Уйти суждено одному

      Все спали... Почти все.        Ночь наступила.        Луна встала.        В пещеру предводителей скользнула серебристо-белая кошка, освещëнная лунным серебряным светом.        Холодно и тихо; тишина торжественно безмолвна, на крыльях еë нераскрытых покоятся сожжëнные и порезанные перья, крепко пришитые тонкими нитями к ней самой; яркое ночное светило затмевает искрящиеся точки звëзд - Искра до сих пор удивляется, почему они не потухли после той ночи, но на посторонние, ненужные мысли сил не хватило.       В пещере спит кот, но она знает, что на деле Коршун ожидает еë с тем же рвением, с которым любит вызывать еë кипящие слишком долго эмоции на всеобозрение - это видно по льду в прикрытых глазах, плавно вырисовывающему в воздухе что-то кончику хвоста, по всему напряжëнному облику. Сумрачным спать не надо.        А Искра раз из раза приходит к нему.        Чтобы отпустить все сомнения на ветер переполошенными листиками, сдуть страхи с лапки как божью коровку, просто остаться наедине с Коршуном.        Любить его - безумно, опасно и чертовски желанно.        Есть что-то в ночи - прохлада, безразличная ко всему, пустота, из космоса сгустками тьмы просочившаяся и заразившая всë, тоска синяя, абсолютная тишь, приукрашенная позолотой торжества, пусть на деле пылью оборачивается при неверном движении.        Искра свернулась клубком, чувствуя загривком, как - по плотности не отличавшийся от живого кота - дух Коршуна прижался, обвиваясь вокруг неë и голову кладя на еë плечо. Жуткий мороз пополз по всему еë существу, вслед немеющему телу еë замедлялись, попадая в бесконечные ледяные сети паутин, мысли, которые не переставали отчëтливо врезаться в сознание силы высасывающими упрëками, сомнениями, неудачами - и стылой, выгрызающей сердце болью, и прожитым сотню раз отвращением к самой себе, и его союзником, шипящей змеиным раскалëнным ядом, плюющейся отравленными интонациями и до ярости верными утверждениями, хватающей цепко и навсегда клыкастой, чистой ненавистью.        Сколько дней прошло с момента победы Сумрачного Леса?        Долго, очень долго, отвечала себе же Искра, и тут же задавала мотыльком сгорающий и возрождающийся фениксом вопрос.        Почему я ещë здесь?        Как мошки вокруг света в ночи, так похожие вопросы порхали в еë разуме - тоже в ночи, нервируя до бессонницы и всеобъемлющей усталости, надоедая до криком сорванного горла. Почему она продолжает убивать соплеменников, почему днëм жестокая и амморальная, почему не ушла со смертью почти всех родственников, почему Голубка больше не кажется сестрой, словно лишний, недостойный внимания персонаж в игре, почему она сражается ради него и упивается победами Сумрачного Леса, почему стала такой чужой себе, почему вообще думает о нëм, почему любит его?        Искра ощущала, как постепенно, несмотря на терзания и по разуму отравой растекающийся жгучий яд, раслабляется, а его хвост повелительно лëг на полосатый светло-серый бок, отдаваясь холодной, еле терпимой болью.        Ночь, слабое сияние луны, Коршун - всë, что нужно Искре изо дня в день.        Всë-таки любить Коршуна - безопасно и прекрасно, как бы странно это не звучало.        Искра знала допустимые меры, знала, насколько близки пределы, чуяла, что двуличных изменниц он не потерпит - даже когда сильно, до огня горящего в венах, хотелось уйти от него, то это было равносильно прыжку в пропасть, краской чëрной нарисованной. Не получалось бросить эту чëртову любовь, перекусить верëвку, затянувшуюся на шее, словно они нитью были связаны, которая крепче, чем любое желание, самоуверенная твëрдость, и единственное, что, особенно поначалу, успокаивало Искру - Коршун тоже не мог порвать эту тонкую, незаметную связь между ними, он был взаимно привязан к ней, и она нужна была так же ему, как и он ей.        Любовь их была камнеломкой, пробивающейся сквозь камни, растущей долго, приглядываясь к внешнему миру, накапливая сил - и звездой случайной выплеснувшись уже навеки наружу, любовь их - сплетение оскольчатой, режущей измороси, задымленного солнца и шипов ало-бордовых, бархатистых и как кровь роз. Любовь их пробивалась в них с боем, отвоëвывая себе место, любовь гнила, холодела, деформировалась в отражении зеркал, искажалась в безликую тень и - жила, строясь не на обыденной, нормальной романтике и дружбе, а на отношениях ученицы и наставника, на котячьей зависти и чувстве подчинения и неполноценности. Пожалуй, они оба были другие и оставленные особой удачей - приходилось делать всë самим.        Коршун - гениальный хитрец, задумками и интонациями играется как со смерть-ягодами, катая их по чужим жизням, обрывая мотылькам крылья, сжигая мягкие, тëмные перья, именно он выстраивает главные действия и вырисовывает нужные зоны, но - вот же досада! - кто-то более значительный, более царственный и властный забирает всë достигнутое, ни во что не ставя проделанную работу, присваивая корону себе. Искра же заурядная кошка с незаурядной жизнью извечной тени своей сестры, одна из сотней персонажей, что выпустили когти и злобно зашипели на весь мир вокруг, посылая его к чëрту, зная, но не желая принимать действительность, воображение, день и ночь, не думая насчëт того, что не спрятаться никуда, не считая, что можно переломать всë под себя и раскрасить в свои цвета, падая всë глубже в пропасть бездонную с каждой своей ошибкой и запираясь наедине со своей истерией да яростью в собственной испорченной душе, задыхаясь в море, захлëбываясь горечью провалов и тусклым, неуверенным ожиданием будущего.        Искра слабо откинулась назад, сильнее вжимаясь в неземной холод шерсти Коршуна, еë голова, с непосильной тяжестью поднявшись, упала на его лапу.        Кажется, он усмехнулся.        Искра легонько запрокинулась, летучей мышью взглянув на Коршуна, посмотрев своими пенящимися и лазурными с синим оттенком битого стекла глазами в его светло-голубые как чистое небо, освещëнное выплеском энергии и молнии - зимние колкие рассветы, треснувший лëд.        Любит она его за всë, что только в нëм есть, за всë, что он делает и за то, что не меняется никогда. И всë равно плохо - любить его, неправильно, безумно, глупо, страшно, извращëнно. Все их отношения построены на негативе, на самой чëрной, самой манящей и вязкой тьме, выведены изящной каллиграфией чернилами полупрозрачными, слова которыми приходится выводить снова и опять, стараясь не ошибаться в уже написанном, верить, что так оно и было - часто кажется, что ничего странного в этом нет.        Искра молча закрыла глаза, опадая колотой хрупкостью фарфора на равнодушный камень. С какого момента она полюбила зимы, иней и мороз?        С того, в который полюбила Коршуна, наверное.        Всë равно от него не убежать.