Меч Сталинграда

Богато обставленный маленький кабинет в посольстве СССР, что в городе Тегеране, был жилищем и ставкой Ивана уже на протяжении трёх дней. Окно кабинета выходило на улицу, на которой располагалось не только советское, но и британское посольство, за которым Иван, сидевший в большом кожаном кресле, постоянно наблюдал — со дня на день там должны были появиться двое его визави. Все эти три дня Брагинский совсем не спал, он лишь неотрывно следил за зданием посольства, иногда принимая посетителей и размышляя. Размышляя о своей жизни и о жизни других. Наказать Гилберта он так и не сумел. Сколько сил было приложено, сколько людей для этого погибло, сколько крови пролилось, и эта паскуда всё равно ускользнула. Особенно жаль Ивану было Антона: Гилберт оказался прав, он погиб ни за что. Пришедшая в голову мысль остудила нарастающий гнев: Гилберта Иван всё же победил, и победил достойно. Выживших в той битве Сёмина и Алексина Иван забрал с собой. Пётр легко отделался в том бою, лишь сломав ногу и заработав небольшую контузию. Он первым добрался до Ивана, неся на руках Григория, которому повезло не так сильно: раны на руке и лице разошлись, было сломано четыре ребра, началось внутреннее кровотечение да плюс ко всему Алексин попросту простыл на буране. Шансов выжить у него не было никаких. Поэтому с его согласия Иван принял соломоново решение: при помощи остатков собственной магии и запасов магии, оставшихся в Мече, он даровал Григорию новую жизнь, сделав его чем-то большим, чем обычным человеком. Он превратил его в нового эгрегора, в нового Сталинграда. Свежеобращённый пришёл в себя спустя два месяца, к тому моменту, когда Сталинградская битва была завершена: окружённые немецкие солдаты сдались в плен, попытка их освобождения провалилась, фронт отодвинут далеко на запад от города. Когда Григорий проснулся, он оказался в той же самой деревянной избе, откуда они пару месяцев назад вышли, намереваясь победить и изгнать Гилберта и его компанию из города. Но проснувшись, он почувствовал, что кроме его собственных мыслей в его голове тихо, но отчётливо звучат ещё тысячи и тысячи голосов, говорящих на нескольких языках, которые он все почему-то понимал. Всё это разноголосье едва не свело его с ума, но на помощь пришёл Иван, материализовавшийся перед Алексиным и на время отсекшим чужие мысли в его голове. Два месяца, пока шло первоначальное восстановление города, Иван обучал Григория как жить будучи полноправным эгрегором, и как управлять мыслями в своей голове. По меркам городов-эгрегоров он пока был ещё очень и очень слаб, но Иван заверил его, что как только война окончится, появятся новые дома и проспекты, улицы и парки, населённые мирными жителями, словом — город и правда оживёт. А пока новому Сталинграду придётся работать не покладая рук: разгребать завалы, очищать улицы, строить времянки, сортировать убывающих в плен немецких солдат. Первое время ему помогал Иван, а как только он освоился с незаметным управлением жизни города, Григорий начал делать всю работу самостоятельно. Одной из немногих отдушин в его стал знаменитый впоследствии футбольный матч, прозванный «Матчем на руинах Сталинграда», Алексин вдоволь насмотрелся на игру профессиональных футболистов из ещё довоенного Сталинграда. Размышления Ивана прервал посетитель, незаметно появившийся и вышедший из тени, образованной крепкими дубовыми шкафами с документами. Посетитель был невысокого роста, бледнолицый и кареглазый, одетый в немного потёртую офицерскую шинель с новенькими, вновь введёнными капитанскими погонами и фуражку с необычным пурпурным околышем. На груди висели две медали, «За оборону Сталинграда» и «За отвагу». Посетитель внимательно огляделся, будто бы в поисках вероятного противника, ассасина или диверсанта, и, убедившись в их отсутствии, подошёл к Ивану вплотную. Походка у посетителя была прихрамывающей, нервной, дёрганой, будто он постоянно находился в напряжении. По его лицу, однако, этого сказать было нельзя: на нём не отражалось ничего, кроме напускного безразличия. Казалось, что более спокойного и безмятежного лица не существовало в природе. Подойдя к столу, посетитель негромко спросил разрешения присесть. Иван только едва кивнул, указывая на стул рядом со своим креслом. Посетитель сел, расправив полы шинели и положив свою фуражку на стол. — Поручение выполнено, товарищ… — посетитель чуть запнулся на последнем слове, но продолжил доклад: — Диверсанты, а именно их первая группа, схвачены оперативной группой СМЕРШ, и сейчас активно допрашиваются на второй конспиративной квартире в квартале отсюда. За периметр никто не проник, все посты постоянно проводят перекличку. В общем и целом можно сказать, что всё идёт по плану, товарищ Черчилль и товарищ Рузвельт могут спокойно прибывать для переговоров. Доклад окончен, — Иван кивнул, разрешая идти, но посетитель не сдвинулся с места. Иван, до этого и во время доклада неподвижно смотревший на британское посольство, наконец-то оторвал от него взгляд и перевёл его на посетителя. В нём читалось немое удивление. Его визави вздохнул, откашлялся и продолжил: — Я хотел бы ещё кое о чём поговорить, если… Если у тебя конечно есть время, — спокойно сказал он и замолчал, глядя Ивану в глаза. — Время-то есть… — Иван задумчиво потёр подбородок. — О чём ты хотел со мной поговорить, Пётр? — Ну… Вообще я хотел спросить, как у тебя дела, — спросил Сёмин и, видя ещё большее удивление на лице Ивана, поспешно добавил: — Ну и конкретные вопросы по моей новой службе, конечно же. — Хм… — Иван почесал мизинцем кончик своего носа и ответил: — Ну… в общем-то дела идут хорошо. Наверное. Я удивлён: во-первых не ожидал, что ты меня спросишь об этом, а во-вторых — ты же постоянно находишься рядом, тебе ли не знать, как идут дела? — лукаво улыбнулся Иван. — Ну, не скажи, — Пётр чуть приподнялся и поудобнее сел на стул, закинув ногу на ногу. — Что на Курской Дуге, что сейчас я постоянно нахожусь от тебя в некотором отдалении. А ведь моей обязанностью является твоя… — он задумался на пару мгновений, и немного нерешительно продолжил: — Хотя нет, вряд ли твоя безопасность является моей задачей, я для неё просто не подхожу по той простой причине, что ты и сам постоянно готов к смертельному бою. Вот, кстати, расскажи мне подробнее: в чём заключается мои обязанности, как «адъютанта особого статуса»? — Ах вот ты о чём! — Иван засмеялся и с доброй улыбкой на лице начал свой рассказ: — Ты же помнишь ту лекцию о эгрегорах, когда ты был «в гостях» у Антона? Так вот, зайду несколько издалека: несмотря на то, что мы можем свободно общаться с людьми, мы всегда чувствуем некоторую преграду в общении, по большей части потому, что свободно читаем ваши мысли и наперёд знаем то, что вы хотите сказать или спросить. Большинство из нас, особенно кто постарше, давно научились «превращаться в людей», то есть искусственно ограничивать свои способности, вести себя среди людей естественно, непринуждённо. Признанным мастером в этом является Франциск Бонфуа — он, как ты понимаешь по звучанию имени, эгрегор Франции. Например: ему не стоит никаких усилий над собой, чтобы соблазнять обыкновенных девушек, или флиртовать с ними, — Иван смущённо улыбнулся и немного покраснел. — Поэтому никакого адъютанта, который мог бы, например, объяснить ему тот или иной аспект человеческого поведения, у Франциска нет, он и сам отлично в этом разбирается, благо проводит в среде своих людей очень много времени. Пётр в задумчивости отстучал чечётку пальцами по подлокотнику. Роль «моста» между Иваном и людьми его нисколько не напрягала, наоборот: в силу врождённого любопытства Сёмин даже обрадовался такой возможности. Особенно ему были интересны личности эгрегоров. Пока он смог увидеть лишь самого Ивана и провести с ним довольно долгое время: от его назначения адъютантом особого статуса, до Курской Битвы, где им вновь повстречался Гилберт. В той жестокой битве ни Брагинский, ни Байльшмидт не встретились лицом к лицу: оба командовали своими войсками из тыла, и, по крайней мере со стороны Ивана, постоянно посылали своих адъютантов на передовую, с поручениями и указаниями отдельным танкам или целым дивизиям. Именно там Пётр и получил свою вторую медаль, участвуя в контратаке. После окончания битвы, победителем из которой вышел Иван, Пётр продолжил сопровождать его, мотаясь с ним по всё новым и новым фронтам. — С другой стороны, — Иван подождал, пока Пётр закончит размышлять над уже сказанным и продолжил: — Франциск очень мало уделял внимания государственным делам, поэтому и проиграл войну так быстро: не уделял внимания армии, правительству, экономике. Он успокаивал себя победой над Германией в прошлой мировой войне и спохватился слишком поздно. Он, а также Артур Кёркланд, то есть Англия, и Альфред Джонс, он же САСШ*, даже некоторое время помогали ему во внешней политике, позволив аннексировать Австрию, Чехословакию, а также ровным счётом ничего не сделали, когда Гилберт атаковал Польшу. Словом — союзник из него никудышный. Кстати о Германии, а точнее о младшем брате Гилберта, Людвиге: он, в смысле общения с людьми, наоборот — совсем слаб. Так, например, он, когда вместе с братом приезжал стажироваться на моих танковых полигонах, краснел до цвета спелого помидора, когда к нему обращались женщины-учёные, работающие в НИИ. Да, я признаю, что мои спецы готовили немецких, но тогда я не подозревал, каким чудовищем является их хозяин… — Иван хмыкнул и засмеялся: — Я отвлёкся: кроме помощи нам в общении с людьми, ваша основная задача, Пётр, состоит в том, чтобы докладывать нашим правительствам о нас же. То бишь ты официально и с моего согласия шпионишь за мной, — Иван улыбнулся и замолчал, давая шокированному Сёмину время для осмысления новой порции знаний. — То есть как «шпионить»? — Пётр поёжился в кресле и затравленно посмотрел на Ивана. — Я не… Я никогда за тобой не шпионил! — И зря! — Иван улыбнулся ещё дружелюбнее и махнул рукой: — Да не трясись ты, я же сказал, что ты шпионишь за мной с моего согласия! На самом деле я отлично понимаю свой «костный мозг», я для Партии загадка. И абсолютно неподконтрольная личность, к тому же — хожу куда хочу, никто мне не указ. Желание изучить меня лично и эгрегоров вообще приветствую и считаю здравым. Поэтому скоро к тебе может подойти, например, личный порученец Берии и отвести на допрос. Допроса не бойся, никто не посмеет даже давить на единственный мост между ними и мною. Это будет даже не допрос, а вежливая беседа за чаем с печенюшками, — Россия засмеялся. — То есть о тебе можно рассказывать всё? — с облегчением выдохнул Пётр. — Ну, всё от тебя не потребуется: тебя будут спрашивать только то, что они ещё не знают. А знают они очень многое, ты далеко не первый мой адъютант, — Иван развёл руками. — До тебя мне служило ещё около десятка человек. Но почти никто из них не умирал не своей смертью, практически все они умерли от старости, так что о своей жизни можешь не беспокоиться. А вот о невесте… — Иван по-видимому прочитал это в мыслях Петра. — О невесте твоей, увы, придётся забыть, потому что… — Я понимаю, — перебил его чуть поникший Сёмин. — Да и ты это говорил мне, ещё тогда, в Сталинграде. Что ж, как говорил мой отец: «воленс-ноленс, но надо и честь знать!» — Уверен, твой отец бы гордился тобой, — Иван ободряюще улыбнулся. — Насколько я знаю казаков, а я знаю их хорошо, благо у меня адъютантами их служило аж четверо подряд, служить Родине для них высшая честь. — Послушай, а расскажи мне поподробнее о Пруссии, — чуть смутившись от похвалы его предкам, попросил Пётр. — Что именно? — Иван внимательно посмотрел на своего адъютанта. — Всё, если можно, — чуть улыбнулся Пётр. — Ну, всё не получится — уж больно длинная у них история, но если вкратце могу. Что ж, — Иван на минуту задумался и начал: — Начну я с высказывания Наполеона Бонапарта: «Каждое государство имеет свою армию, и только прусская армия имеет своё государство». И это абсолютно верно, так как эгрегор будущего Пруссии был создан на основе самоосознания воинов Тевтонского Ордена. Так Гилберт раньше и звался, кстати. С самого своего рождения он был весьма воинственным, не в пример своим братьям — Германии, также известного в те времена как Священная Римская Империя, и Австрии, который, будучи старше их обоих, был в «детстве» наименее воинственен. Тевтон, как я и не только я называли его в «детстве», был настоящей затычкой в любой пороховой бочке: сложно назвать войну, в которой он бы не принимал участие. Начиная от Крестовых Походов в Святую Землю и закачивая Грюнвальдским сражением Гилберт постоянно сражался, причём ему было не очень важно с кем. Долгое время, пока он не проиграл мне на Чудском Озере, он слыл непобедимым. Не стоит считать его глупым варваром, который был охоч только до драки: Гилберт отнюдь не глуп, ему всегда хватало ума, чтобы вовремя развиваться. Поэтому-то он и был реорганизован сначала в Герцогство, а потом уже и Королевство Пруссия. Некоторое время он был вассалом Польши, моего, можно сказать, двоюродного брата. Под его каблук он угодил как раз после Грюнвальда. Впрочем пробыл он в таком состоянии недолго: путём ухищрений и осторожного применения военной силы Гилберт сумел восстановить свою независимость и начать собирать германские земли, соперничая на этой почве с Родерихом, то бишь с Австрией, — Иван перевёл дух и продолжил: — Нельзя сказать, что он перестал лезть во всевозможные конфликты, так как это противоречило его натуре. Он постоянно лез в конфликты между германскими княжествами, поддерживая то одну, то другую сторону, интригуя в своих целях. Иногда он начинал воевать и с Австрией, который часто обращался ко мне за помощью: то против Турции мы вместе дрались, то с Пруссией, достаточно вспомнить Семилетнюю войну. Мы тогда знатно повоевали, я даже взял его столицу, Берлин. Надеюсь, — Иван рассмеялся. — что и в этот раз мне это удастся. Потом настала эпоха Наполеоновских войн, но это уже другая история. В конце концов Пруссии удалось объединить северогерманские земли в одноимённый союз, а потом и вовсе реорганизоваться вместе с братом в Германскую Империю. В таком качестве он разбил на голову Франциска и отнял у того Эльзас и Лотарингию, возвращение которых стало для него идеей фикс до Первой Мировой войны. Вместе с братом Гилберт сумел превзойти по мощи промышленность Великобритании и отхватить немного африканских колоний, став в конце концов одной из самых могущественных европейских держав. Разумеется, это очень не понравилось Артуру и Франциску, для чего он создали свой союз, Антанту. Куда, вскоре, заманили и меня, каюсь. По прошествии лет я всё больше склоняюсь к мысли, что если бы я тогда выбрал сторону Пруссии, вряд ли бы началась Гражданская Война, — глаза Ивана чуть затуманились, их взгляд стал тоскливым. — Не подумай, что я имею что-то против Партии, это просто немыслимо, но ощущать себя разорванным на две части, которые борются друг против друга невероятно больно и невыносимо. Впрочем, это сейчас неважно. Важно то, почему вдруг Пруссия сошёл с ума. — В смысле? — не понял его Пётр. — В каком смысле «сошёл с ума»? Ведь эгрегоры это воплощения своего народа, так? Не может же целый народ сойти с ума? — Оказывается может, — Иван покачал головой. — Конечно, он всегда был очень воинственен, но настолько жестоким, чтобы под корень вырезать моё население и сжигать мои города и сёла? Не варвар же он в конце концов! Наверное во всём виноват Версальский Договор и эта его новая идеология. Я про нацизм. — Про него тоже расскажи, если это возможно, — попросил Пётр. — А то на наших занятиях политрук сказал только то, что эта идеология прямо противоположна и враждебна марксизму, в подробности он не вдавался. — Не только марксизму, — Иван мрачно улыбнулся. — Она противоречит самой сути эгрегоров. Грубо говоря, все эгрегоры равны в своих правах: ныне у нас своеобразная демократия на этот счёт. Конечно же действует право сильного, но не в таком объёме, как в древности. В древние времена любой эгрегор мог убивать себе подобных, поглощая их силу, их народы. Заранее отвечу на твой вопрос: да, мне приходилось убивать эгрегоров. Точнее всего одного эгрегора, да и того я скорее добил. Это был Золотая Орда, он же Монгол. От него осталось много сыновей: Казанское ханство, Астраханское, Крымское, Сибирское, Ногайская орда и прочие. Всех их я сумел завоевать, но убивать их не стал. Ничего приятного я не испытывал, когда придушил наконец Орду. Это было… даже немного страшно. Всем его детям я позволил жить дальше, при условии беспрекословного подчинения мне. Со временем они стали буквально частью меня, они практически растворились во мне. Такая же ситуация и с другими малыми народами: они все живы, с ними вполне можно поговорить при желании. Другое дело, что мало у кого из них будет такое желание. Так вот, о чём это я: идеология нацизма предполагает, что один единственный народ, то бишь один единственный эгрегор выше и важнее всех остальных, что остальные эгрегоры — лишь мусор, недостойный существования и развития. Пруссия возомнил себя и брата единственными настоящими эгрегорами на Земле, возомнил германскую нацию высшей. А остальные для него так, шелуха… — Но ведь Германия в союзе с Венгрией, Италией и даже Японией! Они-то совсем не немцы, не «высшая раса»! — удивлённо заметил Пётр. — Верно, — усмехнулся Иван. — Но кто сказал, что он их не предаст? Возможно у него и появляются мысли о том, что он что-то делает неправильно, не знаю. Но более чем уверен, что он забывает себя, когда находится со своим обожаемым Гитлером. Этот человек… — Иван в задумчивости потёр пальцами подбородок. — Да, определённо человек. Он невероятно могущественный оратор, способный воздействовать своими словами на толпы людей так, как он захочет. Страшный человек, невероятно опасный. Но, тем не менее, очень одарённый, безусловно. — Понятно, в общем и целом, — Сёмин встал, немного потянулся, поправил форму и взял фуражку под мышку. — У меня подходит к концу перерыв, пора вновь заниматься делами. И, конечно же, диверсантами. Надеюсь, что после этой проклятой войны у меня получится побольше узнать о вас. И повстречать других «адъютантов особого статуса». — У тебя наверняка будет такая возможность через пару дней, — улыбнулся Иван. — Надеюсь, что Артур и Альфред прибудут как можно быстрее… Иван оказался прав: ровно через 48 часов Кёркленд и Джонс уже сидели в одном из кабинетов британского посольства, совместно готовясь к переговорам. Хотя Рузвельт и разместился в советском посольстве, Альфред остановился в гостях у Артура. Несмотря на практически смертельную вражду перед Первой Мировой Войной, они сумели отбросить былые обиды и ненависть и объединиться против общего врага, Германии. Все эти три года они сражались сообща в Африке, на Тихом Океане, в Италии. Никогда до этого они не участвовали в настолько масштабных и беспощадных побоищах, каждое из которых навсегда врезалось в их память. Эль-Аламейн, Тобрук, Тужен… Эти города надолго запомнятся Англии, ровно также, как Ватерлоо когда-то. Три года ползания в песках, длинных и мучительно долгих маршей по пустыням, ожесточённые танковые битвы в условиях нестерпимой жары днём и ужасного холода ночью. Три года бесперебойной работы его заводов под постоянным страхом авианалёта или ракетного удара. Три года хождения караванов с ленд-лизной техникой по стылым северным морям. И вот, наконец-то он здесь, в Тегеране, почти готовый к переговорам огромной важности. Будет что вспомнить и Альфреду: Гуадалканал, Мидуэй, Соломоновы Острова, десант в Марокко, бои в Алжире, Тунис, и наконец бои за Италию: на каждом из фронтов Джонс из кожи вон лез, доказывая всем и каждому свой героизм. Самолично участвуя в каждом сражении, он первым шёл в бой и последним уходил, вытаскивая на руках своих раненых солдат. Джунгли и пески ныне будут сниться ему в кошмарах, столько американской и японской крови он пролил. В редкие моменты его присутствия дома он лично тренировал солдат и работал на заводах, делая всевозможное оружие, боеприпасы, снаряжение. Но до сих пор они не решались сделать одну вещь… В их мыслях давно проскальзывало одно и то же напоминание, что вскоре придется схлестнутся в сумасшедшей схватке с Германией уже на территории Франции. Что пора открывать Второй Фронт… К этому же подталкивали и две крупные победы Ивана над Гилбертом: уже было ясно, что так или иначе Иван разобьёт его и вновь, как это уже было впредь. Вот только теперь у него не будет никаких сомнений в том, что надо будет, по его мнению, сделать с Пруссией и Германией. Он попросту разорвёт их на куски. Однако это не входило ни в планы Альфреда, ни тем более Артура. Ведь ещё больше они были уверены в том, что победив немцев Иван двинется дальше. И тому были причины, причём достаточные для того, чтобы начинать нервничать. То, что Чехословакию и Польшу Рейху отдали именно Артур и Франциск, было ещё полбеды. Гораздо больше пугала осведомлённость Ивана о тайных, предвоенных договорах с Людвигом. Ведь и Альфред и Артур несмотря на прямые военные действия с ним тайно снабжали его на протяжении 1940-го года. А это наверняка очень не понравится Ивану, который ненавидит ложь всеми фибрами души. Именно желанием избавиться от возмездия была продиктована мысль Артура о Мече для Брагинского. — Ты готов, Альфред? — спросил его Артур, поправлявший наплечную портупею. Для пущего боевого вида Англия не стал наряжаться в парадный мундир, оставшись в своей обыкновенной форме Королевских ВВС. — Долго ты будешь возиться со своей дурацкой бабочкой? — Да не торопи ты меня! — в отличии от англичанина, Фред решил одеться во вполне мирный наряд, весьма напоминающий костюмы сразу нескольких его президентов. Из-за некоторой рассеянности после перелёта у него никак не получалось нормально зацепить на шее черную бабочку. В конце-концов Артуру это надоело и он, отобрав её у Фреда, как положено прикрепил ему этот несчастный предмет мужского туалета. Америка чуть-чуть покраснел и отодвинув Англию поблагодарил его: — Спасибо, Артур, но я уже не ребёнок, сам бы справился. — А теперь пошли, — Англия не обратил внимания на слова Америки. — Нам предстоят очень тяжёлые переговоры. С Иваном иначе и не бывает… — Да уж… — утвердительно кивнул Фред. — Помню свою первую встречу с ним, обсуждали тогда продажу Аляски. Ох и двуличный же он: с виду добрый-добрый, а как только начали переговоры… Брр, — Америка дёрнул плечами. — Сегодня он будет во сто крат более жутким, — усмехнулся Артур. — Не удивлюсь, если он набросится на нас с кулаками… Или с чем-нибудь похуже. Британское и советское посольство, как уже было сказано, находились друг напротив друга. Поэтому для безопасного прохода из одного посольства в другое был сделан крытый переход, не дающий посторонним возможности подсматривать за переговорами. Хотя о посторонних говорить не приходилось: вокруг посольств на протяжении трёх кварталов повсюду стояли блок-посты, на крышах сидели снайперы и пулемётчики, воздух постоянно патрулировался советскими и английскими самолётами. В состоянии боевой готовности пребывали танковые группы, НКВД работал в авральном режиме, лютуя и зверствуя по поводу и без повода. Никакого основания для беспокойства у Артура и Альфреда не было, они находились, что говориться, у Христа за пазухой. Спустившись со второго этажа, они подошли к выходу из здания. Их уже ждал конвой: два советских и два английских офицера. Конвоиры коротко поприветствовали своих «клиентов» и проверили их на наличие оружия. У каждого из конвоиров за спиной висело по автомату: у русских их новые ППС*, а у англичан — «Стэны» Mk.III. Ни у Артура, ни у Альфреда они не нашли ничего-либо похожего на оружие, да и не должны были: Артур оставил свой «Бульдог» у дипломата, чей кабинет он и занимал; Альфред же вполне правдоподобно изображал американского дипломата или его помощника, которому оружие вообще не положено. Так как американское посольство находилось слишком далеко от британского и советского, Альфред решил переехать на время к Артуру. Рузвельт и его дипкорпус также прибывали в гостях у Черчилля, благо что первый, что второй только что вернулись с предыдущей, Каирской конференции, где вели переговоры с лидером Китая, Чан Кайши. Вместе с ним прибыл и сам Яо. Оба прибыли как просители: Хонда и его Квантунская армия с лёгкостью били разрозненные китайские отряды, которые мало что могли противопоставить опытным воинам японского императора. Но ни у Альфреда, который вовсю бодался с Хондой в Тихом Океане, ни у Артура, флот которого также присутствовал там, не было лишних ресурсов для помощи Яо. Так что конференция окончилась неудачно: Яо и Кайши уехали восвояси ни с чем. Конвоиры закончили свои проверки и встали по двое сзади и спереди своих «подопечных». Как только привратник посольства открыл двери, небольшая колонна тронулась вперёд. По коридору двигались неспешно, но по виду конвоиров было заметно некоторое напряжение: каждый из этой четвёрки был готов при первой опасности прикрыть собой «подопечных». Тем не менее коридор между посольствами был пройден спокойно и спустя полторы минуты после выхода из британского процессия вошла в советское посольство. Интерьер посольств, несмотря на одинаковость зданий, сильно отличался: если британское было выполнено в классическом викторианском стиле, предполагавшем под собой некоторый пафос помноженный на британский же консерватизм, то советское выглядело в глазах Артура едва ли не копией коридоров и кабинетов Кремля. Впрочем как и остальные советские посольства в других странах. Повсюду сновали одетые в простецкую на вид, но очень удобную советскую форму, вооруженные и невооружённые люди. На новоприбывший конвой они не обращали ровным счётом никакого внимания, будто бы вовсе его не видели, однако ни один из служащих или военных не налетел на них: все работники ходили по таким траекториям, что ни разу не встали на пути у конвоя. Артур едва слышно чертыхнулся сквозь зубы: Иван теперь мог полностью контролировать их передвижения, буквально каждый шаг. На лестничных пролётах стояло по двое советских солдат, пристально наблюдающих за новоприбывшими, особенно за конвоирами-британцами. Поднявшись по лестнице на второй этаж они повернули направо, пройдя мимо довольно большой двустворчатой двери, за которой находилась самая большая зала в посольстве. У двери стояло аж четверо советских солдат с крайне напряжёнными и неприветливыми лицами, одетых в каски и сапёрные кирасы, вооружённые всё теми же ППС. Под их охраной и без того крепкая дверь выглядела вовсе неприступной. Но у солдат была причина здесь находиться и выглядеть по-боевому: за дверью находились сильные мира сего, люди, по чьему слову шли в атаку танковые армии, миллионы солдат, тысячи самолётов. За дверью, в окружении стенографистов, военкоров и охранников сидели сэр Уинстон Леонард Спенсер-Черчилль, Франклин Делано Рузвельт и, разумеется, Иосиф Виссарионович Сталин. Пройдя по коридору ещё метров десять, конвой остановился у вполне обыкновенной на вид двери. От остальных дверей эта отличалась только едва заметными царапинами на уровне глаз. Узор этих царапин образовывал очертания британского и американского флагов. «Прибыли», — вполголоса сказал один из русских, невысокого роста капитан с очень бледной кожей и карими глазами. Он махнул рукой, отпуская второго конвоира и выжидательно взглянул на Артура. Этот взгляд тому очень не понравился — в глазах капитана читались одновременно и сомнение, и сильный интерес. Этот капитан казался Артуру каким-то неправильным, будто бы он знал о нём что-то важное и сомневался, так ли это «что-то» верно, или нет. Спустя мгновение Англия всё-таки понял, почему этот странный конвоир так смотрит на него, и поспешно приказал своим солдатам уйти. Капитан чуть заметно кивнул и подошёл к двери. Отстучав замысловатый ритм, он сделал вид, что к чему-то прислушивается и спустя мгновение кивнул, открывая дверь. Открывшийся взгляду кабинет был светел, но довольно мал — здесь с трудом могли бы уместиться пять человек. У окна стоял массивный стол, за которым спиной к посетителям сидел человек в парадной советской форме. Альфред сперва даже не узнал его, настолько Иван непривычно выглядел в новой одежде. Последняя личная встреча с Иваном произошла довольно долгое время назад, в 1916-м. Вскоре у Ивана началась Гражданская Война, один из многих моментов, называемых у эгрегоров Перерождением. У Ивана оно прошло на редкость кроваво, с огромным размахом, впрочем как и всё, что происходит внутри него. Джонс попытался рассмотреть Ивана с других точек зрения: ни лицо, ни странная, ничего не выражающая улыбка, ни в конце концов нос ничуть не изменились. Только его жуткие глаза, еще тогда, во времена Наполеона, полыхавшие адским пламенем, горели двумя вельветовыми кострами. Иван был явно «рад» их видеть. — Здравствуйте, товарищи… — негромко произнёс он. — Пётр, прикрой дверь, будь добр. Капитан, всё присутствовавший в кабинете, кивнул и сделал то, о чём его попросил Иван. После чего он встал у двери, сложив руки на груди и приняв самое безучастное выражение лица. На удивлённый взгляд Артура ответил Иван: — Это мой новый адъютант, товарищи, Сёмин Пётр Олегович. Где, кстати говоря, ваши? — В действующих армиях, — ответил Альфред. — О, это очень хорошо, что они там. Другой вопрос:, а где эти самые армии находятся? — Там, где им и положено быть, — отрезал Артур, но Иван его перебил: — Отнюдь не там. Как мне кажется — вашим армиям давно пора побывать в гостях у Франциска, может быть даже оказать ему кое-какую услугу. Может быть даже несколько медвежью… — продолжал нагнетать обстановку Иван. — Иван, прекрати паясничать, — Артур потёр пальцами висок. — Я отлично знаю, насколько необходимо открывать второй фронт. Другое дело, что мы к этому ещё не готовы, и… — Неужели?! — Иван картинно взмахнул руками. — Помниться в Первую Мировую мои аргументы подобного смысла вами, дорогие мои союзнички, во внимание не принимались: вынь да положь «немедленные и срочные» наступления. — Артур, может скажем ему? — Альфред покачал головой. Разговор принимал неприятный оборот, требовалось разрядить обстановку. — Ладно, довольно слов, — согласился Артур. — В общем так: планы открывать второй фронт проходят последнюю обкатку, жди его в июне. — Где же вы собираетесь высаживаться? Вряд ли в Бордо, в Южной Франции у вас тоже что-то не сложилось, значит в… — Да, в Нормандии, — кивнул Альфред. — Понимаю, что ты хочешь сказать: «сплошной укрепрайон эта ваша Нормандия», но по другому никак. В Бретань не высадиться, одни скалы, в Бенилюкс не сунуться — Людвиг свои флоты не зря кормит. — А почему именно в июне? — усмехнулся Иван — Весна вроде в Северной Франции терпимая. Почему, скажем, не в мае или даже в апреле? Солдат жалко? — Именно, в отличии от тебя, — желчно ответил Артур. Иван в ответ рассмеялся и заметил в ответ: — Это хотя бы справедливее, чем использовать в своих целях чужих солдат, Артур. Хотя, тебя можно понять: твои-то солдаты воевать давно разучились — хоть в Первую Мировую что-то могли, сейчас же — ууу… Артур покраснел от злости, но сдержался — набрасываться на Ивана с кулаками всегда было чревато. Альфред чувствовал себя всё более неуютно, на миг ему даже показалось, что Иван их отсюда уже не выпустит. На счастье запал гнева у него вскоре закончился: Иван прекратил злобно сверкать глазами, расслабился и выпрямился в кресле, закинув ногу на ногу. — Итак, дорогие союзники, всё-таки это всё была лирика. С чем пожаловали? — спросил Иван. — Артур прав: на данный момент мы не готовы штурмовать Нормандию, — взял слово Альфред. — Наша авиация постоянно летает над Францией, мы картографируем местность, выбираем наиболее подходящие плацдармы, прорабатываем маршруты. Кроме того наши бомбардировщики регулярно беспокоят вражеские коммуникации. В планах есть даже бомбардировка крупных промышленных центров, Дюссельдорф, например. В Южной Италии дела идут хорошо: Ловино уже «наш», не особенно-то он сопротивлялся. Вот под Римом возникли проблемы, — Альфред предвосхитил комментарий Ивана. — это верно. В остальном всё идёт хорошо, программа ленд-лиза расширяется. Ты ведь получил последний караван с танками? — Да, с ним всё в порядке, — кивнул Иван. — А что у тебя интересного, Артур? — Мог бы сказать почти всё тоже самое, разве что дополню ситуацией по флоту: больше всего проблем вызывают немецкие субмарины: их капитаны явно знают что и как делать, нашим конвоям в Средиземном море, Атлантике и даже на побережье Африки покоя от них нет. Понимаю, что ты не можешь выделить флот, но… — Правильно понимаешь, — отрезал Иван. — У меня флоты тоже не щи хлебают, на Балтике и Чёрном море работы предостаточно. А вот насчёт Тихоокеанского… — Иван глубоко задумался, Сталинград и Курская дуга как-то отвлекли его от восточного театра военных действий этой войны. — Как там товарищ Хонда поживает, кстати? Надеюсь, не в добром здравии? — Куда уж ему, после Гуадалканала и Мидуэя! — хвастливо заявил Фред, но его тут же осадил Артур: — Ты не сильно-то гордись, а то придётся мне рассказать Ивану как ты пустой остров штурмом брал, и какие потери при этом понёс. Альфред густо покраснел и кивнул. Иван с интересом смотрел на реакцию Америки, нечасто удавалось увидеть его униженным. Мысленно он приказал Петру запомнить эти слова и выяснить подробности. — Бои продолжаются, скажем так, — сказал Альфред. — Я постепенно тесню Японию, но его солдатам нельзя отказать в упорстве. Даже можно сказать, используя твой язык, Иван, в «упоротости»: временами они кажутся мне совершенно сумасшедшими. Они весьма отличаются от солдат той армии, которую мои офицеры обучали во времена Реставрации Мейдзи. Но технологическое превосходство даёт о себе знать: чаще всего поле боя остаётся за мной. — Так, с этим понятно. Я подтверждаю своё участие в войне против Японии после того, как мы покончим с Германией. Теперь давайте поговорим о Польше, — предложил Иван. — А что о ней говорить? — удивился Альфред. — О нём, — деликатно поправил его Артур. — О Польше стоит поговорить, точнее — о послевоенных границах. Тут я предлагаю старый план Керзона: ты забираешь себе Западную Украину и Беларусь, компенсируя это территориями Гилберта в Западной Польше и Пруссии, а также в Силезии. — Согласен, — кивнул Иван. — Идея хорошая. — Виленский край тоже переходит к тебе, — сказал Артур, но Иван его перебил: — Естественно, как и Восточная Пруссия, — Иван беззлобно усмехнулся, довольный своей предусмотрительностью: — Надеюсь, тут никто не забыл про Московскую Декларацию от 30-го октября? — Не забыли, не ёрничай, — вздохнул Альфред. — Делай с Гилбертом что хочешь, он заслужил самой лютой кары. — Это верно, — ответил Иван. — Самой лютой. Я отберу его земли и выселю оттуда его народ. Пусть Гилберт гниёт… — Не сильно-то увлекайся, — заволновался Артур. — Мне эта фраза про переселение совсем не нравится, как-то ты этим чересчур увлёкся… — Ладно, с этим все понятно, теперь поговорим про Прибалтийские республики, — перевёл тему Иван. — Как насчёт плебисцита? — Отличная идея, — поддержал Альфред. — Как будет организовано международное наблюдение? — Никак, это внутреннее дело СССР, — обезоруживающе улыбнулся Иван. — Республики вошли в состав еще до войны. Где-то минуты четыре Иван боролся взглядами с Артуром и Альфредом, но в конце концов он победил в этой древней игре: ни у Артура, ни у Альфреда не было значимых контраргументов — почти никакого влияния они там не имели. Англичанин и американец переглянулись между собой: они ясно дали друг другу понять, что это далеко не решённый вопрос, что они не признают этого решения Ивана. Потом слово взял Альфред: — Теперь давайте о менее наряжённой теме: послевоенный раздел Германии. — Пока рано об этом говорить, — возразил Артур. — Ну, а мне наоборот интересно послушать, — Иван заинтересованно кивнул Альфреду. — Я предлагаю разделить Германию на пять государств: четыре будут под полным нашим контролем, а… — Четыре? — удивлённо вскинул брови Иван. — А, так ты про Франциска? Что ж, по крайней мере он заслужил: «Нормандия-Неман» себя проявило просто великолепно, да и генерал Де Голль действует очень успешно. Прости, что перебил, продолжай. — Так вот, а пятое будет полностью независимым. Это будет что-то вроде эксперимента, и… — Всё, можешь не продолжать, — махнул рукой Иван. — На редкость дурацкая идея, Фред. Артур согласно кивнул и едва удержался, чтобы не покрутить пальцем у виска. — Но почему? — запротестовал Альфред. — Чем эта идея плоха? Разве так будет не удобнее контролировать немцев? Раздел я считаю наилучшим вариантом! — Артур, вы уже разговаривали с Фредом на эту тему? — спросил Иван у того. Получив отрицательный ответ, Иван кивнул и предложил Артуру прояснить этот момент с английской точки зрения: — Что ж, всё достаточно просто, Альфред, вспомни историю: немцы очень долго были разделены, очень долго у них не было единого государства. В конце концов оно всё-таки появилось, Германская Империя ему имя. И что случилось после этого объединения? Огромный рывок вперёд по многим показателям — промышленность едва не обогнала мою, армия в лёгкую громила австрийцев и французов, общество усилиями Бисмарка было едино в своих взглядах и стремлениях. Уверенно можно сказать, что объединение пошло немцам на пользу. А теперь представь: немцы разделены на пять государств, мы контролируем четыре, включая Австрию. Долго контролировать мы не сможем, это огромные траты денег и ресурсов. В конце концов немцы вновь объединятся, и как бы это объединение на стало ещё более опасным для нас. — Я вполне разделяю идею оккупационных зон, — продолжил Иван, — Но раздел на пять и более государств не поддерживаю. Максимум — так это на три, и это наиболее безопасный, хотя и рискованный вариант. — Что ж, понятно, — немного разочаровано кивнул Альфред. — Теперь давайте поговорим о вопросах обеспечения безопасности в мире после войны, — предложил Иван. — Помнится, товарищ Рузвельт уже сообщал наркому иностранных дел Молотову свой план действий. Тот, в свою очередь, вкратце сообщил его мне, как раз перед тем, как мы с тобой, Артур, в последний раз переговорили в Кремле. — Я помню, — кивнул Кёркленд, подтверждая. — Так вот, предлагаю Фреду ещё раз озвучить этот план, но уже в более подробном варианте. — Итак, план таков: после окончания войны предлагаю создать мировую организацию на принципах Объединённых Наций, причём в число её занятий не будут входить военные вопросы, то есть она не должна быть похожа на Лигу Наций. Она себя не оправдала, как мне кажется, следует изменить её структуру, которая должна была включать три комитета: первый — общий орган в составе всех членов Объединённых Наций, которая будет только давать рекомендации и будет собираться в разных местах, где каждая страна сможет выразить своё мнение. Второй — исполнительный комитет в составе тебя, Иван, меня, Артура, Китая, двух европейских стран, например Франции и Греции, и одной латиноамериканской страны, например Мексики, одной страны Среднего Востока, тот же Иран подойдёт, я думаю, и одного из британских доминионов. Этот комитет будет заниматься не-военными вопросами. Ну, а третий — полицейский комитет в почти том же составе, за исключением двух европейских стран и стран Среднего Востока, который будет следить за сохранением мира, чтобы не допустить новой агрессии со стороны Германии и Японии, — закончив предложение, Альфред глубоко вздохнул, переводя дух, видно было, что это было ему не в привычку. Слово взял Иван:  — Я считаю схему, изложенную Альфредом, хорошей, но не могу не высказать своё опасение: малые европейские государства могут быть недовольны такой организацией, и поэтому мне кажется, что, возможно, лучше создать две организации: одну — для Европы, другую — дальневосточную или мировую. Как вы считаете, спросил Иван. — Твоя точка зрения, Иван, — с готовностью ответил на вопрос Альфред, — частично совпадает с мнением Артура, который предлагает создать три организации — европейскую, дальневосточную и американскую. Однако, — Фред покачал головой. — США не смогут являться членом европейской организации, и только потрясение, сравнимое с текущей или прошлой войной, сможет заставить меня направить свои войска за океан. — Поэтому, — взял слово Артур, — мы считаем, что лучше создать одну организацию в составе трёх комитетов. — Дайте мне время подумать, — попросил их Иван. Думал он достаточно долго, не менее получаса. Взвешивая все за и против, Иван не обращал абсолютно никакого внимания на Артура и Альфреда, напряжённо сидящих напротив. Это решение должно быть чётким, хорошо продуманным, не зависящим от его, Ивана эмоций. Впрочем, Иван не забыл спросить совета у Сердца Ромула, хоть и ответ был весьма расплывчатым: «Разделяя — властвуешь, объединяя — становишься мудрей». Не любил Ромул, несмотря на всю свою бесшабашность, принимать необдуманных решений, от того и прожил столько лет. Несмотря на кажущуюся более продуманной идеей нескольких организаций, Иван решил поддержать идею Альфреда об единой организации, справедливо рассудив, что несколько организаций одна на другой будут излишне громоздкой системой. Изложив свои мысли, он незаметно выдохнул: самое сложное и главное в переговорах было проговорено. Остались лишь формальности. Его мысли, по видимому облегчению атмосферы в кабинете, разделяли и его собеседники. Иван, памятуя о законах гостеприимства, приказал Петру заварить чай и принести что-нибудь из съестного. Зная о не слишком большой разборчивости гостей в пище, Пётр достал из буфета вазочку с обычным венским печеньем. За чаем троица вновь разговорилась, но уже на менее сложные вещи. Артур посмеивался над мундиром Ивана, намекая, что все его антиимперские замашки пошли прахом, стоило ему вновь ввести погоны. Иван в ответ только хмыкнул, а потом припомнил Артуру какой попугайской расцветки мундиры носили его, Артура, солдаты времён Наполеона. Альфред с интересом слушал то ли вежливую беседу, то ли обливание друг друга ушатами грязи, не забывая вставлять свои пять копеек и опустошать содержимое своей чашки и общей вазочки. Пётр с не меньшим интересом наблюдал за общением эгрегоров, делая зарубки у себя в памяти: Ивану предстояло многое рассказать своему адъютанту. — Да, кстати, Иван, — Артур хлопнул себя ладонью по лбу и сел поудобнее: — Что случилось с Мечом? Ты так и не сказал ни разу. — С мечом… хм… — Иван сложил кисти в замок и опёр голову ими в задумчивости. — Меч, после использования, сломался. Лезвие раскололось на две части. — То есть как раскололось?! — вытаращил глаза Артур. — Что ты этим мечом делал, Брагинский?! — Гилберта пытался убить, — огрызнулся Иван. — И создать нового эгрегора для Сталинграда. — Нет, ну ты точно больной, — в растерянности покачал головой Артур. — Тебе что, в следующий раз инструкцию вместе с оружием давать? Чтобы ты его только по назначению использовал, а не в носу им ковырялся? — А… — Альфред поспешил вставить слово: — Разве нельзя этот Меч… ну… починить? — Починить-то можно, — проворчал Артур, буравя невозмутимого Ивана тяжёлым взглядом. — Да толку-то? Это будет обыкновенный меч, разве что очень красивый и крепкий. Любые магические свойства он потерял навсегда. — И то сахар, — сказал Иван и, взглянув Кёркланду прямо в глаза, продолжил: — Артур, я очень прошу тебя, почини этот Меч. Он… весьма дорог мне как память. Не только об этой битве, но ещё и о верном друге, — на последних словах Иван как-то посмурнел и притих, погрузившись в невесёлые раздумья. — Что ж… — Артур даже немного обалдел от «прошу тебя» из уст Ивана. — Я постараюсь, раз ты так просишь… После этого диалога беседа как-то утихла. Видно было, что запас тем для разговора был исчерпан, поэтому Артур засобирался к себе в посольство. На прощание он пожал Ивану руку и сказал:  — Я надеюсь, что всё это скоро кончится. Мне не терпится вновь посетить Кремль. С… — тут он многозначительно хмыкнул, — неофициальным визитом. С тебя бутылка армянского коньяка, Брагинский! Альфред решил сопровождать Франклина Рузвельта, решившего поселиться в советском посольстве. Он долго собирался с мыслями, что бы ему сказать на прощание Ивану, в итоге сказав следующее: — Я потрясён твоими победами, Иван. Надеюсь, мы всегда будем друзьями. После того, как Альфред вышел в сопровождении Петра, Иван ещё постоял минуту у двери, переваривая сказанное и ища в этом скрытый смысл. После чего махнул рукой и сел на своё прежнее место у окна. На непроницаемо-равнодушном лице его блуждала его классическая загадочная улыбка. «Переговоры удались на славу» — таков был итог. Впереди было ещё два года войны. Ивану предстояло освободить своих сестёр, своего кузена, многих других «восточноевропейцев», предстояло окончательно разобраться с Гилбертом и взять Берлин. После чего, следуя союзническому долгу, ему предстояло повернуть свои войска на Восток и разгромить Квантунскую армию Кику Хонды. Впереди было ещё очень много дел, Иван даже не представлял себе сколько. Одно он знал точно: раз Сердце Ромула ещё бьётся в его груди, значит он на верном пути. И ни что и ни кто не сможет его остановить. *САСШ — Северо-Американские Соединённые Штаты, так раньше назывались США в Российской Империи и СССР.