только Эму пару раз, а Кейске говорил, что глава их семьи, дед, весьма специфичный мужик. — А, Манджиро, — старший брат Майки улыбается непринужденно, взъерошивает свои тёмные волосы и затягивается, — ты с друзьями? — Ну…типа. Вообще-то, это мои подчинённые, — бубнит Майки, а потом гордо вздёргивает нос, заставляя старшего прыснуть со смеху. Из угла показываются две светлые макушки: одна совсем белобрысая, другая — цвета пшена; и пара любопытных глаз. — Манджиро, не называй своих друзей подчинёнными, а то они могут расстроиться, — возмущённо, но мягко бурчит его сестра — это Эма, её Казутора знает, — а потом из-за угла наконец показывается ещё один член семейства, звучно тцокая. Так, чтобы Майки услышал и начал раздуваться от злости, точно рыба фугу. — Эма, этому оболтусу уже ничего не поможет. Просто однажды его двухметровый друг ему надаёт по самое не хочу, а он потом придёт к тебе и Шиничиро ныть.       Манджиро хмурится обиженно, дует губы, а потом со злости пинает ни в чём неповинного Шиничиро в колено, отчего тот воет протяжно и жмурится, а Майки резко ставит перед собой свою главную стену — Кен-чина, и уносится наверх, утягивая за собой Баджи и Казутору.       Казутора не торопится бежать за ним, хмурится только неловко, а Майки это замечает, оборачивается. Смотрит на него своими чёрными глазами, а потом ухмыляется довольно. Казутора ещё сильнее супится и уже раскрывает рот, чтобы что-то сказать, но Майки его прерывает. — В вас я сомневаюсь меньше всего, да и вы грозно выглядите, будете от Эмы отбиваться. А Изану я сам побью. — А Шиничиро? — неловко спрашивает Казутора, обратив взгляд на руку главы банды, которая до сих пор крепко держала его запястье. — А Шиничиро — лох безобидный, он меня победить не может, — Майки гордо вздёргивает нос, а потом и он, и Казутора обращают внимание на то, как Кейске скалится смешливо, вырывает руку и оттаскивает за себя Казутору, а в спину Майки с размаху прилетают две ноги Изаны. Изана смеётся победно, а Майки рычит на полу, пока на нем топчутся, а потом на звук братских разборок прилетают остальные свастоны и Эма, у которой в руках отчего-то была сковородка. — Кейске, Казутора! Они вас не задели? — Эма оглядывает их обоих осторожно, в основном Казутору (уж кто-кто, а Эма видела, как Баджи и Майки на тренировках дрались. Чуть ли перья не летели. За Кейске можно было не переживать). Баджи отмахивается, низко просмеявшись, а потом искоса смотрит на Казутору. — Тора у нас не пальцем деланный, — будто бы с гордостью сообщает он, — если б ворон не считал, цены бы ему не было, — и хлопает со всей дури Казутору по спине, заставляя его выдохнуть все лёгкие и душу наружу. Па-чин на это согласно смеётся, пихая Казутору в плечо, да и Мицуя с Доракеном переглядываются весело.       А Казутора смущенно смотрит в пол, откашлявшись, и не думает поднимать голову, пока не слышит голос Майки с пола, прерываемый звуками пинков и ударов. — Не трогай Казутору, Эма! Отошли от него, ироды, предатели! Ханемия промаргивается, смотря на Майки, которого в захвате держит скучающий Изана. Правда, скучает Изана недолго: почти в ту же секунду взрывается чуть ли не свинячим визгом, потому что Манджиро кусает его за лодыжку, а Эма с воем бежит отвоевывать старшего брата обратно.       Сидят они долго: играют в настолки и едят наготовленные Эмой печенья, смотрят за тем, как Шиничиро с сигаретой в зубах копается в своём же байке, болтая с Изаной, потом играют в мяч, пару раз заряжая друг другу в носы, и начинают расходиться уже под вечер. Казутора стоит и ждёт Баджи, рассматривая вечернее закатное небо, когда слышит рядом чирканье зажигалки и чувствует запах крепких сигарет. Оборачивается, уставившись на Шиничиро снизу-вверх — самый старший брат, что ни на есть. Шин мягко улыбается ему. — Непривычно в компании друзей, да? — спрашивает он Казутору, а Ханемия в ответ жмёт плечами, — я понимаю тебя.       Казуторе хочется ответить, мол, нет, не понимаешь, ты же из семейства Сано, весь такой солнечный и крутой, но слова застревают в горле комом. Шиничиро считает их шайку… друзьями. — Они раздражающие, да? Шумные. И все такие разные.       Казутора на этот раз кивает, удивлённо пялясь на брюнета, который усаживается на деревянный пол веранды, хлопает рядом с собой и вновь затягивается. — В этом и прелесть дружбы. Вы все такие разные, со своими замашками, но вы все равно друг за друга горой. Я вижу, что ты держишься в стороне, Казутора, — Ханемия дёргается, нахмурившись, а Шиничиро смеётся бархатно, запрокинув голову назад, — эй-эй, это не плохо. Они не будут отворачиваться от тебя только потому, что тебе нужно чуть больше личного пространства, ага? — Ага… — голос Ханемии звучит удивительно приглушённо, когда сердце заходится бешеным стуком, будто бы он три раза испугался и пять раз пробежал кросс, — это… это потому что мы друзья? Казутора ответа не встречает и обеспокоенно поворачивается на Шина, который улыбается мягко, смотря на него, и кивает ему в ответ. — Именно, Тора. Это потому, что вы друзья. Тебя любят и ценят. Казутора что-то хочет ответить, но только задушенно всхлипывает, чувствуя, как слёзы катятся по щекам, и Шиничиро обеспокоенно касается его плеча, когда Тора сгибается пополам в плаче, и легко поглаживает. А потом, через каких-то тридцать секунд, Шиничиро взвывает раненной чайкой, когда ему в спину прилетает пинок. — Шиничиро, — цедит Майки гневно, хмурясь, — это ты Казутору до слез довёл? Ты тупица. — Манджиро, а ты не охренел?! — Шиничиро выругивается, потирая оскорблённую детской ногой спину. Майки хватает Казутору за запястье, утягивая обратно в дом, а напоследок смотрит в упор на старшего брата и гневно орёт: — Не трогай моих друзей, Шиничиро, у тебя свои есть! И, показав язык, убегает, на этот раз не держа руку Казуторы.       Казутора стоит пару секунд, часто-часто моргая из-за слёз, а потом улыбается счастливо и бежит, нагоняя Майки, одного из своих глупых, странноватых, но крутых друзей.       Настоящих друзей.