***
Предновогодняя неделя оказалась на удивление снежной и морозной для Санкт-Петербурга, но экипаж Игоря Грома этого даже не заметил, мотаясь то в Мюнхен, то в Париж несколько дней подряд. Во время пятого рейса за неделю в Мюнхен, Гром уже потирает виски, чтобы избавиться от частых головных болей, когда снова слышит в динамике голос Хазина. Казалось, будто он делает это назло. Олег уже даже не оборачивается, когда слышит скрежет Игоревых зубов, пока тем временем из динамиков раздается Петин низкий, вкрадчивый голос. — Добрый вечер, рейс 280, — он замолкает, когда какой-то голос бормочет ему в ответ, и он, черт, он хихикает! — М-м-м, да, и вам вечер добрый, мэм. Просто хотел вам сообщить, что мы набрали крейсерскую высоту и будем выключать свет в салоне, так что можете расслабиться и насладиться оставшимся полётом, снять красивые истории в инстаграм. Бортпроводники Пётр, Дмитрий и Юлия к вашим услугам. Олег громко посмеивается, и Гром кидает на него сердитый взгляд. — Что? — улыбается Волков. — Он забавный. Ты слышал, про сторис в инстаграм — это сильно. — Куда? — тише спрашивает Гром, в надежде, что его не услышит даже Волков, но Олег только улыбается и ворчит в ответ: — Ну ты и дед! Игорь лишь снова трёт виски и устало вздыхает. Дед. Конечно, дед. Потому что Игорь не шарит, что такое инстаграм, он не зарегистрирован в соцсетях, ему это попросту неинтересно. Несколько раз Пчёлкина пыталась обучить его «искусству селфи и блогерства», но Игорь её развернул почти сразу, потому что бесполезно это всё. Гром не умеет восторгаться собственным изображением, не умеет вести страничку для какой-то аудитории — он в принципе не видит в этом никакой нужды, поэтому его вера в то, что на этом можно зарабатывать, равносильна карточному домику, который не то, что рухнул, а даже и не возводился. Потому что отбери интернет у современного общества — и они взвоют, как зомби, без своей мировой паутины, которая затягивает похлеще всякой реальности. Недаром её так прозвали. Не для него эта наука, не его это и всё тут. — Ни черта забавного, — когда Петя начинает рассказывать о каких-то топ-5 ютуберов, Игорю хочется повесить… нет, не новогоднюю гирлянду, коробку с которыми Юлька принесла на днях, чтоб украсить самолёт перед последним в этом году рейсом. Ему хочется повесить Петю, а это чревато. Причём, для обоих. — Просто ты отстал от жизни. — Вы, я смотрю, все тут спелись с этим новеньким, — да, Игоря это задевает, он пытается этого не показывать, но, выходит, судя по всему, дерьмово. В голосе обида с осуждением прорезаются, и эти нотки не остаются незамеченными Волковым. — Ревнуешь, что ли? — Да не дай бог. — Просто он не такой, как все. — Такого придурка ещё поискать надо. — По-моему, ты драматизируешь, ничего такого он не натворил. Игорь был не согласен. Натворил! Конечно, натворил! Он нарушил его душевный покой, украл его, как самый настоящий вор. Он это делал каждый долбанный день, Грому казалось, что он просто над ним издевается, будто видит, как его коробит каждый раз.***
— Что ты делаешь? — спрашивает Гром, округлив глаза. Это был уже шестой их рейс за неделю, до Нового года оставалось всего ничего, пара дней, чего уж там, они будут в небе даже в ночь с тридцать первого на первое, видимо, нервы сдают не только у Игоря, но и у команды. — Стойку на руках, — отвечает Петя, красный как помидор, кровь приливает к лицу, а растрепанные светло-русые волосы касаются ковра. До брифинга оставалось всего-ничего, как и до взвешивания. Юлька с Димкой хихикают над Хазиным, но он не ведётся на провокации даже когда Олег заходит в их импровизированную переговорную позади Грома и бормочет: «Нифига себе, впечатляет». — Спасибо, — ухмыляется Петя, — неужели хоть кто-то оценил, а не просто отчитал за бездельничество. — Я бы очень оценил, если бы ты начал нормально работать, а не выебываться, — ворчит Гром. Юлька неодобрительно шикает за его спиной, пока он проходит вперёд. — Дядь, да ты сам попробуй, помогает же! Форму держит в тонусе. — Я сам себе тонус. Гром из воспоминания выпутывается. Посадка — момент ответственный, затупить нельзя. Чуть неправильно сделаешь, и самолет твой так трясёт, что пассажиры потом авиакомпанию десятой дорогой обойдут, если вообще сядут в самолёт. — Молодцы мы, что справились, — Олег снова заговаривает с ним, когда они, полностью остановив приборы и отключив систему, верхнюю одежду набрасывают. На улице метель, Питер сегодня их не радует. Но зато ближайшие дни до нового года можно будет отдохнуть. Говорят, погода нелётная будет. Хотя Игорь отдал бы многое, чтоб тридцать первого декабря остаться дома, а не лететь в треклятый Тай. Кто-то бы покрутил пальцем у виска: «это же Тай!», — но Гром просто не приверженец заграничного отдыха. Он за свои часы полётов повидал столько заграниц, что порой очень хотелось плотно засесть в родном Питере, вот только небо его привораживает и манит. Напополам делит одну картину жизни, выбор в которой для него самого уже давно перестал быть неизвестным. Работа для Игоря значила всё, может, именно потому, что многое от него требовала и многое забирала. В голове мелькнула мысль, что, был бы у него кто-то, семья какая-нибудь, то, наверное, провести новогоднюю ночь в рейсе было бы куда обиднее, а так, что толку? Ну, поест он салатов на пару часов позже, ну, не посмотрит обращение президента. Оно ему надо ли? Учитывая, какую чепуху вешают на уши людям из ящика… Да если на то пошло, Игорь знает эту речь назубок! — Эу, Гром! Ты чё завис, пойдем, а то трап сейчас отгонят, — Хазин был сама любезность, насколько возможно, конечно же. — Да так, задумался. Слушай, ты же тридцать первого выходной, да? — Игорь даже не понял, с чего вдруг решил поинтересоваться. Вопрос звучал максимально небрежно, да и в целом не было в нем ничего такого, так, чистое любопытство, но Петя обернулся, такой удивленный, что Игорю даже стало не по себе. Он ведь ну ничего такого не спросил. — Нет, ты чё, забыл, дядь, у нас рейс в Тайланд или у тебя предложения какие есть? Хазин поиграл бровями, выуживая из карманов брюк пачку сигарет, как только они спустились на полосу. Эх, дурак, если увидит кто, штрафом не отделается же. — Что, нет, конечно нет! — запротестовал Игорь и отвернулся, пока сигаретный дым догонял его в спину. — А я уж думал ты предложишь угнать самолёт или провести праздники как белые люди, на пляже потягивая вискарь под пальмами. Скучный ты, Гром! — оглашает вердикт Петя, звонко смеясь. Да уж, смешно, обхохочешься. — Зато ты весёлый, — это не звучит как упрёк, но вырывается. Гром не может с собой ничего поделать, распрощаться хочется по-английски. Когда его Прокопенко к себе подзывает, встречая среди людской толпы, Игорь мысленно надеется, что Петя свалит сейчас и они не увидятся. — Игорёк, ну что, как ты, как рабочий процесс, сгладили острые углы? — по-отечески интересуется дядь Федя, руку на плечо ему положив. Надеется на лучшее. — В процессе, — отвечает Игорь. — Фёдор Иванович, — обратиться всё-таки решает, — а нельзя тридцать первого Хазина заменить кем-нибудь? А то я боюсь, он на борту и сейчас немало вытворяет, а в новогоднюю ночь залпом ударит. — Игорь, нельзя, к сожалению, все экипажи работают, рейсово, а его никто не согласится взять на замену, ты же сам понимаешь… — Прокопенко вздыхает, констатируя факт. Видно, что ему грустно, но от этого Игорю не легче. — Ты знаешь чё, отдохни, отоспись, а после Тая я тебе лично отгул дам, хочешь – два, хочешь – даже три. Тогда у тебя вообще первая январская неделя будет вся, считай, свободна. Договорились? Как бы там ни было, они ударили с Прокопенко по рукам, но Игорь всё равно старался обо всём этом не думать. Вот на кой чёрт ему так много, аж целая неделя? Только потом ему приходит в голову, что можно и к дяде Феде с тётей Леной зайти, и Юлька с Игнатом его давно в гости зовут, да и с ребятами они давно не собирались на какую-нибудь попойку. Вот и воспользуется выходными с пользой, так сказать. Прав ведь Волков, засиделся он, пора бы из образа деда выбираться уже. Находясь в кабине пилота, Гром не видел большей части хаоса, что сеял Хазин. Он слышал глухие удары, хруст ломающегося пластика и стекла, приглушённое пение, но в остальном оставался в блаженном неведении. И ему это нравилось. У него в старой мансарде как-то жил пёс, Мухтар, он привык слышать звуки беспорядка в любое время дня и ночи, жаль, не было больше Мухтара, и мансарды больше нет, да и Игорь привык к одиночеству. Тридцатого декабря, когда он обедает с Ильёй Горюновым в терминале перед вылетом, тот спрашивает, как ему работается с Хазиным на борту, и это звучит так… загадочно, что Гром даже теряется, что ему ответить. — Несколько разбитых бутылок из-под спиртного, слишком много треплется с пассажирами, легко отвлекается на маленьких детей, что странно, но в остальном всё не так уж и плохо. Ты даже заставил меня на минуту испугаться, что он словно настоящий кошмар. — Так он и был кошмаром! — настаивает Илья, усмехаясь. — То есть, ты хочешь сказать, что он не упрашивал тебя взять его на место второго пилота, не подставлял, не засорял твой туалет, не сжигал твой галстук «случайно»? Не насыпал тебе гречки в кофе, а потом разливал его тебе на колени? — Что? — давится Гром. — Нет, конечно, он же не совсем конченный. Погоди… гречка в кофе, серьёзно? — Пф! — Горюнов усмехается, глядя на людей, спешащих на очередной рейс. — Похоже, ты ему просто нравишься, либо у него есть план помасштабнее, как проникнуть в кресло пилота. Игорь слегка краснеет, а в голове всплывают мысли о том, как форменные штаны Хазина обтягивают его жопу и жилистые ноги, как его обувь всегда начищена до блеска, а его улыбка всегда сияет ещё ярче. Он пожимает плечами, задумываясь, что это может быть правдой. Но, как бы там ни было, Гром эти мысли от себя так же быстро отталкивает. Голова загружается работой, два перелёта за сутки дают о себе знать. Утром тридцать первого они возвращаются в Питер, но Игорь даже не видит смысла ехать домой, если следующий рейс поджидает его уже вечером. Поэтому, напиваясь кофе в местном ресторане около аэропорта, он пытается собрать мозги в кучу. Усталость даёт о себе знать. Ну ничего, осталось слетать в Тай, а послезавтра он прилетит и сможет вдоволь насладиться отдыхом. Совсем немного потерпеть… За окном метель, снег, словно бешеный, падает с неба на дороги, сбивает людей с ног своими порывами, впечатывается в лица сильным ударом. Прямо настоящая буря, не иначе. — О, дядь, у тебя не занято? — Петя. Игорь даже рассмеяться готов. Серьёзно? Из всех столиков Хазин решил к нему присоединиться? Хотя, надо отдать должное, все столики битком, кто — пассажиры, кто — провожающие или встречающие родственники, а кто из самих работников. Опрометчиво, наверное, было выбирать это место вблизи аэропорта, но Грому как-то плевать. Это был его любимый ресторанчик, старенький, но уютный. Любимое место и любимый вид из окна — частенько он сидел здесь с отцом, провожая его в рейсы. — А если скажу, что занято, развернёшься и уйдёшь? — Да я же вижу, что тебе в напряг со мной работать, но хоть за одним столом-то посидеть не западло? — отвечает вопросом на вопрос Хазин, а потом машет официанту, проделывая в воздухе какой-то непонятный жест, на что тот сразу же кивает и скрывается из поля зрения. — Часто здесь бываешь? Гром решает спустить всё на тормоза, но игру в «ответь вопросом на вопрос они не прекращают». А что, забавно, что из этого может получится. — Да так, приходилось. Петя сдастся первым. Ему бы хотелось ещё много о чем спросить, узнать, поговорить, что ли… Но все его планы рушит отец, который начинает забрасывать его гневными сообщениями в ватсапе, напоминая о том, что Петька у них позор семьи. Как бы ещё не позвонил, он мог ведь взять и всё испортить. Каждый раз Хазину казалось, что хуже уже некуда, но потом он снова раз за разом убеждался, есть куда. — Случилось что? Вопрос вырывается быстрее, чем Игорь успевает подумать. Ну вот кто его за язык тянул? Петя на секунду от услышанных слов застывает, не зная, что сказать. Выложить правду, как на духу? Глупо, они с Громом ведь не друзья даже, чтоб душу ему открывать. Да и жаловаться Хазин не любит, предпочитая самому разгребать своё дерьмо по жизни. — Нет, просто спам-рассылка. Задолбали уже херню всякую рекламировать, — врёт. Ну, а что ещё остаётся, да? Гром на это ничего не отвечает, так что Петя не знает, поверил ли ему коллега. Сам Хазин предпочитает снова к вопросам вернуться. — А ты как, давно это место знаешь? — С детства, — отвечает Игорь и, сам не понимая, зачем, добавляет: — с отцом здесь часто сидели. Петя слышал о Громе-старшем пару раз, но вскользь. Вроде как тоже пилотом работал в авиакомпании, как упомянул как-то Прокопенко, рассказывая об Игоре. — А сейчас как, частенько видитесь? — решается-таки спросить. Не, ну а что, если у него с батей напряг, то это не значит, что стоит всех под одну гребёнку мести. Может, у Игоря получше взаимоотношения? Но ответ заставляет язык прикусить. — Он умер. Ну вот, теперь эта тема ещё более неудобна. — Сорян, не знал. — Ты и не должен был знать, — это звучит не как «всё в порядке», а как «я тебе вообще не должен был о нём рассказывать, но ты же спросил». — Официанта долго нет, потерялся он там, что ли? Пойду найду, — Петя с места встаёт, желая поскорее этой неловкости избежать. Может, вернётся даже, а Грома уже и не будет за столиком? Он бы не удивился такому раскладу, хотя было бы жаль. А Игорь в окно втыкает до того момента, пока слух не тревожит трель телефона. Мелодия такая же, как и у него, вот только его мобильник во внутреннем кармане абсолютно тих и спокоен, зато в глаза бросается лежащий на столе смартфон. Забытый Хазиным. Гром взглядом заведение окидывает, но Пети нигде нет. Переводит глаза на экран, где белыми буквами на черном фоне написано «Батя». И вот чё делать, брать или нет? С одной стороны, Игорь не отвечает на чужие звонки, но с другой, это ведь отец Хазинский. Вдруг, что-то важное? А Петя, как назло, всё не возвращается. Если Игорь сейчас пойдёт его искать, то кто угодно сможет занять столик, и придётся тогда Хазину обедать стоя, а Грому уматывать куда-то в суету аэропорта. Телефон не затыкается, словно ожидает, что кто-то всё же соизволит ответить. Петя появляется на горизонте сразу, как только телефон умолкает после долгой трели. — Пока тебя не было, тебе «Батя» звонил, — спокойно заявляет Гром, откидываясь на спинку диванчика, чтобы обзор был лучше, и кроме Хазина ему было видно и происходящее в окне и в зале, привычка. — Я, надеюсь, ты трубку не брал? В Петькином голосе такая надежда и трепет звучит, что Игорю даже кажется, будто он стал свидетелем того, чего видеть вообще не должен был. — Нет конечно, я ж не дебил. — Спасибо, — Петя выдыхает с каким-то облегчением. — Что не дебил? Хазин прыскает в кулак, растирает руками лицо. Да уж, глупая ситуация. — За это особенно спасибо. Сидят они вместе ещё минут десять, пока Хазин свой кофе хлещет, а Игорь в окно смотрит. Теперь уже молча. Потом также молча сматываются, когда Хазин с официантом за свой заказ рассчитывается — Гром-то в самом начале за свой кофе заплатил и допил его уж давно. На улицу выходят вместе, и Игорь думает, что, наверное, сейчас Петя его одного оставит, чтоб с отцом побеседовать, но чё-то нифига, Хазин с ним в аэропорт лыжи вострит, так, что он сам еле поспевает, даже в метель такую. — Интересно, как по такой погоде нам лететь? Вдруг рейс отменят? — предполагает Петя. Игорь его слова из-за свиста ветра в ушах едва разбирает, по губам читая. — Может, уляжется, — бросает только. Но за последующие пять часов погода что-то не соглашается сменить бурю на тишь да гладь. Свирепствует уходящий декабрь, не желая свои права передавать январским холодам. Бьются они в своей снежной схватке, в морозах, которые опускаются до минус двадцати к вечеру. Игорь с командой ожидают в аэропорту, не зная, как по итогу этот вечер сложится, пока около девяти вечера Фёдор Иванович распоряжение не отдаёт, разносящееся голосом диктора по всему зданию. Чтобы сразу и персонал, и пассажиров уведомить. — Внимание, внимание. В связи с погодными условиями рейс Санкт-Петербург — Таиланд отменяется. Просьба к пассажирам сдать в кассу купленные билеты. По желанию билеты обменяют на ближайший рейс, как только стабилизируется ситуация. Повторяю. Внимание, внимание. В связи с погодными условиями… — Приплыли, — констатирует Петя. — Вот вам и Новый год, — соглашается Юлька, повесив нос. Она-то уже представила, что в Тае хоть разочек сумеет расслабиться, отдохнуть и покупаться, купальник прикупила и уже готова была лицезреть заграницу, а оно вон как. Игорь задумчиво оглядывает ребят. Он, похоже, единственный, кто не испытывает ровным счётом никаких эмоций. Какая разница, где встречать, если настроения новогоднего нет? Кот не то, что наплакал, а конкретно поднасрал. Усталость, давшая о себе знать ещё с утра, накатила новой волной. Получается, зря ждали? — Ребят, видимо, сегодня погода не на нашей стороне, так что можете ехать домой, праздновать Новый год к семье, завтра утром разберёмся, что с рейсом делать. Фёдор Иванович и сам бы домой уже отбыл, да вот только всё через одно место получается. Нужно назвать время задержки рейса, решить все моменты, чтобы ни с кем из пассажиров конфликтов не было. — Фёдор Иваныч, а наш договор, он в силе? — Игорь решает переспросить на всякий случай, мало ли что, может, если отменяется всё, ему и домой тогда смысла нет ехать, там ведь тоска смертная, ещё и мышь в холодильнике повесилась, а тут эта метель под Новый год. — В силе, Гром, в силе, я же обещал. Хазин встревает ни с того ни с чего, будто чёрт из табакерки выпрыгивает. И откуда взялся только, неужели за спиной стоял где-то? — Чё там тебе обещали, премию двойную, что ли? Или, может, что ты в Новом году вообще сюда переедешь? Дядь, выглядишь вообще не важно, если честно. — Отгулы, мне обещало начальство отгулы, чтоб ни тебя не видеть, ни кого-либо ещё, ясно? Гром срывается как-то неожиданно резко, от него этого никто не ожидал, уж тем более Хазин, который стоял ближе всех. Волков, который уже почти ушел со своим чемоданчиком, с тревогой смотрит через плечо на Игоря, обращая его внимание на беспокойство Пети. Хазин присаживается на корточки рядом с сидящем в кресле Громом и спрашивает: — Эй, ты в порядке, дядь? — Замолчи, Петь, — стонет Игорь, потирая переносицу. — У тебя мигрень? Или просто говнишься, что рейс сорвался? — Блять, да какое тебе дело? — Грому остаётся только удивиться, почему Хазин так любезно себя с ним ведёт. Стряхивает Петину руку с подлокотника кресла, вскакивая на ноги, и уходит. Куда подальше унестись желает, но в итоге в соседнем зале останавливается, к окну подходит. На взлётную полосу смотрит, где из всех самолётов один его остался. Остальные улетели в обед, ещё когда условия позволяли, повезло же, блин. Игорь не замечает, как сзади него Юля появляется и в отражении стекла меряет его спину тревожным взглядом. — Игорь, что с тобой? — Ничего, — цедит. И злится. Теперь уже скорее на себя. Какого он вообще вспылил? Надо было встать и уйти по-тихому, умеет ведь. Но, кажется, вся невысказанная напряжённость, которую он испытывал к Хазину, разом из него вылилась. Работа слишком напрягала его, но и без неё он тоже не мог. — Мне кажется, что нет. — Крестись, Юль! Ты верующая? — Что ты несёшь? — ей не нравится его тон, колючий. Да, она привыкла к его нелюдимости, они друзья, но смотреть на то, что с ним сейчас произошло и при этом молчать, она не может. — Ты сам посмотри со стороны. Хазин, конечно, не подарок, но срываться так зачем? Он, между прочим, к тебе ещё нормально относится. — Да знаю я! Кофе не выливал, гречку не подкладывал, галстук не сжигал! У тебя всё или ещё что-то? — он оборачивается, глядя на Юлю. Пчёлкина шаг назад делает, словно разуверилась в нем. — Я бы на твоём месте извинилась, — произносит и уходит. И Игорю паршиво становится. Конечно, все знают, как ему лучше! Все знают, как они бы поступили на его месте, вот только никто на его месте толком не был, поэтому судить его не могут. В соседнем зале Петя испытывал те же эмоции, только уже по другому поводу. — Ты снова будешь мне втирать, какой я у тебя херовый? Я это и без тебя знаю, ничего нового ты мне не скажешь, и хватит обрывать мой телефон! — Ты только и делаешь, что гниль свою несёшь и рушишь ею всё! Думаешь, почему тебя прут отовсюду? Почему на меня косо смотрят на службе, не задумывался, нет?! — Да потому что ты сам еблан ещё тот, и мне вообще похрен, как на тебя там смотрят! Гром так и замер, слушая как Хазин обменивается с кем-то «любезностями». Его застают практически сразу, как только Петя оборачивается и замечает притихшего Грома. — Нахуй пошел, я и без тебя выплыву, понял?! С Новым годом, отец! Это последнее, что говорит бортпроводник, глядя прямо на Игоря, а потом отключается, пряча мобильник в карман брюк. Грому в какой-то момент даже показалось, что последние слова были сказаны не столько абоненту на том конце трубки, а ему. В груди как-то по-дурацки всё сжалось, а голова, казалось, вот-вот лопнет. Может, и правда мигрень? — Я, это, в общем, извиниться хотел, вёл себя как придурок. Конец года, нервы сдают, сам понимаешь, — Грому было неловко и стыдно, поэтому в глаза он смог Хазину посмотреть только в конце. — Окей, дядь, забыли. Тебя подвезти или ты так и будешь в аэропорту торчать? Петя переводит дух и как-то разом выдыхает, расслабляется, будто камень с плеч упал. В принципе, они ведь могут попробовать ещё раз, пообщаться там, узнать друг друга получше, может тогда у Игоря и изменится отношение к новому члену его команды. Гром оглядывается, а ведь его ребят из экипажа уже и в помине нет, разбежались кто куда: по домам, к семьям, родным. Волков поехал к семье, Игорь знал, что того дома всегда ждут Серёжа и Марго. Юлька ускакала домой к Бустеру, громовскому другу ещё со школьной скамьи. Три года назад свёл их как-то по дурости, а теперь вот, у них семья. Димка — и тот ускакал праздновать к сестре, прихватив с собой Костяна, что на региональных рейсах летает, и Ксюху, что с паспортного контроля. Только он снова остался один. Почти как Кевин из «Один дома». — Земля вызывает Игоря Грома, приём! И как-то так тоскливо становится на душе, гадко. Игорю Новый год праздновать не с кем, и хочется согласиться. Тем более, дороги замело, транспорт наверняка ходит с перебоями, а такси с него сдерёт бешеную цену за возможность добраться до квартиры, в которую, по правде говоря, возвращаться не очень-то и хотелось. Нет, Игорь любит своё жильё, оставшееся ещё от родителей, но, может, дело в том, что всегда хочется возвращаться туда, где ждут. А его, такого взрослого и самостоятельного, одичалого, в этом огромном мире никто сегодня не ждёт. — У тебя разве своих планов нет? — спрашивает, всё ещё сомневаясь. Петя плечами пожимает. — Да я свободен, как ветер, никуда не спешу. Так они вдвоём из аэропорта и выходят. Сквозь суету пассажиров, также покидающих здание; сквозь чужие разговоры, в собственном обоюдном молчании. Буря только усиливается, так что им приходится ускориться, чтобы дойти до Петиной машины. Вдвоём забрасывают чемоданы в багажник, а потом Петя ныряет на водительское сидение. Игорь, секунду посомневавшись, открывает дверцу и устраивается на переднем. Глупо было бы ехать на заднем. — Тебе куда? — спрашивает Петя, потирая руки. Вроде на улице был пару минут, а промёрзли до красноты. — На проспект Калинина. — Серьёзно? — Ну да, а что? — Игорю кажется, что сейчас Петя скажет «далековато» или ещё что-нибудь, и высадит его из машины. Или что бурчать будет, мысленно ругая себя за своё предложение. А что, может же быть такое? Но почему-то верить в подобный исход событий не хотелось. — Да я просто тоже на Калинина живу. Вот так поворот. — С месяц уж как переехал, — поясняет, — как раз перед тем, как к тебе в экипаж попасть. Снег белой пеленой сократил видимость до минимума, и когда только успела разыграться такая метель? — Домой поедешь? Или к друзьям там, девушке, парню? — зачем Гром полез с подобными вопросами, он и сам не понял. Как это Хазин ему не втащил или из машины не высадил. Игорь ведь любопытством вроде не страдал, но вот почему-то до одури хотелось узнать… всё. — Ага, да, наверное. — Казалось, что Петя не расслышал его, отвечал невпопад, но потом сориентировался, промямлил скудно: — Нет у меня девушки, и парня нет. Друг есть, Гошан. Но он с малышкой своей где-то тусить поехал, а я… Меня в Новый год вообще в городе не должно было быть, у нас же рейс был, вот я планы и не строил, а оно вон как получилось. Пристегнись. — Окей. Потянув на себя ремень безопасности, Гром пристёгивается, поглядывая на Хазина, как он проделывает то же самое, пока они не тронулись с места. Темнота сгущалась, свет от дорожных фонарей пропадал за стремительно падающими хлопьями снега, так и не бросив даже отблеска на дорогу. Единственным освещением служили фары машин, фонарные столбы почему-то практически не работали, но это особо не спасало, так как и тут стихия брала верх, и видно было не более чем на четыре метра вдаль. Чёрная хазинская «Infiniti» стойко держалась на дороге в такую непогоду, Петя что-то рассказывал, на фоне негромко играл какой-то рэпчик. Игорь даже пообвыкся, что за «штурвалом» сегодня не он, а Хазин. Машину, он, кстати, водил весьма аккуратно, способствовала ли этому метель или это он просто такой чуткий водитель, Грому проверять не очень хотелось, но он всё равно прокатился бы с ним ещё раз. Петя вырулил на шоссе в надежде сократить путь, так как видимость с каждой минутой становилась всё хуже, а до нового года оставалось всё меньше времени. Внезапно машину резко повело в сторону, хоть и скорость была относительно приемлемой, шум, скрежет, тряска, причем такая, что если бы Игорь не пристегнулся, точно бы расшиб голову либо об лобовое, либо об торпеду. — Приплыли, блять! Чё за хуйня? — Петя попытался рулём выкрутить, вывернуть, на педали нажимая, но итог был один: машина могла отъехать только на несколько сантиметров, покачиваясь. — Нас чего, занесло? — Игорь, видимо, ещё не до конца отошел от шока. — Сиди, ща разберусь, — Хазин с телефоном из машины вылезает, чтобы фонарем дорогу подсветить и понять, по какому ебучему закону жанра так получилось. Игорь сидит, не решаясь с места сдвинуться ровно до той поры, пока не раздаётся трёхэтажный отборнейший. Хазин свирепствует, озираясь по сторонам. Грому как-то неловко даже становится просиживать дальше, поэтому он тоже выбирается на морозный воздух, под метель, где снег сразу окутывает со всех сторон. — Поздравляю, нахуй! Нас в кювет занесло. Но Игорь это, впрочем, уже и сам понимает. Единственное, что им теперь оставалось, так это просто принять ситуацию. Ведь как говорят, если не можешь на ситуацию повлиять, измени отношение к ней. Гром же просто согласился с происходящим. Хазин снова вернулся в машину, попытался вырулить, но им не могло же просто так подфартить, правда. Петя сразу же позвонил кому-то и сказал их координаты, нагнул трёхэтажных матюков, пока неизвестный собеседник не поинтересовался, сколько в баке бензина и не пострадал ли никто, после чего отключился. Игорь так и не понял, с кем Петя говорил, но вопросов задавать не стал. — Дело дрянь, придётся ночевать прямо в тачке, нас дёрнут в лучшем случае утром, если метель закончится, — психанув, Петя бросил свой айфон куда-то в подставку под кофе и растёр лицо руками. — Ахуенный Новый год, блять! Пока пипл там оливье наворачивает да шампанским запивает, мы с тобой сидим в каком-то овраге. — Не люблю оливье, — отвечает Гром невпопад, на что Хазин только смеётся, добавляя: — Ты ещё мой не пробовал. Ладно, раз уж мы застряли тут с тобой, теперь у меня есть время утолить своё любопытство. — Какое ещё любопытство? — Игорь не понимает, к чему Петя клонит. Опять отвечать на вопросы, как в кафе? Какая-то викторина получается, мать его. Хазин взгляд на него переводит, спрашивая: — А ты чего занервничал? Боишься? — всё таки расслышал нотки удивления. На это Гром только фыркает: — Серьёзно? Ну давай, спрашивай. — Почему ты такой? — Какой? — под дурачка косить Игорь не любит, но иногда очень даже может прокатить. Правда, вряд ли с Петей этот принцип «тупым вопросом на вопрос» сработает. — Нелюдимый, — произносит, а потом добавляет: — нет, я не имею в виду, что ты совсем уж отшельник, но с остальными ты как-то больше на волне, а ко мне только с оскалом. В чём причина, дядь, я тебе в кашу вроде не нагадил? Игорь мог предвидеть этот вопрос, поэтому выдыхает, спокойно отвечая: — Просто не люблю новеньких. — И, видя, что Хазин уже рот открывает, произносит: — Раз уж такая у тебя игра, то я тебя тоже спрошу. — Окей, — Петя кивает, понимая, что так будет более честно. Сам он тоже хер бы отказался только отвечать. Наверняка сейчас Гром спросит у него что-то вроде «а ты любишь готовить?», цепляясь за тему с оливье, или любую другую незначительную вещь, но челюсть Пети едва не отлетает вниз, когда с уст Грома срывается трезвое и любопытное: — У тебя нелады с отцом? Игорь, наблюдая за реакцией Пети, понимает, что тема выбрана неудачно, чего уж там, совсем не к месту. Наверное, он спросил лишь только ради того, чтобы Хазин от него самого отстал. Несколько секунд проходит в молчании, так что Гром успевает предположить, что, видимо, вместо ответа его сейчас пошлют. — Скажем так, да, у нас с ним тотальные «нелады», — ответ получается скомканным, Петя даже губу прикусывает, тянется к бардачку, где завалялась пачка сигарет с зажигалкой и сникерс. Игорь не дурак, понял уже, что подробностей не будет. Хазин, не стесняясь, лезет в пачку за сигаретой, прикуривает от прикуривателя и выдыхает сизый дым прямо в салон, даже не открывая окно. Некоторое время они молчали. Петя всё так же жевал нижнюю губу, и пристально смотрел в громовские серо-голубые глаза. Казалось, дымом затянуло уже всю машину. Он расстегнул свой ремень безопасности и на критическое расстояние наклонился к Грому. Игорю казалось, что это что-то сродни пыткам, и Петя просто решил вытравить его отсюда за неуместные вопросы. Их губы разделяло несколько сантиметров, сердцебиение ускорилось, дыхание участилось, а запах хазинского одеколона вперемешку с табачным дымом будто оседал на языке. В тот момент, когда Петины пальцы перехватили сигарету и он открыл окно, впуская в машину свежий морозный воздух, Игорь думал только об одном, лишь бы он не отстранялся. Услышав щелчок, он понял, что его ремень безопасности расстегнулся. Петя только еле заметно улыбнулся. — У тебя отменная реакция, — с хрипотцой в голосе проговорил он. — Прости? — Гром не уловил сути его слов. Хазин облокотился на спинку водительского кресла, с интересом рассматривая его, докуривая. — Сходи, возьми в багажнике пакет. — Зачем? — не понял Игорь. — Дядь, не тупи, Новый год будем праздновать. Игорю ничего не остаётся, кроме как выбраться из машины. Хазин и дальше докуривает, и к тому моменту, пока Гром управляется с багажником и возвращается, Петя своё окно приспускает чуток, выбрасывая окурок на мороз. В пакете обнаруживается бутылка коньяка, апельсины и конфеты. Петя распаковывает содержимое с непринуждённым видом, а потом выносит вердикт: — Брезгливый? — В плане? — Стаканов нет, дядь, из горла выпьешь? Игорь смотрит невозмутимо. Будто бы у него есть выбор! Ему, если на то пошло, хочется почему-то напиться в эту ночь после такого переворота. Он никак не ожидал поначалу, что будет встречать Новый год вместе с Хазиным, но чего не ожидал больше — так это именно такой обстановки. — Открывай. Сколько там времени-то? — Без десяти. — Петя на экране блокировки улавливает цифры и констатирует: — Скоро батарея сядет. У тебя как с зарядом? — Половина, — Игорь свой достаёт, убеждаясь. Пятьдесят три процента красуются в правом верхнем углу. — Ну зашибись, тогда номерок себе вбей этот. Игорь записывает цифры без вопросов, потом также без вопросов открывает коробку конфет, пока Петя откупоривает бутылку и чистит апельсины. На дне пакета замечается маленькая коробочка, после чего Игорь не сдерживается, чтобы не съязвить: — Так у тебя весь джентльменский набор, дядь. Звучит колко, да и выглядит также, когда Гром аккуратно двумя пальцами подцепляет пачку презервативов, шурша пакетом, скидывает его себе под ноги. — Какие мы нежные, — шутливо произносит Петя, закидывая её на заднее сидение. — Я на секс сегодня не рассчитывал, но если нас вдруг размотает с бутылки, ты знаешь что делать. — Что? — Игорь глаза таращит, в надежде, что ему это просто послышалось, но Петя только улыбается шире, а затем отпивает из горла. — А что? Нельзя быть таким серьёзным, дядь. — Зато ты слишком беззаботный, — Игорь бутылку у него из рук принимает, делая глоток. Горло обжигает, но Гром не морщится. Закидывает в рот дольку апельсина и, прежде чем мозг успевает сгенерировать, язык уже выдаёт: — Что там, новый вопрос у тебя не созрел? Петя усмехается коротко, криво, но не молчит долго, не обдумывает. Видимо, уже давно в голове галочка стояла, знал, что хочет услышать. — А ты почему всех новичков так не любишь? — А должен? — парирует. Но, всё-таки, чуток мрачнеет, от Пети это не укрывается. Или просто Хазин слишком хорошо в людях разбирается? Во всяком случае, Грома он читать научился быстро, а там, где не мог, там хотелось узнать и спросить. Более удачного случая не предвидится, чем сейчас, бежать им обоим некуда. — Ну, если б это была просто неприязнь фактом, то ты б так себя не вёл, тебе было бы похуй, а здесь какая-то причина, да? — Да. М-да, далеко они так точно не уедут, да что уж там, они ведь и так никуда не едут. — Пизда! Дядь, ты отвечать будешь или нет? — Хазин начинает канючить, расстегивая первые две пуговки на форменной рубашке, в машине от печки и алкоголя слишком быстро становится душно. Или это из-за Грома? — Ладно, ладно! Я очень тщательно отбираю ребят в свой экипаж, потому что шестнадцать лет назад к моему отцу в команду попал новый человек, второй пилот. Через четыре месяца их самолёт потерпел крушение на взлетной полосе по вине того самого второго пилота. В воздухе повисло молчание, пока между ребятами не начало нарастать напряжение. Петя вовремя решил включить радио, где уже вот-вот должен был начаться обратный отсчет до курантов. Глотнув приличный такой глоток коньяка, он протянул бутылку Игорю, стараясь не закашляться. Игорь пить уже не спешил, замер в какой-то прострации. Он не думал, что когда-нибудь откроет Хазину свою самую главную боль, но почему-то теперь, здесь и сейчас, у него не получилось заткнуться вовремя. — Отец погиб, весь экипаж и пассажиры тоже, — Гром смотрел на свои руки, в которых держал бутылку, проводя большим пальцем по краю этикетки, как будто надеясь сорвать её. Не получалось, заводская. Крепенькая. — А этот урод – выжил. Даже не пострадал толком… Петя на Игоря взгляд бросил. Сочувствующий. Благо что Гром этого не заметил, потому что, наверное, тогда бы точно нахуй свалил из машины. Не любил Игорь, чтоб его жалели. Петя сам такой. И вот в эту секунду Хазин подумал, что если раньше он полагал, будто у него жизнь пиздец, то нет. Бывает и похуже. Игорь вообще отца похоронил. Хотя… может, дело в том, что Юрий и Константин слишком разными были. И людьми, и отцами. Пете никогда не понять, каково это, жить в любви и поддержке родителя, а Игорю никогда больше не дождаться самого важного звонка от близкого человека. — Теперь у меня вопрос, — Гром не считает нужным сырость разводить, он и так в воздухе чужое сожаление о случившемся прочувствовал, а если ему ещё на словах это скажут, то вообще разъёб начисто гарантирован. — Ты за что со своим отцом не в ладах? — можно сказать, по-больному задевает, ну, а что? Игорю просто интересно, каким макаром можно пренебрегать вот так близким человеком, если тот есть, если тот жив. Был бы у Игоря сейчас отец, позвони он ему — Гром бы сам побежал со всех ног, чтоб услышать его. На руках бы приполз, если б ноги отказали. Жаль, что на тот свет дороги нет. Зато на этом свете есть ещё те, кто полагает, что какие-то обиды важнее. И ему просто интересно узнать, что ж это за причина такая, по которой Петя так со своим родителем разговаривал. — За что… Потому что заарканился, отказался женится на выгодной партии, которую подсунул отец, ушёл с экипажа, где он за меня мазу перед начальством тянул, а он взял и проучить меня решил. Воздух мне перекрыл в Москве, что меня там ни в одну авиакомпанию никто брать не хотел, да и здесь кое-как втиснулся, только потому, что в меня поверили, казалось, я никогда ничего так сильнее не хотел, кроме как сепарироваться от отца. Вот и получается, что мне каждый день приходится выгрызать право на своё собственное мнение, решение, жизнь. Думаю, ещё немного и он почти привыкнет к этому, а пока работаю бортпроводником у страшного и ужасного Игоря Грома. Петя отбирает бутылку, делая глоток, пока Игорь горько усмехается. И всё же, для него эти озвученные причины не были… решающими? Ведь, всегда же можно найти компромисс, да? — О, и как тебе работается? — Знаешь, охуенно, если бы ещё капитан не говнился иногда, — морщась и заедая конфетой, отвечает лукаво Петя. — А как на тебя не говниться, если ты творишь хуйню! Пока они рассуждали и спорили, никто даже не заметил того, что начали бить куранты, пошел обратный отсчет. — Куранты, Гром! Загадывай желание! — спохватился Петя, отхлебнув коньяка, быстро передав бутылку Игорю, подталкивая рукой, чтобы он сделал то же самое. Девять, десять, одиннадцать, двенадцать… Глотают коньяк синхронно. По радио слышатся радостные крики, вопли, поздравления с Новым годом. Зажевав конфетой, Петя подается вперёд, накрывая Игоревы губы сладким поцелуем с коньячными нотками, осевшими на губах Грома. Игорь оторопел, тем самым позволив углубить поцелуй. Хазинский язык стал исследовать его рот увеличивая темп и набирая обороты, а Гром… он просто не мог сопротивляться ему, не хотел, не…. — С Новым годом, дядь! — С Новым… годом, Петь, — у Игоря в голове ахуй от происходящего, он как-то странно смотрит на Хазина. — Чего завис? — Петя посмеивается над реакцией Грома, у которого, кажется, вот-вот большими печатными буквами на лбу проступит весь его диагноз. — А, точняк, ты ж новеньких не жалуешь, а я к тебе так – перебор? Сорян, дядь, не думал, что ты такой впечатлительный… А Игорь почему-то бутылку с коньяком отставляет куда подальше вместо того, чтоб снова выпить; и вместо всяких слов просто притягивает Хазина к себе и целует. Петя отвечает на поцелуй, отстраняясь спустя мгновение: — Серьёзно, блять? — и в глазах читается вопрос «Прямо здесь? Прям щас?!» А Игорь к презервативам тянется, перед Петиным носом пронося руку. — Ну, ты ж рассчитывал, вдруг… — Да ну на хуй! — Именно на хуй. Петя усмехается, неспешно тянется к громовым губам, аккуратно целуя, будто боится, что тот его сейчас вот-вот оттолкнет. Наивный. Игорь его останавливать не собирается. Петина рука скользит по бедру Грома. Медленно двигается вверх-вниз-вверх, пока губы исследуют его податливый рот. Когда рука Хазина тянется к члену, мягко массируя его через ткань форменных брюк, с Игоревых губ срывается полустон-полурык, проглоченные Петей. Хуй стоит, будто каменный, мягкие поглаживания сменяются грубыми ласками. Когда Петина ладонь проскальзывает в расстегнутые брюки, крепко сжимая Игорев член, а затем начинает мягко массировать через ткань белья, Грому кажется, что он в мгновение оглох от прилившей крови, сердце бешено стучит, с губ срываются стоны. Сколько это продолжалось, сказать сложно, но когда они перебрались на заднее сидение, и Хазин опустился перед ним на колени, атмосфера накалилась. Стёкла запотели от печки, что работала в салоне, алкоголь на пустой желудок вдарил в голову обоим. Навалившись на Грома, Петя снова впился ему в губы, прикусывая, а затем осторожно, не спеша проложил губами дорожку к паху. Дальше всё происходило агрессивно, быстро и страстно.***
Прошло несколько часов, прежде чем Хазин проснулся оттого, что почувствовал, как холод пробирает до нитки, двигатель заглох, на приборной доске высвечивалась температура минус пятнадцать, Гром тихо посапывал на заднем сидении. — Игорь, — позвал он, ноль реакции. — Гром. — Что? Протерев глаза, Петя грубо выругался, попутно пытаясь завести двигатель, но безуспешно, на часах было четыре часа утра. — Просто охуеть! — Петя ударил руками по рулю. Игорь молча следил за ним. — Иди сюда, греться будем, — проговорил он, перелезая на заднее сидение к Грому. — На второй круг решил пойти? — Ай, молодец, подъёб засчитан, быстро учишься! — Это, наверное, воздушно-капельным путём передаётся. Послушно отодвинувшись, Петя подхватил бутылку с остатками холодного коньяка, предлагая допить. В животе урчит, от наматывающего возбуждения тянет. Игорь следом бутылку принял, допивая последние два глотка. В салоне и правда был дубак, машина всю ночь на морозе простояла, а от алкоголя по стенкам пищевода растеклось малое тепло. Последнее, которое у них было в наличии, потому что Игорю казалось, что сам он ни согреться не может, ни тепло выделять, особенно когда холодные Петины ладони сомкнулись на его спине. — Блять! — хотелось отстраниться, потому что от этого стало только холоднее, но Петя заботливо набросил на плечи Игоря его пальто, покрывая свои руки и спину Грома. Деваться было некуда, Игорь тоже обнял Петю. Так они и лежали на заднем сидении: полуголые, прикрытые двумя пальто, грелись. Грому даже показалось минут через десять, что Петин план потихоньку начал срабатывать. — Черт, Гром, как же ты пахнешь. — Держи себя в руках, Хазин. — Помолчи, дай мне насладиться моментом… Это были последние слова, которые слышал Игорь перед тем, как провалиться в глубокий сон. Петя ещё полюбовался им, пока его самого не сморило. Гром проснулся от стука в боковое окно. — Живые, — послышался мужской голос. В машине стоял неимоверный холод, Петя рядом с ним сжался в клубочек, кутаясь в его пальто, стоило Игорю привстать. Судя по всему, он во сне прижимал его всю ночь к себе в надежде согреть. — Петь, — позвал он, проведя пальцами по светло-русым волосам парня, — Петя! — А? — Хазин проснулся резко, отстранившись от груди Игоря, на которой покоилась его голова, и сонными глазами посмотрел на Грома, — Чё? — Хуй через плечо, вставай давай, спящий принц! — голос был знакомым, Петя протёр глаза и провёл рукой по стеклу. По ту сторону красовалось лицо Гошана, который улыбался во все тридцать два и, кажется, в голове уже готовил тысячу и один подъёб. — Бля… — Весёлое утро, да? — Кто ж знал, что он так припрётся… — Солнце в зените, Хазин! — ответили с улицы. — Вы как, вылезать будете или мне прям в таком виде вас дёрнуть к трассе? Одевались они быстро, впопыхах, пока не случилось это. — Где мои трусы? — прошептал Петя, нагнувшись над Громом, который старался даже не шевелиться, пока Хазин обыскивал машину. — Я не знаю, не я с тебя их снимал. — Блять, а кто? — возмутился Петя, пихая его в плечо. Игорь завалился на локти, не сильно приложившись затылком, шикнул. Хазин обернулся, весь взвинченный, взмыленный, чмокнул его в нос, быстро прошелся рукой по Игоревой жесткой, слегка вьющейся шевелюре. Извинялся. — Ладно, надеюсь мои причиндалы не отмёрзнут на этом собачьем морозе. Хазин отмахнулся, напялил на себя куртку, которую возил в машине вместе с набором сменной спортивной одежды. — Ой, иди уже! — Если что, виноват в этом будешь ты! Игорь выпихнул одетого Хазина на улицу, сам же продолжил одеваться, чтобы выйти помочь, да и неприлично уже как-то. Минуты через две, пока Петя общался со своим знакомым, Игорь появился на улице, одетый мало-мальски по погоде. — Привет, — первым поздоровался Хазинский знакомый, руку протягивая, — Гоша. — Игорь, — Гром ответил на рукопожатие, запахнув пальто посильнее. Если он думал, что в машине холодно, то очень сильно ошибался, пока не оказался на улице среди белых сугробов. — Хорош уже трындеть, давай, дёрни побыстрее тачку, пока мы тут не окочурились от холода. — Окей, — Гоша подошёл к машине, дверцу открыл с переднего сидения и покосился на них. — Так и будете стоять столбом или, может, поможете? Нам сейчас нужно посмотреть, что там с бензом, остался ли он, не сел ли аккумулятор, потом закрепить трос и только потом можно дёрнуть. Игорь по инерции двинулся к Петиной тачке, но Хазин его развернул. — Тебе туда, — кивнул на тойоту Гоши. — Это с какого? — не понял Гром. — С такого, тачка моя, мне с ней и ебаться, а ты иди грейся, телефон на зарядку у Гошана кинь, если нужна будет твоя помощь, я позову. Игорь только брови вскинул, сморщив недовольное лицо, но ничего больше не сказал, побрел к обочине, где стоял черный тойотовский джип. Уже в окне, сидя в тёплом салоне, он видел как Хазин с другом курили, склонившись то над открытым капотом, то возле бензобака. Только минут через тридцать Гром понял, что дело дрянь, когда в машину вернулись околевшие Петя и Гоша. — Всё хуйня, Миша! — вскрикнул хазинский друг, шмыгнув носом, ударив замерзшими руками по рулю. — Игорь, — поправил его Гром. — Забей, дядь, он в мемах не шарит, — вступился Хазин, на что получил в ответ фак и заливистый смех друга. — Смех–смехом, а пизда орехом, я серьёзно, гайз, нужно эвакуатор вызывать. Прости, Петюнь, но мы твоей ласточке вряд ли сами сможем помочь. — Да я уж понял. — Петь, меня Прокопенко вызывал, рейс в Бангкок перенесли на вечер, — подал голос Игорь, которому и так было неловко от сложившейся ситуации. Гоша молча крутил что-то на приборной панели, растирая руки, пытаясь согреться. — Так мы же это, ну, пили. — Так ты чё, Петюнь, пилота себе отхватил? — вдруг влез в разговор Гоша, будто по-новому взглянув на Грома. Видимо, прикидывал, похож ли Игорь на пилота, совпали ли его догадки с действительностью или нет. — Ага, видишь какой сидит, важный, как хуй бумажный! Петя только носом шмыгнул и рассмеялся. Гоша последовал его примеру, прыснул в кулак. — Смешно, блять, обхохочешься прям! — А-то! — Хорош ржать, как кони, ищите круглосуточный эвакуатор, звоните, а то мы на этой обочине до Рождества просидим! — скомандовал Игорь, а потом сам же в телефон полез, ведь, если хочешь сделать что-то хорошо, сделай это сам. Этому правилу жизни он не изменял уже более двадцати лет. — Какие мы важные, — буркнул Гошан, доставая из кармана куртки свой айфон. — Дядь, так я не понял, ты выходишь на рейс или нет? — до Хазина, почему-то доходило как до жирафа, на третье сутки. — Петь, какой рейс, я с сегодняшнего дня в отпуске, и вообще, я до сих пор пьяный, замерз как цуцик и мы до сих пор не вытащили твою тачку из кювета! — Я, кстати, тоже, — вставил свои пять копеек Гоша. — Что? — спросил Петя. — Пьяный. От такого невозмутимого ответа товарища они все рассмеялись, скидывая напряжение. Вопросов больше не осталось. Дождавшись эвакуатор, заполнив все нужные документы, отстегнув лавэ, уже часа через полтора они наконец-то ехали куда-то в чайхану: поесть, отогреться, отдохнуть. После обеда, что плавно перешел в ужин, Игорь шепнул Хазину на ухо: — Поехали. — Куда? — Домой. Греть тебя буду и, может быть, даже верну тебе твои трусы, — Гром говорил всё так же тихо, вкрадчиво, Петя даже не понял отчего побежали мурашки, то ли от этого голоса, который сносил ему крышу, то ли от того, что он тупо перемерз на этом блядском морозе.***
Игорь откидывается на спинку сиденья и устало вздыхает, слушая, как Хазин что-то насвистывает в проходе. В какой-то момент он отсылает Дубина и Пчёлкину, говорит им, что уже поздно, пора идти домой, пока сам всё ещё продолжает заниматься какой-то хренью. Петя там намывает касалетки, перебирает приборы. Суета затягивается минут на сорок, а Игорь всё сидит в кабине и слушает. А ведь Хазин не знал, что капитан всё ещё на борту, пока не щёлкнул микрофон. — Хэлоу, пипл, да, я знаю, что самолёт пустой, но всё же, это я, ваш бортпроводник с образованием пилота, Пётр Хазин, да-да, тот самый, ага, отчаянно цепляющийся за нормальность и агрессивно отвергающий прошлую жизнь. Да, я знаю, я дурак полнейший и я этого не скрываю. Умных ведь не разжалуют до стюардов. Гром фыркает и закрывает глаза, готовясь слушать. — Ладно, с этим я уже смирился. Если бы не череда всех злоключений, проёбов и неудач, может, я бы уже давно вскрылся в этом ебучем Питере. Простите, коренные петербуржцы, не хотел обидеть. Ах да, у нас же пустой самолёт, значит извиняться здесь не перед кем. Охуенная у нас поездка получается, а, пассажиры? С нотками психологического подкаста или даже открытого микрофона. Блядство, слышал бы меня капитан Гром. Игорь вскидывает брови, а Петя усмехается: — Чёрт, как бы мне хотелось когда-нибудь, хоть раз, сесть с ним за штурвал. Да, я знаю, Игорь не возьмёт меня вторым пилотом, не после того, что он мне рассказал. Но, блять, я правда рад, что он сидит в кресле пилота, хоть мне чертовски плохо от того, что я почти не вижу его лица, пока он весь день находится в кабине. Игорь залип, заслушался, медленно открывая глаза, а Хазин задумчиво вздыхает в микрофон. — Его глаза… Блядский боже. А его лицо – особенно когда он оставляет щетину, это же просто… Господи. А его пальцы, о которых я не могу перестать думать… А ведь ещё недавно он пихал их, блять… А его жопа в этих форменных штанах, серьёзно… На этих словах Игорь понимает, что пора бы уже выйти из кабины, ведь он и так уже многое услышал, а Петя… ему просто нужно было выговориться, так как они ведь нормально и не поговорили на утро второго января. — Ебаная касалетка! — вскрикивает Хазин, когда рука Грома опускается ему на плечо. Петя смотрит на него широко раскрытыми глазами, пока Игорь пытается ему одобрительно улыбнуться. Забрав микрофон из петиных рук, он вешает его обратно на крючок на стене и наклоняется, целуя Петю. Хазин от неожиданности прикусывает громовскую губу до крови, пока с его губ срывается протяжный стон. — Поехали домой, Петь. Трахаться на борту я сегодня не планировал. Хазин смеётся и притягивает Игоря к себе, чтобы снова поцеловать.