До последней страницы...

Испытание в суровом уральском городе тяжело, мучительно и поздно, но все же подошло к своему логическому завершению. Наконец, измотанные и отряхивающиеся от навязчивых белых крошек экстрасенсы и участники съёмочной бригады, имели возможность занять места в уже ставшем за этот день, родным, микроавтобусе. Загрузившись в салон одной из первых, Джебисашвили, недолго думая, устроилась рядом с соперницей — раз уж ебучая судьба (а может, всего лишь материализация желаний?) благоволит им сегодня быть рядом. Или причина заключается в другом? В том, что крестовой отвёрткой плотно засело под ребра в тот самый момент, когда Влад, усмехнувшись, бросил это непонятное, но ударившее в дрожь, «хапанула»? В том, что нашептывал он сам над «украденными» свечами и зеркалом, при этом какого-то хуя то и дело касаясь ног деревенской ведьмы? В том, что слетело сейчас с губ медиума музыкой хриплых, взволнованных слов. — Как ты? — фамильярно? Пусть. Слишком уж осточертело; слишком уж болезненной тягучей язвой заклеймилось на языке это отдаляющее, возможно, уважительное, но абсолютно никому ненужное «вы». Оставалось надеяться, Ангелина не будет против. Но узнать это прямо сейчас не представлялось возможным — ведь женщина упрямо, мучительно молчала, и не думая поворачивать голову в её сторону. Всё, что теперь оставалось Лине — читать её мысли по нечетким линиям в Слава тебе, Господи, не тронутом художествами мороза, окне, кромешная темнота за которым так преступно скрывала в себе очертания до боли знакомого, такого прекрасного, лика. — Нормально все, — когда Лина уже совсем потеряла надежду, грудной размеренный голос прорывом резкого, ледяного ветра, вдруг заложил уши. Джебисашвили покачала головой. Нет, дорогая. Так просто ты от меня не отделаешься. — Врешь? — грубовато. Да что там — опасно для жизни! Но, кажется, с этой женщиной нельзя иначе. Общение с ней, да что там — пребывание на одной территории, очень напоминало танцы по лезвию. Дико. Волнительно. И безумно-безумно интересно — словно бы ты возвращаешься в далекое детство и читаешь под одеялом жутко увлекательную книгу — перелистывая страницу за страницей, в ожидании заветной развязки. Только здесь все было иначе. Лина знала, каким будет финал. Знала и то, что эта женщина останется для неё непрочитанной — до этого самого финала. До последней главы. До дна этих насмешливых, ярко-зелёных глаз, взгляд которых, по-кошачьи, безжалостно, вспыхнув во тьме салона, наконец-то устремился на неё. Завораживающе. Жутко. По ведьмински, блять, чтоб всю душу вон. — А ты чего это интересуешься, девонька? Ты же неверующая у нас. Так и не верь себе дальше, — на губах мелькнула улыбка — усталая, измученная, заставляющая напомнить о том, что она тоже человек. И о том, что эти ебучие проклятия-Толики реально могли ей чем-то навредить. Но такого же просто не может быть! Блять, Лин, ну неужели ты будешь верить в эту хуйню? Только потому, что в неё верит она? Видимо, да. Пиздец. Лина в бессилии обхватила голову руками, проведя ладонью по мягким, золотистым кудряшкам. В кого же ты превратилась, Джебисашвили? Такими темпами, скоро будешь также носиться по кладбищам с бубнами, да всех прикапывать! Нет! Нет! Нет! Эта ведьма не имеет такой власти над тобой! Просто ты совсем ебнулась! Любишь ты тайны, особенно красивые. Только не прочитать тебе эту книгу, не заглянуть в самую суть этих чёртовых глаз, хоть ты тресни! Потерпи еще немного — скоро финал, долгожданная синяя «Рука», и прежняя, беззаботная жизнь — без съемок, бесконечных перелетов и ставших уже невыносимыми, страданий. Без радости. Без солнца. Без неё. Пропустив через лёгкие глубокий, весом в бетонную плиту, вдох, медиум убрала руки, вдруг ощутив мимолетный, почти невесомый холод чужого касания. Стоп. Что за?.. Повернувшись в сторону женщины, Лина не увидела в ней никаких изменений. Никаких предпосылок. Изосимова сидела неподвижно, устремив взгляд в пустоту — куда-то в сторону находящегося впереди сидения, на котором мирно дремал кто-то из участников съёмочной группы. Изящные, ухоженные руки преспокойно лежали на коленях, не давая и повода подумать, что что-то идёт не так. Но Джебисашвили знала, что не так. Или просто хотела думать? Да, предательница-крыша все-таки решила покинуть свою хозяйку. Только вот Лина не из тех людей, кто будет копаться в себе и бездействовать. Уж лучше рискнуть, попытаться, согреть — а вдруг? Вдруг это сейчас действительно нужно? Вдруг ничего не происходит случайно? Стараясь не думать о том, что будет, если ей все показалось и каким может быть гнев карельской ведьмы, девушка мягко, осторожно потянув руку в сторону, точно пушистым облаком накрыла ладонь Ангелины, отозвавшуюся на этот жест отчаянной, пульсирующей дрожью. Ух ты ж еб твою мать! Но нельзя подавать виду. Мы не верим. Мы пытаемся успокоить. И мы успокоим. — Нет. Я не верю во все в это. Но если что — Толику пиздец, — тихо, но уверенно произнесла медиум, с с благоговейным, непередаваемым трепетом ощущая, как развернувшаяся в один миг ладонь обволокла её собственную холодным, но дающим тепло, пленом, а во вновь обращенном на неё взгляде Ангелины, загорелись яркие, незнакомые ранее, искры. Неверия. Счастья. Покоя. И необъятной, невыразимой нежности, так долго томящейся в груди и, наконец, возымевшей возможность заявить о себе мерцанием чистых, восторженных капелек, скопившихся в уголках пиздецки красивых зелёных глаз, воссиявших ещё ярче и волшебнее. — Девочка моя, — тёплая, уже не дрожащая рука, сжала ладонь — до боли, до обращения в прах всех сомнений. Страхов. Болей. И этих ебучих, таких человеческих глупостей, которые так долго и бессмысленно терзали их головы. Мешали верить. Быть вместе. Любить. — А Толик все слышиииит, — ехидный вкрадчивый шёпот, раздавшийся откуда-то со стороны вроде бы мирно залипающего в телефон Влада, заставил женщин вздрогнуть — и в одночасье убрать руки друг от друга. — И видит. Так что, кому пиздец — ещё вопрос, — кожей, всем телом, Лина ощущала, как Череватый зубоскалит. Но пусть соснёт хуйца — своего или своего Толика. — Только попробуй! — Я-то воздержусь, да Толик за «бесплатно» не работает. Водка, да сотка — и по рукам. Толик, конечно, тот ещё засранец, но секреты хранить умеет, — хихикнул чернокнижник, а Джебисашвили, вновь повернувшись к возлюбленной и взяв её за руку, вдруг залилась беззаботным, Слава богам, ещё пока не разбудившим никого, смехом, с невыразимой радостью отмечая такое же детское, невиданное раннее, весёлье, вдруг загоревшееся в глазах суровой северной ведьмы. Которая прямо здесь и сейчас дала ей такой маленький, но бесценный, шанс. Любить. Защищать. Быть рядом. Заглянуть хотя бы одним глазком на последнюю страничку этой волнительной, безумно увлекательной книги, по имени Ангелина Изосимова. Страничку, на пути к которой её, безусловно, ждёт ещё много интересных и светлых глав…