чтобы нас не узнали мы ляжем на снег рубашками вверх слышишь, псы уже взяли наш общий кармический след видишь, странный парнишка в чёрной шинели целует ствол лес враждебен и гол…
Метель вталкивает Стаса в вестибюль гостиницы, с силой захлопывая за ним входную дверь. Рождественские колокольчики, украшающие вечнозелёную пластиковую гирлянду над дверным проёмом, жалобно звякают. Тёплый воздух жаром обдаёт обожжённые на морозе щёки. Дороги замело, и машину пришлось бросить в двух кварталах от гостиницы. Оставшийся путь Стас проделал пешком. Он жмурится. Часто-часто хлопает глазами, стараясь сморгнуть прилипшие к ресницам снежинки. Топчется на придверном коврике, сбивая с обуви снег. Отряхивает пальто. Стягивает с едва гнущихся пальцев задубевшие кожаные перчатки. На секунду в голове проносится абсурдная мысль: кончики пальцев замёрзли настолько, что мобильный вряд ли распознает отпечаток. Но опасения оказываются напрасными — экран реагирует с первой же попытки. — Катюш, не надо меня сейчас, пожалуйста, обвинять, ладно? Ты видела, что за окном творится? — с усталым, но терпеливым вздохом говорит Стас в зажатый между щекой и плечом телефон. Пока он выслушивает нудные упрёки опостылевшей жены, руки пытаются выудить застрявшее в бумажнике водительское удостоверение — благо, оно, в отличие от паспорта, у Стаса всегда при себе. — Не начинай, я прошу тебя. Ничего страшного не случилось. Сегодня ведь даже не тридцать первое. Переночую в гостинице, а завтра к вечеру буду дома. Обещаю. О том, чтобы ехать за город в такую погоду, не может быть и речи. Стас ещё раз убеждается в этом, бездумно протягивая права портье за стойкой администрации и глядя на огромную плазму, которая висит на противоположной стене пустынного лобби. По новостям транслируют снятые ещё днём кадры заснеженной набережной. Бегущая строка стандартно сообщает о том, что на улицы выведено несколько десятков единиц снегоуборочной техники, однако, по прогнозам синоптиков, буря утихнет лишь к завтрашнему утру. Что ж, значит, полной расчистки улиц, не говоря уже о дороге до его элитного коттеджного посёлка, в ближайшее время можно не ждать. — Ключ от вашего номера, — слегка заикаясь, произносит портье. — Приятного отдыха! Тусклые блики на стёклах его очков, скособочившаяся искусственная ёлка с дешёвыми игрушками на стойке, фраза эта, заученная и дурацкая, совершенно неуместная в сложившихся обстоятельствах — всё вокруг нагоняет тоску и уныние. Стас лишь невесело хмыкает в ответ. Ему и раньше приходилось засиживаться на работе допоздна и оставаться на ночь в городе, а уж в канун Нового года дел в кондитерской было невпроворот: пусть и мелкая, но помощь в обслуживании толпы посетителей, рутинный контроль за технологическими процессами, сверка бухгалтерской отчётности, которая почему-то из года в год подавалась в последние дни декабря, и, конечно же, оформление наборов на заказ. Кажется, весь город сотнями скупает у них торты, сладкие сюрпризы для детей, корпоративные подарки для коллег и партнёров по бизнесу. Такого ажиотажа в «Белой акации» не бывало даже в День святого Валентина. Девочки с ног сбились, стараясь всё успеть и не напортачить. Стас, как ответственный руководитель, просто не мог их бросить и уехать, как только стало понятно, что начавшийся снег грозит превратиться в буран. Напротив, он в приказном порядке отправил сотрудников по домам, а сам задержался дольше всех. Благо, Илюша этим утром, как ни рвался, всё-таки не смог поехать с ним на работу — температура и больное горло диктовали свои условия. Дверь в тёмный номер распахивается, и в нос бьёт застоявшийся запах старого ковролина, пропитанного пылью и сигаретным дымом. Чихнув, Стас быстро сбрасывает с себя пальто, секунду раздумывая, не остаться ли в номере. Принять тёплый душ, лечь постель с отсыревшими простынями и под монотонное бормотание телевизора забыться сном до самого утра. Вместо этого он вызывает лифт и жмёт кнопку первого этажа. Во рту ощущается горьковатый привкус тревоги, смешанной с желчью. Какой же он мерзкий. Гадкий, лицемерный, грязный. Эгоистичный и слабый. Не способный противостоять собственным низменным желаниям. Он отвратителен самому себе. Сердце вместе с лифтом уходит в пятки. Что ты скажешь ему, Стас? Сейчас ты войдёшь, а там он. Что ты будешь делать? Что ты скажешь ему? В конце концов, сегодня может быть не его смена. Вполне возможно, именно в этот вечер работает его напарник. Тогда получится, что Стас зря не остался на ночь в офисе, зря шёл против ветра, преодолевая снег и холод... Но так оно даже к лучшему. Толкнув стеклянную дверь, он входит в ресторан. Живой музыки сегодня нет — видимо, музыканты не смогли добраться до центра города. Откуда-то льётся негромкая джазовая мелодия. Зал, окутанный мягким полумраком, почти пуст, если не считать пожилой пары, сидящей за столиком у окна и держащейся за руки. Седовласая, но ухоженная дама кокетливо улыбается своему кавалеру, салютуя ему бокалом шампанского. Ладони Стаса непроизвольно сжимаются в кулаки. Задержав дыхание, он поворачивается к бару. Игорь, протирающий фужеры за стойкой, похож на шедевр кисти старинного художника-портретиста. Белолицый, в чёрном кашемировом свитере под горло, словно рамой обрамлённый бордовыми портьерами с тяжёлой золотой бахромой. — Какие люди и без охраны! — Краем глаза заметив движение, Игорь чуть насмешливо ему улыбается и тут же отставляет фужер в сторону, как не заслуживающий больше внимания. — Не ожидал, что заглянешь в такую погоду! Замёрз? Ответ застревает в глотке, и Стас, присаживаясь на высокий барный стул, только и может что против своей воли отрицательно покачать головой. Когда они успели перейти на ты? В самом начале осени, когда Игорь из шумной оголтелой столицы вернулся в родной городок? Или когда Стас, сам того не замечая, начал каждый день приезжать сюда на бизнес-ланч, хотя рядом с его кондитерской хватало приличных заведений, а для того, чтобы добраться до этого ресторана, приходилось делать немаленький крюк? Или, может быть, после десятка горячих глинтвейнов и согревающих взглядов, искренних вопросов, лёгких прикосновений, что случились сами по себе? Стас не сможет вспомнить, даже если очень постарается. — Тогда, может, шампанского по случаю? Игорь смотрит на него из-под ресниц, игриво прикусив губу. Неоновые отблески барной вывески окрашивают его кожу в потусторонний розовато-фиолетовый оттенок. У Стаса внутри что-то воет от боли, от невозможности получить, украсть, присвоить. — Ананасы все на гостей извёл, уж извини! — усмехнувшись, Игорь бросает в бокалы с шампанским по несколько ягод черники, насмерть застывших во льду. Напиток довольно шипит. — С наступающим! Чокнувшись с бокалом Стаса, Игорь пьёт маленькими изящными глотками. Кадык под плотной тканью плавно ходит вверх-вниз, вверх-вниз. Стас чувствует себя немым, запертом в собственном теле, не способным повторить за Игорем даже этих двух простых слов. — До дна! Рука Игоря обхватывает пальцы Стаса крепко, но осторожно, будто он стеклянный. Такой же хрупкий, как тонкая ножка бокала, которую он сжимает. Будто и он тоже может сломаться под действием чужой силы. Слегка надавив, Игорь заставляет его запрокинуть голову и допить шампанское до последней капли. Черника, попавшая между зубов, превращается в ледяное крошево. Игорь смеётся, одобрительно кивая, но смех его вдруг прерывается внезапно раздавшимся снаружи громким звуком. Звуком мёртвого тела, упавшего с высоты. Игорь вздрагивает. И только через секунду до Стаса доходит, что никакое это не тело — просто кусок льда оторвался от крыши и рухнул на карниз. Остекленевший взгляд Игоря прикован к панорамному окну. Пожилая пара уже ушла, но Стас не заметил, когда это случилось. Теперь они совсем одни, если не считать вьюги, которая пригоршнями швыряет снег в окна, требуя, чтобы её впустили. Их от неё защищает лишь лёгкая завеса жёлтых гирлянд. — Знаешь я… — начинает Игорь. Непроизвольно кладёт руку на горло, словно хочет задушить самого себя. Шумно сглатывает. — Ненавижу холод и снег. Почему-то зима ассоциируется у меня со смертью. Не хотелось бы двинуть кони в каком-нибудь сугробе. Хотя, говорят, при переохлаждении люди чувствуют эйфорию. Некоторым становится так жарко, что они даже раздеваются. Может, наоборот, это лёгкая смерть? Ты как будто просто засыпаешь. — Какая ещё смерть, Игорь? Ну ты и тему выбрал! — нарочито презрительно фыркает Стас, стараясь, чтобы его интонация не звучала виновато. Вот чего он добился — даже не склонный к философствованию Игорь поддался его тяжёлому настроению. Как его это достало! До встречи с Игорем он думал, что ему повезло, что в целом он доволен жизнью. Он дрейфовал где-то в середине, там, где хорошо, где покой, гармония, где никто не кричит от ненависти и боли, от беды. И только сейчас, скатившись на край, он осознал, что не желает больше быть срединным человеком, одиноким и неспособным на сильное чувство. — Ты вроде обещал меня чем-то удивить? — говорит Стас, чтобы отвлечь Игоря от страшных мыслей. Шампанское обернулось живой водой, ударило ему в голову, помогая наконец расслабиться, придавая храбрости. — Приятно, что ты помнишь! — Игорь очаровательно улыбается, тут же забыв о смерти в снежном плену. — Ну тогда пеняй на себя! Тебя никто за язык не тянул! Это их маленькая игра. Игорь, каким-то образом узнавший о кондитерской Стаса, никогда не предлагает ему десерты, но время от времени балует коктейлями, классическими и авторскими (за счёт заведения, разумеется). Вот и сейчас он принимается за работу с явным удовольствием. Пробегает пальцами по батарее бутылок. Срезает цедру с апельсина. Колет лёд. Сильная ладонь сжимает гладкий шейкер, трясёт, смешивая ингредиенты. Стасу вдруг становится жарко. Горячие волны кругами расходятся от солнечного сплетения, заставляя его расстегнуть верхние пуговицы рубашки и сменить позу. Люстры внезапно мигают и гаснут, секундой позже отключаются гирлянды и подсветка бара. — Упс, — слышится голос Игоря из темноты. — Кажется, мы остались без электричества, а у них тут даже генератора нет. Ну ничего, сейчас всё исправим. Он ставит на стойку пару винных фужеров и опускает в них зажжённые плавающие свечи. Теперь помещение освещается лишь двумя маленькими огоньками и огромным снежно-белым квадратом окна. Они наедине, пьют в тёмном зале при свечах, и Стас прекрасно понимает, куда это их заведёт, но дороги назад нет. Он хочет послать к чёрту всё. Детей, жену, успешный семейный бизнес. Судьбу, которая развела их с Игорем во времени. Он просто хочет любви. И больше ничего. — Гото-о-ово… — тянет Игорь. Перед Стасом оказываются два напитка: сдержанный золотистый, украшенный завитком апельсиновой цедры, и игривый, цвета топлёного молока, с мараскиновой вишенкой на шпажке. — Этот для тебя, — говорит Игорь, придвигая к Стасу бокал для мартини. Он уже успел выйти из-за бара и теперь стоит спиной к стойке, положив на неё оба локтя и откинувшись назад. — Так и знал! — усмехается Стас. — И почему мне вечно достаётся всё самое скучное? — Классика не бывает скучной, — парирует Игорь. — Шучу. Конечно, потому что ты дед! Он заразительно смеётся, довольный собственной шуткой, и Стас не может не засмеяться в ответ. — Пробуй давай! — командует Игорь, и сам тоже подносит к губам рокс с белым напитком. Жидкий янтарь льётся в рот, оказываясь предсказуемо цитрусовым на вкус, что его, впрочем, нисколько не портит. Крепость, сладость, безошибочно узнаваемый ром составляют идеальный баланс. — М-м-м… — Стас даже прикрывает глаза от наслаждения. — Очень вкусно. — Ещё бы! Между прочим, входит в категорию «незабываемые». Стас нисколько не сомневается в том, что не забудет ни этот коктейль, ни эту ночь. — Как называется? — Между простынями. — Глядя Стасу прямо в глаза, Игорь прихватывает вишенку губами. Чуть пососав, отрывает ей хвостик. Стас сглатывает. — Оригинально. А у тебя? — Оргазм. Слово звучит настолько чётко, настолько уверенно, что Стас чувствует, как к паху приливает жаркая волна. — Вот как? — он усмехается и сам не замечает, как наклоняется ближе к Игорю. — Ну и почему же у меня всего лишь простыни, а у тебя оргазм? — А что?.. — Игорь поворачивается к нему всем телом. — Тоже хочешь… — призывно приоткрывает губы: — …оргазм? У Стаса рвёт крышу. Не думая больше ни о чём, он хватает Игоря за грудки, безжалостно сминая ткань водолазки, притягивает его к себе и впивается губами в такие желанные губы со вкусом сливочного оргазма. Стас благодарит всех богов за то, что лестница находится за углом, сразу за дверью в ресторан, и за то, что портье дал ему номер на втором этаже. Его накрывает лавина ощущений. Руки Игоря, нежные, но опытные. Руки, которые хорошо знают, что делать. Руки, которые знают, как делать хорошо. Губы на его чувствительной головке. Губы, растянутые вокруг члена, вбирающие его с дикой жадностью. Громкие, ничем не сдерживаемые стоны, которые сливаются в унисон. Запахи морской соли и пота, сплетающиеся с тонким ароматом парфюма Игоря. Влажная кожа на коже. Тихие всхлипы и податливое тело Игоря, которое открывается только для него. Позволяет проникнуть внутрь, войти до конца. Нарастающий жар. Бесстыдные звуки мокрых шлепков, с которыми их тела сталкиваются друг с другом. Хаотичные движения, становящиеся всё резче, всё быстрее. Зашкаливающий пульс. И... мощный неконтролируемый выброс окситоцина в кровь как раз в тот момент, когда Стас уверен, что ещё секунда — и он сойдёт с ума. За окном всё падает снег — чья-то рука трясёт и трясёт стеклянный шар, полный белых крупинок пенопласта. Игорь ровно дышит, уткнувшись Стасу в плечо и закинув руку ему на грудь. И Стасу кажется, что никто не посмеет нарушить их сон и они безмятежно проспят внутри этой игрушки до тёмных прогалин в талом снегу. До самой чёрной весны.…но я знаю, ты можешь идти вперёд а меня не согреть и не сделать моложе я вмёрзну в лёд пусть моя красота замрёт стрекозой в янтаре