Рождество

      — Миссис Ловетт, я же ясно дал вам понять, что я не намерен отмечать с вами ни этот, ни какой-либо из последующих праздников. — цирюльник раздражённо фыркнул, вновь отворачиваясь от стоящей в дверях женщины и продолжая натирать и без того чистую бритву белым платком.       — Я не просила праздновать с нами, всего лишь помочь принести ель. Хотя и отвлечься вам тоже не помешало бы.       — Нет.       — Да бросьте, мистер Ти, вы целыми днями только и думаете о своей кровавой вендетте этому треклятому судье. — Миссис Ловетт оперлась спиной о дверной косяк, скрестив руки на груди.       — Я сказал нет. А теперь оставьте меня в покое.       — Это мой дом, если вы не забыли.       — Но я снимаю эту комнату. — Нелли лишь выразительно подняла бровь в ответ на рычащий тон Суини.       — Ты даже не платишь за неё.       Верхняя губа Тодда нервно дёрнулась, в следующую секунду он резко встал и, схватив пальто, вышел вон, больше не обращая внимания на женщину в дверях. Ловетт закатила глаза, поправила старую шаль на своих плечах и спустилась вновь в пекарню, одними губами проговаривая «Ей богу, как ребёнок».       Суини шёл по лондонским улицам, сталкиваясь плечами со спешащими домой горожанами. Изредка он заглядывал в окна жилых домов, откуда исходили свет рождественских свечей и радостные семейные песни. После пятнадцати лет заключения в настоящем аду, единственные чувства, что испытывал цирюльник при виде счастливых лиц людей, суетливо мечущихся в преддверии праздника — ненависть и отвращение. Он ненавидел каждый день, но больше всего ненавидел Рождество, именно в этот день, когда все простые люди встречали семейный праздник всем составом, он был один. Его Люси больше не было, а Джоанна, милая, маленькая Джоанна сидела в заточении у тирана-судьи. Руки самовольно сжались в кулаки настолько сильно, что ногти впились в кожу ладоней. Терпин забрал у него всё, одним лишь жестом перечеркнув прошлое, настоящее и будущее, он оставил лишь нестерпимую и бесконечную боль, слепую злость и желание отомстить. Суини слишком часто проклинал судьбу за то, что именно в тот солнечный день Бенджамин и Люси пошли на рынок за цветами, за то, что судья случайно оказался там же, за то, что случилось с его бедной семьёй и за то, что по возвращению в Лондон каторжника встречала не его прекрасная Люси, а эта чудна́я женщина — Миссис Ловетт. Он много чего в ней не мог понять.       Не понимал, как она может работать почти полные сутки, по несколько десятков раз в день спускаться в подвал и подниматься обратно, и при этом сохранять улыбку. Как может испытывать отвращение к «кошачьим» пирогам миссис Муни, зная, из какого мяса сделаны её собственные пироги. Как может днём счастливо щебетать о солнце и море, а ночью разделывать трупы людей, по локти купаясь крови и внутренностях. Как она всегда может находить свет, даже в самой тёмной комнате без единых щелей. У Суини было лишь одно предположение: она сама являлась этим светом.       Как бы цирюльник не пытался отрицать, но она освещала каждый его день. Её вечные, бессмысленные разговоры обо всём подряд, словно ножницы, разрезали нить мрачных мыслей. Её постоянное присутствие отталкивало одиночество, не давая в нём увязнуть. Её любовь заставляла исчезнуть внутреннюю тьму. И даже во сне цирюльник не мог избавиться от её общества.       Но, что больше всего раздражало, так это способность рыжей бестии заставить его забыть о Люси. Он уже не мог нарисовать в своей голове глаза Люси, не помнил, какого цвета они были. Светло-зелёные, серые или голубые. Но каждую ночь он видел тёмно-карие глаза, что пронзительно смотрели на него.       Миссис Ловетт была энергична, упорна, чертовски умна и — Суини не мог этого отрицать — отличалась необычной красотой. Главный изъян, который он в ней нашёл — её безмерная любовь к нему. То, что, скорее всего, навсегда останется за гранью его понимания.       Тодд резко остановился, осознав, куда ведут мысли и желая узнать, куда привели ноги. Рынок Святого Дунстана. Цирюльник хмурым, скептическим взглядом прошёлся по цветным лентам и огням, которыми была украшена площадь. Где-то с одной стороны толпа наблюдала за выступлением жонглёра, с другой — дети и взрослые смотрели театр теней за небольшим шатром. Всё в Лондоне дышало праздником, из-за чего Суини скривился, подавляя рвотный рефлекс. Взгляд невольно бросился на пару молодых людей, которые, подозвав своего сына, вручили ему карамельного петушка. С другой стороны отец семейства, посадив дочь себе на плечи, показывал ей разнообразные игрушки, разложенные на прилавке, вырезанные из дерева и покрытые глянцевой краской. Цирюльник отвернулся, закатив глаза.       Неприятное чувство прожигало его грудь, заставляя признать, он хотел бы так же встречать этот день. Наслаждаться обществом дорогих людей и просто быть счастливым. Но Люси нет. Миссис Ловетт — не Люси, и никогда не сможет ей стать… Резко мужчина остановился, когда неожиданная для него мысль всплыла в голове — Но ведь и он больше не Баркер? Миссис Ловетт — не Люси, но разве должна она ей становиться, когда и Бенджамин, и его жена уже давно покинули этот мир? Суини точно знал, что сердце этой женщины давно горит адским пламенем. Но любит ли она Суини Тодда также, как любила Бенджамина Баркера? Ответ очевиден: Нет. Словно поражённый молнией, он стоял прямо посреди улицы, страшась собственных мыслей. Вдруг, резко развернувшись, цирюльник быстро скрылся в толпе. Несмотря ни на что он знал, Суини Тодда она любит сильнее.       Был поздний вечер, когда мужчина, словно тень, проник в пирожковую. Его удивила мёртвая тишина, царящая внутри. Медленными шагами пройдя в гостиную, Суини увидел посреди комнаты ель. Немного облезлое дерево стояло, слегка покосившись влево и наполняло комнату хвойным запахом. Несмотря на небольшие размеры, мужчине показалось, что дерево было слишком тяжёлым для столь миниатюрной женщины, как Нелли, но, всё же, она донесла его, считая это нужным. Он не мог не удивляться этой черте её характера, хотя и чувствовал сейчас долю вины. Однако самой женщины в комнате не было. Обойдя трёхногий табурет со сломанной ножкой, который валялся возле шкафа, Тодд прошёл в дальнюю комнату. У двери он остановился, поднял руку над дверной ручкой и замер в нерешительности. Он знал, что она там. И готов поспорить о том, что эта женщина узнала о возвращении цирюльника уже с его первого шага на пороге пекарни. Что он ей скажет? Всё-таки заставив себя открыть чёртову дверь, Суини сделал широкий шаг и остановился в проходе. Он молча смотрел, как спокойно женщина сидела на кровати, оперевшись о стену спиной и положив одну ногу на пуф, на плечах висела всё та же пыльная, дырявая шаль, подаренная когда-то Баркером (невольно он вспомнил тот день и её сияющее лицо), а спицы плавно двигались в руках, создавая новый ряд серого шарфа, всё это вызвало в груди странное, родное, но в то же время непривычное, давно забытое тепло.       Но было что-то не так в этой картине, что-то неправильное и неприятное. Ни один мускул лица не дрогнул на лице Нелли, с тех пор, как цирюльник зашёл к ней в комнату, ни одного слова не сорвалось с её губ. Женщина была абсолютно холодна к его возвращению. Суини прочистил горло в попытке привлечь внимание, но в ответ получил лишь всё то же молчание.       — Мне кажется, парню бы больше подошёл более яркий цвет, чем серый. — тихо заметил цирюльник, пытаясь разрядить чересчур напряжённую тишину. Выждав несколько секунд и не получив ответа, он попробовал продолжить. — А где сам мальчик?       — Бедный ребёнок валился с ног уже к концу рабочего дня, а сразу с закрытием пекарни уснул на диване. Сейчас высыпается в своей комнате. — Не отводя взгляда от своего рукоделия монотонно произнесла Нелли.       — Ты принесла дерево. Почему ты его не нарядила?       — Не было желания, настроения, времени. Не видела смысла. Не достала коробку с игрушками. Нужны ещё причины? Вот чёрт. — Слова были резки, но последняя фраза явно была адресована не цирюльнику, потому что он заметил, как женщина распустила пару стежков, начиная делать их заново.       — Ты упала?       — С чего ты взял? — наконец она подняла взгляд.       — Дай посмотрю. — Но стоило ему сделать лишь шаг, как Ловетт дёрнулась и передвинулась, вновь создавая прежнее расстояние меж ними. От такого жеста Суини нахмурил брови, почувствовав, как странный ком беспокойства подбирается к его горлу. — Дай я посмотрю.       — Нет. — Тодд сделал ещё шаг, и женщина вновь отсела дальше, оказавшись почти у изголовья кровати.       — Элеонора, чёрт возьми, Ловетт, дай мне осмотреть твои травмы. — Резко слова слетели с губ, введя женщину в ступор.       Услышав собственное имя, Нелли замерла, руки обмякли, не успев сделать последнюю петлю, и спицы покатились по юбке, упав на пол. Цирюльник то и дело переводил взгляд с карих, широко распахнутых глаз на приоткрытые губы, после чего вздохнул и, спокойно подойдя к женщине, сел на колени возле её кровати.       — Я просто осмотрю, постараюсь не причинить боли. — Получив в ответ лёгкий, неуверенный кивок, поднял её юбки и спустил чулок, обнажая бледную, словно фарфоровую, кожу и мимолётно замечая появившийся румянец на щеках. Холодные пальцы легли под колено, от чего женщина вздрогнула. В иной раз Суини невольно бы выдвинул сравнение с бутоном её любимых маргариток, такой же нежной и шёлковой она была на ощупь, но сейчас куда больше его волновало тёмно-синее пятно с жёлтым ободком и опухлость под коленом. Обхватив второй рукой голень, мужчина осторожно согнул ногу в суставе, краем глаза заметив, как Ловетт выгнулась в спине, плотно сжав губы, и резко вдохнула через нос.       — Прости. — виновато произнёс цирюльник укладывая повреждённую конечность на кровать. — Довольно сильный ушиб. Где у тебя бинты?       — На кухне, в верхнем ящике. — Неловко пробормотала Нелли и Тодд исчез в дверях, уже через несколько минут появившись вновь. В одной ладони мужчины белела бинтовая повязка, в то время как в другой сверкал тесак.       — Ты мне ногу отрубить решил? — Спросила женщина, не сводя взгляда с той самой руки, в которой было зажато оружие       — Приложи. — Суини протянул топорик ей.       — Что?       — Это самое холодное, что я нашёл на твоей кухне. — мужчина сел на кровать рядом, разворачивая бинт. — Нужно снять отёк.       — Замечательно, до Рождества всего несколько часов, а я лежу тут, прижимая тесак к колену. — спустя долгие минуты молчания проворчала Нелли себе под нос, обиженно надув губы, что не скрылось от взгляда цирюльника.       — Тебя никто не просил лезть так высоко, стоя на хлипком табурете.       — Лучше было уговаривать тебя, зная, что ничего толкового из этого не выйдет?       — Лучше было вообще не обращать внимания на этот день, ты не ходишь в церковь, ты даже не веришь в бога. — Забыв о собственных мыслях, что терзали его всего пару часов назад, бросил Тодд. Может быть, его ответ был чересчур резким, но он тут же заметил моментально поникшее лицо женщины.       — Знаешь, Мистер Ти, иногда хочется просто отвлечься от серой повседневной рутины, и я считаю, что Рождество — как раз замечательный повод для этого. Я с детства любила эту ночь. Ночь, когда сбываются все мечты, и осуществляются желания.       — Ты как ребёнок. — Суини раздражённо цокнул языком, заканчивая с перевязкой.       — Да ладно, можно подумать, это я, обиделась и ушла сегодня утром, хлопнув дверью, вернувшись только поздно вечером? — ещё с минуту Ловетт пристально смотрела ему в глаза, скрестив руки на груди, а после, неожиданно для Тодда, рассмеялась. И, чёрт возьми, в этот момент Суини и самому пришлось крепко сжать скулы, лишь бы не выдать улыбки и сохранить лицо. До безумия абсурдной казалась сейчас ситуация.       — Мы оба с тобой как дети, мистер Ти. — Произнесла Нелли, но тут же вскрикнула, когда почувствовала руки под своей спиной и коленями, оторвавшие её от поверхности кровати. — Мистер Ти, что ты делаешь?!       — У меня нет ни малейшего желания наряжать эту чёртову ёлку в одиночестве.       — Лишь проговорил он, носком ботинка открывая дверь и покидая комнату вместе с женщиной на руках.       Войдя в гостиную и посадив пекаря на диван, Суини передвинул к ней дерево.       — Что ты делаешь? — женщина недоумённо подняла бровь, пытаясь понять действия цирюльника.       — Твоя половина будет нижняя. Твоей ноге нужен отдых, поэтому наряжать ты будешь так. Возражения не принимаются. Игрушки, как я понимаю, тут. — обращаясь последней фразой скорей к себе, нежели к Ловетт, пробормотал парикмахер, доставая небольшую коробку с верхней полки шкафа.       — Там немного, но это всё, что осталось от моего дорогого Альберта. У нас с матерью не хватало денег на подобные украшения. — тихо сказала Нелли, словно чувствуя вину за это и откинулась на спинку дивана.       Уже через полтора часа ветки ёлки украшали праздничные шары, игрушки, сухие фрукты и сладости, которые принёс с кухни Суини, а Ловетт стояла на ногах, облокотившись на комод и с лёгкой улыбкой смотря, как цирюльник делает последние штрихи.       Женщина, привыкшая к постоянной суете, не смогла просто сидеть всё это время, она чувствовала потребность в движении и очень скоро наплевала на все на запреты. Оставалась лишь макушка, — главное украшение, — ярко-красная звезда, поблёскивающая в руках мужчины, который хотел уж было надеть украшение на ёлку, но вдруг остановился и замер. Повернувшись, он посмотрел на Ловетт. Она быстро поняла его взгляд и тихо пробормотала:       — Нет, любовь моя, вешай, я никогда не дотягивалась до вершины.       Мужчина нахмурился, ненадолго замерев. В несколько широких шагов он преодолел расстояние между ними, почти заставив женщину взять звезду в руки и в следующую секунду подхватил её, возвращаясь к ели.       Пара стояла у камина, рассматривая рождественское дерево и горящие на нём огни, что попросила зажечь Нелли. Сейчас цирюльник осторожно приобнимал её за плечо, прижимая к себе.       — У меня… Подарок. Для тебя. — слова вдруг невольно сорвались с языка, чуть не застряв в горле, помешав дышать.       Нелли удивлённо вскинула брови, смотря, как он немного рассеяно от странного волнения достал из кармана куртки небольшую коробочку и протянул её женщине, которая неуверенно её приняла.       — Прежде, чем я открою, — Нелли оторвала взгляд от неожиданного сюрприза и взглянула на мужчину, — я бы тоже хотела кое-что подарить тебе. — уже через несколько секунд коробка вновь была в руках цирюльника, а тонкие пальцы аккуратно повязывали тот самый серый шарф на шее мужчины. Мягкая пряжа легко щекотала кожу, даря тепло. Но, что, пожалуй, больше всего поразило Тодда — запах. Поднеся конец шарфа к носу и закрыв глаза, Суини вдохнул. Мука, маргаритки и джин.       — Ты, вроде, говорила, что это твоему мальчишке. — сказал он, стараясь сохранять безразличие на лице.       — А ты сказал, что не собираешься отмечать со мной ни одного праздника. — На губах Ловетт играла счастливая улыбка. Она знала, что чтобы сейчас парикмахер не сказал про её подарок, ему понравилось.       — Раз уж ты открыла этот подарок без моего вмешательства, позволь мне сделать также. — И упаковка, над которой так тщательно трудились, была в миг разорвана, а через некоторое время на плечах Нелли красовалась новая, светлая шаль. Без единой дырки, без единого пятна и даже пылинки. Красные маргаритки, ромашки, левкои переплетались между собой, создавая причудливые узоры.       — Ну, мы почти совпали идеями. — весело произнесла женщина, осматривая цветочный рисунок на ткани.       — Загадай желание.       — Что? — Глаза Ловетт были широко распахнуты. Уже который раз за этот вечер мужчина удивляет её, но в этот раз его просьба была слишком неожиданной.       — Просто загадай. И закрой глаза. Не ты ль произносила тираду и том, что в Рождественскую ночь сбываются желания?       Нелли медленно сомкнула веки, начиная ожидать сама не зная чего. Минуты тянулись подобно часам, пока двое лишь стояли, когда он наклонился, трепетно и робко накрывая её губы своими. Пытаясь совладать с внутренним цунами свирепствующих эмоций и чувств, что в одночасье накрыло женщину с головой, ей понадобилось время, чтобы выйти из ступора. Несколько секунд, прежде чем понять, что тело само отвечает на каждое встречное движение.       Суини вздрогнул, когда губы крепче прижались к нему, а тонкие пальцы, перебирая, начали путаться в смоляных волосах. Он знал что так будет, но всё равно подобный жест казался ему чем-то фантастическим. В самом деле, куда правдоподобнее в такой ситуации казался отказ, он ждал, что она оттолкнёт его и наградит парой грубых слов, возможно, пощёчиной. Но она ответила.       Никогда Суини Тодд не умел быть таким нежным, как сейчас, целуя её и даря эту нежность ей. Никогда не чувствовал себя настолько на своём месте, как сейчас, находясь в её неловких объятиях. Никогда сердце Суини Тодда не трепетало, тем более не билось так сильно, как сейчас, когда он чувствовал исходящий от неё лёгкий запах джина и её любимых сладких маргариток. Всё казалось таким неправильным и в то же время идеальным. Бенжамин создал его не для этого, но Суини бы хотел, чтобы именно это было тем, ради чего ему стоит жить.       Он отстранился лишь когда почувствовал, что в лёгких совершенно нет кислорода, и просто стоял, разглядывая её всё ещё опущенные, длинные, трепещущие ресницы, бледную кожу и редкие-редкие веснушки, усыпающие нос и щёки.       — Я, вроде, не вешала тут омелы. — тихо произнесла она, открывая глаза, но всё ещё пытаясь уловить оставшийся призрак вкуса его губ, Тодд пропустил фразу, задавая свой вопрос вне очереди.       — Это то, что ты загадала?       Минута молчания, и брови Суини в непонимании сошлись на переносице, подчёркивая глубокую морщину меж ними, когда она задумчиво подняла взгляд к потолку, отрицательно покачивая головой.       — Но… — лишь начал цирюльник, но был перебит.       — Я загадала, чтобы ты улыбнулся. Но это тоже неплохо. — Нелли засмеялась, аккуратно кладя руки на щёки Суини, большими пальцами поднимая вверх уголки его губ. — А что загадал ты?       — Поцеловать тебя. — улыбка Ловетт медленно спала, заменяя собой выражение удивления, и даже лёгкого шока, когда слова достигли уха, руки дрогнули, начиная опускаться, но были перехвачены холодными ладонями Суини. Легко коснувшись губами костяшек, он положил их себе на плечи и провёл своими холодными пальцами по её горячей щеке, к которой прилила кровь. Невесомо обведя ими острые скулы, мужчина обхватил сзади её шею одной рукой, положив вторую на талию, и притянул к себе, снова теряя расстояние между их лицами.       Вновь сминая её губы своими, в этот раз более страстно, он прижимал небольшое хрупкое тело к себе, словно Нелли была последним лучом света в его жизни. Хотя, он был почти уверен, что так оно и есть. И он будет беречь этот луч, также как она опекает единственный огонёк жизни в нём. Бенджамин и Люси Баркер давно ушли в другой мир, и он будет помнить об этом, но в этом мире у Суини Тодда есть свой ангел-хранитель. И имя ей — Нелли Ловетт.