Бухта

      Игра. Единственное, что оживляло внутренний интерес Ло, заставляло думать и отвлекало от серости, впитавшуюся, в каждую пору его кожи. Внутри трепыхалось тщеславие, а дикий азарт пробуждал желание. Его внутренние хладнокровие перетекало во внешнее становясь идеальной непробиваемой маской. Он купался в безнаказанности будучи лучшим, насмехаясь над остальными. Его поглощало и будоражило. Отказ был уже просто невозможен.       В помещении слегка виднелись затемненные углы. Элита. Туда, где не проникал ни свет и ни звук, существовали некие люди. И Ло знал многих из них, замечал разницу в походке и в голосе, в вещах и в безудержном смехе. Они творили безумство, жаждали его, как безликие боги в собственном мирке.       Ставки на жизни, громкие крики и ругань, реки алкоголя. Здесь карты были путеводителем, фишки - пищей, вино - водой. Удовольствие было причиной. Но Ло не замечал его в глазах мужчины. Странный, даже сумасшедший на первый взгляд, в ярком гриме, в нелепой одежде, он безмерно пугал своим молчанием и отстраненностью. Не вписывался он в рамки искусственного хаоса.       Они наблюдали друг за другом. Вздрагивали при ответном взгляде. А еще садились за один стол. Так было не принято. Здесь они из разных слоев и эпох. И все же они дышали одним воздухом, и горели одними эмоциями.       Месяцами не знали имен, а одним утром, когда бушующие всегда жизнью казино опустило и утихло, Ло ухватился за чужую руку и через секунду огромная ладонь, перехватив тонкое запястье, потянула к выходу.       - Я предлагаю обсудить все немного в другом месте, обещаю, что никакого вреда тебе не причиню.       Коразон - сердце и душа. И разговоры у него такие же: мерзко-теплые и ласковые. Не было холода и льда, но все же напряжение витало в салоне дорогой машины, но никто не собирался что-либо предпринимать или высказывать. Оба выжидали. Это были долгие несколько часов. Неожиданностью стал песчаный берег и огромный кусок моря. Трафальгар еще раз неверующе оглянулся, чтобы убедиться: это место правда существует. Оно реально, и сняв свои лакированные ботинки, медленно зашел в воду. Место, отражающего этого человека, было прямо перед Ло. Он чем-то зацепил Дофламинго, может жестом, или словом, ему это было невдомек, но ему открылись и дали возможность выбора.        Коразон нахмурился так красноречиво, так трогательно, практически душещипательно, от незнания, что высказать, что первым постараться донести. Он сам не верил в собственные действия, но впервые появившиеся решимость умоляла попытаться. Попытаться остановить жуткий процесс, что он наблюдал в пареньке. Они были обстоятельствами на пути других людей, но не цельными картинками собственной судьбы. Они тонули, так и не познав настоящей глубины.       - Для чего мы здесь?       Этот пацан, давно усомнившийся в собственном праве на жизнь, замерзший во льду страхов и тревог и не знающий куда податься, кроме как безрадостно отдаваться случаю и удаче, уползал в более темную сторону миру, которую ему не стоило знать. Это слишком трогало, именно того, кто считал себя столь же отвергнутым и непонятым. Позабытым.       - Нет ни родных, ни близких? Пустующий дом, сотни бычков в пепельницы, холодильник забитый одним лишь фастфудом и десятки банок энергетиков лишь бы не спать и не видеть те кошмары? Ты не одинок. Ни в чем. Стоит поискать, стоит попытаться.       - Попытаться что? Принять твою помощь?       - Ты не позволишь, ха-ха, не готов, слишком гордый - усевшись прямо на песок, чутка покряхтев, он все же уже развеселившись добавил - и слишком боишься, давай лучше так: мне многое интересно услышать о твоей жизни, да и вряд ли ты захочешь, чтобы органы опеки заинтересовались несовершеннолетним пацаном, способным себе оплатить пару тройку хороших тачек.       - Угрожаешь?       - Интересуюсь. tab>Долгие разговоры ни о чем, еще более долгое молчание на двоих, но спустя пару недель Ло перестало напрягать присутствие этого странного человека, а через месяц он неожиданно понял, что смог впустить кого-то спустя много лет в свою квартиру. Они смотрели каки-то документалки, перебирали бесполезный хлам скопившийся за летние каникулы. Он чувствовал, как что-то трещит, расползается по тонким швам, оставляя после себя шлейф тяжелого сигаретного дыма. А спустя практически год - весной - осознал, он оттаял. Больше не было дикостью улыбаться и ждать чего-то прихода. Ло понял слишком поздно, что вновь обрел семью. Что ранее совершенно незнакомый ему человек стал иметь первостепенное значение в его маленьком мире. Забота, которую ему дарили смогла показать путь, однажды посеревший под гнетом сомнений. Эмоции, скрытые и забытые, наконец-то смогли выползти и заново расцвести. Его не стесняли и не упрекали даже в самых безрассудных ситуациях. Ему давали возможность и выбор, и он научился с уважением к этому относится. Он бережно хранил, то тонкое равновесия, сложившиеся у них, оберегал в душе все нежные чувства, и сильно любил. Так много было отдано совсем маленькому человечку. И так мало успело вернуться. Кора-сан уехал, как обычно сев в слишком ярко-красную машину, споткнувшись о бордюр и затушив сигарету о собственный же палец, тепло улыбнулся, и сказал они, что обязаны скататься на этих выходных в их любимую бухту. "Погода обещалась хорошая." - с такой дебильной и дорогой улыбкой сердцу он произнес с причмокиванием и некой надеждой эту фразу. Чуть округлив глаза, Росинант молча всмотрелся в Ло. Недолго простояв, резко развернувшись и захлопнув дверь, нажал на газ, сдал назад, под обреченный вздох Ло, и всего через минуту его машина смогла скрыться за ближайшим поворотом.       В бухту Ло поехал один. В эти выходные. И в следующие, и через месяц. После не смирившись стал искать, но все также каждый свой выходной, даже уставая и не высыпаясь из-за экзаменов, пар, практики и подработок, приезжал. Он отчаянно надеялся и не сдавался. А когда ему стукнуло двадцать семь вместо семнадцати, эти выездки плотно вошли в привычку, всецело вписались в жизнь, въелись под кожу. Забитый график, и все же стабильная работа, которая приносила ему неплохие деньги. Она заполняла все его свободное время, не давая размышлять, но из событий прошлого он все равно выбраться не смог. Редкие приступы и тремор рук могли резко и незаметно для самого врача накрыть его в течении долгих ночей. Не спасали ни таблетки, ни даже наркотик, а самовнушение давно уже перестало работать. У него была своя квартира, удобная, только для него. И все же он чувствовал себя в ней более одиноко, чем сидя на пустынном песчаном берегу. Слово семья ушло из его лексикона, а доверие исчезло из его души, однако одиночество сжирало, доставляя ему физический дискомфорт.       И все же Ло верил в себя, потому что помнил важные слова. Призвание. Профессия. Ему твердили о неправильности выбранного пути: сложно и больно, о том, что здесь нужна выдержка, прочность, несгибаемость, что он слишком молод. Но там, где сражался каждый, сдаться Трафальгар не мог. Он отвечал, что всегда есть возможность все поменять, что все эти "необходимые качества" разбиваются о его бесчувственное сердце, что именно здесь его талант сможет расцвести - в самых трудных ситуациях, в самых безысходных случаях. Его сердце бьется яростнее других, гулким набатом крича вопли надежды, той самой, которая в лучшее и прекрасное. Война с мафиози сложна, но Ло мог дышать тем же воздухом, что однажды и он. Здесь на самой передовой он нашел себя, спасая чужие жизни, так же как однажды спасли и его.       И приезжая к морю не переставал благодарить за значимую встречу. Он пойдет дальше. А повестка о смерти майора Донкихота, так и останется лежать на прикроватной тумбочке его кровати.