abscondere post velum

Глупая игра привела его к этому. Прятки, чтоб их. Тойя поджимает пальцы на ногах и молит всех подряд, чтобы его не заметили двое взрослых, что зашли в пустующую комнату на разговор. От лишних ушей, как любят говорить некоторые из одноклассников. Нацу уже заходил сюда и вероятно обратно не придёт в его поисках, придётся слушать всё, а потом неловко молчать в тряпочку, если разговор пойдёт о ком-либо из них. Он тискает несчастную штору обеими руками, дабы занять себя хоть чем-то. Хоть чем-то — игра, и теперь он в безнадёжной ловушке этой ситуации. Гиперактивность в его возрасте нормальное состояние, но сейчас играло против него. Так и тянет выскочить из-за угла, скорчить радостную моську, заняться более интересным делом, чем ждать, когда его найдут. Но… но. — …неправильно, — начало фразы Тойя не слышит, сбитый с толку тем «как» это было сказано. Голос отца продолжает рушить землю под ногами старшего ребёнка. — Он не подходит, слаб, как ты, и психически нестабилен, тоже как ты, Рэй, — Старатель рычит имя матери, что страшно становится. Но в своём неадекватном поведении выражается его любовь. Её-то маленькому Тойе всё так же не хватает. — И кто же в этом винов- Гулкая пощёчина отражается эхом от голых стен. — Ни слова больше, когда Шото подрастёт, ты к нему и близко не подойдёшь со своей заботой. Матушка покидает полупустую комнату быстро, кивнув несколько раз головой и оставляя супруга в одиночестве, да не совсем. Тойя цепляется за штаны отца, как за спасательный круг. Улыбка расходится кровавыми трещинами на губах. Он хочет сказать «У меня получится», «Огонь не такой слабый, как раньше», «Я ещё сгожусь на что-нибудь дельное», но горький комок давит все попытки высказаться. Пальцы обжигает ударом неожиданно и больно лишь первые мгновения. Тойя прижимает руки к груди. Его не послушают. Его не услышат.

***

Руки складываются в молящемся жесте, почему-то сейчас, смотря на свою старую фотографию у алтаря и вдыхая запах благовонных палочек, стало немного легче. Поминальная дощечка с посмертным именем в ладонях нагревается едва-едва. Хочется разбить этот столик, хочется, но духа на это практически отчаянное действие не хватает. «Тойя» оставляет лакированную дощечку на месте и задувает свечи с ладаном, больше его не напугают речи о нечистом. Не только рот его нечист, но и он сам. Мертвеца таким не испугать. Колокольчик звенит будто назло ему. Тяжёлые шаги раздаются быстро, что времени исчезнуть не предоставляется. В комнате и прятаться-то негде. Пыльная занавеска скрывает его от пристального взгляда бирюзовых, отцовских, глаз. Но это далеко не отец. Все потаённые желания переворачиваются с ног на голову. Только взглянув на синяки младшего брата, Тойя может понять, что ту безумную, неадекватную, нестерпимо нужную любовь Шото получает сполна. Он более здесь не нужен.