Anorex-a-Gogo

Странно, что это не ударяет вас сразу же. Моё сердце онемело, поэтому я ничего им не чувствую. Мозг не связан с нервами, он тоже ничего не чувствует. Я просто один большой онемевший кусок. Я ничего не чувствую, так что я не существую. Это похоже на игру в прятки. Мне нужно найти Джерарда. Выходи, выходи, где бы ты ни был. Я проверяю душ, но его нет за шторами. В коридоре пусто. Дверь в комнату Оуэна заперта снаружи, а у меня нет ключа. Внизу тепло, но я дрожу. Я не могу понять, почему. Наряженная елка горит огоньками, как город ночью. Несколько секунд я просто смотрю на неё, загипнотизированный мутным блеском. Я позволяю своему разуму, который заблокировал с тех пор, как проснулся, вернуться к тому, что Джерард мне говорил. "Я не хочу совратить и испортить тебя". "Я не думаю, что больше смогу смотреть на то, как ты плачешь". "Но любовь не может спасти нас. Глупо было думать, что когда-нибудь сможет. Любовь не может спасти нас от чего-либо". "Видит Бог, ты красивый, когда улыбаешься". 3, 2, 1... Это ударяет меня внезапно, словно взрывается бомба. Шрапнель повсюду, режет моё сердце на куски. Я задыхаюсь и хватаюсь за грудь, боль невыносима. Да, это больно. Как будто я проглотил песок со стеклом. Это убивает. Я стою на коленях, держась за огромную зияющую дыру в груди, где должно быть сердце. Всё, что есть под моими руками – разорванная кожа и измельчённые кости. Сердца там вообще нет, только дыра, которая болит так сильно. Это больнее, чем пустой желудок или разозлённый Оуэн. Больнее, чем получить удар ножом. Я ослеплён болью, слёзы застывают в глазах. Но что-то внутри меня говорит, что есть нечто более важное, чем слёзы. – Счастливого Рождества, малыш! – кричит мама, её голос живой и радостный. Она крепко меня обнимает, не понимая, что я умираю в её руках. Когда я не обнимаю её в ответ, она отстраняется и внимательно смотрит на моё лицо. – Фрэнки, милый, что случилось? – спрашивает она нервно. – Это из-за твоего бока? Я не могу соврать маме. Я просто не могу. И поэтому я честно открываю ей эту ужасную истину, которую пытаюсь отрицать с тех пор, как проснулся в одиночестве. Задыхаясь от слёз, я разваливаюсь перед взволнованным лицом своей мамы. – Он ушёл. *** Я за рулём. Веду машину, как ненормальный, словно собираюсь разбиться. Но моё сердце уже разбито, а внутренности в руинах. В любом случае, меня больше не волнует мой внешний вид. Я разобьюсь и умру с улыбкой на лице. Вежливость отходит на второй план, когда я стучу в красную дверь дома Уэев. Я стучу в неё с такой силой, что ладонь начинает гореть, а костяшки – кровоточить. Сейчас мой разум подвешен на одном крошечном проблеске надежды, заключающемся в том, что за дверью меня будет ждать он, вместе со сладким поцелуем и кривой улыбкой. Моя жизнь практически зависит от этого. Наконец, дверь открывает измученного вида Майки, держа в руках кружку кофе. Когда он видит, что это я, то удивляется, а затем улыбается. –Привет, Фрэнки. Немного рановато для того, чтобы прийти сюда рождественским утром, не думаешь? С каждым его словом надежда во мне разрастается. Просто слушая Майки. Он звучит совершенно по-обычному. Джерард не мог уйти. Он не мог. Но, тем не менее, я должен убедиться. – Майки, Джи здесь, верно? Медленно, очень медленно, улыбка сползает с лица Майки. И я понимаю, что всё это было видимостью. Ложью. – Где он? – мой голос полон отчаяния и только что разбившейся надежды. – Я... он не рассказал мне, Фрэнки. Он сказал, что ты не должен знать. – Почему, блять, не должен? – Он не хочет, чтобы ты отправился за ним. Он... он сказал, что ты не должен быть привязанным к нему. Дыра в моей груди потихоньку гноится. Я уже начинаю гнить. – Не... не должен быть привязанным? Почему? Глаза Майки начинают слезиться сильнее, чем у меня. – Слушай, Фрэнки. Ты мой лучший друг, а Джерард – мой брат. И я здесь не для того, чтобы передавать сообщения вам обоим. Я не могу быть посредником. Я здесь не для этого. Я почти что хочу лечь в снег и просто замёрзнуть. Я могу чувствовать, как останавливается моё несуществующее сердце, как замерзает кровь в жилах. Но затем дыра в моей груди открывается шире, и меня волной накрывает гнев. Я злюсь на Майки, ударяя его в грудь. Я завидую тому, какой он наполненный. Мои кулаки впечатываются в его хрупкое тело, а он принимает мои удары без хныканья или гримасы. Он просто пережидает, глядя на меня с ужасающей жалостью. Наконец, я устаю, тяжело дышу, и по моим щекам скатывается пот. Я плачу, это громкие, задыхающиеся рыдания, и вдохи, и заложенный нос. Я кидаюсь на его избитую грудь, цепляясь за поношенную футболку, как будто это спасёт меня. Мне нужно, чтобы он меня спас. Руки Майки оборачиваются вокруг меня, пока я дрожу, он кладёт свой подбородок мне на плечо. Так же, как это делал Джерард. – Вот, – шепчет он мне на ухо, – вот, для чего я здесь. *** Я не знаю, как долго мы вот так вот стоим с Майки. Это похоже на то, как будто снег заморозил нас и превратил в статуи, – высокий, худой и чертовски мрачный парень, обнимающий своего лучшего друга - крошечного, ранимого мальчика с блестящими замороженными слезами на лице. В конце концов, Майки говорит мне зайти и погреться, и я слушаюсь его, потому что безрассудная часть меня всё ещё надеется, что Джерард окажется там. Но его там нет, и я знал это, знал, что не будет. Майки прочищает горло после того, как делает глоток теперь уже холодного кофе. – Он, э-э... оставил что-то в своей комнате. Он не уточнил, для кого именно, но я могу догадаться. Думаю, он мог оставить что-то для тебя. Ты можешь посмотреть, если хочешь. Я замечаю, как он старается не употреблять его имя. Мне интересно, это ради моего разбитого сердца? Затем я понимаю, насколько трудно для него потерять брата, ведь у них такая связь, так что ему тоже может быть больно называть его имя. Может быть, я и Майки находимся в одной лодке, хоть и на разных уровнях. Будь то братские или романтические отношения, мы оба потеряли того, кого любим. Любопытство и надежда сливаются внутри меня в опасное пламя. Я всем сердцем надеюсь на то, что он что-то оставил для меня, но в тоже время боюсь. Что если это просто ещё один кусок головоломки на тему, почему он ушёл? Что-то большее, чем я могу себе представить... или заметить. Что, если у него тоже есть секреты? Я понимаю, что есть ещё столько всего, чего я о нём до сих пор не знаю. Моя рука дрожит, когда я поворачиваю ручку двери. Холодный металл под моими пальцами. Я потерял его в этом ночном небе, которое нарисовано на его двери, среди звёзд, планет, галактик и атмосфер. Но есть что-то, чего здесь никогда не было прежде. Солнце. В потерянной ночи и темноте Джерарда - я морщусь - появилось солнце. Яркий свет, который освещает будущее. Яркий свет в море потерянных звёзд. Он нарисовал солнце в своей Судьбе. Дыра в груди становится немного глубже, и жжёт от потерянной любви. Когда я открываю дверь-вселенную, мой взгляд размыт. Мои щёки обжигает поток новых слёз, которые я торопливо вытираю тыльной стороной ладони. Я не замечаю это сразу же, потому что его комната выглядит почти точно так же, как когда я был здесь в последний раз. Кровать незаправлена и помята. Чистая и грязная одежда, мусор на ковре, в котором я никогда не мог ничего отыскать. Затем я начинаю замечать отличия. Со стола исчез его блокнот и все листы с набросками. Исчезли его старые потрёпанные конверсы, раньше стоявшие в углу. Я смотрю в зеркало, но за мной нет его отражения. Он оставил меня навсегда. Всё говорит о том, что он ушёл. Всё, что было для меня так важно. Может быть, это больнее всего. Мало того, что он действительно ушёл, но ещё и не осталось ничего, что мне бы о нём напоминало. Как будто ничего никогда и не происходило. И это то, что причиняет больше всего боли, тот факт, что я потерял все воспоминания, касавшиеся его. Воспоминания исчезают... Я не позволю исчезнуть своим воспоминаниям. В оглушительной тишине я прохожусь взглядом по комнате. Я сразу же замечаю то, о чём говорил Майки. Чёрный цвет выделяется на белой подушке, привлекая моё внимание. Это камера, которую он выиграл в конкурсе, когда был на конвенции в Нью-Йорке. Та, с которой мы возились в ту ночь, когда он пришёл ко мне, и я понял, что он моя судьба. Та, которая запечатлела наши улыбающиеся лица в ночь, когда он узнал об Оуэне. Это его камера. Я знаю, что он оставил её для меня, точно знаю. Но я не могу понять, почему. На плёнке есть только два снимка. Я смотрю на своё отражение в зеркале. Я помню, каким был до встречи с ним. Я помню, каким был, когда мы впервые начали узнавать друг друга. Я помню Фрэнки, чувствительного и настоящего, влюблённого в свою Судьбу, в будущее, которое она принесёт. Я смотрю в зеркало и не могу понять, кто я. Я смотрю на того же самого себя, но что-то изменилось, я это знаю. Я поднимаю камеру и фотографирую своё зеркальное отражение. Теперь я мальчик, пойманный зеркалом. Я останусь там, и буду ждать возвращения Джерарда. *** Когда я уезжаю от Майки, камера спрятана в моей куртке. Он говорит, что всё будет в порядке. – Ты можешь приехать сюда в любое время, если это поможет тебе почувствовать себя лучше. Я иду назад к своему автомобилю. Моему автомобилю, потому что псих Оуэн теперь заключённый. И я поднимаю камеру высоко над своей головой, отматываю плёнку к концу и делаю фотографию солнца, скрывающегося за облаками в небе ранним утром.