Непотерянный вечер

      "Мне холодно", - скулит Дазай, по ощущениям начиная длинную тираду, состоющую целиком из нытья и жалоб на собственное положение, не обращая ни малейшего внимания на то, что Чуино ничем не лучше. В конце концов, кто он такой, чтобы проявлять сочувствие к жалким песикам из собственного класса? Да, его класс, на самом деле, совсем не "его", но это не воловало, не волнует (и не будет) никого, включая даже самого Дазая. Чуя рычит в серый шарф, данный ему преподавателем на время этой неожиданно возникшей в планах "прогулки", в конце переходя в шипение. Шарф приятный и совсем не колется, и в целом подобен самому обладателю, поэтому Накахара сильнее зарывается в него, пытаясь скрыть свой маленький мокрый и почти отмороженный носик от ужасов русской зимы. Дазай криво ухмыляется, глядя на это, и выпячивает собственное лицо навстречу буре с каким-то самодовольным настроем. Нос - как и сам Дазай - уже ничего не чувствует, так что его судьба становится совершенно безразлична, и Осаму считает возможным отдать себя на растерзание метелям. Они вышли из школы только пятнадцать минут назад, а конечности у обоих уже окоченели. Магазин еще даже не виднеется вдалеке. Чуя клянет родительский комитет, ужасную организацию, и тех одноклассников, что позорно сбежали с внеклассного мероприятия, направленного на украшение класса, и делал бы это вслух, если бы не проклинал Дазая за его ужасную натуру, а если перестать копаться в себе - за одно существование - в одиннадцать раз больше, чем сложившуюся ситуацию. Чуя ответственный, потому остался. Дазай безалаберный, и скорее всего, цель его присутствия - выложить из снежинок мужской половой орган на окне, свалив на любого способного на подобный проступок одноклассника. А то, что они идут докупать всевозможные украшения, докучая друг другу собственным присутствием - шутка судьбы! Вероятно, преподаватель слишком добр для такой подлости, и, аргументируя свой выбор тем, что Осаму "длинноногий", а Чуя "сильный", он не хотел ничего плохого. Но плохо все же вышло. Вышло просто ужасно.       "Чуууя, я устал", - выждав минуту после первой реплики, тянет Дазай, между тем раздумывая, не завалиться ли в мягкий сугроб, вероятно, ударившись о чудесным образом оказывшийся там штырь и оставшись в белой пушистой и рассыпчатой массе навсегда. "Я тебя ненавижу", - не по теме, но с подлинным чувством отвечает Накахара. "Ненавижу", - эхом вторит он себе, прознося это на сей раз тише и бездумней, выдыхнов вместе с колким, но теряющим свое значение в случае с Дазаем словом драгоценный теплый воздух, который был незамедлительно сожран стужей. Магазин уже стоял перед глазами, но из-за ощущения длительности пути, усиливаемого темнотой, он казался лишь игрой воображения.       Среднего размера снежинки медленно опускались на землю, мимолетно и незаметно для человеческого глаза поблескивая каждым лучиком на прощание перед неизбежным концом. Дазай поймал одну языком. "Ммм, выбросы", - сказанное Чуей было настолько же ядовитым, как и воздух в отравленном и фактически погубленном, убитом заводом городе, реплика была пропитана иронией, казалось бы, стекающей по аккуратным устам Чуи змеею. А может, это просто слезы, выжимаемые из нутра мальчика безжалостным морозом. "Ага!" - задорно подтвердил Дазай с такой радостью, будто бы Чуя в этом миг обернулся его единомышленником. "Наемся и умру", - как-то обиженно (может, просто по привычке, а может, это было подобие грусти, смешанной со злостью в равных пропорциях, вызванное нахождением рядом злого Чуи и фактом биения собственного маленького остывшего сердца) пробубнил Осаму.       "Пятерочка", подмигавая зазывающей в логово предновогодних скидок и запаха гниловатых мандаринов надписью, уже была в шаге от мальчиков.       В тепле конечности мигом заломило, и Чуя вновь издал крайне недовольный звук в какой-то полукошачьей манере. Накахара знал этот магазин, поэтому проследовал к отделу с игрушками, игнорируя назойливые и режущие глаз надписи "Цена дня!" с ужасными стрелочками, окаймленными каким-то подобием гирлянды. Быстро сгребая (почти сметая) в корзину все нужное, он, пытаясь подавить прилив неожиданной и неуместной усталости, подсказывающей брать первые попавшиеся предметы, пытался найти себе в силы хотя бы смотреть на то, что собирается купить. "Чуя, смотри, какая шапка!" - Дазай в нелепом новогоднем колпаке появился из-за угла. Чуя разрывался между ледяным, отдающим жестью "Положи", самой крепкой хваткой на легонькой куртке Осаму и беспомощным тихим воем. В конце концов, он выбрал безвольное "Ага". Спорить не было ресурсов.       Обратная дорога была быстрой. Чую тошнило от Дазая, а Дазая тошнило от жизни, поэтому они смотрели куда угодно, только не друг на друга. Окна пестрели обилием разноцветных мигающих ламп, и пока Дазай думал об их неразрывной связи друг с другом, о том, что смерть одной убьет всех, о приступах эпилепсии и наркотических эффектах, Накахара наслаждался огоньком - слабым, но не тлеющим - новогоднего настроения внутри себя, провожая взглядом каждое украшенное окно.       Пока Дазай, сегодня излишне гиперактивный, носился по классу без дела с кучей мишуры и петлей из старой гирлянды на шее, почти влачащейся по полу, Чуя педантично раглаживал снежинку на окне. Оставшаяся группа добровольцев уже плавно рассосалась, а преподаватель ушел домой, и Накахара задавался единственными вопросом: "Почему это недоразумение еще здесь?"       Наконец, с украшением было закончено, и, намывая испачканную клеем-карандашом и прилипчивыми блестками парту, Чуя (в какой уже раз за сутки) спрашивал себя: выть или рычать? Очистив в ледяной воде еще и тряпку, он кинул (не забыв перед этим аккуратненько сложить) тканевый прямоугольник на раковину. Спасибо, что попал. С меткостью у Чуи проблем не было, но истощение, моральное, да и физическое, брало свое.       "Почему не ушел?" - как-то презрительно спросил юноша, воткнув острый, как меч, взгляд в грудь Осаму, видимо, желая пронзить сердце, переломав ребра. В ответ он получил взор, подобный игле. "Решил впитать мастерство юной домохозяйки", - как-то нахально и небрежно, будто бы совершенно не заботясь о происходящем, произнес Дазай, ухмыляясь. "Пойдем?" - менее резко и как-то обыденно, но с той же улыбкой, играющей на сахарных устах, произнес Осаму. Будто бы не было вероятности отказа. Будто бы он был уверен в нужном результате.       Чуя опешил, подавив глупое "Куда?". На языке уже вертелись миллионы вариантов того, каким образом и куда послать ненавистного Дазая, но Накахара прикусил его. Были вещи, которые он не переносил больше, чем Осаму. Идти домой было нежизнеспособным вариантом изначально, поэтому он планировал уйти в почти-ночной город, переждав тьму в дешевом мотеле. Он начинал уставать от жизни. "Иди ты", - четко, почти по буквам произнес он в голове.       "Пошли", - Чуя вяло пожал плечами, чувствуя, как ощущение реальности происходящего утекает эфимерными парами из его души, и ощущая себя совершенно сумасшедшим. Почему он так поступил? Настолько же, как и мысль о приходе в собственную квартиру, нежизнесобная надежда тускло сияла в душе юноши. Чуя чувствовал, что ему, в общем-то, безразлично все, включая исход дня. Он высосал из мальчика все соки.       Но вдруг вечер еще не потерян? Это даже почти не подбадривало. Дазай, порывшись в портфеле, кинул в Накахару голубой, с коричневым пампоном новогодний колпак, подобный тому, что сейчас, нелепо съехавши, находился на шатенистой голове. Чуя, не задумываясь, поймал, игнорируя "Когда он успел?", появившееся на задворках сознания. В руку привычно легла цилиндрическая форма. Возникшая в мозгу несостыковка заставила Накахару взглянуть на то, что он держал в руках. Из нелепой шапки выглядывала банка излюбленного "Аdrenaline Rush", о покупке которого он задумывался на своем пути в никуда. "Спасибо", - с какой-то полувопросительной интонацией произнес юноша, перекидывая банку из руки в руку. Дазай, ничего не ответив, спрыгнул с парты, и, взяв куртку с соседнего стола, исчез из класса. Чуя испытующе посмотрел на колпак. Черт с ним. И с Дазаем тоже.       Натянув несчастный новогодний атрибут прямо на шапку, он направился за одноклассником.       На улице, казалось, стало еще холоднее. Это удручало. Снежинок, летевших навстречу своим павшим собратьям, стало больше, и они заметно увеличились в размерах. Как только они отошли от школы, Осаму, как подстреленный, упал в свежевыпавший снег.        Он лениво провел пяткой ботинка линию, выдохнул, махнул рукой и начал делать ангела. Чуя, почему-то, улыбнулся. Белый поток, освещенный теплым, и оттого уютным светом фонаря, успокаивал. Накахара сам не понял, почему свалился рядом: может, от утомления просто подкосились ноги. Он уподобился Дазаю, но его движения были более плавными, наполненными тяжестью. Колпак слетел с головы, а растрепавшиеся волосы назойливо лезли в лицо, норовя оказаться во рту, но никого это совершенно не волновало. Было так хорошо и мягко, и, по каким-то причинам, совсем не холодно...       Дазай, слонившись над юношей, тряс его за плечо. Чуя приоткрыл глаза, борясь с дикой дезориентацией. "Не засыпай", - мягко произнес Дазай и мигом разогнулся, не переставая усмехаться. Наверное, его забавила жалкость Накахары в этот момент, но это даже почти не злило, юноша сам был близок к тому, чтобы разойтись в приступе горького смеха над самим собой. Привычных шпилек в обращении не было, и это делало бы ситуацию почти неловкой, если бы Чуя не был подобен амебе, а Дазай точно не знал, что делает. Однако, их в любом случае почти не хватало. Накахара не мог решить, наслаждаться ему чем-то новым или злиться и недоумевать. Он решит позже.       "Не могу. Круто", - поначалу Чуя говорил раздраженно, по под конец он лишь обреченно выдохнул, изо всех сил упираясь в землю дрожащими от напряжения руками. "Как жаль", - нараспев протянул Осаму, прикрывая широкую улыбку рукой. "Видимо, тебе придется умереть здесь, Чуя!" - взбудораженно рассмеявшись, Дазай, противореча собственным словам, протянул знакомому руку. Несколько секунд раздумывая, Чуя все же подал свою в ответ, ухватившись за свой единственный шанс подняться и кляня свою беспомощность. В отличие от Осаму, Чуя решил отряхнуться, и, почти брезгливо стряхивая с уже полупромокшей одежды снег, он украдкой поглядывал на Дазая, ожидавшего его рядом, который невозвутимо стоял поблизости, весь облепленный белой массой. "На набережную?", - легко спрсил Осаму. Чуя нервно встряхнул плечами, кивнул и направился за Дазаем. Через какое-то время они поравнялись.       Ровную линию фонарей, равноудаленных друг от друга, украшали провода вездесущих гирлянд, приглушенно светящих всеми цветами радуги. Водная гладь почти никому неизвестной реки была скована ледяным покровом. Тьма, негустая, туманная, и почти рассеянная световым загрязнением, висела в воздухе. Прохожие разбегались по домам, а привычного шума машин почти не было слышно. Обрывки фраз через какое-то время образовали разговор. Все происходило как в сказке.        Когда Чуя свалился, не помня ни себя, ни окружения, на скамейку у какого-то грязного и ржавого, изрисованного подъезда, Дазай интеллегентно, почти плавно сел рядом, поправляя куртку. Улыбаясь темноте подобно чеширскому коту, Осаму прислонился к спинке деревянной скамьи. "Я больше не могу", - прохрипел Чуя, скатываясь с сооружения. Дазай осторожно, но уверенно взял его за плечи, притягивая к себе. "Какого ты?", - слабо, но возмущенно спросил Чуя, оказавшись на коленях у Осаму, но, поддавшись ощущению полного безразличия, решил не продолжать. Мир плыл, смешиваясь в бездне его зрачков в блеклое месиво, и, темнота, смешанная с синевой радужек, плескалась в разуме, барашками волн накрывая любые из оставшихся подобий мыслей. Обе шапки съехали и упали на снег. Наверное, они могли бы замерзнуть до утра, и за это Дазай бы получил от одноклассника, поэтому... Осаму нагнулся, поднимая их и кладя рядом, на скамейку. Перебирая огненно-рыжие пряди, он ловил взглядом случайно проглядывающие звезды. Он хотел бы остаться здесь навсегда. Он хотел бы замерзнуть насмерть.        Чуя остатками своей осознанности желал бы остаться здесь навсегда. Он хотел бы жить ради множества таких ночей.        "С Новым Годом, Чуя Накахара", - почти одними губами, неслышно произнес Осаму. Осталось лишь гадать, услышал ли Чуя. Осаму поикрыл глаза.        Раздался звук ранних фейерверков. Небо озарилось разноцветными искрами. Лица юношей озарились улыбками.        Раздался звук ранних фейерверков!