Новогодний дух

      Дейдара тихо, движениями не более резкими, чем ползание улитки, стекает со второго этажа двухъярусной кровати на пол. Старое покрытие предательски скрипит, и на пару секунд он столбенеет, прислушивается. Никто не окликает — вокруг тишина, прерываемая только кряхтящим храпом Хидана — соседа снизу — и редким не дружным сопением. Дейдара, тщательно прощупывая пол под ногами, выбирается из комнаты и только в коридоре позволяет себе выдохнуть. В это время тут никого нет. По идее должны, насколько он знает, ходить охранники раз в час, но Дейдара сомневается, что они поднимут пригревшиеся задницы со стульев, если только он не будет создавать особого шума. Быстрым шагом он минует коридор, завешенный кривыми самодельными снежинками (младшие постарались) и уродливыми новогодними наклейками на окна (наверняка самыми дешёвыми). Дейдара толкает тяжёлую дверь, по идее запертую, но по факту — спокойно пропускающую всех жаждущих, сколько бы её не пытались запирать. Вот и в этот раз она оказывается взломана, и Дейдара проскальзывает в небольшое складское помещение, проходит вдоль хаотично начиненных стеллажей и доходит до дальней небольшой лестницы, а оттуда — в курилку «для работников». Сами «работники» ей не пользуются, предпочитая курить на глазах воспитанников, на удобных лавочках у главного входа, а эту курилку негласно захватили обитатели детдома.       Дейдара выходит на улицу и тут же садится на корточки у края порога, обрамленного ржавым металлом квадратного куска монолитной плиты. В стыке между ним и стеной, в маленькой выемке под куском металла, Дейдара шарит рукой. Ничего. Он громко хмыкает, на секунду забывшись. Что ж, очевидную нычку обнаружили быстро. Но ничего другого он и не ждал. Дейдара спрыгивает с уступа, делает два шага вдоль стены, нагибается и кончиками пальцев цепляется за один из кирпичей в стене, раскачивая и выкорчевывая его из родной ниши. Кирпич поддается легко, и вскоре Дейдара, запустив руку в образовавшуюся щель, высовывает на свет одинокого фонаря сверток из старой футболки. На ощупь он почти каменный, но развернув, Дейдара обнаруживает внутри неприятно мягкую, разваливающуюся пачку. С замиранием сердца он перебирает немногочисленные сигареты, ища самую сухую на вид, в надежде побороть стихию воды стихией огня, как сзади скрипит дверь.       Окинув взглядом задний двор и убедившись, что путей к отступлению нет, Дейдара просто замирает на месте и смотрит. Человек тихо закрывает за собой дверь, показываясь целиком, и Дейдара выдыхает: свой. Кисаме поворачивается к нему лицом и оскаливается во все зубы. Он огромный, как и полагается старшему, и все в его виде предупреждает об опасности: и квадратная не по годам челюсть, и размах плеч чуть не с дверной проем, и рост, из-за которого некоторым учителям и воспитателям приходится, нарушая субординацию, смотреть на подопечного снизу-вверх. Дейдара, которому пришлось изрядно попотеть и пропахнуть горючими жидкостями до того, как его признали имеющим хоть какой-то вес, соврал бы, если бы сказал, что не завидует такой дурной славе. — С кем имею честь? — внезапно витиевато скрипит Кисаме, подперев стену и доставая из кармана сигареты. Ну конечно. Кто из воспитателей стал бы его самолично обыскивать… — Дейдара я, — Дейдара кидает кирпич на землю, стараясь не особо привлекать к этому внимание Кисаме, — Слышь, сигареты лишней не будет, а?       Кисаме молчит, улыбается. Дейдаре чудится, будто в полутьме у того хищно блеснули глаза. — Сочту твою прямолинейность за проявление дружелюбия, — наконец тянет он, но пачку с призывно торчащей сигаретой протягивает.       Дважды намекать не приходится. Дейдара затягивается — надо сказать, удивительно не крепкой — сигаретой, с удовлетворением выпускает кольцо изо рта, а через него — тонкую струйку дыма. Кисаме одобрительно хмыкает, наблюдая. Какое-то время они просто стоят молча, и Дейдара успевает погрузиться в размышления о том, где сделать следующую нычку сигарет и почти абстрагироваться от чужого присутствия. — Позволь осведомиться, — привлекает его внимание Кисаме, — Это же ты тот, кто подорвал кабинет химии в прошлом месяце? — Тц, — Дейдара недовольно цокает языком, — В тот раз это не было моим планом, мда… — В тот раз? — переспрашивает Кисаме, улыбаясь ещё шире, — В таком случае… бывало и наоборот?       Только собравшись читать долгую лекцию, Дейдара напрягается. Кисаме, хоть он и знает о нем много слухов и часто замечал того в толпе в коридоре, человек, по сути, незнакомый. А у него самого уже были примеры того, как не стоит чесать языком перед первым проявившим интерес — никогда не знаешь, кто из вас окажется, черной, красноглазой крысой. — Может да, а может нет… а тебе-то чегось? — Видишь ли, — Кисаме поднимает к лицу и трясет пачкой, — Я предположил, что в обмен на услугу ты согласишься скрасить мою скуку, пока мы тут дышим воздухом… — Ха, — неопределенно отвечает Дейдара, в упор не понимая, зачем и о чем им сейчас стоило бы говорить. Но, как оказывается, об этом можно было и не заморачиваться — Кисаме почти сразу сам же и находит новую тему для праздного разговора, правда, донельзя банальную. — Как вы там, в более юном составе, ещё не растеряли радостное предвкушение праздника? — Издеваешься чоль? — Дейдара криво скалится, — Я не первый год тут живу, да? — Нет, что ты… я предполагал примерно подобный ответ, — Кисаме усмехается, кажется, снисходительно, — Прости за оскорбительные подозрения, просто прощупывал почву. — Тц, — Дейдара, просто протеста ради, выпускает ещё пару колец дыма, прежде чем решает все-таки продолжить разговор, — Нахрен эти праздники. Жить надо здесь и сейчас, а не в определенные даты. Красота момента… — он не заканчивает фразу, прикидывая, как вообще объяснять такие философские понятия качку-переростку. — Мысль, конечно, глубокая, — соглашается Кисаме, — Но разве нет особой красоты в моменте, к которому ты долго и последовательно готовился? — Да не! — Дейдара машет рукой, — Это вообще не то, да. Смысл весь в том, чтоб не ждать, получается. Чтоб сделал, чо надо — и будь, чо будет! — Хм, — Кисаме улыбается шире, — Таким образом далеко не уйдешь… — Таким образом, черт, — передразнивает Дейдара, сам не заметив, как вошел в раж, — Таким образом ты туда и придешь, куда надо. А не дойдешь — по пути разберешься, значит. — Должен признать, этот подход не лишен своего очарования, — улыбка Кисаме как будто становится то ли более мягкой, то ли грустной, — Этакая авантюристкая легкость… — Да как хошь зови, а! — Дейдара жадно затягивается сигаретой до самого фильтра. — … и все же я бы предпочел заранее знать, в чем состоит моя цель.       Дейдара пожимает плечами, оглядываясь на пачку в руке Кисаме. — А я б предпочел заниматься тем, чо нравится, понимаешь.       Кисаме хмыкает. Протягивает ещё сигарету, на что получает кивок и скомканное спасибо. Большую часть сигареты Дейдара курит молча и смотрит в темень заднего двора, на мусорные баки и дальше — на дорогу и серые в темноте многоэтажки. Он кожей чует на себе взгляд Кисаме, а может, улавливает что-то боковым зрением, и ему даже кажется, что может проследить маршрут: лицо — рука с сигаретой — лицо — непонятно — снова лицо… — Знаешь, — Кисаме дожидается, пока на нем остановится взгляд собеседника, прежде чем оскалиться во все зубы, — Пока я видел тебя мельком в коридорах, не сочти это за попытку как-то подколоть или обидеть, но я предполагал, что ты — девушка. — Тц, — Дейдара кривит губами, — И что прикажешь делать мне-то с этой информацией, а? — Да в сущности, можно сказать, что ничего. Но позволю себе заметить, что из тебя получилась бы красивая девушка. — Слышь, — непроизвольно голос соскальзывает в тихий рык, — Хочешь прям щас новогодние фейерверки устрою?       Кисаме только смеется. Дейдара решает, что за две сигареты, в целом, можно и потерпеть подобную глупость. — Переводя тему на менее деликатные вопросы… все же интересно, как они будут изгаляться в этом году. В прошлом, помнится, был Сегацу-сан из… учителя физкультуры? — Физики, — бурчит Дейдара, недовольно морщась. — Точно! Учитель физики… и конкурс на то, кто больше снега соберет граблями, — Кисаме расплывается в улыбке. — Тупее переиначить традицию нельзя было, ага, — Дейдара весело цокает языком, вертит сигарету в руках. — Скорее уж, смею предположить, что идея была в том, чтобы лишний раз не платить дворнику, — смеется Кисаме, — А традиция — скорее предлог. — Директора идея, зуб даю, — усмехается Дейдара. — Надо же, хоть в чем-то мы сошлись мнениями! Отрадно видеть.       Дейдара отзывается неопределенным смешком: по Кисаме оказывается очень сложно сказать, говорит он искренне или с издевкой. Приходится выбирать самые нейтральные реакции, чтобы не ударить в грязь лицом. — Кстати говоря… ты знал, что государство выделяет нам ресурсы на празднование Нового года? — как бы невзначай упоминает Кисаме. — Да? — Дейдара скептически поднимает бровь, — Я не заметил, ага. — Кажется весьма вероятным, что, в каком бы эквиваленте эти ресурсы не выделялись, они оседают в чьем-то кармане. — А это чегось, не деньги, а? — Вроде бы речь идёт о гуманитарной помощи или чем-то подобном, — пожимает плечами Кисаме, — Скорее всего нечто из разряда «по коробке конфет и книге в одни руки»… — Хе! Хочу посмотреть на свои причитающиеся конфеты, ага.       Дейдара тушит бычок и встречается глазами с Кисаме. После недолгой паузы тот уточняет: — Прошу прощения, если не так понял, но уж не собираешься ли ты отправиться на их поиски? — А чо? — Дейдара разводит руками, — Недавно, вон, грузовик какой-то приезжал. Мож найдем, на складе том же… — Что ж, видимо, я заранее включен в это занятие, — ухмыляется Кисаме. — Не хочешь — не включайся, ага? — Да нет, отчего же…       Проходя день за днём по одному и тому же маршруту, Дейдара, кажется, совсем не замечал сам склад, по которому и ходил. Как оказалось, больше всего он напоминает свалку: где стеллаж с лежащими вразнобой тетрадями, пачками бумаги и ватманами, где стопки книг и учебников прямо на полу, где корзины разномастных вещей, то ли когда-то потерянных, то ли вовсе оставленных на произвол судьбы, и ещё кучи и кучи разномастных запасов и сомнительной ценности мусора, рассованных по мешкам, коробкам и стеллажам. Довольно быстро Дейдара чувствует, как от копошения во всех этих сокровищах сохнут руки, и даже сквозь полумрак видит, как почернели пальцы и ладони — слой пыли на всем такой, будто склад забросили пару лет как. — В этом старье, кажись, ни хрена нового, слышь, — вполголоса ругается он, обтирая ладони о штаны. — Смею возразить, — отзывается Кисаме откуда-то из-за стеллажей, — Полку передо мной явно заполняли не так давно… хотя и тут, впрочем, вряд ли есть что-то из того, что мы так упорно ищем. Больше похоже на потерянные вещи. — Есть хоть чего ценного? — Секунду, — слышится долгая возня, а следом раздается удивленный возглас Кисаме. — Чо орешь, эй? — Дейдара перешагивает через очередные нагромождения не распакованных коробок, пробираясь ближе.       Кисаме он находит, задумчиво крутящим в руках потертый сине-лиловый рюкзак. — Чо случилось, а? — Дейдара присматривается к бедной вещи, пытаясь понять, что в ней такого необычного.       Кисаме отдает ему рюкзак, а сам ныряет двумя руками в большую, полуразвалившуюся коробку, из которой, очевидно, и достал свою находку. — Эй, ты! Не игнорируй… — Брелок. — Чегось? — Брелок, — повторяет Кисаме, распрямляясь.       В его руках оказывается дутая куртка, вероятнее всего когда-то имевшая намного более светлый и приятный цвет, но посеревшая от долгой носки и нахождения на складе. Дейдара вертит рюкзак, пока не находит упомянутый брелок: тяжелый игрушечный меч на цепочке, больше по форме лезвия похожий на мясницкий нож с круглой дырой и полукруглой выщербиной. — И дальше-то чего? — Понимаешь ли, мой милый друг, — Дейдара кривится, но Кисаме, как ни в чем не бывало продолжает, — Так получилось, что я, наткнувшись на этот рюкзак, посчитал его несколько знакомым. А этот брелок заставляет меня думать, что мне не показалось. Такие брелки коллекционировал один мой знакомый, усыновленный около полугода назад, — Кисаме разворачивает куртку в руках, — Это, кстати, как мне кажется, тоже его. — Ну а чо такого-то, м? — пожимает плечами Дейдара, — Полгода назад лето было, нахрена бы ему нужна была зимняя куртка, а? — Весьма прозорливо с твоей стороны, — соглашается Кисаме, — Но надо сказать, то обстоятельство, что он забыл тут предмет из своей горячо любимой коллекции, несколько печально, — он складывает куртку и бросает обратно, а затем принимается отцеплять брелок от рюкзака, — Их больше, насколько я знаю, не выпускают. — И чего, будешь искать его, чтобы отдать, м? — Дейдара лениво окидывает окружающие стеллажи и кучи коробок взглядом, зевает, — Твой друг, да? — С позволения сказать — хороший знакомый, — Кисаме отцепляет меч от лямки рюкзака и пихает в карман находку, — Слово друг несет в себе множество обязательств, ты не находишь? — он широко улыбается. — Тц, — Дейдара пожимает плечами, — Похер как-то… ну типа да.       Кисаме смотрит на него молча, продолжая улыбаться, будто застыв. Интересный вопрос — чего ему на этот раз взбрело в голову — приходит сам собой, и Дейдара на всякий случай напрягается, а чисто из принципа — пялится в ответ. Они стоят так, кажется, целую вечность, в тишине и полумраке. А затем Кисаме медленно подходит совсем близко — ощущается это, из-за разницы в росте, так, словно на Дейдару надвигается высокая волна цунами. — Раз уж ловить тут нечего, — вкрадчиво говорит Кисаме, не прекращая криво ухмыляться, — Предлагаю заняться более интересными вещами… хотя кому-как, конечно… — Слышь, — тянет Дейдара, — Те говорили, что ты типа… того немного?       Кисаме разражается громким хохотом, и Дейдара инстинктивно зажимает ему рот рукой. Впрочем, Кисаме почти тут же исправляется и переходит на беззвучный смех. Дейдара убирает руку, недовольно цокает. — Ты че хотел, а? — Да в общем-то просто предлагаю плюнуть на наши бессмысленные поиски, — жизнерадостно улыбается Кисаме, — И пойти спать. — Ага, щас. Хочешь — вали. — А ты, я так понимаю, продолжишь? — Это уже дело принципа, слышь, — машет рукой Дейдара, — Не лягу, пока не найду чего-то интересного. — Сомневаюсь, что тут есть что-то «интересное»… — Твою… — шипит Дейдара, морщась, и спрашивает больше сам себя — А где должно быть, м? — Ну, на месте нашего директора я бы хранил все самое ценное поближе к себе, — тем не менее отвечает Кисаме, — Особенно, не подумай ничего плохого, учитывая местный контингент… — Ага, — Дейдара роется в карманах джинс и извлекает на тусклый свет единственного окна связку разномастных погнутых железок. — Оу… — Кисаме выглядит заинтересованным, — Смею предположить, талант, так скажем, подрывника и поджигателя — не единственный твой талант, не так ли? — А то ж… — ухмыляется Дейдара, разворачиваясь к двери, ведущей внутрь. — Ты точно знаешь, что делаешь? — с сомнением шепчет Кисаме, наблюдая скрючевшегося перед дверью Дейдару. — Под руку мне ещё поговори, ага, — недовольно цедит тот, но в этот момент что-то в замке тихо щелкает, — Ага! Слышал, да?       Кисаме снисходительно улыбается.       В кабинете директора Дейдара при свете дня бывал не раз, но в ночи все кажется другим, как будто более таинственным и завораживающим. Белые, расписанные разными цветами и потрескавшиеся маски на стене кажутся зловещими сторожами, свидетелями незаконного вторжения. Фотографии отражают стеклами рамок проникающий в кабинет лунный свет. Тяжелый стол, заваленный стопками бумаг и папок, кажется удивительно громоздким и монструозным по сравнению со своей дневной версией, а железные комоды с квадратными ящиками выглядят так, будто в них не картотека отдельно взятого бедно снабжаемого детдома, а секретные документы тайной организации. К такому комоду деловито направляется Кисаме, читает алфавитные указатели на ящиках и открывает один, перебирает пальцами аккуратно стоящие папки. Дейдара решает, что спешить ему некуда, а потому лениво пялится на фотографии на ближайшей стене. Фотографии, разной степени давности и красочности, все отображают примерно одну и ту же картину. Директор в компании одного или более человек. Все одеты официально, иногда пожимают друг другу руки, иногда стоят рядом, иногда — сидят во внушительных креслах или на пафосных, витиеватых стульях. Никаких фотографий семьи, детей, свадьбы, неформальных фотокарточек дорогих людей или чего-то ещё, выдававшего бы в директоре натуру чувствующую и сентиментальную. На одной из фотографий, выцветшей и монохромной, с директором, жмущим руку незнакомому мужчине, Дейдара выхватывает взглядом надпись на протянутой над их головами ленте. Надпись гласит: «15-й Всемирный конгресс Международного общества хирургов, 1911 год». — Слышь, а, — тянет Дейдара. — Что такого притянуло твое внимание? — рассеянно отзывается Кисаме, не прекращая изучения папок. — Да оторвись ты! — шипит Дейдара, — Смотри, как похож! — Прости, мне очень нужно кое-что найти, — Кисаме продолжает свое занятие, — Кто похож? — Директор. Тут фотка какого-то его предка, рожа — один в один. — Забавно… — Да и на хрен тебя, ага, — отмахивается Дейдара и решает оторваться от фотографий и продолжить изучение кабинета.       В сущности, на столе, картотеке, шкафу с папками, паре кресел, шторах, масках и фотографиях обстановка директорского кабинета заканчивается. Зато дверь в нем не одна, а две, и не долго думая, Дейдара нажимает ручку и попадает во вторую комнату.       Вероятно, она служит чем-то вроде комнаты отдыха: из убранства в ней только плотно закрытые жалюзи, диван, кофейный стол, тумба с кофемашиной и холодильник, с приделанным к нему внушительным навесным замком.       «Выглядит, как вызов!» — думает Дейдара, подходя ближе и вынимая из кармана связку ключей от всех дверей мира.       Какое-то время приходится повозиться, но Дейдара управляется быстрее Кисаме, что-то упорно, судя по звукам, перелистывающего в соседней комнате. Замок поддается, и, вынув его из толстых петель, Дейдара торжественно отворяет дверцу холодильника, надеясь, на крайний случай, хотя бы умыкнуть что-то съедобное. Холодильник набит до отказа: половину его содержимого составляют одинаковые ряды банок пива, и ещё половину… — Эй, Кисаме… тут хрень какая-то, а… — Я почти закончил, — отзывается тот, — В чем проблема? — Да тут… какие-то куски мяса в рассоле плавают… — неуверенно тянет Дейдара. — На что похоже? — Дык… если чо, на сердца похоже. — Что, прости? — Чо слышал, ага! — начинает закипать Дейдара.       Несколько секунд собеседник молчит, но затем всё же отвечает: — Бычьи или свиные? — А как понять-то, а? — Свиные размером примерно с твой кулак.       Дейдара поднимает кулак на уровень глаз, сверяет. — Ну примерно… а нахрена ему столько, м? Тут половина холодильника ими забита. — Откуда я знаю, может у него диета такая, а может просто извращенец, трудно сказать, — философски отзывается Кисаме, и примерно тут же бормочет, — Странно… — Чо там, а? — Да так, — судя по звукам, Кисаме закрывает ящик картотеки и движется в его направлении, — Не смог найти того, что хотел. Надо сказать, несколько деморализован этим обстоятельством… а у тебя что?       Кисаме подходит и заглядывает в холодильник. Дейдара ждет какого-либо витиеватого комментария от нового знакомого, но Кисаме молчит. Выражение на его лице меняется с расслабленного на собранное и какое-то напряженное. — Слышь, чо пялишь, а? — Они не свиные, — глухо отзывается Кисаме. — Чегось? — Видишь, — Кисаме тычет пальцем на одно из сердец, на то место, где из него выходит пучок сосудов, — У свиней сосудов меньше, чем у людей. — И? Ты на что намекаешь? — уточняет Дейдара прежде чем почувствовать, как холодная дрожь пробегает по позвоночнику. — Они человеческие.       Снова повисает тишина. Дейдаре кажется, что он слышит сердцебиение. Может свое. Может — Кисаме. А может — из чертовых банок в холодильнике. — Закрой его обратно, пожалуйста, — тихо и спокойно говорит Кисаме.       Дейдара думает, что это лучшее, что они могут сделать. И остается стоять. Не двигается он и через пару секунд, когда чувствует, как руки Кисаме осторожно берут замок из его руки.       Они запирают холодильник, выходят из кабинета, предварительно убедившись, что очень удачно замок автоматически сработает, стоит закрыть дверь. — Дейдара, — тихо шепчет Кисаме, — Ты куда?       Ноги сами машинально несут его по знакомому маршруту: через склад, полный забытых, никому не нужных вещей, в курилку для персонала, позабытую и не нужную этому самому персоналу. Кисаме сопровождает его молча. Уже на улице Дейдара вдыхает морозный воздух и замечает, что сердце в груди как будто колет, отдаваясь пульсацией в ушах. Дышать тяжело, но он дышит, глубоко и медленно, как бегун после спринта. Кисаме стоит молча, и Дейдара чувствует на себе его взгляд и повисший в воздухе вопрос, на который не хочет отвечать. — Не хочу показаться навязчивым… — прерывает тишину Кисаме. — Так может заткнешься нахрен? — внезапно срывается Дейдара и тут же сам себе удивляется.       Повисает долгая, неловкая пауза, во время которой они просто пялятся то друг на друга, то, встречаясь взглядами, рассеянно всматриваются в окружающий ландшафт. — Ты это… звиняй, — бурчит Дейдара. — В целом, могу понять и простить, — внезапно смиренно отзывается Кисаме.       Они снова молчат, кажется, с десяток минут, не меньше. Дейдара успевает почувствовать холод каждой клеткой тела, но мысль возвращаться внутрь отзывается неестественным ужасом. Прерывает тишину, конечно же, Кисаме. — Так вот, не хочу нагнетать, — как будто возобновляя прерванную беседу, говорит он, — Но… что имеешь сказать по поводу увиденного? — Сжечь, — кратко резюмирует Дейдара, — Дай сигарету. — Понимаю и разделяю твое желание, — откликается Кисаме, протягивая уже ставшую почти родной пачку, — Но не думаю, что это хорошая идея. — А хер ли, а? — Дейдара щелкает зажигалкой. — Сам подумай, — Кисаме вытаскивает зубами сигарету из пачки и делает паузу, чтобы поджечь её, — Вряд ли он ест сердца на завтрак, правда?       Дейдара дергает плечами, будто это поможет ему сбить гадковатое ощущение. — И? — Значит, кому-то они нужны, — просто заключает Кисаме, затягивается, выпускает дым и продолжает, — И вряд ли эти кто-то — это простые трудяги из соседних домов. Следовательно, связываться с этим парнем и его, с позволения сказать, друзьями, не самая хорошая идея.       Дейдара не отвечает ничего, молча курит. В голове пустота, из различимых чувств — только холод и подступающая колючая злость. Докурив, он бросает бычок и поворачивается ко входу. — Куда ты, позволь… — К черту. Возьму запасы и подорву тут всю административку к чертовой матери, — мрачно скалится Дейдара, и почти моментально чувствует, как его хватают за локоть. — Пусти, — он оборачивается и смотрит Кисаме в глаза. — Пожалуй, я откажусь, — отвечает тот.       Сочтя дальнейший спор бессмысленным, Дейдара просто пытается выкрутиться. Но Кисаме оказывается закономерно сильным: высвободить руку не получается, вместо этого тот умудряется поймать и вторую. — Пусти, козлина! — кричит Дейдара, но Кисаме резко дергает его на себя, отпускает и обхватывает руками плечи, прижимает и утыкает лицом в грудь.       Какое-то время Дейдара пытается выкрутиться, попутно осыпая Кисаме ругательствами, впрочем, вынужденно приглушенными. — Тихо, тихо, — увещевает Кисаме, — Слушай, не хотелось бы донимать тебя и обесценивать твои лучшие побуждения, но если ты разбудишь весь дом и директор узнает причину этого, огребать мы будем оба…       Через некоторое количество бесполезных попыток высвободиться и увещеваний Кисаме Дейдара чувствует, как злость стихает, превращаясь в тупое чувство где-то в районе груди. — Пусти, — говорит он уже спокойно и Кисаме отпускает.       Долгие пару минут они стоят молча. — И чего сам делать будешь, а? — Бежать, — усмехается Кисаме. — Чо, зассал, да? — с нескрываемой издевкой подначивает Дейдара. — Ты можешь называть это так, — невозмутимо отвечает Кисаме, — Но я предпочту использовать формулировку «руководствовался инстинктом самосохранения». Видишь ли, мне тут подумалось о том, что эти сердца ведь могут иметь происхождение довольно, скажем так, к нам близкое. — Да ты чо, — саркастирует Дейдара, — Это чо тебе подсказало, а? — Возможно, отсутствие какой-либо информации об усыновленных в личных делах. Видишь ли, я проверил двоих знакомых: ни новых адресов, ни бумаг об усыновлении, ничего… просто обрывающееся в момент так называемого «усыновления» личное дело, — в голосе Кисаме, кажется, проскальзывает внезапная грусть.       Дейдара задумывается, стоит ли ему проявить дружеское участие. — Тебе я бы советовал сделать то же самое, — добавляет Кисаме, — В конце концов, можешь ли ты гарантировать, что никто не заметит следов взлома и нашего пребывания там? — Слышь, ты б об оставшихся «хороших приятелях» побеспокоился лучше, — бурчит Дейдара.       Кисаме мрачно улыбается. — Боюсь, не пойми меня неправильно, но на этот момент ты единственный человек в этом доме, с которым меня что-то связывает.       Снова воцаряется молчание. — Ладно, хер с ним, — озвучивает мысль Дейдара, — Валим, значится… надо вещи собрать, дело не долгое… а потом подарок оставлю на память у кабинета директора, ага.       Он видит, как Кисаме открывает рот, готовясь возразить, и говорит на опережение: — Да не ссы, я сделаю часовой механизм, простейший, у меня есть, на Новый год делал, — Кисаме непонимающе поднимает бровь, — Он когда сработает — нас уже тут не будет, ага.       Пауза. — Ладно, — со вздохом соглашается Кисаме, — У тебя, позволь спросить, имеются ли какие-то средства? — Ну, на поезд хватит, да. — Хорошо, — Кисаме смотрит в пачку, очевидно пересчитывая сигареты, — У меня тоже есть сколько-то, хватит на первое время, если потесниться, а там придумаем. Предлагаю попробовать сесть на утренний поезд, но сначала зарулить в магазин за провизией… — он хитро прищуривается, глядя на Дейдару, — Не хочешь ли распить чего покрепче в честь нашего ускоренного выпуска и отбытия в романтическое путешествие неопределенной длительности? — У нас, по-твоему, романтическое путешествие? — уже даже без удивления уточняет Дейдара. — Думаю, это зависит от тебя, — усмехается Кисаме, — Но я не против. — Тц… в край ебанутый ты, ага, — заключает Дейдара и машет рукой, — Пошли, пока все не проснулись, — смеется, — Устроим им веселую побудку, ага!