The price of this love

Он бросает горсть мелких цветков ошарашенному Поттеру под ноги и зло улыбается, даже не пытаясь стереть с губ следы крови. Горло саднит, грудь при каждом вдохе словно горит, но намного больше страданий Малфою прямо сейчас причиняет его моральное состояние. Ханахаки — болезнь души, и её не свести на нет целительскими зельями или лекарствами магглов. Пока не излечишь раненое невзаимной любовью сердце, так и будешь кашлять окровавленными лепестками, медленно, день за днём умирая изнутри. Цветы, из-за которых задыхается Драко — это миниатюрные васильки, такие простые, прямо как и сам Поттер, но невыразимо яркие, приковывающие к себе взгляд, вызывающие лишь восхищение и желание любоваться ими вечно. Человек, из-за которого Малфой одной ногой в могиле — самый известный студент их школы, идеальный гриффиндорец, прямо-таки оплот искренности и доброты, раз за разом побеждающий зло (к которому относится и сам Драко) вопреки всем законам мироздания. Они не могут быть парой. Даже если бы каждая их встреча не оборачивалась взаимными оскорблениями и попытками задеть друг друга побольнее, даже если бы они не считались врагами с самого начала обучения в Хогвартсе… Противоположности притягиваются лишь в сказках, а их жизнь если и сказка, то разве что написанная в жанре ужасов и не имеющая ни шанса на хороший конец. Окровавленные васильки выглядят так жалко на полу этой пустой аудитории. Все уже давно разошлись по другим кабинетам — только Грейнджер и Уизли наверняка бродят где-то в ближайшем коридоре, гадая, не заавадил ли Малфой их драгоценного шрамоголового друга. Гарри несколько долгих секунд смотрит на эти несчастные цветы, а затем переводит взгляд на Драко. В его зелёных глазах непонимание превращается в ужас — и так сладко, но одновременно с этим больно наблюдать за сменой эмоций на лице золотого мальчика. — Можешь радоваться, Потти, — голос слизеринца звучит сипло и хрипловато, что совсем не удивительно. Он тут меньше минуты назад практически задыхался, выкашливая бутоны цветов во время очередного приступа удушья. — Ты настолько хорош, что влюбляешь в себя даже врагов. Не удивлюсь… — блондин издаёт хриплый смешок, прижимается плечом к стене и закрывает глаза, пытаясь выровнять дыхание. Ему так больно физически и морально, что хочется просто умереть. — Не удивлюсь, если сам Тёмный Лорд ведёт на тебя охоту лишь из-за невзаимной любви. Он слышит приближающиеся шаги, напрягается и жмурится, готовясь к боли, но удара не происходит. Вместо этого Драко ощущает ласковое прикосновение к щеке и понимает, что Поттера за эти две секунды подменили Асторией и Панси, но нет — на него смотрит, криво улыбаясь, тот-самый-мальчик-который-выжил, и в его взгляде можно уловить столько эмоций, что Драко не находит в себе сил выдать очередную колкость. Инициативу на себя берёт Гарри: — Нарциссы, Малфой. Мне не дают дышать чёртовы нарциссы. Ты настолько зациклен на себе, что даже твои любимые цветы олицетворяют исключительно самовлюблённость? Слизеринец слабо улыбается, сглатывает смешанную с кровью слюну, пару раз кашляет — в этот раз, к счастью, без попыток задохнуться цветами — и шепчет: — Да ты ещё бо́льший придурок, чем я думал, Потти. Мою маму зовут Нарциссой… Ничего не напоминает? А затем он наконец понимает, что ему сказал гриффиндорец, и приоткрывает рот, но не находит подходящих слов, а потому просто смотрит на Гарри, как на восьмое чудо света. Поттер улыбается ему в ответ.

***

Искреннее счастье Малфоя длится недолго — давно ставший привычным вкус текущей по губам крови убивает надежду, едва-едва зародившуюся в душе Драко. Он не может вдохнуть, он задыхается, хватаясь руками за горло, а растянувшиеся в вечность мгновения спустя заходится в приступе кашля, от которого грудную клетку разрывает болью. Окровавленные васильки на полу гостиной факультета выглядят просто до невозможности жалко. Этот глупый гриффиндорец так хотел спасти всех — всех, включая врагов — что был готов пожертвовать собой ради того, чтобы Драко выжил. Нарциссы… А неплохо придумано для лжи, на обдумывание которой имелись считанные секунды.