дрожу

у Захаровой под ребрами пробивается терновый венок из шипов противоречий, разрушительно обвивается злоба вокруг пылающего страстью сердца, а горло душит уже четвертая выпитая за вечер банка пива. но сегодня, видимо, никакого желаемого эффекта алкоголь ей не принесет: сколько ни вливай в себя обжигающей глотку жидкости, на губах так и мерещится фантомная нежность чужих губ. закрывать глаза еще страшнее, ведь вместо ожидаемой темноты всплывает чертов знакомый до боли образ. И Захарова не знает, от чего на нее накатывает тошнота, заставляя согнуться над бортиком унитаза в чьей-то и без того заблеванной хате. может, печень наконец отказала бороться с бухающей до чертиков Кристиной, а может, виной тому столь ненавистные темно-карие глаза, закрытые растрепанными черными волосами. Кристина хочет верить в первый вариант. ведь она бы, блять, предпочла бы тонуть в соленой и пробирающей до мурашек холодной воде моря, предпочла бы утопиться и забыться где угодно, только не в ебаных глазах Андрющенко, разрушающих ее хуже любого алкоголя и табака, оседающего в легких. ведь чертова индиго на мелкую разменную монету не соглашается и остается там, куда дороги закрыты любому. и временами кажется, что вместе с ненавистью ко всему живому и в первую очередь к самой себе, по венам Кристины течет издевательский голос Лизы. проклятой и ненормальной Лизы, произносящей ее имя с таким презрением, что хочется то ли въебать, то ли.. да хуй знает, чего на самом деле хочется. сначала хотелось только сломить ее гордость, указать ее жалкое место и показать, кто здесь сильнее. но Андрющенко и отпора не давала, и ломаться не собиралась, забираясь под кожу все глубже и глубже, еще больше этим раздражая. и ведь хуй ее оттуда достанешь. Кристина пробирается сквозь бухающую толпу, отмахивается от обеспокоенных «друзей», предлагающих еще по бутылочке, отбрасывает нахуй какого-то особо прилипчивого торчка, предлагающего забыться в какой-то второсортно намешанной наркоте, и наконец оказывается на балконе. удивительно, что его еще никто не занял: но вся эта компания отбросов, таких же, как и сама Кристина, наверняка валяются где-то по углам этой прокуренной и пропитой хаты. даже удивительно, блять, что она сейчас не с ними. ноги становятся ватными и окружающая действительность привычно начинает плыть, и Кристина сползает по стенке на пол. рука тянется к карману спортивок, пытаясь нарыть пачку сигарет, где, вроде как, оставалась еще пара штук, но пальцы натыкаются лишь на телефон. мимолетная мысль навязчиво оседает в голове Крис, а она слишком пьяная и заебанная, чтобы отказывать себе в этой маленькой слабости, да и кто еще в этом всем виноват, кроме самой Андрющенко? конечно, виновата только она. Кристина никогда не попросила бы о таком унижении, но ведь Лиза, блять, никогда не спрашивает. моторике бухущей в хлам девушки не позавидуешь, и, прежде чем телефон оказывается в руке, он успевает наебнуться пару раз. на экране появляется новая трещина, но, честно, настолько похуй. следующие секунды проходят как в тумане, и Кристина возвращается в реальность только услышав гудки приложенного к уху телефона. сначала не понимает, кто вообще ей звонит, но пьяный мозг все же соображает, что звонит сама Кристина. в следующий миг над ее ухом раздается этот ненавистный голос. поначалу ей даже кажется, что это снова пьяные галлюцинации, благо, не в первый раз уже в них появляется Андрющенко. но голос все никак не замолкает, переспрашивая, кто вообще звонит, и почему-то Кристина трусит, уже думая просто сбросить и залить свою ошибку еще литром дешманского винища, но после следующих слов на трубке Кристина, кажется, трезвеет вообще моментально. — Захарова, ты что ли? – Кристина слишком пьяная, чтобы не проигнорировать нотки презрения в голосе, и с трудом прочищает легкие, чтобы ответить и не звучать как побитая собака, — откуда у тебя мой номер? и Кристина не слышит нихуя, кроме стучащей в висках крови, пьяная пелена слетает с нее в одну секунду, стоит только услышать ее голос. обычно он не вызывает в Захаровой ничего, кроме отвращения и желания хорошенько ударить, превращая его в хриплый, но не теряющий внутреннего достоинства скулеж. но Кристина слишком устала от всей этой еботы внутри, чтобы оправдываться. — боже, я сейчас тебе перезвоню, - выдавливает из себя Крис, сбрасывая, и уже через секунду слышит навязчивую мелодию звонка. именем номер у нее не подписан, но она уже выучила эти цифры наизусть. брать трубку, как и перезванивать, Кристина совсем не торопится, да и смелости сделать это без бутылки в глотке не хватает. но вполне хватает решимости второпях накинуть на себя куртку и, даже не попрощавшись с компанией, вылететь из подъезда с улыбкой. ноги сами ведут Захарову, и в голове ни единой мысли о том, как она вообще собирается объясняться, да что уж там, она даже не понимает, что делает, а главное, нахуя. да и господи, пора признать: Захарова всегда сначала делает, а потом думает. заплетаясь в не держащих ногах и ебнувшись на льду в скользких кроссовках всего пару раз, Захарова наконец добирается до знакомого подъезда. дверь не заперта, хотя чему здесь удивляться, и она семенит по ступенькам. телефон ни на секунду не перестает трещать, а голова настолько пустая, что даже страшно. в квартиру звонить не приходится: виновница всего происходящего с Кристиной как призрак стоит у окна в подъезде, склонившись над подоконником и выдыхая из легких табачных дым, не отрывая взгляда от телефона и тщетно пытаясь что-то там найти. До Захаровой не сразу доходит, что она все еще звонит ей. да до Кристины, блять, вообще ничего уже не доходит, когда она не может отвести взгляда от ебаной Андрющенко, выпершейся на холод в одних тапках и футболке до колен. в скупом подъездном освещении она и вправду смотрится как призрак, тут и там виднеются выпирающие из-под мертвецки бледной кожи кости. она честно пытается сделать шаг, но страх сковывает движения, когда Лиза наконец оборачивается и смотрит на нее этими ебаными карими глазами, в которых она тонет безвозвратно, сколько ни барахтайся. она не подходит ближе и во взгляде Андрющенко ничего кроме презрения, но у Кристины и от этого колени подгибаются и в ушах стучит громко-громко. но ведь они ненавидят друг друга. да только почему-то Кристина Захарова никогда еще не дрожала перед врагами и не звонила им пьяная, пряча руки в карманах дрожащие. — ты вроде бы не курила, - произносит наконец Кристина с недоумением, сама не узнавая свой звучащий сейчас так жалко охрипший голос. — а ты вроде бы не звонила мне в середине ночи, блять, - в Лизином голосе слышится бесконечная усталость и непонимание, и сердце почему-то сжимается от этого осознания, — хотя что греха таить, вообще не звонила. а еще ты не ответила на мой вопрос. Кристина не знает, что, блять, говорить. будем честны, она вообще разговаривать не привыкла: Захарова умеет решать вопросы только действиями, причем такими, от которых этих самых вопросов появляется еще больше. даже сейчас, блять, то же самое. разве нормальный человек будет вообще отвечать на звонки человека, которого ненавидит? будет ли стоять перед ним и с потухшими глазами просто молчать, ожидая объяснений? индиго же разговаривать вполне умеет, но не с Кристиной. да и как-то тяжеловато разговаривать, когда большую часть времени тебя пиздят ни за что, лишь на глаза попадешься, а в остальное время лишь смотрят, как на загнанного зверя, мечтая, видимо, лишь задушить и сломать. конечно, она вполне могла уебать в ответ – да только вот смысла в этом не было, мозги у человека от этого не вправятся. а может, Лиза просто конченная мазохистка. хотя работало это только в случае ебнутой голубоглазой. — объясняться вообще собираешься? что ты здесь забыла? – потихоньку начинает вскипать Андрющенко, но всегда смелая Кристина и глаз не осмеливается поднять, будто вообще ее не слыша, — какого хуя тебе от меня надо? опять собираешься злость вымещать кулаками? последние слова она произносит так злобно, что Кристину будто под дых ударили. хотя, наверное, она своим поведением заслуживает и настоящего удара. да только вот Лиза никогда ее не била: и Захарова, если честно, этого просто не понимала. какой нормальный человек станет спокойно такое терпеть? хотелось вызвать у Андрющенко хоть какую-то реакцию, но за все время их нездорового знакомства в глазах Лизы она не увидела никакой эмоции, кроме презрения. в такие моменты, видя в глубоких карих глазах некую насмешку над самой собой, Кристине просто хотелось уебать еще сильнее, лишь бы она наконец их закрыла, зажмурившись от боли, и прекратила наизнанку выворачивать душу Захаровой одним взглядом, в котором и потонуть не жалко. но Лиза снова смотрит на нее с вызовом, и Кристина подходит ближе. Андрющенко же даже не сжимается и взгляда не отводит, смотрит прямо в глаза, пока вторая старательно взгляд опускает. да что с ней вообще такое? нахуя пришла, если как побитый котенок себя ведет? обычно ведь такая смелая в своих попытках самоутвердиться за счет человека, который давать отпор не желает. у них и единого разговора нормального не было. Лиза совсем ее не понимает. — Захарова, ты либо объясняйся, либо пиздуй нахуй, - устало вздыхает Лиза, поправляя волосы и уже разворачиваясь в сторону квартиры, — заебала со своими качелями. и Кристина, без того вспыльчивая сама по себе, бесится от этих слов еще больше. да что она вообще знает о качелях? не дохуя ли о себе возомнила? это не она заставляет одним своим существованием мечтать то ли въебать посильнее, то ли с разбитых губ кровь слизывать. ее никто не просил появляться в жизни Захаровой, никто не просил быть такой до приторности правильной и бесить этим еще больше, и уж точно никто не просил заседать в голове, днем и ночью не вылезая из мыслей. индиго снова вздыхает разочарованно, хватаясь за ручку двери и уже ее поворачивая, когда Кристина возвращается наконец в реальность. Все происходит за секунды. хватка на запястье чересчур болезненная, и Лиза морщится, пытаясь вырвать руку, шипя сквозь зубы, но Кристина совсем ее не слышит. в голову судорожно звучит только ее имя, и Захарова, наверное, уже должна была протрезветь? а может, и уже протрезвела, но оправдать то, что делает, может лишь алкоголем, поэтому как-то похуй. она толкает Лизу к закрытой двери ее собственной же квартиры, скидывает второпях свою кепку, бросая куда-то на пыльный бетон, и сталкивается наконец взглядом со взглядом Лизы. анализировать и думать, какие же чувства написаны в этой прекрасной радужке глубокого карего цвета совершенно не хочется. да и Кристина слишком проста для этого. она не умеет красиво изъясняться, не умеет быть честной с сама собой. она умеет лишь действовать, своенравно и импульсивно. Поэтому Лиза почти не удивляется, когда чувствует, как Кристина прижимает ее к двери за шею, и лишь с вызовом смотрит в лицо Захаровой. какая же она, блять, красивая. а Кристину взгляд Лизы только раздражает. она никогда не смотрела на нее со страхом, даже вытирая кровь с лица и потирая свежие синяки, никогда не позволяла жалости и слез, лишь смотрела, блять, точно так же, как и сейчас. и Кристина не может (не хочет) сдержаться, она сжимает хрупкую тонкую шею, опуская взгляд на выглядывающие из-под футболки ключицы, и смотрит чуть выше, на эту ебаную несуразную татуировку, что так бесила ее все время. ей хочется стереть ее с бледной кожи почти так же сильно, как поцеловать. но она лишь чуть царапает Лизину шею ногтями, слыша после этого сдавленный вздох индиго, и поднимает за подбородок. Лиза не отворачивается. и все, что Кристина может сделать – это прижаться наконец к желанным губам, позволяя себе эту ебаную слабость. чувствует на своей руке Лизино касание, на сопротивление даже близко не похожее, однако руку с шеи предусмотрительно не убирая. от Лизы пахнет чем-то сладким и дурманящим, конфетами что ли, и лишь слегка отдает табаком. Кристину ведет уже только от этого, и она по-собственнически углубляет поцелуй, не в силах остановиться, не в силах испытать привычное к ней отвращение. внутри все горит и трепещет, и колени подгибаются от одной мысли, что Лиза ее не отталкивает. наверное, они одинаково ебнутые. но и Андрющенко, видимо, уступать не собирается, и, видит блять Бог, Кристина готова взять все слова о ненависти к ней и ее самомнению обратно, когда чувствует, как Лиза аккуратно, но дерзко кусает ее нижнюю губу. она могла бы сдержаться, могла бы отстраниться, пригрозить и просто уйти, продолжить пьянку, но все, чего ей хочется – только чтобы Лиза не отстранялась. пожалуйста, блять. и она не отстраняется. лишь отвечает взаимностью, кажется, еще даже более страстно, чем Кристина, и у нее как (хотя почему как?) у дурочки влюбленной внутри все трепещет, а бабочки полусдохшие мечутся в животе. она исступленно прижимается к хрупкому, но сильному телу еще ближе, не оставляя между ними и сантиметра. руки Кристины касаются везде, где только можно дотянуться, и она наконец убирает руку с шеи, позволяя индиго вдохнуть, только чтобы через секунду вновь притянуть к себе за подбородок и целовать, целовать, целовать в исступлении, не отпуская ни на секунду. хотя Лиза и вырваться не пытается: лишь отчаянно цепляется пальцами за футболку Кристины. и блять, почему же она не могла сделать этого раньше? вся так старательно вынашиваемая ненависть и презрение к Кристине просто сгорают, как губы Лизы под жаркими поцелуями, и Андрющенко более чем поебать на то, что она должна ненавидеть Кристину за все, что та успела натворить, ведь та целует ее с такой страстью и невысказанными, похороненными в глубине травмированной души чувствами, что от падения на холодный бетон Лизу удерживают только властные руки на своей талии. она разрывает поцелуй, пытаясь успокоить трепещущее в грудной клетке сердце, грозящее исчерпать все запасы крови в венах, и почти умирает, когда видит страх в бездонных голубых глазах Кристины. и Лиза хорошо знает этот страх, ведь сама испытывала его за разом. и пусть Кристина не умеет толком разговаривать, Лиза понимает ее по одному взгляду. и никаких слов не нужно. людям доверять нельзя - но Кристине Лиза хочет довериться. поэтому она лишь глупо улыбается и без тени смущения утыкается в шею Кристины, что сама еле на ногах стоит, впервые, кажется, чувствуя рядом с ней спокойствие. и, право, ощущать на голове ее мягкие поглаживания гораздо приятнее, чем жалкие попытки вырвать из себя влюбленность «не по понятиям». они обе были обречены с самого начала. — боже, я всегда перед тобой дрожу. — я тоже, Лиза, я тоже. и кажется, она впервые называет ее по имени.