Каждый Новый год Сережа встречал одинаково: в теплом родном доме в кругу самых близких людей, с салатами и колбасными нарезками, тазом мандаринов, шампанским в полночь и старыми любимыми новогодними фильмами. Он, хоть и вышедший из родительского дома, продолжал каждый год соблюдать все ритуалы приготовления к празднику и каждый раз традиционно уедался до скрипа ремня на брюках, упивался шампанским и после «голубого огонька» по телевизору шел спать. Обычно все это случалось ближе к половине второго уже первого января. Остальные же гости тоже постепенно разбредались по комнатам, засыпая с тяжестью в желудке и головокружением от алкоголя. Потом наутро весь новогодний погром приходилось убирать дольше, чем он вообще устраивался. За это Сережа Новый Год не особенно любил. Он каждый раз знал, что после полуночи все закончится через час, знал, что вся подготовка вообще не стоила того, что обычно происходило после нее — не стоила этого часа празднования. Поэтому каждый Новый Год он пребывал в крайней степени подавленности и, может быть, даже апатии. А особенно каждый раз его расстраивала президентская речь, в очередной раз написанная по кальке прошлогодней с поправками на новый две-тысячи-какой-пойми год. И что в Беларуси, что в России она никогда не успокаивала и не давала уверенность в том, что следующий год обязательно станет лучше. Этот год был непростым, а, значит, следующий будет еще хуже. А куда хуже… он даже представить не мог, что же готовит для планеты Двадцать Третий, но больше склонялся к Чуме, конечно: если Двадцать Второй принес им первого Всадника Апокалипсиса, то Двадцать Третий принесет и второго. Да, это все звучит, как бред помешанного на сверхъестественном придурка, но поводов так думать было миллиард-тысяч у каждого живущего в СНГ человека. Ладно, у каждого здравомыслящего человека. Короче, все было паршиво.
В этом году Сережа особенно не чувствовал приближение праздника. Вся последняя неделя в году прошла в суматохе по сдаче долгов и закрытию всех дел в двадцать-двадцать-два в режиме «турбо», потом корпорат с Импро-и-ДымМашина-крю, который, кстати говоря, был довольно неплох и даже отвлек от насущных проблем, последний рабочий день, и долгожданные каникулы. Которые он как обычно проведет дома в окружении фильмов, затертых до дыр, музыке, каких-то компьютерных игр или книжек, — одним словом, в скуке. А ничего надоедливее скуки в жизни нет. И вот он сейчас, отчаявшийся обрести пленительное счастье, сидел на диване с книгой в руках и смотрел в окно на снегопад. А пленительное счастье обрести хотелось. Пусть его фамилия и не начинается на «Ч», и он не декабрист, но он же тоже человек, в конце-то концов! И, ко всему прочему, человек хороший, блюдущий закон и порядок (со скидкой) и морально состоявшийся. В общем, да, он ждал новогоднего чуда.
От размышлений о вечном и насущном его отвлек звонок в дверь. Неуверенный звонок, короткий, будто кто-то долго топтался у порога и спорил сам с собой: «Звонить или нет?» Ну, раз этот «кто-то» решил звонить, значит пришел и правда не зря. Звонок повторился настойчивее — гость все больше уверялся в правильности своего решения, — а потом еще и еще. Сережа крикнул что-то стандартное, вроде «Иду я!», и повернул ключ, не снимая дверь с цепочки (ему нравилась эта «киношность» встреч всех гостей таким образом). За дверью оказался раскрасневшийся и уже видимо вспотевший Максим.
— Долго идешь, — съязвил он.
— Суставы скрипят, старею.
— Может, тогда из уважения к себе подобным впустишь меня уже?
Сережа улыбается уголком губ, снимая дверь с цепи (но она, конечно, в наморднике, не переживайте), и отходит в сторону. Максим вваливается в квартиру, сдирая с себя зимнюю теплую куртку, и с измученным вздохом плюхается на кушетку под вешалкой, принимаясь и за обувь.
— Ты зачем пришел?
— За мясом, Серёнь. Ну что за вопрос вообще? Соскучился по своему лучшему другу, конечно!
Сережа на «лучшего друга» усмехается и уходит на кухню ставить чайник. Заяц же — липучка, и если он пришел сам, то он либо заскучал дома, либо ему что-то нужно, либо… либо он не врет и действительно соскучился. Шевелев ставит на эту мысль пометку «странно» и щелкает электрической кнопкой. Чайник начинает шуметь. Он слышит, как в ванной включается и выключается кран, хлопает дверь, а после на кухне появляется уже порядком разомлевший от квартирного тепла Макс.
— Тебе денег одолжить, что ли? Ты чего такой внезапный?
Максим пропускает эту реплику мимо ушей, приземляясь за стол напротив Сережи.
— Мне не с кем отмечать Новый Год, — говорит он, шарясь глазами по всей кухне, стараясь не смотреть на мужчину напротив.
— И поэтому ты пришел ко мне… — выстаивает логическую цепочку Шевелев, внезапно осознавая, что сегодня уже тридцать первое, — Потому что Серега с Аней, а Тема непонятно, где… И что же, ни Зинченко, ни Шаст тебя не пригласили? Или они не лучшие друзья?
— Ну, Антоха там не нарадуется приезду питерского гражданина, у Сереги тоже своя тусовка, в которую я че-то вписываться не очень хочу. У меня остался только ты, — Максим все же смотрит на него виноватым взглядом.
— И ты думаешь, что со мной тебе будет не скучно? О, со мной скука смертная!
Чайник щелкнул кнопкой «вкл», обозначая свое присутствие и то, что он, вообще-то, вскипел. По правде говоря, Сережа действительно думал, что с ним Максу будет еще скучнее, потому что он сам по натуре скучный и не особо контактный… ну, не особо коммуникабельный… везде все сводится к проводам!
— Да ты смеешься, блять? Ты самый разносторонний человек вообще в мире! — Макс встает, чтобы сделать обоим чай, — И, к тому же, зная тебя, ты опять будешь тут тухнуть один, а может вообще спать пойдешь. Не дело это.
Не дело-то, оно не дело, Сережа это понимал и сам, но сейчас его больше удивляло то, что Заяц на его кухне чувствовал себя до наглости расковано и спокойно. Как у себя дома. Но только удивляло, а не раздражало или злило, выводило из себя. Перед ним появилась его большая любимая чашка с чаем с мелиссой (все, что успокоительное, Сережа готов скупать мешками), а Макс выбрал себе что-то не-чайное-синтетическое, манго, что ли. Кто вообще пьет чай с манго? И почему он был в Сережиных запасах?
— У тебя есть что-то елка какая-то, шарики, там, гирлянды?
— Где-то в антресоли лежали. Но я не знаю, что из того, что там есть, рабочее и вообще хоть в чуть-чуть хорошем состоянии.
— «В антресоли»… тебе сколько лет вообще? — Максим отхлебнул чай, отчаянно громко сербая.
***
Когда гостиная Сережиной квартиры начала походить на концертный зал в преддверии новогодних праздников, а все салаты были куплены посланным в магазин Максом, они, накрыв скромный праздничный ужин, состоявший из нескольких пластиковых контейнеров, нарезной колбасы из лотка, овощей и мандаринов (вообще-то, в списке их не было, это была зайцевская импровизация), уселись на диван в изнеможении от таких интенсивных беспрерывных движений. Конечно, они оба немного преувеличивали степень их усталости, но это все потому, что они публично друг перед другом и перед аудиторией признали, что они старики старые, и потому, что Сережа, например, довольно немало усилий приложил, чтобы переступить через себя и сделать что-то для празднования. Да и вообще праздновать, в целом. Но, как-то глядя на Макса, зарядившись от него этим ярчайшим, стробившим от него электрическим энтузиазмом, он подумал: а почему бы и нет. До Нового Года оставалось каких-то сорок жалких минут, и уже немного хотелось выпить или пойти спать — идея то вдруг казалась провальной, то самой лучшей из пришедших в седую кудрявую голову. Хотя, наверное, Сережа был все же рад тому, что Макс растормошил его и вытащил из глубокой задницы самоанализа. Сам бы он, конечно, не смог. На фоне играл телевизор с какими-то предпраздничными концертами, и сейчас они в полном молчании пялились в экран, думая каждый о своем.
— Я думал, что ты меня выставишь. Поганой метлой.
Сережа усмехнулся, несильно толкнув Максово плечо своим.
— Я хотел, но метлы у меня нет. Тем более поганой.
— А ссаные тряпки?
— Нет, у меня нет проблем с недержанием. Помладше буду.
— Ты просто еще не дошел до этого уровня.
— Зато я дошел до высшего уровня комедии.
— Он определяется шутками про мочу и старость? Тогда вынужден тебя расстроить: твой уровень — туалетный утенок, — Максим говорил быстро и сбивчиво, смеясь до нехватки воздуха между фразами.
Возможно, эта перепалка могла бы продолжаться еще долгое время, если бы Максиму не приспичило выпить пива с сушеными кальмарами. Пива у Сережи, конечно же, не было.
— Пошли до магазина пробежимся.
— Куда, Макс, полчаса до полуночи! Да и сдалось оно мне вообще, пиво твое, мы что, в американском сериале?
— Я бы хотел быть в американском сериале… — задумчиво протянул Заяц, вскакивая с дивана и таща Шевелева за руку за собой, — пошли-пошли, ставлю пятихатку, что ты из дома дня три не выходил. Развеешься.
— Да мы могли бы позже сходить! Макс!
***
— Черт, двадцать три уже! — Заяц застыл у входа в мини-маркет, находившийся почти напротив Сережиного дома.
— Конечно, умник. И какое пиво теперь тебе? Зря только выперлись…
— Возьму безалкогольное! Или энергос. И кальмаров, обязательно кальмаров!
И вот каждый раз, каждый гребаный раз Сережа восхищался этим оптимизмом и тем, как Макс может не убиваться из-за ошибок или потраченного зря времени. В нем была та самая легкость и простота, которой Сереже порой очень не хватало, он это сам понимал. Он бы тоже хотел быть чаще на позитиве, быть уверенным в себе чуть больше, не ругать себя за промахи, и в этом, наверное, заключалась часть того самого счастья, которого он хотел достичь. Наверное, это он и загадает под бой курантов. Если, конечно, они на этот бой успеют. Максима у прилавка мучило сложное многообразие выбора.
— Бери уже что-нибудь, и пойдем. У нас десять минут!
— Да погоди. Помоги лучше: нулевка или Буллет?
— И то, и другое. Я, смотри, уже даже кальмары твои любимые взял, Макс, еб твою дивизию!
Тот потупился, немного неуверенно взял с полки то, что нужно и пошел в направлении к кассам.
***
На улице было… по-новогоднему волшебно. Тихо, не морозно, с неба медленно спускались крупные снежинки, укрывая землю плотным белым одеялом. Они красиво подсвечивались фонарями и сверкали на сугробах. Из открытых окон многоэтажек были слышны радостные голоса и музыка, где-то вдали шумная компания уже отмечала, редкие люди спешили по домам, поскальзываясь на гололеде асфальта. А Сережа… Сережа почему-то не хотел уходить. Ему нравилось стоять тут одному, в тишине, слушать зиму и снегопад, слушать город, замерший в трепетном ожидании, слушать себя. Он чувствовал наконец не раздражение, не был подавлен или расстроен, он чувствовал себя умиротворенным. Стоя сейчас почти на перекрестке во дворе своего же дома с двумя пачками сушеных кальмаров в руке, он ощущал то, во что сам бы никогда не поверил — он ощущал правильность всего происходящего. Правильно, что он стоит тут за пять минут до праздника, правильно в руке держит снеки к пиву, правильно смотрит на кружащийся и падающий всюду снег, правильно сзади из магазина вылетает матерящийся Заяц, подскакивая к Сереже и снова за руку таща его в сторону подъезда. Все это сейчас ощущалось очень нужным ему в этот момент. И Максим ему ощущался нужным. Поэтому он уверенно потянул его обратно, ближе к себе, не расцепляя рук.
— Ты же так рвался домой.?
— Я думаю, что мы уже не успеем, — он показывает включенный телефон Максиму, где белыми большими цифрами сияет «23:58».
Сережа отпускает его руку, просто подходя ближе, почти вплотную.
— А все-таки, почему ты пришел ко мне?
Максим молчит несколько секунд, а потом отвечает, открыто, прямо глядя в Сережины глаза:
— Потому что я хотел встретить следующий год с тобой. Как Новый Год встретишь, так его и проведешь.
Он улыбался. И Сережа улыбался тоже. Наверное, эта примета из многих нравилась ему больше всего. Он даже в нее немножко верил. Они так и стояли в молчании, смотря друг на друга, на снег, на деревья и фонари, не касаясь. И, странно, в этой тишине им было тепло и уютно, как под пледом на диване. Потому что, наверное, они были рядом и они были друг другу нужны.
Из ближайшего открытого окна донеслось полупьяное радостное «С Новым Годом!», а затем и из других окон полились восторженные крики и музыка, двор наполнился звуками.
И, конечно, все в Сереже перемкнуло от мимолетного этого счастья, в зобу дыханье сперло, и он, поддавшись порыву, прижался губами к губам напротив на несколько секунд. Максовы глаза смотрели на него удивленно-шокировано. Он пару раз открыл и закрыл рот, пытаясь хоть что-то сказать, но в голове была каша из мыслей и чувств.
— Как Новый Год встретишь… Не серчай, старче, ступай себе с Богом. Я просто поддался порыву и… вообще, я давно чувствую к тебе…
— Боже, просто заткнись, — улыбнулся Заяц, притягивая Сережу за карманы куртки к себе и целуя уже основательно, по-настоящему.
