1
Хигучи сгибает руку в локте, кладёт её на влажные перила, склоняется, почти перегнувшись через металлическую преграду, сплетает между собой холодные пальцы, сожалея, что сегодня не взяла перчаток. Она смотрит на город с той высоты, с которой Йокогама кажется максимально красивой, а она — ужасно чужой. В голове промелькают все её попытки бросить всё, уехать и все звонки её мрачного начальника, которому Хигучи оказывалась нужна. Акутагава даже не задумывался о своей значимости, необходимости, важности и прочем, что её держит. Не знал — не говорила. Не знал и уже не узнает. Не узнает потому что у него исчезло время, у девушки — желание что-то чувствовать. Ичиë вдыхает вечно солёный воздух портового города: он обжигает лёгкие и что-то ещё у неё внутри. Ей больно и очень хочется верить, что всему виной воздух и этот город, а не она сама со своей слабостью к людям. Розовые облака плывут по яркому небу, закат заставляет её щуриться и щиплет глаза. Щеки обжигает тепло — наверное она слишком высоко, слишком близко к Солнцу. По крайней мере, Хигучи хочет думать, что всё именно так и других причин всему этому просто не существует. Или их не должно быть. Зажигалка щёлкает ещё раз — количество бесцельных вспышек переваливает за десяток, хотя Ичиë не считает. Девушка открывает и закрывает крышку тяжёлой, красивой зажигалки с гравировкой «Хигучи», в очередной раз думая, что иметь эту фамилию тяжелее, чем кажется окружающим. Прокрутив холодный метал между длинными, так же холодными пальцами, Хигучи убирает её в карман, выпрямляется и перекатывается с пятки на носок несколько раз как-будто бы в такт ветру. Одна рука остаётся в кармане, другая стучит сигареткой по перилам, стряхивая пепел. Ичиë смотрит на ужасно яркий, расплывчатый кружок где-то далеко. Хочется вытянуть руку, схватить, но пальцы только сильнее сжимают зажигалку в кармане. Проходит некоторое время, три-пять затяжек, прежде чем, она, затушив окурок о металл, вполне грациозно перемахивает через перила. Зафиксировав ступни за горизонтальными рейками и вцепившись руками покрепче, блондинка выгибается навстречу лучам. Впервые за долгое время на лице возникает искренняя улыбка. Такая, какая может быть только один на один с самим собой. Правая рука тянется вверх, прикрывая карие глаза. Свет проскальзывает сквозь пальцы, маленький бриллиант в золотом кольце блестит. Хигучи улыбается шире, думает о том, что звезды неплохо смотрелись бы в это время суток. Возможно. Вдох. Возможно, этот день не так плох, как ей показалось пасмурным утром. — Пожалуйста, не делайте резких движений, — за спиной возникает голос. Выдох. Хигучи опускает с головы солнечные очки и медленно, чтобы было видно, опускает руку на перила. Повернув голову через плечо, девушка приоткрывает рот, тут же сожалея об этом — приходится сплевывать волосы, которые туда задуло. — Ты тоже, котёнок, — улыбайся она. Ацуши Накаджима её очень забавляет: он белый, трясется и глаза у него огромные — выглядит он даже смешно. Она склоняется вперёд, тихо хихикая. Хигучи жестокая. Ей нравится его провоцировать. Мальчик взвизгивает и девушка смеётся: этот день становится очень забавным. Впрочем, когда он начинает задыхаться, улыбка с лица сползает, а сердце пропускает удар. Накаджима кричит ещё раз, когда она спрыгивает к нему, но Хигучи не слышит. — Не забывай дышать. Она гладит его, успокаивает, просит смотреть ей в глаза и назвать три вещи, которые он видит. Он называет заколку, очки, пёстрый платок на шее. Три запаха которые он слышит: сигареты, духи, кофе. Ацуши успокаивается, Хигучи закусывает губу. Она предлагает закурить, чтобы снять стресс, но Ацуши отказывается. Хигучи пожимает плечами: ничего другого этот мальчик ответить ей не мог. — Давно ты так на курильщиков реагируешь? Решает говорить с ним по-простому, как с давним знакомым — и почти права, ведь Тигр и её начальник — «заклятые друзья» — за их отношения она переживала больше своих. — Только на тех, которые, как вы, помереть собрались, — почти выплёвывает он. Хигучи поднимает бровь. Надо же, тихоня действительно умеет грубить. — Я не собиралась прыгать, — серьёзно говорит девушка. — Просто дышала воздухом в одиночестве. Совсем дура, по-твоему, на территории школы с крыши сигать, а, мальчик? Школьный звонок подтверждающие звенит. Взгляд, которым её оценивающе разглядывают почти оскорбителен. — В глаза смотри, — и он очень внимательно смотрит. — Извини, что напугала. День дерьмовый, но я в порядке. Самой не ясно, кого из них она хочет в этом убедить. Впрочем, говорить или задумываться об этом нет ни желания, ни времени. Хигучи обходит его, направляясь к лестнице, смотрит на часы и прикидывает, хватить ли времени дойти до машины, пока сестра одевается. — Вам лучше спрятаться где-нибудь, — говорит Ацуши, когда она хватается за ручку двери. Хигучи понимает, что он не один, окидывает взглядом и молча отходит в тень, прижимаясь к стене, чтобы блондин мог видеть благодатный кивок, а тот, кто придёт — нет. Скоро она слышит шаги и задерживает дыхание. Высокий и резкий (судить об этом можно по тому, как он открыл дверь) Куникида Доппо обладает низким, грубоватым голосом: — Эй, шкет, ты чего так быстро дропанул? — Мужчина, удачно для Хигучи, дверь не захлопывает, а целенаправленно идёт мылить шею Ацуши. — В моём расписании не значится марафон на крышу! — Как и заплывы в реку? — Накаджима прячет руки в карманы. — Тебя Дазай покусал, паршивец? Она хочет остаться и послушать потому что мальчик уже совсем не мальчик, он за эти годы изменился. Хигучи к нему привыкла, привыкала почти по-матерински, почти гордится, но всё, что она может: губами шепнуть «удачи» и незаметно шмыгнуть за дверь.2
Девушка спускается быстро, бесшумно, умудряясь перепрыгивать ступеньки. Чувство полёта, эйфория, свобода остаётся за спиной и к четвёртому пролёту Ичиë сдаётся — останавливаться чтобы отдышаться. Наверное, нужно все-таки бросать курить. Вдох-выдох. Облокотившись о перила, Хигучи закрывает глаза и приводит дыхание в порядок, а когда открывает — дёргается, теряет равновесие и падает вперёд. Дазай ловит за плечи и тоже едва не летит спиной назад. Хигучи уткнулась лицом ему в грудь, чувствуя, как вибрирует тихий смех с сексуальной хрипотцой. — Радость моя всё ещё не внимательна, — цокает он языком. Ичиë позволяет закрыть глаза, вдохнуть запах его одеколона, но только на секунду. — Что ваши ищейки тут делают? — она поднимает глаза. — Разве Ищейки не состоят в мафии? Под твоим чутким руководством? — Не переходи с темы на тему, — она почти закатывает глаза. Почти. — Лично я умирал со скуки, — пожимает плечами Дазай, — радость моя тут часто бывает, не так ли? В её голове возникает образ Осаму, который страдает ерундой вместо работы. Хигучи не может представить брюнета увлечённым очередным делом настолько же, насколько его напарников. Вероятно, он действительно согласился только потому что знал, что она здесь будет. Мысль самую малость греет душу. — Хорошо. Мне пора, — девушка выпутывается, обходит его и идёт дальше. Дазай её не останавливает, но фирменный взгляд и ухмылка чувствуются, как приставленный к голове пистолет. Хигучи не оборачивается и обещает придумать сравнение с меньшим драматизмом.3
Нацуко звонит, чтобы сказать, как уже умотала с подругами. Сестра делает вид, что совсем не ждала её, говорит, что всё хорошо и мелкая может веселиться. Хигучи стоит на парковке, сжимая телефон и без малейшего понятия о том, чем себя занять на сутки, которые проведёт дома одна. Одной ей оставаться страшно, поэтому девушка принимает неразумное, но единственное решение: — Когда вы закончите? — спрашивает в трубку. — Это не мне решать. Ичиë думает: «Ты принял решение, когда приехал сюда и отстал от детективов». Дазай странным образом подталкивает её к действиям. — Но решать придётся, — ищет ключи от машины. — Я не буду ждать весь вечер. — Что на тебе сегодня? — улыбайся Осаму. Заигрывает он тоже странно. — Два убийства. — Хигучи говорит спокойно, а потом, закусив губу, добавляет: — И возможно похищение. Она убивает и романтику между ними тоже. Она не переживает по этому поводу, потому что романтики между ними не может быть по определению, как бы Дазай не пытался казаться кем-то другим. — В багажнике не удобно, радость моя. — Там занято, место для похищенного на переднем сидении. — Устройся на нём удобнее, я спускаюсь. Хигучи думает, что единственное место, где она хочет удобнее устроиться и сегодня — это Дазай Осаму, пока пролезает за руль и заводит машину. Звучит диск Rage Against the Machine.4
Он наклоняется к ней, облокотившись на дверь. Целует, наваливается и не сбавляет напора, пока она не врезается в дверь, оказавшись на пассажирском сидении. Дазай пристёгивает её и блокирует дверь. — Ты, мать твою, что творишь? — шипит между поцелуями, вцепившись в рубашку. — Похищаю тебя, — пожимает плечами Дазай. — Моя младшая сестра всё ещё водит лучше тебя. Угробить нас решил, придурок. Юность в жопе заиграла, а? — шепчет в губы, сильнее прижимая к себе. — Ах да, — он расплывается в улыбке и двигается ближе, — самоубийство в компании прекрасной сударыни... Было дело. Справедливости ради, сейчас он справляется лучше, чем в тот год, когда Хигучи столкнулась с ужасной манерой вождения детектива впервые. Хотя, молодой человек всё ещё был сравнительно плох в этом вопросе. Ичиë не стремилась заниматься обучением, потому что это приятное чувство — знать в чём-то ты лучше Осаму Дазая.5
Он хватает её за запястье и прикуривает от зажигалки, когда огонёк перестаёт дрожать из-за трясущихся рук. Потом он опускает их руки к коробке передач, пролезает длинными пальцами под рукава одежды. Большинство девушек, как ей кажется, вот от этого испытали бы дрожь, но Хигучи наоборот — успокаивается от прикосновения и перестаёт дрожать так, словно вокруг минусовая температура. По этой причине она не настаивает на том, чтоб Дазай вёл двумя руками, но просит сбавить скорость. Он так и делает. — Кто был сегодня? Она машет головой, закрыв глаза и поджав губы. Она не хочет обсуждать с ним это. Не хочет говорить о том, кого убила сегодня, не хочет говорить о том, что её опять трясло после, как в первый день, не хочет рассказывать, что Мори почти решил избавиться от сломанной гайки. Хигучи не хочет, но говорит: — Я и не думала, что он меня настолько подкосил, — Хигучи смотрит в окно, склонив голову к двери. — Не первый же. «И не последний» — на лице появляется болезненное выражение усталости и беспомощности. — Твоё прекрасное, любящее сердце, — вздыхает Дазай. — Я удивлён, что они не вырвали его с корнем за это время. Повезло. — Может, повезло бы больше, если я позволила им сделать это. — Нет. Верно. Лучше всего было бы собраться и самой сделать необходимое, но каждый раз она боялась, что уже не соберёт себя обратно (обратной дороги у них, как известно, нет), не станет прежней — не сможет улыбаться сестре, ради которой всё вообще затевала. Хигучи Ичиë оставалась на месте: плакала по ночам, блевала из-за стресса, молча терпела Ящериц — упорно не хотела показывать зубы потому что не смогла бы стать второй Коë, не была тряпичной куклой Рюноске, как Кëка (здесь БОЛЬШОЙ и жирный знак вопроса), не хотела быть, как Гин, которая с милой улыбкой идёт домой после специфических заданий. Еë почти стошнило, когда она увидела это лицо, проезжая мимо. Конечно, Гин имела право быть какой угодно. Когда убийства становятся частью повседневной жизни привыкаешь — можешь улыбаться так и, наверное, Хигучи просто плоха в этом (в отличии от Гин и прочих) так же, как и во всём, что касается мафии. Но ей тяжело. Она цепляется, выживает в мафии, а не живёт в её тьме, как другие. И если потеряет себя — провалится. Вероятно, именно в этом её проблема. Дазай ничего не говорит. Он прекрасно знает почему Хигучи может, но не уходит и молчит потому что она обещала больше не затрагивать эту тему. Он видит, что с этой смертью её больше некому тянуть на дно — туда в тьму Йокогамы, видит реальную возможность выплыть, то, что он был тем, кто топил её за собой, а не держал на плаву, но если скажет ей об этом девушка убьёт его. Хигучи ничего не говорит. Она не знает почему может, но не хочет уйти. И не спрашивает об этом Осаму потому что он смог выбраться, а она боится утопить его с собой за компанию, если попросит вытащить. В конце концов, у него только начало получатся жить. Еще одну сигарету Ичиë замечает, когда огонёк приятно и быстро обдает лицо теплом. — А что у детективов сегодня? — Куча отчётов и скучные допросы школьников-свидетелей по недавнему делу. Девушка предпочла бы работать с бумагами, а не бегать по городу с опросами. Но возможно Дазай отдал достаточно документов Мори, чтобы от них тошнило всю оставшуюся жизнь. Всё-таки не хотела бы она быть членом исполкома. Блондинка только пожимает плечами. — Слинять под любым предлогом. Похоже на тебя, — старается добавить немного яда обиды. Он молча выкручивает руль и давит на газ, переключается диск, играющей второй раз, на радио, которое тут же делает потише. — Что ты сказал им в этот раз? —Правду, — просто отвечает он, зажимая в зубах новую сигарету. — Сказал: «Тороплюсь к любовнице, она жаждет быть похищенной, никак нельзя опаздывать». Хигучи рассмеялась, представляя, как Куникида а)избивает его, б) весь красный отпускает Дазая потому что «чем бы дитятко не тешилось, лишь бы не вешалось». А Ацуши всё знал. — Что смешного? — Ты ещё сказал бы, что я жажду быть связанной и чтоб рот заткнули! — На самом деле, из опыта, она могла утверждать, что ничего привлекательного в этом не было. — Гений, блин. Дазай подергал бровями, Хигучи закатила глаза и сказала, что он идиот, а ей достаточно просто «быть похищенной». Осаму хмыкнул и задумался.6
На заправке Дазай покупает два кофе, энергетики и перекусить. Девушка оценивающе смотрит на него и все покупки, но в итоге только молча достаёт салфетки. Молодой человек пролезает на кресло, протягивает кофе, сладкий маффин в шуршащей упаковке, а потом хватает за руку и легко касается губами костяшек пальцев. — Ты чего? — Тебе не нравится? — он поднимает глаза, смотрит на Хигучи исподлобья. Блондинка ничего не отвечает, не двигается, не сопротивляется. Она наклоняется и почти шепчет на ухо: — Ты чего задумал, а? Ей кажется, что он краснеет, но сказать наверняка сложно из-за темноты, но вот точно можно различить рваный вздох. Ичие улыбается. — Я тебя по-хи-ща-ю, забыла? Хигучи улыбается сильнее, едва ли не смеётся, но одергивает себя. Она хватает его за подбородок, поворачивает и смотрит-смотрит в тёмные-тëмные глаза. Затем отбрасывает Дазая в сторону и падает назад, на спинку. — Ты не шутил, — выдыхает Хигучи. — Дурак. — А ты против? Она взвешивает свою реальность в которой её перестали замечать и хотя бы делать вид, что девушка имеет значение. Только Мори теперь требует больше обычного, напоминая, что теперь она должна отрабатывать не только инвестиции организации за себя, но и за Акутагаву тоже. Хигучи с удовольствием перекинула всё на Гин, но роль старшей сестры не даёт ей поступить так подло. Об отношениях Мори с Дазаем Осаму ей известно мало: только о вечном предложении вернуться на должность руководителя, которое Хигучи переодически передаёт, а детектив стабильно отвергает, но она может быть уверена в том, что вездесущий Огай в дела между ней и брюнетом не полезет — с Дазаем Хигучи в безопасности. Насколько это возможно. — Нет, не против.7
Они едут в темноте, по лобовому стеклу бьёт дождь, на радио играет запись стендапа в которую девушка особо не вслушивается. Хочется спать и кофе совсем не помогает, она даже пить не хочет. Рука снова болтается в стороне, переплетённая с его собственной. — Расскажи что-нибудь, Дазай, — просит, закрыв глаза. — Сказку на ночь, радость моя? Девушка неопределённо хмыкает в ответ и хрипло-сексуально смеётся. Постукивая ногтем по стаканчику, блондинка сосредотачивается на его приятном голосе, стараясь отогнать воспоминания о том, что сильный дождь шёл в тот день, когда всё полетело к чёрту. — Он даже не видел, что я по нему плакала, Дазай. Осаму молчит достаточно, чтобы она всё вспомнила. — Он не хотел бы, что бы ты плакала по нему, Ичиë. Молодой человек говорит это так, словно Рюноске не хотел быть причиной её слез потому что любил. Хигучи давит смешок, который больше походит на всхлип. Нет, Акутагава не хотел быть причиной её слез, потому что не хотел иметь ничего общего со слабостью. (Обидно даже, что он не хотел иметь дел со слабостью людей в общем, а не конкретно с той, которая была у Хигучи. Для него она из толпы никогда не выделялась). Но Хигучи Ичиë плакала: она стояла в стороне, смотрела в пустые глаза Ацуши Накаджиме и молча плакала. А потом, плюнув на обещание «не вмешиваться в то, что вообще ни разу не касается» выстрелила в сердце — всё равно же гад выживет. — Ты доведёшь котёнка до ручки, — сказала она вслух, — парень был белее Смерти и едва к ней не отправился. — Разве меня он ринулся спасать с той крыши, радость моя? — Ну, не я пытаюсь регулярно самовыпилиться прямо у него на глазах каким-нибудь идиотским способом. Вообще-то, именно у неё проблемы. Вообще-то, Дазай Осаму начал жить и все её обвинения беспочвенны. Но он позволяет говорить с ним о таких вещах и она держится за эти разговоры в том числе. — Просто... Пожалуйста, не потеряй ещё одного мальчишку. Ацуши и без этого слишком юн для этого дерьма. «И он, и она, и я, и ты. Мы все слишком молоды для этой работы». Просить Дазая Осаму не потерять кого-то — верх эгоизма, на какой Хигучи только способна. Не видеть того, что он был ответственным за «Новый двойной чёрный» — верх идиотизма. — Винишь меня? — Будь иначе, встретились бы мы с тобой? Впрочем, сейчас Хигучи уже не ищет виноватых. И себя почти не винит. Почти.8
Хигучи Ичиë была одной из тех в организации, кому не было дела до бывшего мафиози и от того каждый раз, когда босс посылал её с предложением об его возвращении с сохранением всех привилегий, девушке хотелось истерически смеется. Ну что за нелепость? Достаточно долго она его искренне ненавидела: Дазай выставил её полной дурой перед важным для неё человеком, позже рассмеялся ей в лицо при подчинённой. А хуже всего было мерзкое чувство, которое скручивало ей живот почти до рвоты, когда Хигучи поняла, что Дазаю всё простят — Мори предлагал возвращение практики на любых условиях. Осаму был создан для этой работы, он, ей казалось на полном серьёзе, был одним из тех «цветов» про которые печально говорила Озаки Коë, а она — сорняк, который цепляется за жизнь в этом мраке, согласная на любые условия. Зависть и непонимание позже дополнила жгучая обида и ужасная злость. А Огай — просто расчётливая сука — именно тогда решил, что нужно занять чём-то Хигучи, которая осталась без работы и пустующее теперь место среди своих фигур. «Пешка тоже могла стать ферзём, которого вы так хотите, босс, — подумала она тогда, глядя в его глазах, — но вы даже не дали ему шанса». — Думаю, вам будет, что обсудить при встрече, — ласково улыбнулся Мори. — Вы ведь уже встречались. — Я поняла вас, доктор. Она назначает встречу на кладбище, потому что просто не хочет, чтобы он приходил. Не хочет видеть, разговаривать, заниматься проблемами мафии. Но Дазай приходит. В первую встречу после «конца» они молчат.9
Во второй раз она решает рассказать, как нашла Рюноске в последний раз. Говорит хрипло, но не плачет. Дазай молчит, а она его ещё больше ненавидит. — Ты должен был их остановить. — Должен ли был? Хигучи думает, что да. Потому что это и означает брать ответственность. Потому что там было две его причины прийти. Потому что она Акутагаве никто, а Дазай — всё на свете, чтоб его. — Да, — уверенно отвечает она. — Ты должен был быть там. Это твои мальчики. — «Мои мальчики»? — переспрашивает Осаму, словно не уверен в том, что правильно услышал. — Да, а что, мои, по-твоему? — ответ слишком быстрый, Хигучи сама удивляется. — Ты нашёл. Ты вырастил. Ты свёл. Хигучи знает, что насчёт Ацуши лжёт: мальчику повезло дожить до своего возраста почти без влияния этого парня. На него, как ни странно, девушка уже совсем не злится. Накаджима похож на неё — он просто делал всё возможное, чтобы оставаться в живых. «А Тигру бы пошла мафия...» — думает девушка, но мотает головой. — Взрослые мальчики. Хрустит кость — Ичиë бьёт прикладом по лицу. Хорошо, если сломала нос. Акутагаве Рюноске было 22. Всего-то. И дело не в паршивых лёгких. — А ты, взрослый мальчик, всё ещё мечтаешь умереть, словно тебе до сих пор ублюдские пятнадцать? Дуло пистолета упирается в шею, в то место где бьётся пульс. Дазай хватает её за руку и сильнее прижимает металл к коже. Улыбается и Хигучи становится просто ужасно мерзко от этой не читаемой, не подходящей улыбки. — В компании прекрасной дамы, радость моя. Она резко убирает руку и стреляет в хмурое небо, затянутое облаками. — Это предупредительный. Ичиë не убила его не потому что просто не могла или купилась на тот бред про самоубийства. Просто место категорически не подходит. И глаза у него такие, как-будто Дазай Осаму понимает, что он виноват.10
Ей удаётся избегать приказа доктора Мори больше месяца. Проходит достаточно времени и становится ощутимо холодно, поэтому при следующей встрече он предлагает посидеть в одном богом забытом кафе. Хигучи едва держится, чтобы не сесть на мокрый асфальт и не зареветь прямо тут (слезы будут незаметны) из-за того, как всё похоже на тот день, поэтому быстро соглашается. Дазай ведёт себя, как джентльмен, у него на лице та самая улыбка, он помогает с пальто и со стулом, протягивает меню. Хигучи смотрит на него изучающим и одновременно недоверчивым взглядом. Она становится свидетелем того, как этот молодой человек пристаёт к официантке, получает по морде пустым подносом. Девушка хихикает, он только разводит руками и вздыхает. Усаги (написано на бейджике) бросает в её сторону гневный взгляд, но Хигучи умело игнорирует. В ожидании заказа, она говорит об истинных причинах этих встреч: — Мори хочет, чтоб ты вернулся. — И не подумаю, — смеётся Дазай. — Мы ведь это уже обсуждали. «Ничего мы с тобой не обсуждали, я просто посыльный». На другой ответ блондинка даже не рассчитывала. К тому же, лично ей было бы просто противно видеть его в рядах организации. Но приказ есть приказ. — На любых условиях. — Это что же, по выходным, как на подработку, тоже можно? — Осаму склоняет голову в бок. На секунду она думает, что Огай и на такое согласится. У исполкома непонятное расписание с кучей свободного времени. Ну, на любых условиях, к тому же. — У тебя скверное чувство юмора. — У Мори тоже. Хигучи печально хмыкает и соглашается. Она думает, что они с Мори Огаем очень похожи и не удивительно, что босс за него так держится. Он говорит, что Ичиë ошибается и единственная причина по которой ему ещё не выпустили внутренности в какой-нибудь подворотне — Кью. Девушка вздрагивает, смотрит на его улыбающееся лицо. — По-моему, ты просто хорошо прячешься. Осаму разводит руками в стороны и его улыбка становится шире. — Я прячусь? Кроме них тут человек семь, включая трёх официанток. Ичиë думает, что это не случайно. Девушка пожимает плечами. — Не думаю, что ты наивный идиот. Сколько человек ты казнил за предательство? — это самая частная, почти единственная статья, по которой регулярно убирают внутренний состав. — Избежать того, что сам придумал, куда проще, а? — Мори прекрасно осведомлён о моих передвижениях, — не врёт Дазай и пожимает плечами. — Говорю же, меня просто не трогают. Ну, лишний раз. Хигучи кривит губы и задаётся вопросом о смысле этого разговора. Что и кому она сейчас пытается доказать? То, что Дазай Осаму боится мафию и, поджав хвост, не хочет иметь с ней ничего общего? Что за бред, Ичиë говорит не о себе же. — Я о том, что мы не поймаем тебя, пока ты сам не захочешь, — ей плевать, о чём знает и не знает руководство. Она простой рядовой с автоматом. — С чего такие выводы? — С того, что кто-то влез в материалы по Ацуши Накаджиме в то время, пока ты был у нас. — И что, если так? — Тебе было выгодно оказаться у нас. — А, если вы такие крутые и поймали меня сами? — глаза его горят почти так же, как в их первую встречу. Пальцы стучат по столу. Ему интересно слушать. Хигучи — кошмар — нравится об этом говорить. — Ты мог легко обезоружить Кëку. Но не стал. Она отпивает кофе, который ей принесла уже другая официантка. — А если информацию нашёл тот, кто меня спас? Девушка смотрит на него так, как смотрят на наивность в чистом виде. — В первый раз Ацуши пришёл спасать ты, — блондинка делает ещё глоток. — На корабле за ним пришёл твой напарник. Это не удивительно, ведь именно вы нашли его, верно? Осаму кивает и спрашивает о том, какое отношение это имеет к нему. — Полагаю, в агентстве все делится на группки, где детективы значат друг для друга больше, чем остальные. Он смотрит на неё так, что приходится пояснять, хотя она уверена, что он понимает. — Мальчик-иллюзионист помешан на сестре, Кека липнет к Ацуши, а вы с Доппо с ним, как курицы-наседки носитесь, — Хигучи пожимает плечами, — Изуми так точно любит его больше остальных, — на несколько секунд девушка закрывает глаза. — У вас не самый дружный коллектив. Дазай прячет глаза, хихикает и теперь она уверена, что он всё это знал. — Ну, а я-то тут причём? «Вот именно, что не причём» — улыбается девушка. — Никто бы не пришёл тебя спасать, — говорит она, ставив пустую кружку на блюдце, — все твои связи остались у нас. Разговор заканчивается на том, что он протягивает визитку, которую она, наверное, дала в тот первый раз в агентстве и спрашивает её ли это номер? Хигучи кивает быстрее, чем думают и остаётся одна.11
Телефон звонит через две недели рано утром: Дазай говорит что-то о «дате следующего свидания» — Хигучи бросает трубку. Он перезванивает: — Удобно вечером в этот четверг? — Зачем мне приходить, если ты отказался возвращаться? — Потому что моё возвращение интересует тебя в последнюю очередь, — его ответ только всё усложняет. — В пятницу? Ближе к девяти вечера? Ичиë хмыкает что-то неразборчивое. — В этот раз место на тебе! — и вещает трубку. Хигучи чертыхается. Следующее полчаса она выбирает место и хочет убить Мори с этим его «приемником».12
Черное, мать его, платье. Хигучи целых пять минут вертит его в руках, но потом, слава богу, отбрасывает в сторону и выбирает светлый свитер, расшитый искусственным, большим жемчугом. Волосы закалывает крабом. Еë выбор падает на скромный корейский ресторанчик в квартале от её дома (она не дура подпускать детектива так близко). Адрес девушка шлёт эсэмэской на тот самый неопределённый номер, который подписывает «Брать со ВТОРОГО раза». Дазай просовывается в кабинку, где Хигучи изучает меню, в 22:15. — Привет. — В этот раз с персоналом говорю я, — она протягивает ему меню. Осаму кивает и добавляет, что ей очень подходит раздавать указания. «Я бы подчинялся с удовольствием» — говорит он. Хигучи не то, чтобы сильно пользовалась мужским вниманием, но была в состоянии осознать, что с ней флиртуют. Подобные попытки пресекались на корню: — Тогда заткнись. Официант с приятно-зелеными глазами по имени Того здоровается с ней и принимает заказ: Хигучи берёт «как обычно» помноженное на двоих — суп с яйцом. Дазай провожает молодого человека взглядом, который кажется ей странным. — Часто здесь бываешь, значит? Ичиë думает стоит ли отвечать. Обсуждать свою личную жизнь с человеком, с которым её смутно связывает работа не хочется, но лишний раз заводить бессмысленный разговор о Мори и мафии желания нет ещё больше. — Жила здесь недавно, ноги иногда сами сюда идут, — в этом ответе нет ничего опасного. Осаму смотрит на неё так долго, что становится неудобно, а потому неприятно. Однако, Хигучи мастерски терпит и думает, что у них с Огаем взгляд почти одинаковый. — Миссия по слежке? — молодой человек ставит локоть на стол и опускает подбородок на согнутую тыльную сторону запястья. Блондинка отвлекается от своего завтрака-обеда-ужина, поднимает взгляд на хитрую улыбку. Делает в голове пометку: Детектив всё-таки. Не лучший, но тем не менее. Впрочем, Дазай не угадал. — Нет, — она наматывает на палочки лапшу и зелень. — И вообще, для миссий под прикрытием есть Гин. — Как там крошка Гинни? Плохо: похудела, волосы стали редеть, она их постригла (Гин, естественно, идёт). Маску больше не носит — капюшон от бесформенной толстовки не снимает. Вообще не разговаривает, даже в глаза не смотрит. Пару раз Хигучи находила её в туалете без сознания; пришлось стащить ключи Рюноске, чтобы приходить домой и хотя бы ужином кормить, раз девушка хотела определить Гин в специальную клинику. В начале Хигучи даже стало легче: Акутагаве по-прежнему нужна была её помощь. Старшая сестра внутри неё тоже успокаивалась. К тому же, у Гин не было сил орать или выставить её вон, как сделал бы её брат. Она честно делиться о состоянии своей подчинённой. — Спасибо тебе, — отвечает Дазай с серьёзным лицом. — Спасибо, что просматриваешь за ней. И за него спасибо. Пару секунд ей не верится, что он сказал что-то подобное, глядя в её глаза. Потом не хочется признавать, что человек перед ней не так уж и ужасен, поэтому Ичиë сдерживает подобие улыбки и с каменным лицом отвечает: — Это моя работа, — и как на зло вспоминает, что при Рюноске на этих словах плакала. — Ну, была. — А сейчас тогда чем занимаешься? «Вряд ли он спросил это потому что шпионит. Но даже так это слишком». — Ем? — Хигучи демонстративно кладёт в рот ещё супа. Дазай кривит губы. — Разговариваю с тобой? — А кроме этого? Вопросом на вопрос отвечает невежество, поэтому она почти закатывает глаза. — Присматриваю за Гин. — Мы об этом уже говорили. Ей нельзя, но главное, что не хочется рассказывать о вечной беготне по приказами босса, ведь это обычное дело, не хочется говорить о том, что она иногда помогает Матаджире с его экспериментами. — Обычно по вечерам я стреляю. — Берёшь ночные смены? — смеётся Дазай. Это тоже, но речь о другом. — Здесь кинотеатр рядом, — блондинка откидывается на спинку стула и показывает указательным пальцем куда-то вверх и в бок. — Круглосуточный и с центром развлечений.13
В планы Дазая кино не входит, но Хигучи выбирает фильм и заказывает билеты на самый поздний сеанс — нужна причина пойти развлекаться и ожидание отлично подходит. Украшений она не берёт, волосы не собирает, но вместе с чёрными кроссовками надевает то самое платье. Не просто так оно вспомнилось же? Он делает комплимент, выглядит при этом даже искренним. Добавляет, что сюда подошли бы туфли на каблуке и вот это девушка пропускает мимо ушей. — Или ты боишься, что не сможешь от меня убежать, радость моя? — «Радость моя»? — она поднимает бровь, замерев с купюрами, которые протягивала для покупки жетонов для автоматов. — С этой точки зрения каблуки действительно изобрели мужчины, — он лишь пожимает плечами. Игнорирует. Блондинка долго думает, разделяя покупки на две равные кучки и отдавая в его руки половину. Какого чёрта он несёт чушь? Такими темпами ни одна женщина не то, что в речку прыгнуть — на ужин сходить с ним не захочет. «А ты?» — мелькает в голове, — «Хигучи Ичиë, а ты что сейчас делаешь, а?». Она машет головой, закусывает губу, сжимает кулак над его раскрытой ладонью, но быстро убирает руку. Хигучи не знает, что именно будет дальше, но уверена, что после её слов дороги назад не останется: — Я не бегу от тебя, Дазай. В ответ Осаму, наклонив голову в бок, спрашивает: «Не боишься меня, что-ли?». Хигучи задумчиво отводит взгляд. Ей, если задуматься, страшно 24/7. Бояться — разумно. Но плевать ведь, если быть честной. Им всем плевать давно и ей самой уже абсолютно — она знала, на что шла, когда соглашалась на эту работу. — Нет, а стоит опасаться, детектив? Они играют три партии в аэрохоккей, потом в боулинг, главный смысл которого не сбить кегли, а попасть в круги с наибольшим количеством очков (Хигучи обходит парня и очень этому радуется), затем она мутузит молотком надувных бурундуков, выскакивающих из «норок», а высокий Дазай забрасывает все большие мечи в корзину, когда они находят игру с темой баскетбола. Стреляют они хорошо — идут на ровне. Осаму отмечает то, как она щурится, когда прицеливается, а потом открывает глаза и говорит, что это выглядит профессионально. В конце Хигучи выбирает брелок с сиамской кошкой и отдаёт Дазаю в качестве утешительного приза, хотя догадывается, что он поддался. Молодой человек с улыбкой кладёт брелок в карман пальто. Он отдаёт ей все свои билеты за игры до тира. Ичиë берёт себе большего белого тигра с голубыми глазами и розовым носом. Смех с хрипотцой почему-то пробирает до мурашек.14
Билеты на последней ряд в пустом кинозале — как же банально. Но по другому ей некомфортно. Их разделяет сидение, которое девушка тоже выкупила. Дазай садится на своё кресло, заваленый пачками поп-корна, стаканчиками газировки с трубочками на двоих и очками набекрень. — Обычно в это время пускают фильмы для взрослой аудитории, — Хигучи складывает в несколько раз его пальто и кладёт на крайний подлокотник. — Как итересно, — он хихикает. — Но недавно в кино стали крутить выпуски «ФантазииИстории» — Хигучи победно ухмыляется, стаскивая с ноги кроссовок. — Их крутят по утрам и поздно вечером. Она устраивается спиной на его пальто, перекидывает ноги через подлокотник, устраивая стопы на свободном сидении. Стаканчик она устраивает в подстаканнике рядом, а поп-корн берёт в руки. — Да ты здесь, как дома. — Иногда безобразие может быть допустимо, — Хигучи пожимает плечами, запуская пальцы в еду. — Я совершаю вещи и похуже. — Куришь? Хигучи кивает без зазрения совести. Дазай кривится. — Только в стрессовой ситуации, — «То есть почти всегда», — Что такое, ты никогда не пробовал? Странно. — Почему это? — Потому что это не самый жуткий способ самовыпила? — Хигучи снова пожимает плечами. Дазай долго молчит — успевает погаснуть свет. — Проблема не в этом. — Его голос в темноте звучит ещё более... Сексуальным. Да, хорошо, окей, ладно, она ещё в самом начале это заметила. Но твою-то мать! — А в чем тогда? — голос ровный, можно собой гордится. — Мне не нравится целоваться с курящими. «Вот же ж сукин сын, а!». Ичиë пинает его. То, что ситуация стала только хуже от этого её действия в голову приходит позднее.15
Молодой человек растянулся на заднем сидении, скрестив лодыжки так, что ступни — бессовестно голые, бледные ступни — выглядывают в открытое настежь окно. Блондинка максимально опустила спинку кресла и улеглась так, чтобы ей было его видно. На водительском сидении осталась вся их сегодняшняя еда, в радио ничего не играет, открытая крыша позволяет разглядеть небо, шум прибоя приятно окатывает спокойствием. Хигучи отодвигает густую, вьющуюся чёлку с чужих глаз, подмечая, что ресницы у него неприлично длинные, а расслабленное лицо выглядит, пожалуй, единственным наиболее настоящим. — Скоро твои спохватятся о пропаже, как думаешь? — молодой человек открывает один глаз. Его искать не станут уже давно не потому, что всем плевать в агентстве, а потому что они знают где он, но вот где Ичиë пропадает никому до сих пор дела нет, разве что только Мори Огай в курсе. — Глупые вопросы. У меня выходной. Еë рука ползёт по его шее, потом пальцы выпускают пуговицы из петель на воротнике рубашки, в следующую секунду задерживаются на блестящем нагрудном украшении, потом спускаются по ровной линии пуговиц на тёмной жилетке. Ладонь чувствует рельеф мышц под хлопком голубой рубашки, блондинка выдыхает и её пробивает током от чужого, глухого смеха. Она зыркает на него, чтоб заткнулся и комкает в руке ткань, нарочно пытаясь задеть живот ногтями, а после дёргает одежду выше. Невесомо, едва касаясь, она дотрагивается до голой кожи подушечками пальцев, выводит круги пока Дазай не выдыхает слишком громко. — Сейчас тоже смешно, м? — Наглая девчонка, — смотрит на неё Осаму. Его глаза почти чёрные. — А смеяться надо мной, не нагло, мальчик? — Хигучи делает серьёзное выражение лица и убирает руку. «У нас не такая уж большая разница, вообще-то». Дазай хватается за её руку, но блондинка перехватывает запястье и, глядя ему в глаза, расстёгивает пуговицы на манжете. Её пальцы ползут по грубоватой, тонкой коже, она ощущает выпуклые вены и давнишние шрамы, после чего ползёт выше к подголовнику и, не встретив сопротивления, принимается за вторую руку. — Может, вообще на меня перелезть, если такие дела, — он ухмыляется. Хигучи тоже улыбается, перекидывая через него ногу, присаживаясь в том месте, где только его голый живот. Осаму помогает избавить его от жилета, блондинка откидывает вещь на своё прежнее место. Она шумно вдыхает морской воздух, расстегивая до конца его рубашку и что-то внутри болит при виде большего шрама на груди среди ещё нескольких мелких рубцов. Хигучи мажет взглядом по шее, проходится глазами по татуировке «Memento Mori». Дазай так же выдергивает рубашку из-под брюк, разбирается с пуговицами на животе, пока она его бессовестно разглядывает и, когда Хигучи наклоняется с поцелуем, его рука ползёт по спине к застежке лифчика. — Ну так что на тебе сегодня?...