И шёл снег

И шёл снег. Мягкий, пушистый. Белый. Чистыми искрящимися хлопьями он укрывал землю, словно огромным густым, сотканным из серебристых перьев сказочной птицы, покрывалом. Поезд мчался по рельсам из одного города в другой, из другого в третий, разрезая снежную пелену ярким прожектором. За окнами то ли от восторга, то ли от бессилия завывала вечерняя вьюга. До наступления Нового года оставалось несколько часов. - Это так красиво, - сказал Глеб, глядя на быстро мелькающий за окном зимний пейзаж. - Я и забыл, какая она, настоящая новогодняя погода. Вадим обнял брата со спины, устроив подбородок на его плече. Глеб накрыл ладонью руку старшего. Новый год с братом. Сколько лет прошло, когда они вот так вместе встречали этот праздник. Столько долгих лет. Как же хорошо сейчас было на душе. Мирно. Спокойно. Ни пьяной тоски, ни едкой горечи. Как в прошлые годы. Наверное, это и есть благодать. Они вдвоём. Одни. Внутри поезда, мчащего их в город детства из пафосной, шумной и суетной столицы, где под ногами даже в мороз сплошная серая слякоть. Они одни. И им нет нужды беспокоиться о том, что кто-то вломится в их жизнь. Что-то предложит, о чём-то попросит, куда-то позовёт. Нарушит их хрупкую идиллию. Глеб изголодался по ним. По ощущению безмятежности. По жизни. Вадик прошёлся губами по его шее. Поднялся к уху. Втянул в рот мочку. Эта совершенно простая ласка заставила сердце Глеба забиться быстрее. Войти в синхрон со стуком колёс. Его глаза оставались открытыми. Ведь за окном… Шёл снег. Снег, похожий на бесценные жемчужины. И мир казался таким чистым и полным возможностей. Он больше не напоминал чёрную дыру, которая засасывала в себя, не оставляя шансов на спасение. В купе было тепло. Пахло специями, мандаринами и хвоей. - Хотел бы сейчас оказаться на пляже? - спросил Вадик. - И пить «Мохито»? - Или «Голубые Гавайи». - И закусывать кокосами. - Именно. Пальцы Вадима скользили вдоль тела брата. Растапливали осколки льда. И Глеб ощущал через горячие подушечки пальцев необузданную энергию старшего и дикое пламя его желания. Они будили его уже давно заснувшие было инстинкты. - Нет. Не хотел бы. - Но ты же не любишь зиму. - Сейчас люблю. Снег похож на море. Белое море. Нежное. Уютное. Мягкое. Они встретились взглядами в оконном отражении. В растрепанных волосах Вадика играли снежинки. - Я скучал по тебе, - сказал он. От этого признания по телу Глебу побежали мурашки. Он прижался ягодицами к бёдрам старшего. Хотелось почувствовать подтверждение его слов. - Веришь? Приглушённый шёпот Вадима, как и раньше, сводил с ума. Глеб чувствовал его возбуждение даже через плотный материал джинсовой ткани. Он ждал, что вот-вот звякнет пряжка ремня, но этого не произошло. - Что-то не так? - спросил Глеб, ощущая томительное напряжение внизу живота. - Всё очень даже так, - старший снова поцеловал брата в шею. - Просто не хочу торопиться. На губах Глеба появилась мягкая улыбка. Он повернулся к Вадику. И тот заметил, что в глазах младшего будто зажегся свет, а морщинки в уголках добавили сексуальности. - Странное ощущение. Мне кажется, что я вернулся на много лет назад, а это наша первая поездка домой, после переезда в Москву. - Мы тогда были слишком молодые и слишком наивные. - Так быстро прошло время, - в голосе Вадима просквозила печаль. - От нас тех до нас нынешних. - Ты о чём-нибудь жалеешь? Вадик посмотрел на брата тёмным пронизывающим взглядом. Шёл снег. Он не грустил. Ему было некогда. Он укрывал землю от холода. Падал с чёрного неба, стирая морок с душ, смывая обиды, пряча под плотным слоем сомнения. Он неслышно ступал по памяти, очищая её от всего ненужного, неважного, плохого. Он сглаживал острые углы. Превращал чёрное в белое. Без колебаний. Невозмутимо. Дерзко. Снегу хорошо. У него нет воспоминаний. Он живёт здесь и сейчас. - Нет. Не жалею. Со временем понял, что надо ценить каждое мгновение. Оно никогда больше не повторится. А стрелки жизни тикают слишком быстро. Я понял, что надо каждый день пытаться дотянуться до неба, не боясь упасть. И не надо ставить жизнь на паузу ни при каких обстоятельствах. Поезд сбавил скорость. Теперь он ехал медленно, периодически вздыхая, словно нехотя продираясь сквозь заснеженное пространство. Глеб взглянул в окно. Они проезжали мимо пустынной станции, ярко освещенной фонарями. В их свете снежинки казались золотыми звёздами, которые кружились в воздухе в беспорядочном танце. Под музыку ветра они двигались, соединялись, обнимались и ложись сверху на тех, чей танец был уже окончен. Ладонь Вадика пробралась под рубашку брата. Прошлась по горячей обнаженной коже. - Не понимаю, как тебе удаётся то, чего никогда не удавалось другим? - тихо выдохнул Глеб. - Что именно? - Пальцы старшего легонько прихватили сосок, но почти сразу же отпустили его и заскользили вниз к поясу джинсов. - Сводить меня с ума, - промолвил Глеб, упиваясь моментом, когда еще нет, но уже почти. - Я просто знаю, где поднажать и что повернуть, - усмехнулся Вадим, пробираясь рукой в штаны младшего. Глеб фыркнул. Ладонь брата обхватила его член. Глеб прикрыл было глаза, но тут же распахнул их снова. Слишком красиво было на улице. Слишком волнительно было у него внутри. Поезд снова начал набирать скорость. А вместе с ним и рука Вадика. Снежные хлопья неслышно ударялись о стекло. Сердце Глеба - о грудную клетку. В окно он видел белый, раскинувшийся перед ним мир. Душа, взмахивая крыльями, рвалась ему навстречу. - Я храню все воспоминания о нас, - прошептал Вадим на ухо брату. - Все-все? Даже те, которые не белые? - Даже те. Жизнь не может быть только белой. К сожалению или к счастью. - Было слишком много ошибок. Вадик свободной рукой взъерошил волосы младшего. - Они делают нас мудрее, - заметил он, целуя Глеба в висок. Рука старшего, находящаяся в штанах брата, снова начала двигаться. Глеб спиной прижался к телу Вадика, а его бёдра стали толкаться навстречу ласкающей ладони. Шёл снег. Становилось жарко. Он шёл из ниоткуда и в никуда. Его подхватывал ветер. Кружил. И он был счастлив. Глеб не пытался сдерживаться, но Вадим играл с ритмом и с усмешкой слушал, как сдавленно ругается младший. - У нас вся ночь впереди, - сказал он, обводя большим пальцем гладкую влажную головку. - Такими темпами мы вообще ничего не успеем, - выдохнул младший Самойлов, перехватывая инициативу и трахая кулак Вадика. - А что мы должны успеть? - старший завороженно смотрел на брата в оконное отражение, и если бы Глеб обернулся, то увидел бы, как потемнели глаза Вадима от возбуждения и желания. - Всё, - прошептал младший. - Ну, же. Сожми… крепче. Вадик послушался. Это был его Глеб. Это был снова его Глеб. До последнего нерва. Нетерпеливый, мятежный, порывистый. Настоящий. Глеб с налётом трагичности и какого-то потаённого смысла. Горький и сладкий одновременно. Пахнущий снегом и ветром. Дыхание его сорвалось. И глухо простонав имя старшего, он кончил, приваливаясь к брату. - Вот так, - Вадим помог младшему сесть на нижнюю полку. - А ты переживал, что не успеем. - Но мы же на этом не остановимся, - отозвался Глеб, приводя себя в порядок. - Тем более, ты не получил удовольствия. - Мне хватит и твоего удовольствия, - слукавил Вадик. Глеб недоверчиво хмыкнул. - Мне нравится видеть тебя спокойным и счастливым, - вдруг произнёс старший. - А мне нравится чувствовать себя спокойным и счастливым, - быстро ответил Глеб. То ли ему снег дурманил мозг, то ли ему действительно было по-настоящему хорошо, впервые за долгое-долгое время. - Хочешь есть? - А что у нас есть? - Кроме мандаринов ничего. Но можно что-нибудь заказать из вагона-ресторана. - Давай. Вадим отправился за едой, а Глеб, приоткрыв окно, стал наблюдать, как пушистые снежинки залетают в купе. Эта ночь была так не похожа на те ночи, когда он сидел на кухне у окна и курил сигарету за сигаретой, напряженно вслушиваясь в тишину, размышляя о своей жизни, и вспоминая… От воспоминаний сосало под ложечкой. Глеб не знал, куда их девать. Они не проходили, не остывали. Обломки прошлого расцарапывали до крови душу и она - уязвимая и мятежная задыхалась от боли. Он размешивал в стакане с виски отчаяние, мечтая испариться, исчезнуть. Не жить. А эта ночь была другая. Хрупкая. Снежная. И совершенно не хотелось, чтобы она заканчивалась. Снег успокаивал. Отвлекал. И дарил надежду. А вместе с ней покой и умиротворение. Мир становился белым-белым. Без зла, лицемерия и цинизма. Вадим вернулся с двумя кружками дымящегося глинтвейна. - Еду сейчас принесут, - сказал он, ставя кружки на стол. Глеб кивнул головой. Обхватил кружку руками и втянул носом исходящий от неё аромат. - Новым годом пахнет. Вадим сел напротив младшего, и отпил из своей кружки. - А Новый год пахнет надеждой, - он посмотрел на Глеба. В глазах младшего было что-то светящееся, что-то необычное. Таинственное. Они были удивительно красивы. - Я помню этот взгляд, - усмехнулся Глеб. - Взгляд дикого камышового кота. - Я не сделаю ничего из того, что ты не захочешь. - Я знаю. А также знаю, что ты знаешь о том, что я захочу всё, что ты мне предложишь. - Столько времени прошло, а ничего не изменилось? Глеб качнул головой: - Абсолютно. - Мне приятно это слышать. Глеб не успел ничего ответить, так как в следующую минуту официант из вагона ресторана принес заказанную еду: мясные рулетики с картофельным пюре и винегрет. Самойловы не спеша трапезничали. А за окном… Шёл снег. И отражался в глазах братьев фейерверками. Гладил души мягкими белыми лапами. Он вторгался в мысли и переплетал их. Он гипнотизировал их. Друг другом. - Приедем домой, надо будет обязательно на окно гирлянду повесить. Чтобы она мигала сначала медленно, потом быстро-быстро, а потом снова медленно. - Поигрывая остатками вина в стеклянной кружке, Глеб смотрел на брата. Утолив голод, он теперь снова хотел с головой окунуться в безумство его ласк. - Твой взгляд выворачивает меня наизнанку, - проговорил Вадим, собирая в стопку пластиковые тарелки и отставляя их в сторону. - У тебя научился, - со смешком ответил Глеб. Вадик пересел к младшему. - Я хочу тебя, - промолвил Глеб. Вадим поцеловал его в шею. И тут же сотни разгоряченных мурашек разбежались по коже Глеба. Старший развернул брата к себе. Приподнял за подбородок его лицо и накрыл губы страстным поцелуем. Глеб отвечал ненасытно, скользя языком по языку брата, прихватывая его зубами, требуя большего. За окном мелькали столбы, тянулись провода, а по ним текла любовь. И было так хорошо. Словно ничего не произошло за последние года. Словно не было ссор, обид и недопонимания. Одежда бесформенной кучей валялась на полу, а их тела сплетались, как щупальца, соединялись, словно нити, сливались в единую мелодию, сплавлялись сердцами и совмещались душами. - Надеюсь, ты тоже скучал по мне, - хрипло проговорил Глеб. - Больше, чем ты думаешь. И младший по лицу брата понял, что он не врёт. Глеб выгнулся, когда пальцы Вадима коснулись чувствительной точки, и желание дикое, необузданное отозвалось электрическим разрядом у него в животе. Магнетизм глаз Вадика сводил Глеба с ума. Руки и губы дарили уже позабытое наслаждение. Кровь пульсировала в венах. И Глеб боялся, что сейчас вся его любовь выплеснется наружу. Он уже приготовился к полёту, но в этот самый момент Вадим прекратил ласку. - Хочу кончить вместе с тобой, - пояснил Вадик и, увлажнив брата лубрикантом, стал медленно входить в него, аккуратно раздвигая плоть. Давая Глебу время вспомнить ощущение заполненности, привыкнуть к нему, расслабиться. И Глеб вспомнил. Простонал имя старшего. Вцепился в его плечи. Вадим двигался осторожно, боясь причинить излишнюю боль, опасаясь навредить. Их лица соприкоснулись. Сердце Глеба молотком стучало в груди. - У тебя вкус снега и греха, - хриплым от желания голосом проговорил Вадик, толкаясь глубже. - Вкус вина и корицы. Младший облизнул губы, задевая языком губы брата. - Еще, - с трудом прошептал он, чувствуя, как твёрдый член Вадима пульсирует внутри. - Конечно, - и Вадик стал набирать темп… А потом они лежали каждый на своей полке, так как вдвоем на одной даже друг на друге уместиться было сложно, не говоря уж о том, чтобы расположиться рядом, и, подложив подушки под головы, смотрели в окно. Там по-прежнему… Шёл снег. И в мире становилось тише. Спокойнее. Мягче. Он кружился в своём замысловатом зимнем танце, не обращая внимания ни на что на свете. Ни на войны, ни на вражду, ни на несбывшиеся надежды. Он учил людей безмятежности. Тому, что полезно иной раз остановиться посреди суеты, поднять лицо к небесам, вдохнуть запах ванильного снега и дать ему расцеловать себя. Ведь снег - это не слёзы. Слёзы - это дождь. А снег - это поцелуи. - Мы как будто вдали от всего мира. - Ты единственный человек, с которым я хотел бы оказаться в этой самой дали. Дышать снегом и пить кофе, глядя на наряженную ёлку. …И простить. Себя. И друг друга. - Глеб, будешь мандарин? - Не-а. - А если я почищу? - Тогда давай. Два. - Мне нравится, что ты снова улыбаешься, - Вадик протянул младшему сочный ароматный фрукт. - Так, как раньше. Глеб хмыкнул. Засунул дольку мандарина за щёку и тут же положил в рот вторую. Снег, как чистый лист. Как шанс, который предоставлен людям, чтобы раскрасить свою жизнь заново, в другие цвета. Лучше и ярче прежних. Снег - это свет. А свет, значит, надежда. Новая надежда. Взамен потерянной. Братья перевернули исписанные страницы своей жизни и стали писать другие. Их судьбы едва не расплелись и всё-таки, благодаря вере в чудеса, - а они оба продолжали в них верить, ибо в новогоднюю ночь нельзя иначе, - они снова сблизились. Вопреки всему. А за окном… Шёл снег.