Во мраке

Доставка задерживалась. Банкет, грозил ограничиться мандаринами. — Уже половина двенадцатого! — возмутился композитор. Он вылез из-за синтезатора и нервно стал расхаживать по комнате. — Ну, Мишииик! Выключи уже свой Stockfish! Работа это бесконечный процесс! — продолжал возмущаться Митя. В дверь позвонили. Михаил посмотрел из-под очков серьёзно и сердито. Шостакович пожал плечами. Ничего не оставалось сделать, как пойти и посмотреть в глазок. Михаил Моисеевич спросил, кто там. Доставка всё-таки приехала. Он открыл дверь. — Вы Шостакович? — Да, я, — Ботвинник принял у курьера бланк, в котором нужно было расписаться и поставил свою размашистую подпись. — С наступающим! — курьер вручил ему пакеты и удалился. Михаил захлопнул дверь и прошёл на кухню, чтобы распоковать предстоящий праздничный ужин. Митя, подкравшийся сзади, обнял его со спины, поцеловал за ухом и спросил: — Как ты мог за меня расписаться, педант? — Я думаю, что ты мой настолько, что я могу чиркануть за тебя каракулю в отчётах, которые никто не проверяет, — Ботвинник спокойно занимался расстановкой контейнеров на столе, не обращая внимания на Митины действия. Тут потух свет. В комнате запищал энергосберегательный блок компьютера. При взгляде в окно стало ясно — в соседней пятиэтажке тоже поселился мрак. — Хоть немного оторвали тебя от компьютера, — промурчал Шостакович, проводя кончиком носа по шее. Замышлял шалость. — А тебя от синтезатора, — подметил Ботвинник, выпутался из объятий и пошёл в комнату, выключать компьютер, пока энергоблок его берёг. — Как же мы будем кушать в темноте? — вздохнул Шостакович и поплёлся по стене за шахматистом. Он пристроился у дверного косяка, наблюдая за партнёром. — А свечи на что? — лицо Ботвинника, отражённое в стеклине окна стало задумчивым, а затем потухло. В комнате стало совсем темно. Он сделал два шага и присел на постель. Часы, цифры которых тускло светили фосфором показали без двадцати двенадцать. И сделав последнее усилие — потухли. — Подожди. Сиди там. Я тебя сейчас найду, — Митя сделал неуверенный шаг — ему казалось, будто в никуда. Затем ещё один и ещё. — И магия очков не нужна, — заметил Ботвинник и предательски смачно зевнул. Ладонь Шостаковича неуверенно коснулась плеча Ботвинника. — Это ты? — Это я. Митя провёл длинными музыкальными пальцами выше, поглаживая шею, коснулся щёк. Затем склонился. Стёкла очков стукнулись друг о друга. Митя склонил голову набок и коснулся тонких губ своими. Завязался продолжительный поцелуй. — Через двадцать минут новый год, — предупредил Михаил, поддерживая успевшего перебраться к нему на колени Митю за задницу. — Откуда ты знаешь? — композитор расстегнул несколько пуговиц на своей рубашке и перешёл к рубашке партнёра, вытягивая её из брюк. — Чувствую время, — Ботвинник по-хозяйски сжал в ладонях Митины половинки, помял их, пробрался к брюкам, расстегнул их и залез за резинку чужих трусов. В тоже время он придал голосу нотки неловкости и спросил: — Ты же покушать хотел? — Я тебя сейчас съем! Десерт всегда самый вкусный, — Шостакович прикусил шею партнёра, припал к ключице и спустился ниже. — Ах! А какой я десерт? — поинтересовался Ботвинник и вскинул бёдра. Композитор избавил его от брюк, взял возбуждение в руку и подул на головку, щекоча дыханием. — Шоколадный торт. Сладкий, да к тому же король на праздничном столе, — Митя пустил ниточку слюны, размазал её по поверхности члена, начиная двигать ладонью в елейном темпе, чтобы раздразнить любовника. — Прага? Скорее, — попросил Ботвинник и приподнялся на локтях, чтобы посмотреть. Темнота. Митя поцеловал головку, коснулся её языком, вобрал член наполовину и стал потихоньку раскачиваться, создавая временами вакуум, а иногда пропускал в горло. — Я так кончу, Митенька, милый, иди сюда, — Ботвинник нашарил подушку, подложил под голову. Почувствовал дополнительный вес и пропустил стон. Любовник нашёл его возбуждение и медленно опускался, упираясь ладонями в грудь. Волнистые волосики Ботвинника щекотали пальцы. Митя хихикнул. — Пообвыкни, — Михаил нашёл его руку и переплёл с любовником пальцы, поднеся их к губам. Митя представил лошадку. Хихикнул: — Я на тебе скочу. — Конь ходит буквой «Г». Не зря я у тебя в заднице, — рассмеялся Ботвинник, поглаживая предплечья композитора. — Ты многое потерял, отказавшись от моего скрипичного ключа, — не расстерялся с ответом Шостакович. Михаил прикусил губу, пребывая на грани удовольствия. Какая разница, что там сказал Митя? Что-то всё же надо ответить: — Возможно, в следующем году, ммм? — Я запомню. Тебе обязательно понравится. Ох, — Митя почувствовал ладонь помощи на своём члене. Это означало, что Ботвинник в скором времени собирался кончать. — Слезай, Миииитя, — сбивчиво пробубнил Ботвинник, едва успел партнёр остраниться, Михаил излился себе в руку. За окном зашумел, замигал разными огнями салют. — С новым годом, Мишик, — Шостакович поцеловал Михаила, продолжая толкаться в руку любовника. Он кончил с громким стоном на зелёном всполохе и затих. — И в темноте эти придурки запускают, — проворчал Ботвинник. Захотелось закурить. — То есть то что сейчас было, не ярче салюта? — возмутился Митя. — Ты затмеваешь не только эти жалкие петарды! Но и солнце тоже! Когда задёргиваешь шторы, чтобы потрахаться днём! — Мишииик! — Шостакович пихает любовника в бок и отворачивается. На самом деле хочется затеять второй раз. Михаил целует плечо любовника, обнимая поперёк груди. — Сегодня твоя лучшая партия за чёрных. Я сдаюсь. — И я тебя люблю, — Митя улыбается во все тридцать два. Конечно, он затмевает солнце.