Всё и сразу

Хонджун чувствует, как Уён тянет его за шею ещё ближе, целует глубже и развязнее. А вместе с тем чувствует, как Сонхва, сидящий рядом с ними на кровати, нетерпеливо ёрзает и следит неотрывно. Уён почти никогда не теряет голову, и Хонджун уверен, что всё происходящее подстроено специально. И то, как он трётся, и то, как его пальцы с шеи сползают под ворот худи, от которого невыносимо душно. И эти звуки чересчур мокрого поцелуя, и даже ниточка слюны, повисшая между их губами — абсурдно, но Хонджун правда верит, что это всё не более чем хитрый, продуманный план по привлечению внимания. Который идёт успешно, что доказывает дрожь и тихий стон Сонхва, маячащего на периферии. Сонхва не кажется робким в сексе — может, в жизни он бывает немного смущающимся и неловким, но из-за того единственного раза между ним и Уёном, о котором Хонджун выслушал как-то во всех подробностях, сложилось впечатление, что в постели он уверен и раскован (по рассказам, он даже просил себя придушить). Именно по этой причине он и должен был согласиться на эксперимент Уёна, но, глядя на его растерянные глаза, впивающиеся в бёдра пальцы и закусанные губы, возникают некоторые сомнения. — Сонхва-я, что-то не так? — Хонджун облизывается и проводит рукой по его колену в успокаивающем жесте. Чтобы продлить прикосновение и перейти ближе к талии, приходится подползти к нему ближе — то же делает и Уён, но с другой стороны. — Я просто хотел… — шепчет Сонхва тяжело, когда с обеих сторон на его тело ложатся руки. — Чего ты хотел, хён? — Интонация у Уёна дьявольская, Хонджун по себе знает, как тот умеет голосом доводить до дрожи в ногах. — Присоединиться к нам? Думал, мы про тебя забыли? Уён усаживается у изголовья кровати, прямо у Сонхва за спиной, и тянет его за плечи, располагая у себя на груди. Хонджун приближается к ним и со всей возможной осторожностью помогает сесть удобнее — развести бёдра в стороны, съехать чуть ниже, уместив голову на плече Уёна. Щёки у Сонхва красные, но не сравнятся с губами, которые он нервно кусает и также нервно зализывает. Хонджун хоть и не сказал бы про себя никогда, что поцелуи — это «его», но тянется первым. Ощущения совсем другие. Уён любит вести; ему нравится кусаться, добавлять язык и делать из поцелуя полноценную прелюдию. Но Сонхва действует совсем иначе. Прикасается нежно, трепетно, без давления и какого-либо лидерства. У него мягкие и немного сладкие от бальзама губы, от которых Хонджун отрывается скорее вынужденно и по которым вновь так красиво скользит язык, что приходится опять целовать первым. — Может, нам стоит раздеть тебя, хён? — шепчет Уён едва различимо, встречаясь взглядом с Хонджуном, без слов произнося «делать это тебе». Ловким движением снятый кашемировый бадлон отправляется на ближайшее кресло, и с растрёпанными из-за узкого горла волосами Сонхва кажется слишком возбуждённым. Он пытается дышать размеренно, но глаза у него расфокусированные и стеклянные. Как будто вечер не только начался, а позади уже как минимум один раунд, после которого ему нужно прийти в себя. Уён ведёт пальцами по рёбрам, нарочно задевает соски и спускается к узкой талии, а Сонхва вместо глубокого вздоха давится воздухом — от такой картины оглушительно звенит в ушах. Хонджуну не нужно разрешение, чтобы прикоснуться, но в затеях Уёна он старается не спешить. Тот обязательно повернёт ситуацию лучшим для всех образом, и доказательства этому не заставляют себя ждать. — Ты хочешь, чтобы Хонджун-и прикоснулся к тебе? — Сонхва на это несдержанно кивает. — Попроси его. И сам разводит руки в стороны, лишая тактильного контакта. Сонхва же в прикосновениях нуждается, это заметно по панике в его глазах, по тому, как он неосознанно тянется к Хонджуну, застывшему рядом. Он смотрит с отчаянием и говорит так жалобно, как будто без этого ему физически больно. — Пожалуйста, — скулит он, и любой выдержке от этого придёт конец. — Пожалуйста, Джуни, прикоснись ко мне. Не то чтобы тут есть выбор. Хонджун кладёт руку поверх строгих классических брюк, прямо на твердеющий член, и Сонхва стонет своим потрясающим голосом, который едко выжигается в памяти. Хочется услышать его во всей красе, и для этого поскорее нужно избавиться от одежды. Пальцы расстёгивают пуговицу и стягивают штаны на автопилоте. — Какой хороший мальчик, — довольно произносит Уён, целуя Сонхва в шею и прижимая к себе. — Будешь для нас послушным? Хонджуна ведёт от всего и сразу. От тягучего голоса Уёна и его слов, от затуманенного взгляда Сонхва и его подрагивающих мышц живота, от них двоих разом, а ещё от сводящей с ума атмосферы и звуков. Во всём этом безумии теряется и самоконтроль; Хонджун опускается между разведённых ног и широко лижет голую кожу прямо над кромкой белья. Судя по всему, ведёт не его одного — Сонхва не может усидеть на месте, и Уёну приходится за подбородок разворачивать его к себе. Пока они целуются, Хонджун бережно снимает с него бельё. А когда возвращается с забранными с тумбочки смазкой и презервативами, видит, как Сонхва смущённо сводит колени. — Эй, тебе не о чем беспокоиться. — Хонджун прикасается губами к коленной чашечке и смотрит ему в глаза. Он совсем маленький в руках Уёна — парадокс, если учитывать и его комплекцию, и возраст, и рассказы о предыдущем сексуальном опыте. Странно думать, что малыш напротив — тот же самый человек, который просил когда-то схватить его за шею и сжать. И откуда-то берётся ощущение, что вот такой он — настоящий. Тающий от прикосновений, отзывчивый, нежный. Смущённый своим нынешним положением. — Ты тоже разденешься? — спрашивает Сонхва с какой-то опаской, и у Хонджуна щемит сердце, как будто он сделал что-то ужасное. — Конечно, ты чего? — И сразу же стягивает худи, отправляя его к куче дорогущей одежды Сонхва. Уён тоже избавляется от футболки. — Теперь порядок, малыш? Сонхва от этого прозвища заметно дрожит, но всё равно кивает. Хонджун опять целует его в коленку и, плавно отводя её в сторону, спускается поцелуями вниз. — Скажи, если захочешь, чтобы мы остановились, хорошо? — произносит Уён, и Хонджун отрывается от мягкой кожи бедра, чтобы удостовериться в реакции Сонхва. Тот, неожиданно, смотрит прямо в глаза, и от такого взгляда всё становится предельно ясно. Что робеет он от незнакомой ситуации, а не от неприятных ощущений, что волнуется и боится, но не их, а что испортит что-то сам. Прерывая зрительный контакт, он тянется к Уёну. — Да, конечно, да, — отвечает Сонхва и получает несколько поцелуев сразу — и в губы, и в дрожащие бёдра. Уён в этот раз остаётся рядом, помогает уложить податливое тело на подушки и нависает над ним, очевидно любуясь. Хонджуну хочется добавить Сонхва уверенности, показать, какой он потрясающий и невероятный — с первой встречи именно с такими словами он и ассоциируется. И теперь, когда к нему можно прикасаться, целовать, трогать и открыто восхищаться, голова идёт кругом. — Ты такой красивый, — шепчет Хонджун и обхватывает его член в поглаживающем движении. Сонхва дрожит и цепляется за Уёна, как будто ищет поддержки. — Ты не против, что я называю тебя малышом? — И проводит до основания языком. — Ну же, хён. — Уён запускает пальцы Сонхва в волосы, успокаивая, когда тот опять кусает губы вместо ответа. — Тебе нравится, когда Хонджун-и зовёт тебя так? Позволишь ему? — Да, — голос у него совсем сиплый, — мне очень нравится. Оче-ень, — на последнем слове он стонет, потому что Хонджун обводит губами головку и берёт её в рот, опускаясь ниже. Уён при этом довольно улыбается и гладит его по груди, очерчивает соски, легонько сжимая. — Тогда я могу начать, малыш? Сложно в такой момент осознавать, что у Хонджуна, кажется, кинки на подобные вещи. Может, дело в том, что расслабить и убедиться в готовности Сонхва — это первостепенная задача, может, в том, что внутри что-то приятно сжимается, когда Сонхва ему позволяет, или в том, что эксперименты Уёна на это и нацелены — доводить до очевидных истин, которые раньше никто не понимал. Что-то вроде: «Смотри, видишь, как нам от этого хорошо? Можем сделать такое обыденностью». Хонджун дожидается короткого кивка и тянется к смазке, оставленной на одеяле. Растяжка занимает больше времени, чем обычно выходит у них с Уёном; с Сонхва Хонджун совсем осторожен, двигает пальцами плавно и медленно, боится причинить лишнюю боль. Уён же времени не теряет и точно не даёт никому заскучать — раздевается полностью и от прикосновений к Сонхва переходит к глубокому минету. Комнату наполняют пошлые, влажные звуки, и среди них Хонджун едва различает, что его зовут. — Джуни. И от хриплого голоса Сонхва, от его растрёпанных волос и поджатых губ, с которых иногда срывается мычание, когда Уён берёт слишком глубоко, Хонджуна накрывает. В Сонхва хочется раствориться без остатка, хочется утонуть в этом моменте, когда он очевидно смотрит на губы Хонджуна и поднимается на руках, чтобы придвинуться ближе. Мозг говорит, что Хонджун просто отвечает на поцелуй, а сердце — что тупо отрицать, как сильно он хотел поцеловать сам. И думать сейчас совсем не получается, поэтому Хонджун отдаёт контроль чувствам и целует слишком интимно для всей ситуации. — Ты готов? — спрашивает в самые губы, и Сонхва забавно моргает, как будто ничего не понял. Хонджун пальцами чистой руки проводит ему по щеке и заправляет за ухо прядку волос, а Уён снизу недовольно мычит — видимо, теперь он считает, что про него забыли. Сонхва от вибрации на собственном члене, кажется, теряет все последние крохи сознания и обессиленно падает назад, на подушки. Уён поднимается и сменяет рот пальцами, за несколько секунд доводя Сонхва до оргазма. Весь раскрасневшийся, нежный, чувствительный, он утыкается в изгиб локтя и стонет высоко, сводя колени. Уён облизывается довольно, переводя взгляд на Хонджуна, у которого от происходящего вот-вот встанет сердце. — Ты почему ещё одет? — шипит Уён и, не давая ответить, снимает с него джинсы. У них есть немного времени, пока Сонхва приходит в себя, поэтому Уён через бельё сжимает член Хонджуна, видимо, решаясь дразнить. — Что, так понравилось, как выглядит наш хён, когда кончает? Хочешь довести его до такого сам? — и от представленной картины и сбитого дыхания Сонхва на фоне, Хонджун роняет голову Уёну на плечо. Его пальцы двигаются уверенно, потому что тела друг друга они знают наизусть, и нет нужды быть настолько аккуратными, как с Сонхва. Тот же — Хонджун не видит, но знает, — опять смотрит за ними из-под приопущенных ресниц. — Тогда я начну. — Уён помогает снять боксеры и коротко целует в губы. — А ты закончишь, ладно? Это хорошая идея сразу по нескольким причинам, и Хонджун это понимает, только когда оказывается лицом к лицу с Сонхва. Скорее даже под ним — лёжа на подушках, в нескольких сантиметрах от него, пока сзади Уён раскатывает по члену презерватив и щёлкает бутылочкой смазки. И видеть лицо Сонхва, ловить его стоны губами, когда в него наконец входят, держать за плечи, шептать что-то не разборчивое, пока он привыкает — это всё очень хорошо. А ещё хорошо зарываться пальцами в волосы, целоваться, целоваться, целоваться. Потому что мир, кажется, сжался до одной единственной точки, и всё, что теперь волнует, это Пак Сонхва. — Как ты, малыш? — Хонджун находит в себе силы это спросить. Но не находит их на то, чтобы перестать прикасаться и гладить мягкую кожу. — Всё хорошо, — с придыханием и по слогам произносит Сонхва, и Уён неспешно толкается. Реальность превосходит любые ожидания. Сонхва громкий, нуждающийся; ему правда хорошо, и от таких мыслей по телу пугающе разливается тепло. Хонджун целует линию челюсти, шею с проступающими венами, напряжённые плечи и чувствует каждый совершаемый толчок. При малейшем движении Сонхва наклоняется вперёд, и не тереться членом об него не получается. И так хочется кончить от одних только звуков и взглядов, которые Хонджун получает, что всё происходящее походит на пытку. — Я скоро, — слышится голос Уёна, и если бы он видел в этот момент то, что видит Хонджун — кончил бы сразу же. Но на это требуется целая минута и небольшая вечность в придачу, и только тогда он валится на кровать рядом с ними. Он выглядит вымотанным — инициаторам таких идей труднее всего, но Сонхва трётся об Хонджуна, привлекая внимание. Будто во всём этом смущении, во всей робости и нежных поцелуях было что-то ещё. Что-то на грани мольбы и приказа — пожалуйста, смотри на меня. — Всё нормально? Мы можем не продолжать, если ты устал, я- — Пожалуйста, — перебивает Сонхва и прижимается, тянется к уху, чтобы в него прошептать доводящие до края слова. — Я хочу тебя, Джуни, пожалуйста. Господи, блять, боже. Сонхва падает на подушки и всё то время, что Хонджун дрожащими руками натягивает презерватив, лениво целуется с Уёном. Прежней скованности в его движениях нет, и в этот раз колени он разводит в стороны так развратно, что вряд ли удастся продержаться и минуту. Хонджун входит до самого конца, держит за бёдра, и от первого толчка становится нестерпимо больно. И неописуемо хорошо. Темп сорванный и сбитый. Сонхва сжимается, вытягивается вперёд, извивается на подушках, не зная, за что зацепиться. Хонджун тоже не знает, за что зацепиться, но уже чтобы не потерять сознание — за узкую талию, острые ключицы или за опухшие от поцелуев губы. Уён не мешает; хочется поблагодарить, конечно, но ещё больше — спросить, как можно оставаться в стороне. Сонхва же нереальный, и его недостаточно. Ни его горящей кожи под пальцами, ни его поцелуев, ни его стонов. Ничего не достаточно. И одновременно всего так много, что голова кружится. Когда Хонджун прикасается к члену Сонхва, пытаясь следовать ритму толчков, тот сжимается особенно сильно и дрожит так, как перед первым оргазмом. — Малыш, я совсем скоро, — само срывается с губ. — Подождёшь меня? Совсем чуть-чуть. — Сонхва в ответ кивает, смотрит блестящими глазами, сводит руки над головой, и в какой-нибудь следующий раз, если тот вообще будет, Хонджун схватит его за запястья. А пока — целует всё, до чего может дотянуться, перекатывая на языке очередное ласковое обращение. И в возникшей чёрт знает откуда нежности, в быстрых поцелуях, в хаотичных движениях бёдрами и в сказанных Сонхва словах — во всём, везде и сразу, — Хонджун тонет. — Я не могу больше, прошу тебя, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста- Кончают они почти одновременно, и мир стремительно теряет краски, когда Хонджун утыкается лицом в подушку рядом с Сонхва. Дышать почти невозможно, двигаться — тоже, и только Уён сползает с кровати, пропадая за дверью ванной. Под шум воды приходит мысль, что совсем скоро он вернётся с влажным полотенцем, и если есть какие-то слова, которые нужно сказать только Сонхва, то счёт идёт на секунды. Последние силы тратятся на то, чтобы повернуться к нему. — Ты был таким хорошим малышом для меня, — шепчет Хонджун, и Сонхва явно неосознанно проходится языком по губам. От прикосновения к щеке он не уходит, и без какой-либо издёвки Хонджун решается продолжить. — Тебе правда настолько нравится, когда я так к тебе обращаюсь и хвалю? — Да. — И когда Сонхва ловит его палец губами, все остальные слова застревают в горле. Эксперимент Чон Уёна можно считать успешным.