Да я полюбил! Я не отрицаю. ©
Лучи света скользят по волосам Крисании, Рейстлин ловит их взглядом — может приказать, и они исчезнут, растворятся, а небо, раскинувшееся за окном лазурно-голубым покрывалом, станет мрачным, пасмурным. Под таким небом приятно спать. Но спустя двадцать лет божественной власти подобные мелочи уже не забавляют и не приносят удовольствия. Рейстлин сдерживает вздох — кто знал, что быть богом так утомительно? — и снова смотрит на жену. Видимо, почувствовав его взгляд, Крисания открывает глаза. — Не спишь, — говорит она, и это, конечно, не вопрос. Тянется рукой к лицу Рейстлина — привычный для обоих ласковый жест, — оглаживает пальцами его скулы, поднимаясь вверх, касается тёмных кругов под глазами, и хмурится: — Когда ты в последний раз спал дольше четырёх часов? Он мог бы ответить ей с ноткой самодовольства: «Для бога это слишком большая роскошь». Но Крисанию таким не возьмёшь. — Давно, — признаётся Рейстлин и, перехватывая руку жены, нежно целует тонкое запястье и длинные пальцы. — Я приготовлю тебе укрепляющий отвар и… может, средство от голосов, — продолжает Крисания всё так же серьёзно. — Только обязательно пей их. И добавляет тут же: — Я прослежу. Когда-то Рейстлина бы задело такое обращение, но за годы совместной жизни он привык к заботе Крисании. Женщины, которая заботится о нём, пока он держит в руках этот мир. Он принимает от неё лёгкий поцелуй в губы как вдохновение на весь грядущий день. Улыбается Крисании безотчётно — с ней улыбаться легко. — Вечером я и дети будем ждать тебя, — произносит Крисания, когда Рейстлин поднимается с постели, чтобы вернуться в свой кабинет, откуда не так давно пришёл ради этих быстро утекающих утренних минут. — Я не забуду про день рождения Дея, — ворчит Рейстлин. Не может же она считать его настолько беспомощным? Или далёким от семьи? Сомнения развеиваются, когда они обмениваются взглядами, в которых больше любви, чем сиюминутного возмущения. И как всегда в такие моменты Рейстлин на мгновение задумывается: неужели всё могло быть иначе? Нет, конечно, не могло.***
В мёртвой беззвучности бездны отчётливо слышался тихий, надтреснутый голос Крисании: — Дай руку мне. Рейстлин отвернулся, чтобы не видеть её искажённого мукой лица. Столько боли в этих незрячих глазах. Столько страдания и неверия. Глупая жрица не могла принять правды: она всегда была только разменной монетой, ключом от врат… И даже если он захотел её в какой-то миг, разве это что-то значит для него? Ничего. Ничего. Он встал, пробормотал злое, необходимое: — Ты мне не нужна. Отошёл от неё недалеко. Заставил себя не смотреть, не оборачиваться. Она сама виновата — надменная и наивная. Упивалась ролью спасительницы и возомнила, что любит его. Она ошиблась и… умрёт. Сердце сжалось так, точно сам Рейстлин мог умереть прямо здесь. На месте. Он передёрнул плечами, разжигая в себе злобу. Он победил Такхизис. Остался шаг до вечного могущества. Он станет богом. И эта фальшивка, обман, который Крисания приняла за любовь, не встанет у него на пути. Он сильнее. — Побудь рядом со мной, — едва слышно всхлипнула она. — Прощай. Выплюнул, прерывая разговор. И ответом стала тишина… Почему Крисания не отвечает? Почему не умоляет дальше? Не проклинает? Рейстлин невольно прислушался — её дыхания не было слышно. Обернуться. Как же хочется обернуться и узнать, что с ней. Нет. Только ключ от врат. Только игрушка в его руках. Красивая, нежная игрушка, телом которой он так и не завладел. А она была согласна… Рейстлин ждал отвращения при мысли о той своей слабости, но почувствовал только горечь. Он всё ещё никуда не двигался, а мрак вокруг будто становился плотнее. Она была там всего в нескольких метрах от него — брошенная в темноте, слепая. Скоро она умрёт, и её нежная кожа похолодеет, посереет. Её нежный голос никогда больше не зазвучит. Её голос… Рейстлин вспомнил, как всего пару минут назад очнулся под её молитву. От её молитвы. Как проникновенно она просила за него. Разве так можно просить за того, кого не любишь по-настоящему? Рейстлин сжал посох в жесте отчаяния. Идти. Нужно идти. Это же так просто. Так очевидно. Так… И он бросился к ней, сам не зная, что делает, но не желая останавливаться. Крисания лежала там, где Рейстлин её оставил. Склонившись, он смог расслышать слабое, прерывающееся дыхание. — Нет, нет… — судорожно прошептал Рейстлин, касаясь её лба губами, словно в их первую встречу. — Не умирай. Живи. Ты должна жить. «Должна жить, чтобы я смог понять». Крисания никак не реагировала на него, жизнь утекала из её тела с каждым рваным вздохом. — Живи, — повторил Рейстлин настойчивее, сжал её холодные руки в своих, пытаясь отогреть. — Живи! Я… Нет, он не может её потерять. Она не смеет умирать, если действительно любит его. — Ты моя, — выдохнул Рейстлин единственное признание, на которое был способен. — Ты моя, и я приказываю тебе жить. На мгновение он почувствовал в себе небывалую, неизвестную силу — опьяняя, она вспыхнула на кончиках пальцев и золотой вспышкой пронеслась прямо к сердцу Крисании. Та вдруг закашлялась и, открыв глаза, ахнула: — Рейстлин… Видела ли она его или только чувствовала? Рейстлин приобнял её, прижимая к себе. — Я здесь, — сказал он, не узнавая свой голос — слишком взволнованный. — Я здесь. И повинуясь давно снедавшему сердце порыву, поцеловал губы Крисании, на которых промелькнула болезненная улыбка. Через секунду она ответила на поцелуй, и тогда Рейстлин снова ощутил ту небывалую, прекрасную силу — она разгоралась всё сильнее с каждой секундой, но не мешала целовать Крисанию снова и снова.***
Быть женой бога нелегко, но ко всему можно привыкнуть. Проводив мужа взглядом, Крисания встаёт с постели, одевается и причёсывается, скользя по своему отражению в зеркале. С того дня, как она стала женой Рейстлина, она не постарела ни на день. Бог мира внешне вечно молод и, видимо, по логике сил, к которым Крисания не имеет доступа, жена должна быть ему под стать. По крайней мере, Рейстлин клянётся, что не он даровал им обоим неугасаемую молодость и здоровье. Крисания хоть и находит это странным — сегодня девятнадцать лет исполняется их старшему сыну, и, наверное, лет через пять-семь, став внешне ровесником родителей, он тоже перестанет стареть, — но увядать, пока Рейстлин остаётся молодым не то, что она может себе позволить. Она его, а он её. И раз так, то они всегда будут вместе. Крисания слегка улыбается своим размышлениям, последний раз проводит расчёской по пышным чёрным волосам и выходит из комнаты. — Я бы хотела встретить такого мужчину, чтобы у нас была любовь, как у тебя и папы, — сказала как-то Лорелея — их дочь и второй ребёнок. Вечером Крисания передала её слова Рейстлину, с интересом наблюдая за его реакцией. По лицу мужа пробежала тень: — Этого только не хватало. Пусть учится. Крисания рассмеялась. — А ты ей что сказала? Были моменты в их истории, о которых они не рассказывали детям. — Что у неё наверняка будет какая-нибудь своя, особая любовь. Крисания подошла к мужу со спины и обняла его, вдыхая родной запах. Он всё ещё ворчал: — Да ей всего 15! Какая любовь? И чтобы какой-то мужлан… Пришлось сосредоточиться на их с Рейстлином любви, чтобы обойти опасную тему. У Крисании много дел — отдать на кухне последние распоряжения по поводу праздничного ужина, встретить Карамона и Тику с детьми, которые приедут в гости, приветствовать и самого именинника, отправленного отцом по важному делу на другой континент. В последнее время Рейстлин часто даёт Дею сложные задания, а тому нравится стараться, доказывая отцу, что он хорош. Крисания не очень одобряет эту гонку за результатом, но она знает, в чём цель Рейстлина: воспитать из Дея бога, достойного того, чтобы взять на себя хотя бы четверть отцовской ответственности. Двадцать лет назад она не могла и представить такого: Рейстлин Маджере, стремящийся разделить своё могущество с кем-то, пусть даже и с сыном. Впрочем, его сына, а уж тем более их сына, она и вовсе тогда не представляла. До бездны. До того, как Рейстлин за ней вернулся. Есть моменты их истории, которые не предназначены для детских ушей. Не все из них — трагичные.***
— Я действительно стал богом, — повторил Рейстлин уже который раз за последние пару минут. Кажется, он был слишком шокирован. Впрочем, Крисания тоже с трудом понимала, что именно произошло. Жив ли Паладайн или их мир теперь принадлежит одному лишь Рейстлину? Странно думать об этом в башне мага за ужином — после испытаний этого бесконечного дня они оба наверняка ужасно голодны. Правда, Рейстлин, в отличие от Крисании, не пытался утолить голод. Вместо этого он мерил пространство шагами под её изучающим взглядом. Крисания помнила, как он бросил её там — слепую и одинокую. Ледяное «Прощай» разрезало её жизнь, набатом прозвучало в голове. Рейстлин обрёк её на смерть. Она больше не стала просить его, пытаться остановить… Пусть она полюбила его безумно, вопреки здравому смыслу, но у неё всё ещё оставалась толика гордости. В полной темноте она ждала гибели как избавления от собственной глупости, от той хрупкой надежды на взаимность, которой она позволила проникнуть в своё сердце. Крисания не ругала себя — зачем? — только молилась о забвении. И когда Рейстлин вернулся, будто бы случайно даровав ей зрение, Крисания не могла поверить в случившееся… Он звал её своей, целовал лихорадочно и, отвечая на эти неистовые, мучительные ласки, Крисания, в конце концов, разрыдалась. Всё это было выше её сил, и даже постепенно вливавшаяся в тело бодрость не помогала. Он вернулся. Но перед этим он ушёл. Предал её. И вот сейчас баюкал в объятиях, гладил, целовал так, точно лишь она имела значение. А на кончиках его пальцев непривычно играли золотистые блики… Её рыдания остановили бурные ласки Рейстлина, он тут же замер, а потом, выругавшись, перенёс их в башню, где предложил Крисании поспать и поесть. Она выбрала второе. О каком сне сейчас могла идти речь? Да и еда, вопреки голоду, толком не лезла в горло. Рейстлин стал богом — даже внешне он менялся на её глазах. В тело его вливалось здоровье, глаза, как и кожа, возвращались к естественному оттенку. Он получил то могущество, о котором так мечтал, но почему-то находился с ней в своей башне, точно для нового божества нет более подходящего места и компании. Крисания невесело усмехнулась, и Рейстлин тут же остановился, посмотрел на неё внимательно: — Крисания? — Рейстлин, — откликнулась она и наконец решилась. — Что теперь? Чего ты… от меня хочешь? Последние слова окрасили румянцем её щеки, когда она вспомнила его страстные поцелуи в бездне. На сердце же навалилась тяжесть: неужели он спас её, чтобы, став богом, удовлетворить свою похоть? Как низко. Рейстлин сделал шаг к ней, потом ещё. Замешкавшись на секунду, он опустился перед Крисанией на одно колено и взял её руку в свою. Их взгляды встретились, и Крисания вздрогнула от силы того чувства, которое отразилось в поголубевших глазах Рейстлина. Нет, она была не права. Не только похоть. Но… — Ты нужна мне, Крисания, — он стиснул её пальцы почти болезненно, силясь подобрать верные слова. — Я знаю, что оставил тебя. Я убедил себя в том, что все твои чувства — только иллюзия. Да и мои тоже… Но потом, когда… — Когда я умирала, — подсказала Крисания, без шансов на победу пытаясь противостоять силе этого взгляда и собственному сердцу. Жестокие слова должны были в первую очередь отрезвить её, но Рейстлин, конечно, понял их по-своему. — Я так и знал, — его губы искривила болезненная усмешка. — Теперь ты меня ненавидишь. Но я всё равно не смогу тебя отпустить. Уже нет. Ей следовало возмутиться, вырвать руку из его ладони, попытаться сбежать… Но Крисания чувствовала — это слова любви. Те, на которые Рейстлин сейчас способен. И её сердце не могло не откликнуться. Она не простит себе, если отступится. Но и того, что случилось в бездне, не забудет. — Я останусь. Сама, — сказала она, не давая себе передумать. Её «я люблю тебя» тоже пока побудет при ней. Это честно. Рейстлин кивнул: — Ты не пожалеешь. Ты будешь моей, будешь рядом со мной всегда… моей женой. Последние слова удивили Крисанию. Женой, значит? В этом было что-то не вязавшееся с Рейстлином и уж тем более с его новым статусом бога, но, возможно, он верил, что так она не уйдёт от него. Может, это просто мягкий вариант пленницы? — Хорошо, — сказала она, и Рейстлин поднялся с колен. Поцеловал её почти нежно, но затем отстранился. — Прямо сейчас мне нужно во многом разобраться, но через несколько часов я приду к тебе. И мы принесём клятвы. Крисания не стала возражать. Она любила его. Она готова была отдать за него жизнь. Глупо думать, что она сможет уйти, пусть пару минут назад это и казалось правильным… «Может, моё предназначение быть с ним дальше и наставлять? Не позволить ему впасть в гордыню?» Рейстлин ушёл, а Крисания всё-таки доела ужин из томлённой курицы и грибов. Всё произошедшее давило на неё, и она снова и снова звала Паладайна, пытаясь понять… Крисания и не заметила, как уснула. …вернувшись, он нашёл её спящей на стуле в довольно неудобной позе: голова откинута на спинку и склонена к левому плечу, руки переплетены на коленях. Рейстлин не спешил будить Крисанию, ведь ему предстояло рассказать ей, что Паладайн исчез. Точнее — ушёл в неизведанные сферы, оставив Рейстлину напоследок записку: «Не ожидал, что ты пройдёшь испытание. Береги её. Да и мир тоже». И лишь тогда Рейстлин вдруг понял — вот, в чём было дело. Испытание, которое он мог не пройти: стоило поддаться привычному самообману о том, что ему никто не нужен, что чувства Крисании — ложь, и он бы не стал богом. Неожиданно, но вроде бы и логично. Сострадание, любовь… если он хотел превратиться в единственного бога, то как мог не понять, что, отрёкшись от этих чувств, не сможет стать настоящим отцом мира? «Так, получается, она остаётся средством для достижения твоей цели?» — спросил внутренний голос, почему-то похожий на Карамона. Рейстлин покачал головой — нет. Всё не так. Он вернулся за ней в момент, когда считал, что богом можно стать, лишь отрёкшись от привязанностей. Он не осознал этого в полной мере — иначе разве решился? — но был готов пожертвовать своим величием ради её любви, ради её жизни. И то, что представлялось жалким, вдруг стало правильным. Но простила ли его Крисания? Рейстлин в это не верил. Она простит его со временем, она всё поймёт. Главное — что она согласилась остаться и быть его. Иначе… он не хотел думать о том, как бы удержал её рядом, но точно знал, что сделал бы это, пусть и с ненавистью к себе. Чуть больше ненависти, чуть меньше — не так уж важно. Приготовившись мысленно к новой встрече с ней, к тому важному, что их ожидало, Рейстлин коснулся плеча Крисании. — Просыпайся. На мгновение возник соблазн пробраться в её сон и разбудить изнутри, но Рейстлин боялся того, что мог там обнаружить. — Рейстлин… — она приоткрыла глаза и выдохнула его имя почти нежно. Приняла руку Рейстлина и поднялась со стула. Пока Крисания разминала затёкшее после сна тело, Рейстлин исподволь любовался ей. Наслаждался возможностью смотреть на неё в полную силу, не рискуя стать свидетелем её увядания. А ещё он должен был сказать ей… — Такхизис повержена, Паладайн ушёл, — Крисания ахнула. — Этот мир и правда только мой. Рейстлин шагнул к Крисании, теперь она пытливо смотрела ему в глаза, а он продолжал: — Я сделаю этот мир лучше, как и собирался. Справедливее. Крисания кивнула, а потом задала ожидаемый, но неприятный вопрос: — Куда ушёл Паладайн? Рейстлин поморщился: вопреки всему она слишком любила своего бога. Но теперь он должен стать её единственным богом. Только так и не иначе. И всё же Рейстлин ответил: — Вероятно, в другой мир. Больше Крисания не задавала вопросов, вместо этого она подвинулась ещё ближе к Рейстлину, коснулась его лица: — Я останусь с тобой как жена и союзница, если ты пообещаешь никогда не применять на мне божественные силы. Это была не просьба, а условие. В голосе Крисании проскользнула сталь, которой Рейстлин уже давно в нём не слышал. Что же… придётся дать ей это обещание. — Клянусь, что никогда не использую на тебе ни одну из своих сил против твоей воли. Рейстлин протянул к Крисании руку, и их ладони обвила первая золотистая петля. Заметив это, Крисания кивнула, давая понять, что против такой магии не возражает. — Клянусь, что всегда буду верна тебе и никогда тебя не оставлю по собственной воле, — произнесла свою клятву Крисанию, и их ладони сковала ещё одна петля. — Клянусь беречь тебя, заботиться о тебе, защищать тебя от бед, — ответил Рейстлин. Крисания внезапно посмотрела на него с вызовом: — Клянусь любить тебя, Рейстлин Маджере, даже если это будет очень трудно. Как верно сказано. Рейстлин едва сдержал усмешку. Он не знал, чем ей ответить на такой подарок. — Клянусь, что всегда буду только твоим. Может быть, так… Этого должно быть достаточно. Кажется, Крисания не знала, что ещё сказать. Золотая нить повисла в воздухе, готовясь совершить ещё один круг. Рейстлин сжал ладонь своей почти жены. — Клянусь помогать тебе в твоей божественной миссии по мере моих сил, — сказала Крисания в тот момент, когда Рейстлин был готов ей что-то подсказать. Он бы пожелал, чтобы она поклялась стать послушной женой. Но клятва Крисании куда больше отвечала её характеру. Золотые петли вспыхнули, Рейстлин склонился к Крисании и накрыл её губы своими. Осознание того, что он не только стал богом, но и заполучил такую необходимую женщину, пьянило и завораживало. Крисания сразу отозвалась на поцелуй — нежная, податливая. Интересно, понимала ли она, что сейчас произойдёт? Не отрываясь от губ Крисании, Рейстлин телепортировал их в спальню. Она отстранилась на мгновение, оглядываясь. — Потом насмотришься, — пообещал он, подталкивая её к кровати — нетерпеливо и требовательно. Парадоксально. Те человеческие страсти, от которых Рейстлин отрёкся, будучи простым магом, завладели им, когда он стал богом. Он чувствовал небывалую, головокружительную силу на кончиках пальцев, во всём теле, но больше всего хотел продолжать целовать Крисанию, изучить её тело — очевидно, прекрасное, — сделать её своей. Член затвердел, и с каждой секундой оттягивать миг их слияния становилось всё труднее. Они избавились от одежды — Рейстлин быстрее, Крисания медленнее, — и опустились на кровать. Рейстлин тут же принялся целовать её груди — такие нежные, мягкие и упругие. Наслаждением было ощущать их под языком, скользить по соскам. Поглаживая и лаская тело Крисании, он наконец скользнул пальцем в ту влажную, таинственную женскую глубину, о которой до этого лишь читал. Крисания охнула и посмотрела на Рейстлина испуганно. Это немного отрезвило его. — Всё будет хорошо… Тебе приятно? — Наверное, — она смущённо улыбнулась. — Очень непривычно. А я могу погладить тебя? — Да. Ощущать её пальцы на своей возбуждённой плоти оказалось невероятно приятно. Рейстлин плавился от захлёстывающих его чувств. Он и не думал, не подозревал, что эти ощущения настолько сильны… Так сводят с ума. — Я больше не могу ждать, — признался он Крисании в шею, между словами проводя по ней языком. — Хорошо. Когда Рейстлин оказался сверху, Крисания потянулась к его длинным посеребрённым сединой волосам — странным образом, в отличие от глаз и кожи, они не вернули себе прежнего цвета, — провела по прядям. Всё ещё смущённая, она избегала его взгляда. Рейстлин понимал её. Не переполняй его божественная сила, он бы и сам не был так уверен в своих действиях. Но сегодняшняя ночь, первая в статусе владыки мира, обещала ему одни удовольствия, и он хотел, чтобы Крисания разделила всё это с ним. — Избавить тебя от первой боли? — спросил он заботливо, памятуя о том, что не может применять к ней силы без разрешения. Крисания кивнула и наконец встретилась с Рейстлином взглядом. Он шепнул пару слов, которые должны были помочь, а затем погрузился в столь желанную женщину. Крисания ахнула и, осмелев, притянула его к себе для поцелуя…***
Крисания утверждала, что Дей был зачат в ту самую, первую для них, ночь. У Рейстлина нет оснований ей не верить. В конце концов, чем если не его безумием в те часы можно объяснить совершенно не сносный характер этого мальчишки? Дей ни к чему не относится серьёзно. Он легкомысленный и слишком оптимистичный. А ещё возмутительно непунктуальный. «И я действительно надеюсь, что он сможет стать богом?» Из-за раздражения на опаздывающего на собственный праздник сына тщательно выстроенные барьеры начинают трещать, и Рейстлин слышит голоса… Молящие, просящие, требующие. Люди никогда не бывают довольны и вечно взывают к нему, а выстроить справедливый мир оказалось куда труднее, чем он когда-то предполагал. «Но и я тогда был мальчишкой». Он сидит в своём кабинете, не спускаясь к трапезе, пока не появится сын. Проводить лишние минуты в компании Карамона, Тики и их семерых детей для Рейстлина — пустая трата времени. Тут дверь открывается — аккуратно, почти робко — и слышится тихое: — Папа, а ты почему не идёшь есть? Рейстлин улыбается этому нежному детскому голосу и поворачивается к своей младшей дочери Астре. Ей всего шесть, но она уже сейчас куда больше похожа на Крисанию, чем её старшая сестра Лорелея — ещё один его родительский кошмар, пусть и очаровательный. Астра входит в комнату, внимательные серо-голубые глаза всматриваются в лицо Рейстлина так, точно дочь стремится прочитать ответ у него на лбу или щеках, а не услышать. — Жду, когда появится твой братец, — честно отвечает Рейстлин. Дочь подходит к нему поближе, вдруг её взгляд становится очень серьёзным: — Приходи побыстрее. Дядя опять не смешно шутит… Рейстлин позволяет уголкам губ слегка приподняться — это их Астрой секрет (который, конечно, знает вся семья). Они оба терпеть не могут застольные шутки Карамона, а вот Дею и Лорелее эти безвкусные остроты почему-то нравятся. Крисания сохраняет нейтралитет, чем порой выводит Рейстлина из себя. — Ладно, — говорит Рейстлин, протягивая дочери руку. Астра доверчиво прячет в его большой ладони свою маленькую и пухловатую. — Не сердись на Дея, — просит Астра. — Он, наверное, опаздывает, потому что очень усердно выполнял твоё поручение. Рейстлин неопределённо хмыкает: — И откуда такие сведения, божественная? — Я всё знаю, — не теряется дочь, а через секунду начинает делиться впечатлениями о той детской книжке про драконов и чародеев, которую Рейстлин для неё выбрал. И слушая её, бог Маджере думает о том, что в словах Астры насчёт причины опоздания брата, вероятно, есть смысл. Она вообще смотрит на людей, вещи и явления по-особенному глубоко. И, может быть, он не того ребёнка готовит себе в приемники.***
В трапезной их всё же встречает Дей — он широко улыбается отцу, протягивает ему руку. — Там возникли некоторые проблемы с мирным выбором короля, — беззвучно сообщает он Рейстлину, а вслух тем временем произносит. — Здравствуй, отец. — Расскажешь мне все подробности после ужина, — также мысленно отвечает ему Рейстлин, а для всех говорит. — Вечер добрый. Смотрю, ты не торопился. Астра аккуратно дёргает Рейстлина за руку с выражением лица: я же тебе всё объяснила. Дей не спешит извиняться, вместо этого показывает младшей сестре гримасу. Рейстлин оставляет их паясничать, а сам проходит к накрытому столу и садится рядом с Крисанией. С ней всегда комфортно, даже когда большую часть мест за столом занимает семейство брата. Для Карамона и Тики время не остановилось, их возраст приближается к пятидесяти годам. И это странно… Рейстлин однажды, будучи в хорошем расположении духа, предлагал брату немного замедлить их с Тикой старение, но тот решительно отказался. «Пусть всё идёт своим чередом», — сказал тогда Карамон. Что ж… если бы Рейстлин рассуждал подобным образом, то никогда бы не стал богом. Усилием воли он вновь выталкивает толпу голосов из своей головы и пытается следить за разговором. Крисания обсуждает с Тикой рецепт салата с курицей — его жена явно делает это для родственницы, а не ради удовольствия, — Лорелея склонила свою тёмно-русую голову к одной из кузин и о чём-то напряжённо шепчется. Карамон сначала говорит с сыновьями, но при виде брата оживляется и тут же пытается втянуть его в беседу… что-то про Утеху, конечно. Патриотизм Карамона сентиментально мил и ужасно утомителен. Дей подводит к столу Астру — они забавно смотрятся вместе. Дей — самый светловолосый из их детей, а у Астры локоны тёмные, почти как беззвёздная ночь. Лицом Дей похож на Рейстлина, но слишком довольного собой, физически крепкого и радующегося жизни. В общем — на Карамона. А Астра утончённая, с глубокими, завораживающими глазами — вся в Крисанию. Возможно, поэтому она любимица Рейстлина? Или просто из-за того, что ей ещё далеко до подросткового возраста. Эти размышления, наблюдения за домашними позволяют Рейстлину скоротать ужин, а ещё ладонь Крисании, которая время от времени накрывает его руку. Она всё знает, конечно. И про то, как Рейстлин не любит такие большие семейные сборища, и о том, что сегодня голоса настойчивее обычного, и про его недовольство Деем ей известно, и даже их молчаливый разговор она наверняка уловила. Когда-то она поклялась помогать ему по мере своих сил… Это была прекрасная клятва. Рейстлин первым поздравляет сына: — Дей, сегодня тебе исполняется девятнадцать и, как мы обговорили с тобой раньше, я увеличу твою силу, укреплю связь с миром. Но чем больше сила, тем тяжелее ответственность. Помни об этом, учись быть мудрым с юности… Крисания подхватывает: — А мы как твои родители поможем тебе, поддержим, обогреем. Семья — важнее всего. Рейстлин переглядывается с ней. Его жена во всём права (и он знает, кого она включает в понятие семьи). Чем сложнее твоя работа — если так уместно говорить о миссии бога, — тем больше ценишь тепло очага. И как он мог когда-то думать, что удел владыки — одиночество? Глупый мальчишка. Дей кивает родителям, а потом все поддерживают тост. Один из противных сыновей Карамона Люсьен тянет тонко: — Отец подарил тебе ещё немного божественной силы на день рождения? Ну и дела… Тика толкает сына локтем. Крисания предлагает им ещё пирога с индейкой. Лорелея кричит, что тоже хочет поздравить брата… Праздник закипает. Дею желают здоровья, богатырской силы, настоящей любви (это Тика), лишних часов в сутках (Рейстлин бы тоже не отказался, жаль, просто так их не введёшь) и ещё много-много всего. Сын, кажется, доволен. Начинаются танцы, и под хмурым взглядом Рейстлина Лорелея танцует со всеми кузенами и с дядей, Дей кружится с Астрой, Тика выводит в круг Крисанию… Жена возвращается к Рейстлину раскрасневшейся и мягко проводит по его руке: — Как ты? Рейстлин выразительно смотрит на неё. Очевидно, что он устал, но глядеть на порозовевшие щёки Крисании, на её горящие глаза — приятно. — Скоро всё закончится, — обещает Крисания. Она понимает. И Рейстлина затапливает сладкое чувство, которое он позволяет подметить в своём взгляде только ей.***
Крисания ждёт мужа в спальне. Привычный ритуал — год за годом. Омыться в купальне, умастить тело маслами, завернуться в тонкий пеньюар из тех, что так любит снимать с неё Рейстлин и ждать его в кровати, читая какой-нибудь трактат. Сегодня Крисания изучает один из новых трудов, посвящённый воспитанию девочек-подростков. Определённо полученные знания ей пригодятся. Рейстлин тоже сначала омывается в купальне, а затем уже приходит в спальню, завернувшись в свой любимый чёрный халат. Он вообще слишком пристрастился к этому цвету с того времени, как был тёмным магом. Рейстлин ложится рядом с ней, и Крисания тут же откладывает трактат — почитать всегда успеет, — пододвигается к мужу поближе. — Наконец-то мы одни, — говорит Рейстлин. — Да, — шепчет Крисания и обнимает его крепко-крепко, гладит по волосам. — Но сегодня ночью ты будешь спать, мой бог. Долго, крепко и без голосов, — она отодвигается и протягивает Рейстлину заранее заготовленную чашу со снадобьем. — А как же страждущие? — поддразнивает её Рейстлин. Помнится, в первый год их брака она настаивала на том, что выслушивать нужно всех сразу же. — Подождут, — отрезает Крисания, наблюдая за тем, как Рейстлин проглатывает снадобье. — Тебе нужен сон. Рейстлин усмехается и придвигается ближе, отворачивает полу пеньюара и проводит языком по соску Крисании: — Знаю я кое-что, после чего спится крепко и сладко… — Вот как? — спрашивает она нарочито холодно, пока язык Рейстлина продолжает кружить по соску. В свою очередь Рейстлин притворно хмурится: — И ты до сих пор не знаешь, красавица? Куда только смотрит твой муж… — На свой мир, — тихо отвечает Крисания, выпадая из их игры и встречаясь с Рейстлином вмиг затуманившимся взглядом. — А я смотрю на него. И так прекрасна она в этот момент — верная своей клятве, верная ему, хотя он всегда нужен где-то ещё, не дома, всегда должен думать о страждущих, о больших планах и великих целях, — что сердце Рейстлина пропускает удар, он отвлекается от своего сладостного занятия. Быть богом нескончаемо тяжело — только глупец мог мечтать о таком. Но с ней это всё-таки переносимо. — Я люблю тебя, Крисания, — шепчет он. И она отвечает ему поцелуем. Рейстлин не первый раз произносит эти слова, но впервые задумывается о том, что хочет говорить их чаще.