Звенья разных цепей.

Я ломал стекло как шоколад в руке, Я резал эти пальцы за то, что они Hе могут прикоснуться к тебе. Я смотрел в эти лица И не мог им простить Того, что у них нет тебя и они могут жить. Hо я хочу быть с тобой. Я хочу быть с тобой. Я так хочу быть с тобой. Я хочу быть с тобой и я буду с тобой. В комнате, с белым потолком, С правом на надежду В комнате, с видом на огни, С верою в любовь. Nautilus Pompilius - Я хочу быть с тобой. Бьякуя Кучики смотрит на своего лейтенанта, Абараи Ренджи, и отстранённо думает, что всё в его правильной, до скрежета зубов идеальной аристократической жизни пошло не по тому пути с тех пор, как это огненно-красное марево перевели на должность его правой руки. Бьякуя Кучики смотрит на него и думает, что Ренджи Абараи умудрился парадоксально чётко указать ему, Кучики Бьякуе, его место, не сказав ни слова, не взглянув неправильно, не ошибившись так, что его пришлось бы переводить в другой отряд (чему Бьякуя всё равно бы совсем не обрадовался). Он расчертил своим появлением между ними чёткую грань, именно он, а не Кучики, тем самым вернув капитана к реальности и молча указав Бьякуе, как паршивой псине, его поганое место. Ренджи Абарай оказался для Бьякуи, который привык получать желаемое, искомое, одним лишь взмахом руки, слишком далёким, слишком волнительным и от того слишком недосягаемым, хотя, казалось бы, всё должно быть с точностью, да наоборот. Просто Ренджи другой. Незнакомый. Манящий, словно непролазная чаща, да бурная река и от того - настолько далёкий, что бравому капитану хотелось выть от несправедливости и жалости к самому себе. Бьякуя с самого начала знает, знает чётко и ясно, что Ренджи совершенно другой. У них разные взгляды и разные эмоции, у них не похожи слова и движения, а также они кричат и говорят на разных языках, хотя слова каждого для них, вроде бы, знакомы и даже понятны для обоих. Просто они - звенья разных цепей, которым не суждено переплестись и греметь они будут всегда друг от друга отдельно. У Бьякуи в глазах бьются друг о друга в постоянном бою неспокойные, но величественные льды, крошась о края и сколы, но не давая никому им помочь. У него липнут прямо к серой, бесцветной и беспристрастной радужке весёлые, сумасшедшие лепестки буйно-розовой сакуры, нежно, но трепетно, грозясь выбить хрупкие капилляры прямо наружу, на нетронутый снег щёк и чёрные, вороньи перья густых, словно лес, ресниц. Это у Бьякуи в вороте косоде иногда, по ранней весне, расцветают стебли умных и гордых белых камелий, у него из-под хакама, у самых щиколоток, цветёт белый плющ, нагло и смело обвивая сильные икры, поднимаясь выше, к груди и там сплетаясь с нежными листьями первородных папоротников и омелы, которая бусинами разлетается по всей его грудной клетке, словно брызги первозданного света, капли первого солнца, жемчужины самых глубоких морей. У Бьякуи в волосах, прямо под кансейканом, живут благородные кусты черноплодной рябины, в этих кустах тихо и скромно, прямо под корнями, прорастает кориандр и шалфей, сплетаясь друг с другом и испуская ароматы, слышные на десять метров вперёд. Бьякуя весь из себя чистый и светлый, он создан, соткан тонко и осторожно из этого света, лунного и солнечного, и поэтому он не любит ходить и гулять безлунными ночами по Генсею и Сейрейтею, ведь без света в его жизни нет отголосков чувств и хрупких остатков безгрешного счастья. Проходя по коридорам штаба, по неоспоримо огромным манстрадам и площадкам с колоннами первого отряда, он строго просит свет не играть с его тенью и не душить её. Иногда он ловит пальцами лучики из окон и щелей, отправляет их вместо себя на разведку и кормит свет черноплодной рябиной, которая растёт в его волосах и шалфеем, которым пропах от корней волос до самых пят. Он тихо, неспешно и сдержанно, чтобы никто не узнал, играется по ночам с лунным свечением и зовёт его с собой, когда уходит на разведку в руконгайские чащи и поэтому рядом с капитаном Кучики всем его попутчикам всегда светло, как днём и прохладно, как в весеннюю ночь, ведь льды в его глазах никогда не успокаиваются и не прекращают свой беспрерывный бой. Бьякуя Кучики чистый и словно первозданный, он мирит своим молчанием чёрные ягоды и искрящиеся лучи, у него на кончиках пальцев иногда появляются жемчужные бусины и он бережно сбрасывает их в шкатулку Рукии, которая искренне любит жемчуг и каждую неделю удивляется, когда в шкатулке их, бусин, оказывается намного больше, чем было в прошлый раз. Он чист и несёт эту чистоту за собой, словно флаг, он шлейфом хаори и краем шарфа чистит, умывает под собою всё вокруг, неосознанно, до чего только может дотянуться. Ренджи Абараи принадлежит другому миру, пусть, с Бьякуей в этих разных мирах они дышат одним воздухом и смотрят на одни и те же вещи всё ещё совершенно разными глазами. У Ренджи в карих глазах многовековая кора дубов, тисов и клёнов браво бьётся с колючим ветром и пожаром, который яростно полыхает где-то в углах зрачков, бьётся долго и отчаянно, но пока - безуспешно. В его глазах, больших и тягучих, плодородный, благородный чернозём, которому сам мир благоволит быть спокойным и честным, взрывается отчаянно грязевыми фонтанами прямо к небу, которое и не небо вовсе - красное, беспроглядное марево, из которого вырваться невозможно целым. А если и вырваться - упасть на золото загорелых щёк, горячих, пахнущих пеплом и гарью, опалённых многолетним пожаром в его глазах. У Ренджи в волосах, длинных и сильных, шумят осенней листвою тёплые, таинственные клёны, а под ними, рядом с корнями, растёт кроваво-красная, сладкая смородина, которая разливается на губах Абарая кровью, когда лопается под его белоснежными зубами. Рядом со смородиной, среди жухлой, жёлтой осенней травы цветут и веселятся буйно-красные свежие маки, покрытые сеткой искрящейся росы, громко-пахнущий тимьян, которым пахнет от Ренджи за несколько метров вперёд и лаванда, которую лейтенант обязательно добавляет себе в чай, когда садится отдохнуть от своей темноты. У него в вороте косоде навсегда поселились жёсткие стебли пряного, густого барбариса, который пламенно цветёт даже самой студёной зимой, а из-под хакама весело выглядывает чёрная бузина, игриво оплетая его щиколотки и грудную клетку, крепко сдружившись с тенями и бесами, которые живут у Ренджи глубоко в татуировках, на самых их загвоздках и в их самой низменной глубине. Ренджи похож на костёр, который не гаснет ни днём, ни ночью, но затухает в час, когда бесы чувствуют сумерки и первые длинные тени на горизонте. Он весь скроен и нескладно вылеплен из золота кожи и веток ликориса, которые вежливо шепчут ему с груди, что ему нужно делать в час сражения и куда, и зачем, и для чего идти. Ренджи мог бы быть грязным, но он всего лишь запятнан сажей боли и гарью сражений, в которых тонет каждый раз всецело и полностью, падая в омут, к родным чертям и бесам, со всей душою и головой. Ренджи несёт за собой пятна крови и ужас поражения, на его руках, чёрных от боли, саднящих от страданий, в чащу Смерти и Страха тащатся поражённые, плетутся несчастные, те, коим не посчастливилось умереть от его клинка. Ренджи всегда неосознанно тащит за собой тьму и мрак, подпалённые ярым огнём в его глазах и поэтому он всегда прячется в тени колонн и зданий, играя с этими самыми тенями, купаясь в них и отправляя их вместо себя на разведку. Тени дружат с ним и уважают его, они переплетаются с бузиной и ликорисом, путешествуя с Ренджи по Генсею и Сейрейтею, перешетываясь игриво с чертями, которые иногда выглядывают из своих убежищ, чтобы потешить себя битвой и густой кровью, которая в бою пробежится по губам Ренджи, переплетётся со смородиной и останется у него глубоко внутри, на радость чертям и макам. Бьякуя Кучики и Ренджи Абарай парадоксально разные, стоят они на границах параллельных миров и поэтому такими же абсолютно разными глазами они видят весь мир и всех людей вокруг себя. Бьякуя видит, как у Ичиго в волосах смешливо сотрясается при ходьбе спелая, сладкая клубника, а рядом с нею цветут золотистые ноготки, оплетая его шею и руки, словно ветвистые татуировки искусного мастера. Ренджи в ответ наблюдает, как в глазах Куросаки плещутся смертельные зыбучие пески, а где-то глубоко в груди пророс зверобой, переплетаясь со жгучей крапивой. Ичиго чешется через каждые двадцать минут и обещает себе больше не есть клубнику, ведь у него на неё аллергия. Бьякуя смотрит, как у Рукии в глазах расцветает первая, бледная-бледная, но всё же сильная сирень, красивая, явственная, чувственная. Ренджи же усмехается, когда видит, как девушка раздражённо огрызается на лёд, который оплетает её ключицы и хмыкает, когда вороньи перья, живущие в её волосах, нетерпеливо из них выглядывают, пытаясь увидеть мир. Девушка мимолётным движением руки заправляет их обратно и клянётся себе сегодня же обязательно подстричься. Бьякуя наблюдает за тем, как в волосах у Мацумото медленно, чуть ленно течёт вязкий, но чистый, прозрачный мёд, огибая ростки голубики и стекая по её затылку в ворот косоде, там же навсегда скрываясь. Ренджи с сочувствием смотрит на то, как незабудки, совсем скромные и нерешительные, тихонько обнимают её одинокие мизинцы, словно говоря: не бойся, мы рядом, мы за тебя. Рангику небрежно, чуть кривя угол малиновых губ, обиженно сбрасывает их с пальцев в ответ. Бьякуя подмечает, как на груди у Иккаку клубится ядовитый плющ, подобно хвостам змей и развлекается с мятой, которая едва заметно вылезает у него из-за ушных раковин, подобно жабрам у рыбы. Ренджи же разглядывает ярко-красные лепестки тюльпанов, что весело сыпятся у Мадараме с ногтей, о чём-то своём перекрикиваясь с голубикой, которая живёт глубоко в радужке третьего офицера. Иккаку хмыкает и щёлкает ногтями едва заметно, сбрасывая надоевшие лепестки как можно скорее. Бьякуя рассматривает нежные пионы и астры, которые красиво цветут прямо в середине глаз Юмичики, искрясь и смеясь, раззадоривая занпакто Аясегавы, который терпеть не может фиолетовый цвет. Ренджи же замечает, как в волосах пятого офицера запуталась вязь чуть переспелой черники, а на щиколотках только-только распустилось весеннее переплетение юного, несмышлёного вьюнка, который Юмичика устало отряхивает с себя, изредка чуть притоптывая ногами. Аясегава вздыхает и обещает себе носить хакама чуть подлиннее ближайшие месяца два. Они живут в параллельно разных мирах, дышат одним воздухом и говорят на чужих языках, думает Бьякуя, попивая настой из кориандра и разглядывая отчёты, которые какой-то офицер случайно перемазал соком абрикосов - как вариант, что это был даже Рикичи. Он поднимает взгляд на Ренджи и устало мусолит переносицу, в то время, как Абарай пьёт свой лавандовый чай, присев на прямо на угол стола, согнув ногу в колене, прислонив её к этому же столу и строго шикает на тьму в своих рукавах. - Ренджи, будь добр, принеси мне, как пойдешь из столовой, чашку свежей красной смородины. Абараи поднимает на него взгляд и где-то в углу его бесчисленных татуировок блестит глаз одного из его тысячи бесов. - С радостью, капитан Кучики. Себе возьму черноплодной рябины. Давление что-то скачет. Не к добру. "Как и то, что он появился в нашей жизни." - обиженно шепчет лучик солнца, прокравшийся на стол капитана и тот досадливо щёлкает его по краешку пальцами. "Как и то, что он влюбился в него после первого вдоха." - бешено хохочет тень в углу комнаты и Ренджи красноречиво притоптывает ногой, ставя бессердечную на место. Они - звенья разных цепей, которые натянуты параллельно друг другу и которым до конца своей жизни придётся греметь в отдельном друг от друга ритме. Но иногда звенья одной цепи рвутся и их заменяют частями другой. Иногда. И поэтому Бьякуя с радостью рвёт свою цепь в который раз, прекрасно зная, что рано или поздно своего добьётся. Вполне может быть.