***
Вновь мысленно поблагодарив Люмин за помощь, Лиза усаживается за дубовый стол, где ее ожидает готовая стопка конвертов. Все донельзя однотипные: белые, с марками и каллиграфически выведенными подписями. Кроме одного, голубенького, что оказался в середине. Загоревшись нетерпением, ведьма подцепляет яркую бумагу за уголок и рассматривает поближе. Красная печать герба Фатуи говорит сама за себя. Разорвав бумагу по краям, Минчи принялась бегло пролетать глазами по строчкам. Ее лицо приобретало все более и более отрешенный вид. Спустя пару убийственно протяжных минут, по ее щекам неудержимо катились крупные слезы, а несколько строчек письма, написанного старательной медицинский каллиграфией, расплылись от потоков влаги.***
«Bonjour, dame de mon coeur. Надеюсь, халатная Мондштадтская почта соизволит доставить все в сроки. Ныне я не припомню расположения всех улочек вольнолюбивого городка, что когда-то стал отправной точкой наших с тобою нелегких взаимоотношений, но, смею хранить надежду на то, что мое имя ты вспомнишь. Также хлестко и ярко, оно возникнет в твоем разуме столь нежданно, как и порыв насочинять тебе после минувших лет. Возможно, меня уже нет в живых. Вернее, на момент прочтения письма тобою, я, что называется «lege artis», буду мертв. И мольбы пресвятым Архонтам меня не спасут, ведь перед двумя из них я знатно провинился. Меня добьют так безжалостно, словно дворовую шавку в подворотне. Или же я покончу со всем этим балаганом сам, все отходные пути назад или вперед для меня закрыты. Но, милая, я понял это еще раньше. Просветов не было, нет, да в конце концов, их быть и не может. Я сбился с мысли, пытаясь вскрыть свою черствую душу, что разом опустела и, на удивление, не блещет остроумными мыслишками. Размышляю где-то на уровне невысокой материи… Столь нелегко высказать все, когда прошло столько лет. Может я, сие дьявольское отродье, тебе ненавистен. Стал гадок и одиозен, будучи еще Зандиком. Я понимаю и принимаю это за должное, ведь уже поздно. Времени на хранение обид у меня попусту не осталось. Возвратившись к банальному начинанию, скажу, ты — весь мой мир. Просто, как правда. Да, это прозвучит так пафосно, прямо как в духе напыщенного и нахального парнишки Зандика, скажи? Я полюбил… Это слишком сложное слово, или мне кажется? Прелестное, но чертовски неподъемное. Так и моя душа смертника не подъемлет повторить его вновь, не обессудь. Скажу проще — я загляделся на тебя еще в тот далекий учебный день. Профессор… Не вспомню имени, поставил нас в пару для работы над тем отстойным проектом. Поначалу я посчитал тебя занудной, пресной и все банальное в этом духе, но после… Я был без ума от твоего острословия, ума, да и от тебя самой в целом. Знаешь, Лиза, я хотел бы вернуть дни до любви. Начать все сначала и долговечно… Хотя, это — полнейшая пыль несуразных мыслей собственного alter ego, не бери в голову. Поныне ты, будто паранойя, что докучает и по ночам, настигая меня вновь и вновь, являешься даже в грезах и самых бредовых сновидениях. И ныне стало поздно, слишком поздно. Я, гребаный урод, не успел туда, куда явиться вовремя было невозможно. И все-таки, сердечно хочу пожелать тебе быть счастливой и обрести покой. В окружении беззаботных, свободолюбивых Мондштадтцев и кип пыльных книг. Как ты и мечтала однажды, тогда, в библиотеке Академии. Просто будь счастлива, ладно? И да, забудь. Забудь обо всем, что происходило с нами до. Будто меня никогда и не было. Вовсе не существовало такого падшего человека, которому и опускаться теперь стало некуда. A знаешь, ты однажды молвила, что мы будем вместе, даже если небо упадет на наши головы. Поминаю твои слова ежесекундно, словно строку из заядлого стихотворения классики. Уверен, при смерти я вновь вспомню их. И нет, chérie Lisa, я не боюсь умереть. Прожив наедине с животным страхом за свою жизнь пару лет, я абсолютно перестал страшиться ее окончания. Представь, мне до безумия страшенна одна лишь мысль: о твоем благополучии… Я не знаю, где сейчас ты. Это не может не тревожить мою (бес)покойную душонку. И ведь просить «дать знать, что все в порядке» — двусторонняя бессмыслица. Ironie du sort. Прошу, умоляю, береги себя. Знаю, с этим ты отменно справишься, ведь никогда не напрягаешься по пустякам. Твое доблестное отношение к правде и чести мне знакомо, посему упоминать о темных реалиях света я не стану. Не повторяй моих ошибок. Я совершил колоссальное их количество, ни с кем и ни с чем несравненное. И, знаешь. Не медли. Решишь действовать: действуй, не думствуя. Не откладывай ничего на потом, ведь… Этого «потом» может попусту не случиться. Сказал я, горе-Ромео, что, прыгая в последний вагон, спешно настрачивает тебе душевную эскападу в заключительные дни своего эфемерного бытия. Ты не скучаешь, отнюдь. Во всяком действии, на это я, недостойный, очень надеюсь. Лиза, я любил тебя. Mea vita et anima es. И умру я с этими мыслями и памятью о тебе. Не стану говорить о том, что положил бы весь мир к твоим ногам, нет. Это будет самой мусорной и циничной ложью за всю мою бесчестную жизнь, ведь я покоюсь на самом днище этой тусклой и сырой земли. Лежу здесь, без возможности встать, хоть и не пытаюсь. Quid est quod dicitur , не пошевелю и пальцем. Несомненно, ты уже просекла, кто является составителем сего художественного исповедания, моя дражайшая раскрытчица. И я, безымянный и бездушный, наглый, грязный, до омерзительной пошлости пафосный и аморальный уродливый человек… Ассоциативный ряд можешь продолжить по своему усмотрению. Я изызнова представил твои прекрасные глаза, что по оттенку розовее самого теплого летнего заката. Премного надеюсь, что своими душевными терзаниями, я не довел тебя до слез. А припомнив твою излишнюю молодую впечатлительность, прошу, утри с них капли. Мне до безумия хочется сжать твои бледные руки в своих и согреть их, прошептать что-нибудь… Я не помню, что было вчера, но не забуду в твоих глазах бриллианты. Они капали, падали на пол. Время застыло и тут же погас мир. Хочется вырвать из груди сердце и умолять тебя забрать его, Минчи. Слабодушно падая на колени, я завершу эту бесцельную исповедь.Навеки твой раб, Тот, кого помнишь под именем «Зандика»