Распущенный наблюдатель по имени Кавински.

Я лежу за его спиной, упираясь подбородком в острый позвонок его шеи и зарываясь носом в его теплые мягкие волосы, свернувшиеся в колечки на затылке и чуть влажные после недавней исступленной страсти. Насладившись их запахом, я ловлю губами мягкую мочку уха, а пальцами легонько провожу по гладкому плечу. Не делай вид, что ты спишь! Обхватываю рукой его разгоряченное тело, и она скользит на ощупь по ключицам, груди, едва касается соска, а губы щекочут шею, спускаясь все ниже, к плечу. Он вздрагивает едва заметно. Не спит. Провожу рукой по животу, еще не остывшему, в легкой испарине, и тянусь к паху. Кладу ладонь на тонкую кожу, ощущая, как бьется горячая набухшая венка, и лишь слегка касаюсь пальцами его яичек, почти незаметно, передвигаю их на член, немного задержавшись у самого основания. Его плоть сразу отзывается напряжением, я, не медля, обхватываю ствол пальцами и делаю пару движений. Он не выдерживает, предательски стонет едва слышно и поворачивается ко мне. Темные глаза утомлены, ресницы тяжело приподнимаются, но приоткрытые губы улыбаются. Он устал, но слишком влюблен, чтобы отказать. Я хватаю губами его рот и запускаю язык, настойчиво и властно. Он подается вперед всем телом, прижимаясь грудью к моей груди, держит мое лицо двумя руками, гладит мой язык своим. Наши носы касаются друг друга так тесно, что, кажется, у нас одно дыхание на двоих. Мое бедро накрывает его ноги, заключая в замок. Тебе не уйти, ты мой. Я сжимаю рукой его ягодицу слишком сильно, но не могу себя сдерживать. Он только теснее придвигается, я чувствую его возбужденный член, упирающийся в мой живот, и жар, исходящий от его кожи. Из моей груди вырывается хриплый вздох, когда его рука обнажает мою головку, и я впиваюсь губами в шею над острой ключицей, чувствуя, как дрожит его горло от возбуждения. Внезапный глухой стук шагов за дверью заставляет меня приподнять голову. Питер растерянно смотрит то в сторону кованой двери каморки, то на меня, в его глазах страх и мольба. — Отойди! Я слегка отталкиваю его, но он и сам встает и из-за моего неожиданного удара в грудь теряет равновесие, неловко падает с кровати и скользит голыми ягодицами по дощатому полу, рискуя нацеплять заноз. От этой мысли мне становится не по себе, словно щепки сейчас впиваются в мою задницу. — Оденься! — бросаю раздраженно и торопливо хватаю с дубового стула свои штаны, едва не смахнув ими свечу. Ситуация выводит меня из равновесия. Мне надоело оправдываться и чувствовать себя виноватым. Опять будет разговор с остальными смотрящими! В дверь настойчиво стучат. Нет смысла тянуть, и я нехотя открываю засов, на ходу застегивая верхнюю пуговицу рубахи. В каморку входит смотрящий в сопровождении двух старшин. Я впервые вижу его — новенький, недавно получил пост, а потому проявляет рвение. Стараюсь скрыть презрение, хотя это не обязательно. Смотрящий знает меня по выражению лица, хоть мы и не знакомы. —я услышал тут странные звуки на протяжении долгого времени. С вами все в порядке? — он снова склоняется и слегка отступает назад. Он довольно милый — Да, я в полном порядке, — отвечаю, мельком поглядывая на Питера, напряженно замершего в углу каморки под вниманием старшин. Я пытаюсь придать своему лицу выражение гнева или хотя бы недовольства, когда смотрю на Питера. Это почти получается, только мое неудовольствие вызвано скорее прерванной любовной игрой. Смотрящий с интересом осмотрел всю каморку и похлопал меня по плечу с прощальной улыбкой. Все ушли, как и Питер. *** — Ушла очередная игрушка Винса, — один из смотрящих вроде спрашивает, но вопрос звучит как утверждение. Он смотрит в тарелку, но мысли его далеки от куска дичи, лежащего на серебре в окружении пряных трав. Я молчу — он и так все знает. Он зол, его кулаки сжимают приборы так, что белеют костяшки пальцев. Ненавидит меня, презирает? Да. Я легонько улыбаюсь и поднимаю глаза. — Они не успокоются, пока всех не перебьют, — не смеюсь, но говорю легко, стараясь сгладить напряжение. — А ты, не иначе, взялся помочь ему разыскать их всех! — наглый смотрящий неожиданно повышает голос и поднимается с места, угрожающе сжимая столовый нож в руке. — Сколько их прошло через твою постель, Винс? Ты, верно, и сам сбился со счета! Невольно пожимаю плечами — я и не пробовал считать, зачем? Будто мне приятно терять любовников! Это не так. Наглец садится, гнев сменяется разочарованием. — Ты неисправим, я понимаю. Но неужели ты настолько глуп, что совсем не умеешь прятаться? Я согласен терпеть какого то ёбнутого с причудами, но терпеть глупца, позволяющего двору насмехаться надо нами всеми — нет! Я не желаю больше слышать сплетен о том, что все смотритель геи и вообще нетрадиционных ориентаций! Эти слухи не минуют ушей и нам суженой, надеюсь, ты понимаешь это? Я понимаю, что он серьезен. Улыбка сползает с моего лица, я смотрю на него, ожидая услышать худшее. — Довольно ты повеселился, Кавински! Еще один такой случай — я изгоню тебя из наблюдателей. Внутри все холодеет. Никогда я не слышал от кого либо подобных речей. Все последующие дни мои мысли поглощены их угрозами. Я совсем не умею прятаться, проклятье, так и есть! Сокрушенно бью себя ладонью по лбу. Больше никаких мужчин, довольно. *** Ночи все холоднее, а настроение все хуже. Я стою у окна, за которым завывает осенний ветер, ударяя струями дождя по стенам замка, как плетьми. Мои мысли неизбежно возвращаются к Питеру. Его усталая улыбка, которой он одарил меня тогда в каморке, ямочка на подбородке, острые плечи. Он был хорош, жаль было потерять его. Я сам виноват. Я прислоняюсь щекой к откосу окна, упираясь взглядом в черноту ночи, словно в стену, но мой разум простирается гораздо дальше. Он так влюблен, так искренен. Он тянется ко мне руками, обхватывает мою шею, я улыбаюсь довольно и нахально, я знаю — он мой. Он легко касается губами моих губ, и шепчет что-то, я не могу разобрать. Моя рука скользит ему под рубашку, я нащупываю твёрдую грудь, которая напрягается, что бы казаться больше и накаченней, и шепчу в ответ: — Что? — и, положив щеку на его плечо, щекочу дыханием чувствительную шею. Он смеется смущенно, невольно отстраняется и прижимает ладонью мою руку к груди. Его лицо расслабленно, глаза чуть щурятся от света. — Я люблю тебя, — тихо-тихо, словно боясь собственной откровенности, повторяет он и смотрит, не опуская взгляд, ждет ответа. — Я тоже люблю тебя, — отвечаю, не задумываясь. Я говорил это всем. Людям приятно осознавать, что они любимы. Так они проще сносят обиды. Я притягиваю его плечи к себе и целую крепко, настойчиво. Его запах сладкий и терпкий, как аромат трав в лесу. Такая светлая ангельская внешность и такой греховный запах, от которого пробуждается похоть. Я невольно провожу пальцами по губам, глядя в дождливую ночь, вспоминая. Моя мужская плоть просыпается, ей тоскливо. Я не привык долго быть в одиночестве, да и зачем? Забыв об обещании, данном себе, устремляюсь в город. Я нахожу его быстро, в баре эмпориума, где лениво цежу горькое пиво из глиняной кружки. Он смотрит искоса, заметив мой взгляд. Это привычно мне, кто-то из моих бывших любовников говорил, что я как ведьма, и взгляд мой завораживает. Я слегка прикрываю глаза и подаю парню едва заметный сигнал пальцем. Питер не ждал этого. Он был смущен и сбит с толку, когда я пристал к нему на празднике. Он был растерян, хлопал ресницами и краснел. Он не понимал, что между нами происходит, еще несколько встреч, пока я не впился поцелуем в его вожделенные губы, не позволяя ошеломленному вопросу вырваться наружу. Питер вздрогнул, напрягся на пару мгновений, поднимая ладони, как для защиты, но обмяк и растаял в моих объятиях. Он уже садится за мой стол и улыбается. Он красив, дьявольски красив. Пожалуй, он самый красивый из тех, с кем мне доводилось быть. Черные волосы падают на лицо, темные глаза выписаны, словно тонким пером, яркие губы нервно изломаны. Его округлые скулы, покрытые россыпью веснушек, светлые брови, волнистые волосы цвета золотистого овсяного поля, ямочки на щеках и подбородке. Я кладу ему руку на ногу под столом, и он все понимает, мне даже не нужно сдвигать свою хватку ближе к его паху— он уже трепещет. Это неважно, главное, чтобы нас не нашли. Не пойман — не вор. Ты настолько глуп, что совсем не умеешь прятаться? На этот раз мне пришла блестящая мысль — я спрячусь у себя дома. Никто не посмеет прийти в мои покои. Довольно тесных каморок и съемных комнат, где мне приходилось ютиться с Питером. Он не жаловался, хотел лишь быть рядом, хоть в свинарнике, хоть на сеновале. Моя стратегия свиданий как можно дальше людных мест оправдывала себя довольно долго — мы безбедно проводили время с Питером. Мной овладевает злость от досады. Я крепче сжимаю руку нового парня, силясь вспомнить его имя — я довольно пьян, и память отказывает. Да какая разница, потом спрошу. Я тащу безымянного красавца прямиком в свой дом, делая вид, что не замечаю изумленных глаз людей вокруг. Пусть смотрят — они нам никто, моя собственность, пусть привыкают. Если завтра опять разнесутся слухи и дойдут до смотрящих, я буду знать, кого выпороть — я окидываю людей тяжелым взглядом, и они понимают, о чем я думаю сейчас. Питер скидывает одежду, исподволь глазея на покрытые гобеленами стены с восхищением. А я с восхищением смотрю на него: он прекрасен. Как я раньше не замечал такое совершенство в нём? Его тело в меру сильное, он высокий и гармонично сложен, его кожа белая и чистая. Я подхожу ближе и прикасаюсь к его округлым мускулистым рукам. Они прекрасны, словно голубое небо в летнюю жару. Мне хочется прикоснутся вновь к его выступающему кадыку, дрогнувшему от смущенного судорожного вздоха, я хватаю губами шею наблюдателя,— он другой. Я закрываю глаза и целую его яркие губы. Слишком холодно, хоть парень трясется от возбуждения, я нравлюсь ему обнаженным. Я нравлюсь всем. Он покрывает мою шею и грудь сотней поцелуев, мой член встает, а зад стонет от вожделения — он так соскучился по крепкому и жаркому мужскому органу. Я смотрю на пылающие похотью глаза любовника, вижу его обнаженную горячую головку, и меня берет оторопь. Нет, я не дам ему взять меня — что-то в нем не так. Я чувствую — он чужой, слишком чужой. Может, это временно, я привыкну, к такой красоте нельзя не привыкнуть. Я вспоминаю, как впервые насадил себя на член Питера, как меня заводили его обомлевшие глаза, подернувшиеся поволокой страсти, он был на пике блаженства, шептал мое имя, и я словно парил над ним, мое тело пронизывало жгучее удовольствие, оно окатывало меня волной при каждом движении, распространяясь от низа живота вверх, ударяя в голову, заставляя стонать и сжимать руки любовника до синяков. Я желаю этого. До боли, до расцарапанной кожи желаю этого сейчас, но не с ним, не с этим парнем. Что-то в нем не так. Он пахнет не так, он другой. Я не могу подпустить его к себе. Приоткрывая глаза, перед моим взором оказывается вовсе и не Питер, а обычный дворяжка, который похож на моего любимого наблюдателя только одеждой и цветом волос. Я не могу отпустить Питера. Меня окатывает холодом, словно водой из ведра. Это совсем не Питер. Это не он. Я обессилено падаю на пол, подогнув под себя ноги. Ладонь ложится на мой член, сжимая его так, чтобы было больно. Я чувствую, как плоть опадает под рукой. Голова еще шумит от выпивки, но на смену опьянению приходит усталость. — Пошел прочь! Не смотрю на него, закрываю глаза — не хочу видеть это прекрасное лицо. Это не он. Я слышу как стучит дверь за моей спиной и приоткрывается снова — парень не плотно притворил ее. Слишком осторожный, слишком опытный, с ним все не так, все раздражает. Просто — это не он.