***
Мрачное молчание группы и тягостные размышления Флеша прервал яростный стук в дверь. - Если это офицер Сун, то, кажется, его вчетвером держать надо, - осторожно сказала Слепышка. - Ну, пусть мне врежет, - поморщился Полынь. – Я привычный, я с ним в секцию тайского бокса ходил. И распахнул дверь, откуда тут же вывалился заросший щетиной мужчина примерно их лет, одетый чисто и прилично, но пьяный в стельку. Его за рукав тянула обратно миловидная женщина с короткими светлыми волосами, очень нарядная и очень грустная. Она молчала. Гость, наоборот, разразился криками: - Здрасьте, соседи, с новым годом! Бля, Наташа, тут одни таджики! Полная хата гастр… гастрыб… гастарбайтеров! Ассс… ас… асалямалейкум! - Во-первых, я беларус, - Сюэ Ян выудил из кармана и сунул ему под нос свой старый паспорт, где действительно значилась отцовская фамилия – Полынский; он таскал его с собой на всякий случай, в основном ради ошарашенных лиц таких назойливых персонажей. – А во-вторых, вы считаете, мы не понимаем, что вы говорите? - Ты себя в зеркало-то видел? – мужчина, впрочем, задумался. – А че, у вас одна шалава на четверых? - У нас. Одна. Кто? – чеканно спросил Сюэ Ян. – Повторите, пожалуйста. - Ну, эта… шмара… - объяснил гость. – Ну, вы на всех, что ли, не могли девок вызвать? Денег нет? Пока Сюэ Ян открывал рот, чтобы выразить соседу все свое презрение, Сяо Синчень неожиданно для всех в три прыжка преодолел разделявшее их расстояние и вцепился в горло мужчины. Его спутница прижала руки к лицу и не издала ни звука. - Ты назвал моего боевого товарища шалавой! – заорал он. – Ты – назвал – ее!.. - Мы все хорошо понимаем по-русски, мы тут пять лет работаем, - Сюэ Ян деловито перешагнул через ноги поверженного Луной врага. – А ты хорош, ботаник! Насмерть только его не придуши при свидетелях, потом подкараулишь и додушишь. - Луна! Что ты делаешь! Прекрати! – запоздало взвизгнула А-Цин и принялась оттаскивать Сяо Синченя, но как-то без энтузиазма. Командир Цзян привалился к стенке, наблюдая за этой сценой. По-хорошему он должен был вмешаться, но вмешиваться ему не хотелось, и только когда он поймал умоляющий взгляд незнакомки и почувствовал острый укол в сердце, прорезался голос: - ОТСТАВИТЬ! ВСЕ! Все трое резко отскочили от своей жертвы и вытянулись по струнке. - Извините, пожалуйста, - прошептала женщина, поднимая и отряхивая своего недодушенного мужа. - Может, вы останетесь с нами пока? Он… не… - начал Чендлер и вдруг осекся, сообразив, как грубо звучит предложение остаться с тремя незнакомыми мужиками, пусть и не единственной женщиной. Она покачала головой и увела притихшего пьянчугу. Буквально через пять минут стук в дверь повторился, но уже вежливо. Командир Цзян все еще надеялся на возвращение Снега – ему не нравилось, что ценный айтишник болтается в холодном подъезде. Но на пороге стояла соседка, запыхавшаяся и бледная. Она протягивала ему огромную кастрюлю, больше похожую на таз, накрытый крышкой. - Я извиниться пришла и… вот оливье, муж сегодня решил, что ненавидит оливье, а я готовила… - она поджала губы, глядя, как Чендлер с благодарностями ставит таз салата на тумбочку. – В пакете еще шампанское… И вот еще платье, не знаю, у вас тут девочка… а мне оно теперь маловато. Я не считаю, что вы нищие… - Она не будет возражать, - Флеш вежливо принял сине-розовый пакет, в котором виднелось что-то блестящее. – Спасибо. Извинения не нужны, мы же и сами перегнули… Нельзя бить людей. Извините… И это не мое дело, но на вашем месте я бы подумал о разводе. Настоящий мужчина не заставляет свою супругу стыдиться него. И за него извиняться. - Да, я… думала, - она вздохнула. – Но ребенок и… - Вы думаете, что не сможете растить его в одиночку? Так это плохой пример. А если думаете, что не найдете себе спутника жизни… выходите замуж за меня. Я вам телефон оставлю, если надумаете. - Я вас не знаю. - Я симпатичный, богатый и хороший любовник, - весомо сказал Чендлер. – А еще я служу в разведке, моей военной династии пятьсот лет, и вы ни в чем не будете нуждаться, даже если меня убьют. - О, - женщина грустно и недоверчиво рассмеялась. – Откуда вы взялись? Сейчас все говорят, что миллионеры и эти… коучи. Это в моем детстве играли в разведчиков, но все забыли уже. - Деньги обесцениваются, а государственные секреты – нет, - со знанием дела заметил Чендлер. - Вы такой странный. Но не мерзкий. И… спасибо. - За что? – удивился командир Цзян. – Вы будете в безопасности? Если что-то случится… Она покачала головой. - Я сейчас соберусь, возьму ребенка и уйду к родителям. - Если вам понадобится помощь… зовите нас. - Вы очень странный. Очень. Сидя на подоконнике, покрытом красно-зеленой клеенкой, командир Цзян следил за тем, как женщина выводит из подъезда мальчика лет восьми с огромным рюкзаком. Следом вышел Сун Лань, похоже, вызвавшийся помочь. В руке у него была большая фиолетовая сумка. Женщина с мальчиком забрали сумку, сели в такси и уехали. Снег ушел в подъезд. Чендлер вздохнул. Как вообще люди женятся? Что для этого нужно делать? Почему у какого-то козла есть жена, а у него нет? Или он сначала не был козлом? Или надо быть козлом? Сяо Синчень, все еще взлохмаченный и красный, но уже спокойный, пришел к нему. - Я прошу прощения, командир, и готов к любому наказанию за мой проступок. - Да все правильно, не давай ее в обиду, - Чендлер махнул рукой. – Только я от тебя не ожидал. Ты в последнее время сам не свой. - Со Снегом поругался. То есть он со мной. Не сегодня, раньше еще началось. - Почему? - Личное, - Сяо Синчень пожал плечами. – Это он сам не свой, не я. Я из-за него просто…***
Командир Цзян вытянулся во весь рост на диване и подумал, что из всей БДСМ-вселенной игры «в собачку» ему не по душе – слишком много нужно шевелиться. Срыв Сун Ланя, вторжение соседей и драка здорово его утомили. Усталость он испытывал и ранее от постоянных тревог за приемного брата, которому запретили въезд в Китай. К счастью, командование «пауков» смогло вытащить скандально известного художника Вэй Усяня из тюрьмы, но теперь оставалось много нерешенных вопросов, которые целиком и полностью ложились на Чендлера и в меньшей степени на Янли. Он даже немного задремал и проснулся оттого, что ему чешут за ухом. - А, вот так нормально, то есть гав, - сказал он. Слепышка села на край дивана, потом неловко потянулась к нему и легла сверху. - Какой же породы у нас собачка? - Японский хин, только китайский, - и на ее удивленный взгляд пустился в пояснения. – Их носили в рукаве кимоно не только как игрушку, но и как защитника. Они ж так орут, эти мелкие твари… А я – псина в рукаве компартии. Восьмилапая паучья псина. А-Цин рассмеялась и положила голову ему на плечо. Он мягко погладил ее по спине и коротко остриженным волосам, красиво открывающим шею. Маленькая, невысокая, Слепышка была сухой и мускулистой, как мальчик, но все же командир Цзян ощущал, как к его груди прижимается небольшая женская грудь. Это было мило. - Так что? – промурлыкала она. – Поиграем? Не желаешь косточек? - Я даже описать не могу, гав, как это странно звучит, но я бы пообсасывал твои, - он обнял ее за талию, немного приподнял, потянул на себя; она села на него верхом. Флеш обхватил губами ключицу в вырезе, слегка прикусил, лизнул в шею всей плоскостью языка. Потом осторожно закатал белую майку, привлек еще ближе к себе и коснулся губами ребер, все так же прикусывая кожу и пытаясь обхватить косточки губами. Он не кусал ее, но намеренно касался зубами смуглой кожи, поцелуи его были жесткими и требовательными, но не переходили границы; он держал ладони на ее талии, он не добирался до ее груди. Но Чендлеру хотелось , чтобы она взяла дело в свои руки. И не только дело. Где-то на полу валялась ее зеленая толстовка с принтом в виде листьев бамбука. Слепышка хихикнула и легонько хлопнула его по щеке. Командир Цзян положил руки на ее бедра, медленно провел по ним несколько раз, за что получил вторую пощечину. - Куда лапы тянем? - А-Цин, милая, нехорошо бить животных. - Так ведь ты кусаешься, - она улыбнулась. – Посадить тебя на цепь? - Ой, давай, давай на цепь! – обрадовался Ченлдлер. – Цепь одобряется. Ничего не делать? Отлично. Она все с той же улыбочкой вытащила ремень из его брюк (это ему всегда нравилось – действие слегка развратное, в каком-то смысле лишающее выбора, но не из разряда «залезть в штаны») и со знанием дела стянула полоской кожзама запястья закинутых назад рук. Чендлер тут же пожалел об этом – поза, конечно, была шикарная, подтягивала живот (впрочем, ему здесь не на что было жаловаться), приподнимала грудь (на мышцы груди ему тоже жаловаться было грех), подчеркивала бицепсы, шею… в общем, красота. Женщине – или мужчине, тут как повезет – доставался самый эффектный ракурс. А ему – жутко затекающие руки. - А теперь мы играем в другое, - Слепышка вдруг посерьезнела. – И мне нужно, чтобы у тебя не было возможности сопротивляться, потому что боюсь, что ты… знаешь, я всегда боялась, что ты меня оттолкнешь. Ты позволишь мне трогать тебя везде, где я захочу? «Для этого не надо было меня связывать, балда, меня и так можно трогать», - хотел ответить Чендлер, но вместо этого просто кивнул. Узкие ладошки Слепышки скользнули ему под майку. Потом его долго, долго, очень почтительно целовали – везде, от макушки до пояса, потому что стаскивать с него штаны А-Цин не спешила. А вот сама разделась в процессе, он даже не успел заметить, когда она осталась только в черных боксерах, напоминающих скорее мужское белье. Чендлер рассудил, что это привлекает хотя бы некой гендерной неопределенностью. Потом она осторожно, стараясь не упасть, поднялась, прижимая ноги по обе стороны к его торсу, и стянула с себя белье. Над Чендлером теперь – метафорически – парила окруженная темными волосами вагина, которая теперь опустилась на его торс. Он озадачился, сначала вспомнил пару-тройку картин сюрреалистов, но не вспомнил авторов; однако ему очень понравилось то, как мягко влажная женская плоть скользит по его напряженному прессу. Чендлер признал, что возбужден. Некоторые части тела Чендлера признали это даже раньше и хотели бы избавиться от мешающей признанию одежды, но он молчал. Если ведет женщина – ведет женщина. С него все-таки сняли джинсы – он приподнял бедра, чтобы это было проще сделать – и теперь А-Цин терлась о его возбужденный член сквозь ткань белья. Командир Цзян начал внутренне молиться, чтобы процесс шел как-то быстрее и однозначнее. - А-Цин, если ты хочешь проникновения, то у меня презервативы в сумке, в аптечке, буквально в аптечке, белая коробочка с красным крестом. - Нет, пока нет, - она наклонилась к нему, все еще сидя верхом, принялась нежно целовать в губы, посасывать мочку уха, прикусила подбородок… Дверь в прихожей хлопнула, потом хлопнула еще одна. Все внутренне взмолились, чтобы Сун Лань в своем желании на всех обидеться и засесть в засаду (он так делал частенько) занял ванную, а не туалет.***
Тем временем Сюэ Ян обхаживал Луну, который, похоже, уже передумал пускаться во все тяжкие. Полынь отодвинул кресло, легко подсадил Сяо Синченя и устроил на столике, позволив обнять себя ногами. Ткань серых джинсов была мягкой – а коленка под ней острой. - Не жарко? – спросил Полынь. Хакер с готовностью скинул свитер, под которым обнаружилась еще и футболка – такая же безупречно белая. Сюэ Яна ударила мысль, что Сяо Синчень, пусть и его ровесник – выглядит как ребенок. Ну как тут не чувствовать себя гребаным педофилом! Ну как трахать такого мужика! Глаза за толстыми стеклами очков смотрели невинно и растерянно. Полынь аккуратно снял с него очки, придвинулся еще ближе, увидел пятна румянца, неровно идущие по лицу и шее. На его грудь нерешительно легли руки – очень худые, почти детские. Тщедушное тело, напряженное, прижимавшееся к нему будто по принуждению, колотила дрожь. Синчень дышал так, будто только что долго рыдал. Полынь уже сейчас понял, что ничего не выйдет, но еще держался за мысль соблазнить Луну, гладил его, чувствуя сплошные кости и ни одной мышцы под футболкой, невесомо целовал виски, щеки, опущенные веки, пока не произошло ожидаемое. Сяо Синчень оттолкнул его, мягко, слабым движением: - Полынь, остановись, стой, я не могу. - Но ты же говорил… - Сюэ Ян тщетно пытался бороться за свое… Нет, не удовольствие. Ему просто хотелось пройтись ногами по невинному счастью Луны и Снега. Разрушить все, что мозолило ему глаза бесконечным напоминанием – все достойны любви, но не ты, не ты, не ты. …за свое отмщение? Но были ли Луна и Снег с их теплой безусловной любовью виноваты в его одиночестве, в том, что все любимые люди в его жизни бросали, отвергали его, насмехались над ним или попросту не замечали? Точно так же, как отец когда-то не замечал его слез, голода, синеющих от холода ног. Так никто офицера Полынь и не согрел. - Я говорил… - в нервном голосе Сяо Синченя появилась твердость. – Но есть разница между фантазиями и тем, на что я способен в реальности, понимаешь? Я просто не могу, не могу, и все. - Хорошо. - Извини. Сюэ Ян покровительственно похлопал Луну по макушке. - Иди к нему, иди. Он же с ума сходит. Накрутит себя, надумает всякого и прирежет меня, чего доброго. А я еще хочу на отцовскую могилу плю… цветы положить. - Он может, да.***
Луна тут же побежал в ванную, где, конечно, нашел своего драгоценного Снега, морально убитого, потерянного и… похоже, рыдающего. По крайней мере, закрыв лицо руками, он тихонько поскуливал. Высокий, крупный, сильный мужчина, сплошные мускулы, выправка заправского военного, он плакал, забившись в угол, около облупленной водопроводной трубы. Синчень очень хотел увидеть его лицо. Широкое, резкое, скуластое, с широко посаженными глазами и бровями-кинжалами… Увидеть это скульптурно вылепленное лицо монгольского хана опухшим и заплаканным, потому что он имел право видеть его слабым и разочарованным. Имел право видеть его ЛЮБЫМ. Потому что любил его. Любил его в принципе, в горе и в радости, в учении и в бою, целиком, полностью, много лет, всегда, навсегда. - Снег, ты чего? – Сяо Синчень присел на истертый коврик рядом с ним. – Что случилось? - Убирайся, - прорычал Сун Лань, не поднимая головы. – Проваливай! Иди к ним! - Ты… я не верю, - Луна осторожно коснулся его колена. – Сун Лань, ты ревнуешь? - А ты бы не ревновал, если б твой мужик признался в таком? И флиртовал с каким-то мудаком? - Но у меня нет мужика. - А Я КТО?! – заорал Сун Лань. – Я кто тебе? Сердце Луны, и без того колотившееся бешено, забилось еще быстрее. И ему стало стыдно за эту лавину счастья, которая поглотила его, пока Снег так страдал. - Но ты говорил… мы друзья… ну, мы спим друг с другом иногда, так ведь это… несерьезно? - Идиот, - Сун Лань снова закрыл лицо руками и свернулся клубочком между ванной и пластиковыми ведрами. – Идиот… я идиот! Я же не думал, что ты не поймешь! Луна… Синчень… я… я просто не могу, просто не могу думать, что кто-то другой может тебя трахать! Это просто невыносимо! - Так почему ты раньше мне этого не сказал? – Сяо Синчень гладил его по плечу, как ребенка. – Я ведь не знал, что для тебя это так важно. - Не просто важно… - Сун Лань взял себя в руки, сел, потянулся к Синченю и обхватил ладонями его лицо. – Важнее всего на свете. И я не знал, я не думал сам, как мне будет больно. У меня нет никого, кроме тебя. Я не хочу никого, кроме тебя. Я хочу… я не хочу просто спать с тобой в командировках, а в остальное время делать вид, что мы «отлично сработались» и все такое. Я хочу ходить с тобой в кино, покупать еду на двоих, хочу выбирать с тобой постельное белье и свитера на зиму, хочу завести с тобой… - Детей? - Насчет детей не знаю, хотел сказать – рыбок… Сяо Синчень вздохнул. - Мы же все время в командировках, кто их будет кормить? - Луна… - Сун Лань…- он всю нежность, которую чувствовал к нему, вложил в звуки любимого имени. – Скажи прямо… ты хочешь сказать, что любишь меня и хочешь быть со мной не как друг с… командировками… а как партнер? - Это так пошло звучит, да? – Снег снова закрыл лицо руками и застонал. – Я же мужик, я же военный… - Но я согласен. Ты мой самый дорогой друг, я даже не надеялся, что ты мне предложишь такое. Я очень рад! Ты простишь меня за сегодняшнее? - Тебе не за что просить прощения. Я сам скрывал свои чувства, потому что боялся, что ты откажешь. И вот… так вышло. - Но Сун Лань… если бы я знал, что так важен для тебя – я бы вообще ни на кого не смотрел! – он обхватил своими тонкими ручонками груду мышц перед собой. – Никто мне не нужен! - А твои фантазии? - В них ты.***
- Ребята, я… Ой, простите, командир Цзян, я… Вид у Сюэ Яна был такой, что командир Цзян заволновался. - А-Цин, давай прервемся, прости, - Чендлер перевел дыхание, пока разочарованная девушка, совершенно не стесняясь своей наготы, слезала с него. – Развяжи меня, мы продолжим позже. Полынский, что случилось? - Сун Лань вернулся, они пошли поговорить. - Ты расстроен? - Нет, я… Командир, я не знаю, что со мной происходит, простите. Я пытался их поссорить еще в академии. Мне ни один из них не… - он споткнулся. – Вы знаете, что мне ни один из них не нравится… ни в каком смысле. Просто бесит, понимаете. - Не понимаю, - Чендлер разминал руки, на которых остались лиловые следы, потому что Слепышка на эмоциях перестаралась. – Не цепляйся к ним, Снег и так при виде тебя дергается, а дерганый Снег – это сбои в работе. Доведешь его – провалим миссию. Провалим миссию… пиши завещание. - Да знаю я, просто… - Полынь обнял себя, будто пытаясь согреться; командир обхватил его за плечи и прижал к себе. Его эрекция уже спала, но прикосновение обнаженным телом к другому обнаженному телу пообещало вернуть ее к жизни. Он вдруг в приступе сочувствия подумал, что Полынь даже красивый. И – той красотой, которая его самого восхищала когда-то в другом человеке, стопроцентном китайце, с таким же ровным носом, четко очерченными скулами, великолепно обрисованными губами. Чендлер под влиянием странного коктейля жалости, восторга и ностальгии мягко притянул к себе Сюэ Яна и потерся носом о его щеку. - Присоединяйся, ты же хотел оргию. «Я хотел тепла… или пусть все замерзнут», - мелькнуло в голове у Полынского и, похоже, отразилось во взгляде. А-Цин тем временем устроилась на жестком лакированном столе, закинув руки за голову и скрестив ноги в лодыжках. Возбуждение, не нашедшее выхода, еще пульсировало в ней, не определившись, схлынуть или – если так сложатся обстоятельства – обернуться острой судорогой удовольствия. Вдруг ей пришла в голову дурацкая мысль, она сунула палец в оливье и нарисовала у себя на лбу белую полосу майонезом. - И что продукт переводить? – возмутился командир Цзян. – Полынь, иди-ка сюда. - О, что вы собираетесь делать? – в глазах Слепышки мелькнули шаловливые искорки. - Вообще не то, что ты себе надумала, развратная ты женщина, - Полынь сел на край стола, зачерпнул салат рукой и размазал по ее животу. И тут же принялся медленно, кусочек за кусочком, вбирать в рот картошку, горошины, колбасу и огурцы. Слепышка сначала хохотала от нелепости ситуации, но вдруг поняла, что ничего смешного тут нет. Пухлые губы Сюэ Яна касались ее тела мягко и нежно, будто бы невзначай. Чендлер смотрел на это, скрестив руки на груди и усмехаясь своим мыслям, но присоединиться не спешил. У него все еще покалывало занемевшие пальцы. А-Цин мазнула нос Полыни майонезом, как только он поднял голову. Он хмыкнул, ответил ей целой горстью салата, бросив с размаху на грудь. А-Цин, подражая «соблазнительным» женщинам с журнальных обложек, закусила губу. И положила две горошинки себе на соски. - Вот что мне нравится, - сказал Сюэ Ян, - так это то, что ты с фантазией. - Но у меня же две груди, - проворковала она. – Командир Цзян, что же нам делать? - Вы не оставляете мне выбора, - отозвался Чендлер, который в этот момент решил, что, пожалуй, остался единственный шанс нормально поесть. Кусок картошки застрял у А-Цин в волосах, и уж такого он стерпеть не мог. Облизывать женские волосы было странно – по крайней мере, те, что растут на голове. Те, что растут не на голове, он облизывал не однажды, и в этом не было ничего необычного. На столе было мало места, он опасался, что советская лакированная конструкция их троих не выдержит. С другой стороны, она выдержала распад СССР… А тут всего лишь китаец, уйгурка, частичный беларус и тазик оливье. К тому же он предпочел стоять, наклонившись над А-Цин – так было удобнее ласкать ее руками и ртом, делая вид, что интересует его преимущественно размазанный по хрупкому телу салат. Облизывать женскую грудь, измазанную в оливье, было тоже странно. Сладкий вкус женской кожи мешался с соленостью салата. Чендлер увлекся и не заметил, что разложенная на ее теле еда закончилась – теперь он снова целовал ее грудь и живот, облизывал ключицы, тянулся поцелуями к шее и выше, к губам. Маленькая рука А-Цин легла ему на затылок, прижала плотнее, намекая, что можно быть грубее, жестче. Он боялся оставить на ее смуглой бархатной коже синяк, хотя очень хотел. Он чувствовал ее желание. Хоть он никогда не испытывал ни к кому влечения сам, но легко заражался этим чувством от других, и страсть А-Цин, нежная, теплая, легкая, слово первые лучи весеннего солнца, грела его. Он искренне любил ее, когда она к нему прикасалась. Он был к ней совершенно равнодушен, пока она соблюдала субординацию. - Командир Цзян, полагаю, мы можем разнообразить трапезу, - заметил отстраненный им Сюэ Ян. Вдвоем они развернули А-Цин, хохотавшую, как ведьма, так, чтобы ее ноги удобно свисали вниз, а значит, можно было завершить новогодний ужин десертом. Командир Цзян взял на себя дальнейшие действия с салатом и грудью. Сюэ Ян, очевидно, решил не составлять ему конкуренции. - Мне все самое вкусное, - заметил он и прошелся языком по неожиданно темным складкам плоти, открывавшимся перед ним. Но Чендлер чувствовал себя избранным, ведь ответ на ласки Сюэ Яна девушка адресовала ему, своему командиру – руки обвили его шею, сбивчивое горячее дыхание он ощущал на своей коже, и еле слышный стон коснулся его слуха. Его, не Сюэ Яна. Впрочем, ему зато досталась влажность, устричный запах и манящая глубина женского тела. - Стой, Полынь, - подала голос А-Цин. – У тебя остались презервативы? Войди в меня. - А я хочу командира Цзяна, - Сюэ Ян ухмыльнулся. – Как же нам быть? - Нам нужно два презерватива, - резонно заметил Чендлер, - и у меня свои, извини, твой размер мне не подходит. - Ну… смотря… размер… чего, - снова лукавый взгляд. – Не обещаю тебе стерильности, но ты не из тех парней, что падают в обморок, если партнер не сделал клизму. - Я из тех парней, которые в командировку, мать вашу, возят презервативы, смазку, влажные салфетки, бинт, перекись водорода и мазь от ожогов, - буркнул Чендлер, возвращаясь из прихожей со своей аптечкой. – Аспирин, лоперамид и гематогенку из Казахстана. Веганскую. - Ты там не перепутай, гематоген в меня не засунь. - Кста-а-а-а-а-ати! А-Цин надоело лежать на жестком столе, и они стащили с дивана покрывало, чтобы подложить ей под спину. Она с готовностью обняла Сюэ Яна ногами за талию, и он, параллельно продолжая рукой дело, начатое языком, аккуратно вошел в нее. Ее собственной смазки хватило бы с лихвой, однако он предпочел добавить еще той, которую возил с собой Чендлер, к запаху оливье и возбужденных тел добавился жуткий химический аромат клубники. - Какая пошлость, - заметил Полынь. - А мне нравится, - откликнулась А-Цин. На нее теперь приходилось давление двух мужских тел, поскольку Чендлер, до этого водивший членом между крепких ягодиц Сюэ Яна и покусывавший его татуированные плечи, перешел к активным действиям и аккуратно ввел два пальца (разумеется, в презервативе) в анус своего сегодняшнего партнера. Полынь не настолько был увлечен соитием с «боевым товарищем», чтобы не понять, что его провели. - Читерство! - Ты хочешь, чтобы я прям с разбега?.. – Чендлер двигал пальцами по часовой стрелке, ввинчивая их глубже и в то же время немного разводя в стороны. – Пойду проторенной тропой! И пошел. Он вошел еще довольно неглубоко, когда Сюэ Ян вскрикнул. Член у Чендлера действительно был не из тех, которые СЛОЖНО почувствовать внутри. - Больно? - Продолжай, продолжай. Довольно скоро они синхронизировали движения и двигались в едином ритме, конечной точкой приложения их усилий оставалась А-Цин. Она мягко гладила, дотягиваясь с трудом, Полынь по щеке; он опирался теперь на обе руки, поставив по обе стороны от нее, и вены на них чуть выдавались от напряжения. Чендлер пытался быть осторожным, и необходимость оставаться бережным по отношению к партнеру, которому он слишком боялся причинить боль, отвлекала его. Но завораживал прекрасно вылепленный бритый затылок Полыни, его узкая, но такая мускулистая спина, по которой катились капли пота… Командир Цзян не удержался и несколько раз шлепнул его по упругой ягодице, с наслаждением, с размаху, зная, что больно; получил в свой адрес заслуженное ругательство. Первой кончила А-Цин, которая уже к началу их групповой связи балансировала на грани оргазма. Теперь она, все еще оставаясь внизу, покрывала легкими поцелуями лицо, шею и грудь Сюэ Яна, ее руки нежно касались его сосков, напряженного пресса, сталкиваясь и переплетаясь с пальцами командира Цзяна; так вместе они добрались до возбужденного члена, который теперь скользил по животу Слепышки, чтобы немного помочь. Наконец, зажатый между крепким мужским и хрупким женским телом, между болью и нежностью, А-Цин догнал ее. Чендлер остался в одиночестве, но Сюэ Ян позволил ему продолжать до победного. - Ох, черт, - командир Цзян опустился на пол, прислонился спиной к лакированной ножке стола. – Это было интересно. - Я вся липкая, я в душ, - А-Цин прокашлялась. – Вот это был аттракцион! Пойдемте вместе? Сюэ Ян промолчал. Когда она ушла, не дождавшись компании, вдруг резко сдернул со стола покрывало, завернулся в него, потный, в следах салата, и сел на пол рядом с Чендлером. Лицо его казалось непроницаемым – против обычной ехидной веселости. У входа в ванную Слепышка ругалась со сладкой парочкой, плотно окопавшейся там с разговорами, но в итоге победила – они, смущаясь, не глядя на командира и Полынь, за ручку ушли в маленькую соседнюю комнату с письменным столом и книжным шкафом. - Я ничего тебе не повредил? – спросил Чендлер, пытаясь разгадать мрачное настроение Сюэ Яна. - Не должен. - У меня есть мазь. - Забей. Можно мне… - он потянулся к Чендлеру и поцеловал его в шею. – Все, спасибо. Спасибо, командир. А-Цин смыла в ванной следы майонеза и вышла, совершенно голая, с мокрыми волосами. Чендлер нежно посмотрел на нее, вспомнил про платье, вытряхнул его из пакета и, опустившись на одно колено, почтительно протянул ей. - Примите дар, госпожа. - Ой, - Слепышка выхватила у него блестящую тряпку и немедленно нырнула в нее. С влажной кожей и волосами, в длинном, слишком просторном для нее платье с пайетками, она казалась русалкой. - Красиво, - улыбнулся Сюэ Ян. – Очень. Она закружилась по комнате. Сяо Синчень оставил друга сидеть на столе – сам он до этого занимал кресло, и они тихо переговаривались, осторожно поглаживая руки и колени друг друга – и вышел, чтобы полюбоваться. За стеной вдруг заорали. За окном темноту прорезали вспышки фейерверков. Все кинулись смотреть, спотыкаясь друг о друга, и только Сун Лань сидел один, плотно смежив веки – чтобы не дать пролиться слезам. Он мужчина, он разведчик, нельзя. Сяо Синчень почти сразу прибежал обратно и обнял его вновь. Снег мягко прижал его к себе, уткнулся лицом в волосы, вдохнул их запах. Пыль… тут везде пыль. - Я люблю тебя, Луна, - прошептал он. – Мне надо сказать это за все годы, что я молчал. Люблю, люблю тебя. Люблю, люблю, люблю…***
Утро было серым, без единого луча солнца, обычное явление в этих широтах. Сюэ Ян курил на балконе, куда намело целую кучу снега. Он стоял там босиком, без куртки, с наслаждением ощущая холод и сырость. Утро нового года – русского нового года – отзывалось в нем такой болью, таким страданием, что хотелось замерзнуть насмерть, чего когда-то в детстве с ним не произошло лишь по счастливой случайности. Но теперь, наверное, он был готов. Прекрасная, прекрасная смерть. И все же он стоял, курил, смотрел на снег, слушал, как по конспиративной квартире бродит Слепышка, прежде дремавшая под боком у Чендлера, и не мог понять, что он чувствует к этим людям и почему волны жуткого счастья и глубокого отчаяния так быстро сменяют друг друга. Отсюда до его дома – прежнего дома – гораздо ближе, чем до Нанкина. И все же – еще одна государственная граница. Ян Григорьевич Полынский. Человек, которого не должно было быть. Человек, которого больше и не было. В другой комнате на ковре, вцепившись друг в друга, как мумифицированные любовники погибшей Помпеи, сладко спали Луна и Снег, неотделимые друг от друга, неразрывное целое, самый прочный сплав. А-Цин вспомнила про шампанское. Откупорила бутылку, налила искрящуюся жидкость в чайную чашку, залила по неосторожности платье. Командир Цзян все еще спал на диване. Слепышка, проходя мимо, глянула на него – резкие черты, трехдневная щетина, челка, падающая на лоб, морщинки у глаз… Мучительное чувство влюбленности, с которым она жила с первого дня их встречи, притупилось, стало прозрачным, как потеки акварели. Она шутя поцеловала его в щеку и подошла к окну. За окном все так же мягко, крупными хлопьями падал снег, пряча за белой завесой оранжевые новостройки и вид на скованную льдом реку. Над входом в круглосуточный магазин мигали цветные лампочки. - С новым годом, - сказала она неизвестно кому и сделала глоток. Шампанское было так себе, но ей понравилось.