спросила юность:
«ну, а ты поможешь?»
и детство улыбнулось:
«помогу».
е.а. евтушенко,
«станция зима»
горячее молоко с пенкой убежало ещё утром, кажется, вместе с цитрусовым запахом хёнджина — в рождественский период он целиком и полностью становился заложником мандариновой аддикции. феликс думал, что, откуси он хванову щеку, то обязательно бы почувствовал щипучую сладость мякоти, способной разъесть внутреннюю полость рта. у них в аптечке всегда валялась мазь для лечения стоматита, мятная-мятная, но зато ого-го какая действенная. конец декабря выдался загруженным: хёнджин работал с самого утра, много, нет, томительно долго, но иногда писал глупые короткие сообщения, приправленные огромным количеством эмодзи, напоминая о важности своевременного принятия пищи и своей безграничной любви, хотя последнее совсем не нуждалось в словах. на его плечах лежала ответственность за редакцию перевода мирового бестселлера. в награду — премия, повышение, недолгие, но всё-таки выходные дома, в котором он бывал от силы пару часов за последние несколько недель. это истощало, феликс скучал по хёнджину, по его ласковым рукам и тёплым губам, по смешному свитеру с сантой и громкому смеху. феликс очень хотел сделать хёнджина счастливым, поэтому принял решение взять украшение их скромной квартиры на себя. он не был уверен, что в тесной гостиной, в которой кое-как уместились диван, найденный на блошином рынке, кресло, небольшой стол, заваленный журналами девяностых, поместится что-то ещё, но попробовать определённо стоило. рождество наступало на пятки, тянуло за носки, а они всё ещё не готовы! конечно, феликс весь день провозился с ёлкой. о господи, эта ёлка! ёлка, вообще-то, главный рождественский атрибут, говорят, ей можно компенсировать даже отсутствие подарков. так-то оно так, но с подарками всё же приятнее. вдумайтесь: заходишь уставший, заснеженный, перед глазами пелена и только строчки-строчки-строчки букв, вывесок, рождественских акций, а в гостиной, ранее такой серой и печальной, стоит она, пушистая и зелёная, пахнущая дешманским искусственным ароматизатором, но всё же, а под ней подарки. и сразу скидываешь с себя шапку, душишься шарфом в спешке, потому что руки чешутся не от шерстяных варежек, а от любопытства — кто же это там чего оставил. и какая разница, что тебе уже за двадцать (говорят, в этом возрасте уже ничему не радуются) и в сожителях лингвист-переводчик по образованию, который вольный художник в душе. главное, чтобы сожитель был любим, собирал чёрные волосы в низкий хвост резинкой-пружинкой, когда чистил кастрюлю от пригоревшей каши, и его звали хёнджином. вот тогда всё вполне нормально, даже правильно. их белый кот, которого очень символично звали уголёк, из-за единственного черного пятнышка на носу, презрительно осматривал зелёные ветви. обнюхав зелёный пластик, который с завидным успехом имитировал настоящие иголки, уголёк чихнул, вильнул длиннющим хвостом и гордо лёг прямо на коробку с шарами. а чего она без дела такая удобная стоит? часы шли, стрелки тащились по циферблату. а феликс не справлялся. он не мог закончить одну комнату, как переходил в другую, наводил беспорядок там и перебегал в третью, вваливался на кухню, подливая кипятка в кружку, где от чая остался только коричневый обод, выглядывал в окно, поднимаясь на цыпочках и опираясь руками о подоконник, надеясь увидеть в чёрном зимнем пальто хёнджина, вышагивающего всей своей долговязой сутью под какую-нибудь праздничную песню в наушниках. к сожалению, феликс раз за разом наблюдал только не менее долговязый фонарь. к обеду во двор выползли детишки со своими ледянками кислотных цветов, начали кричать, бросаться снегом. они не замечали холода, не замечали, что совсем скоро станут немного взрослее. да и зачем об этом думать, когда за шиворотом скоро снеговик сам себя построит? незачем, глупости это всё. к вечеру руки феликса были покрыты блёстками, они забивались под ногти, отпечатывались под глазами, когда он их устало тёр, они же перелетали на ресницы. одна сплошная сияющая несобранность. ёлка величественно ютилась у окна, даже была укутана бусами, гирляндой, держала на своих мощных лапах разноцветные шары, покачивала шута в забавном колпаке с бубенчиками, укрывала собой целую снежную поляну, на которой стояли сразу три санты. когда-то они даже умели петь, а какой-то из них ходил, но сейчас... не дай бог запустить их — послышатся звуки ада. феликс вытащил батарейки под внимательным надзором уголька. ну мало ли. но что-то было не так. и дело даже не в комнатах, по которым прошёлся рождественский ураган, выплюнув всё самое нарядное и шуршащее. у них не было макушки для ёлки. ну вот совсем никакой, даже старенькой, потрёпанной, самой уродливой. перерыв все коробки (уголька пришлось перетаскивать несколько раз с места на место), феликс был крайне огорчён. конечно, он мог бы написать хёнджину прямо сейчас, попросить зайти в какую-нибудь лавку и купить красивое украшение, но... в этот момент входная дверь вкрадчиво издала тот самый звук: хёнджин вернулся. и с одной стороны, конечно, феликс был безумно рад его видеть, но показывать весь этот рождественский «чих» в его собственном исполнении было как-то особенно стыдно. порозовев щеками заранее, феликс поспешил в коридор, где его первым делом обнял не хёнджин, а мороз, щекочущий разгорячённую кожу. — почему не отвечал весь день? — конечно же хёнджин не злился, он совершенно это не умел, но в его голосе, в его наклоне головы была какая-то толика печали. ну конечно! феликс был так озабочен украшением квартиры, что совсем забыл про существование телефона, зато не забыл поглядывать в окно. как глупо. — видишь ли... из гостиной вышел уголёк с длинной нитью сияющего дождика на хвосте. его мордочка была крайне серьёзна и не выражала абсолютно ничего, кроме желания поесть. лицо хёнджина вытянулось, он полез в свою рабочую сумку, вытащил оттуда упаковку имбирных пряников-снежинок, а следом за ней — вытянутую коробку, перевязанную бантиком. — кажется, нам не нужен телефон для того, чтобы связываться друг с другом, да? — улыбнулся хёнджин, наблюдая за феликсом. казалось, что ещё немного и он запружинит от волнения. он с особым трепетом развязал атласный бант, снял верхнюю часть и охнул. золотая звезда. макушка для их ёлки, усыпанная блёстками и украшенная камнями, мерцала в тусклом свете. казалось, что от неё исходило какое-то особое свечение, что-то тёплое и чудесное, приносящее с собой покой. кажется, рождество спасено.