Этот год начнётся с

— Как ты думаешь, Чимин его прибьёт? — спрашивает Тэхён, пока нарезает салат. Он берёт один кусочек курицы и, даже не посмотрит на Хосока, лишь протягивает мясо. Тот с удовольствием принимает угощение, игриво прикусывает подушечки пальцев напоследок. — Ну, Сок~и, не кусайся! Хосок обиженно надувает губы, воспринимая просьбу, как наказание свыше, не меньше. Он слишком сильно любит легко кусать Тэхена, чтобы спокойно реагировать на такие слова. Нежности в нём слишком много, она находит выход только в покусываниях. Тэхён бросает на него взгляд через плечо, расплывается в сахарной улыбке, обхватывает лицо Хосока в ладони, чуть сдавливает щёки, чем превращает губы в бантик. — Я тебя очень люблю, — говорит, перемешивая поцелуи со словами, касается быстрыми чмоками каждого сантиметра бархатной кожи. Хосок жмурится довольно, впитывает в себя ласку. — Думаю, не прибьёт. Ты видел их пару? Чтобы они поссорились? Да быть такого не может! — отвечает, вспомнив наконец о вопросе. — Ты плохо знаешь Чимин-щи, тот же перфекционист от мозга до костей. Он же весь мозг Юну выест своим «этот шарик здесь не подходит по цвету», «гирлянда некрасиво висит». Вот увидишь, либо Юн сорвётся, либо он. — Спорим? — Хосок хитро щурится. — А давай. На что? — Мм… Кто проиграет, тот будет нижним следующие пять раз, идёт? Хосок протягивает руку, и Тэхён сначала жмёт её, а потом властно притягивает за неё же к себе ближе. — Готовься, милый, совсем скоро ты не сможешь сидеть, — шепчет, на ухо, ведёт по местечку за ним кончиком языка. — Ты не сможешь меня этим напугать, сладкий, — отвечает Хосок в тон, хотя внутри всё сжимается от мыслей о том, что он может оказаться внизу. Как-то так они решили ещё вначале отношений, что Тэхён будет пассивом… Всех это устраивало долгое время, но, видимо, так лишь казалось. И Хосок теперь боится проиграть. *** — Хён! Ну криво же, ну! Ты что не видишь, что ли? — Чимин цокает, подходит со спины к Юнги, прижимается грудью, кладёт руки ему на пальцы и собственноручно поправляет надпись. — Вот так, honey. — Также и было, вроде, — ворчит тот в ответ, но негромко, потому что в объятьях слишком хорошо. Последние дни работы были особенно тяжёлыми. Отчёты, отчёты, отчёты и вызовы каждую ночь из-за дебоширов. Ещё и новая волна паникеров, уверенных в том, что следующий год будет последним в жизни человечества, поднялась. А полиции приходилось разгребать последствия их безумия. Домой Юнги возвращался поздно, уставшим настолько, что Чимину приходилось кормить его едва ли не с ложечки, и не пускать одного в душ, потому что тот мог просто уснуть там, хотя сам был не менее уставшим, вымотанным привередливыми моделями и заказчиками, желающими быть в новый год с самыми красивыми снимками. И пока Юнги спал после душа, Чимин обрабатывал полночи фотографии. Но трудные будни позади, впереди новый год и необходимость нарядить дом к празднику. Они уже с горем пополам украсили ёлку, поссорившись пару раз, потому что один создавал единый стиль, а второй — домашний уют. И Чимин каждый раз в спорах одерживал победу, но чем дольше он украшал, тем больше убеждался в том, что был не прав. Украшения, конечно, красивые и стильные, но всё это по итогу так напоминает его студию и работу… Не хватает чего-то простого. Ещё и Юнги выглядит грустным, потому что не принимает никакого участия и не знает, чем помочь. Чимин хватает мишуру, накидывает её ему на плечи, притягивает к себе. — Улыбнись, ненавижу, когда ты такой угрюмый, — говорит, виновато улыбаясь, и трётся носом о нос. — Давай, переделаем? Юнги сдержать улыбку не может, хоть и пытается из вредности. Слишком уж слаб перед Чимином, перед медовыми глазами, губами, щеками, голосом. Он обнимает его за талию, прижимает к себе, касается губ мягко, нежно и неторопливо, так, как нравится им обоим, без сжигающей душу страсти. Её хватило в начале отношений, когда готовы были убить друг друга, лишь бы оставить рядом навсегда, сохранить. Постепенно огонь стих, стал ручным и нежным, а те дни вспоминаются со смущённой улыбкой. Или с грустью. Ссор было немерено. Чимин тогда был уверен, что ему нужно играть сладкого мальчика, игнорируя свой характер, а Юнги, не подозревая об этом, боялся ответственности быть опорой и поддержкой постоянно. Вот и ссорились каждый месяц регулярно, потом мирились, страстно вжимаясь друг в друга. Всё изменилось, когда Юнги во время одного из скандалов не удержался и заплакал. Чимин в тот же момент выключил капризность и стервозность, навеянные образом, обнял крепче, а когда стал слушать слова о страхе не справиться, всегда быть сильным; когда стал слушать о том, что Юнги не хочет подводить, но, кажется, только это и делает; тогда сам стал всхлипывать, прижимать к себе отчаянно. Понял, что ему не нужно было притворяться, а стереотипы о женственности одного и мужественности другого в однополых парах — всего лишь стереотипы. Нет того, кто играет роль женщины в их отношениях. Они оба парни. После этого пришлось начинать всё с начала, учиться показывать себя. Юнги перестал храбриться и скрывать усталость, стал больше говорить о своих не всегда положительных чувствах, периодически являть глазам капризность. Чимин стал более активно показывать свое желание нежить пару, начал прижимать к груди в ванной, позволять расслабленно облокачиваться на себя, обнимать, засыпая, так, чтобы Юнги чувствовал себя маленьким и защищенным. Ссоры пропали вместе с ненужными масками. Осталась только любовь. И сейчас, наряжая ёлку заново, оба чувствуют себя свободно и легко без гнёта в груди. Чимин всё равно не смог отказать себе в желании сделать все стильным, поэтому даже домашний хаос превратился во что-то невероятно эстетичное. Он довольно рассматривает ёлку с разноцветными шарами, подключает гирлянду, переливающуюся всеми цветами радуги, и всё-таки крепит к вершине дождик, раскидывая серебристые полоски по всем сторонам. Юнги обнимает его за талию со спины, вдыхает запах с кожи, тут же покрывшейся мурашками от тёплого дыхания. — Красиво, — бормочет тихо. — Ну так, кто делал, кто делал! Юнги смеётся хрипло с самодовольного Чимина. — Ты, — соглашается с нежностью. Чимин поворачивается лицом к нему, обнимает за шею, прижимаясь ближе. — Неа, не я, — приближается ближе к губам, — мы, — целует с напором. Юнги обнимает крепче за талию отвечает с такой же жадностью и, оторвавшись от полных губ, кружит по комнате. *** — Итак, вы не поссорились даже? — спрашивает Тэхен, пока Юнги и Хосок ушли курить. — Неа, так, немного, разве что, — Чимин нервно поглядывает на дверь, — не дай бог, он снова закурит, обещал же бросить! — бормочет едва слышно. — А должны были? — Юнги же совершенно не умеет украшать! А ты перфекционист, как ты не прибил его? — Компромисс, мой дорогой друг, компромисс. Ну и немного споров в начале. А вообще с Юнги сложно ссориться, он либо категорично повторяет одно и то же, либо соглашается. Вот он и согласился, а я уже в процессе передумал, и мы вместе переделали. Тэхен стонет разочарованно, падает на руки лбом. — Я так никогда активом не побуду! — восклицает. — Вы поспорили на нас? — Чимин заливается смехом. — Да уж, Хо оказался умнее. — Тоже мне друг, называется… Вот как мне… как мне его… у него эту роль отнять, м? Я уже с ума схожу от желания, а ему хоть бы хны! — Поговори с ним. — Легко сказать… А если ему будет неприятно? Или смешно? Да я не переживу этого! — Тише ты, король драмы, — продолжает посмеиваться Чимин. — Вы же пара, без разговоров вы далеко не уедете. К тому же, если Хо согласился на такой спор, то он явно не категоричен. Сам подумай. — Ладно, может ты и прав, — со вздохом говорит Тэхён. — Не может, а прав! Я всегда прав! Остаток вечера проходит за разговорами и смехом. Новый год встречают поздравлениями и пожеланиями друг другу счастья. Чимин крадёт Юнги в другую комнату, где совершенно точно смущает его нежностью и воркованием. Тэхён тем временем присаживается ближе к Хосоку, чокается с ним бокалами с шампанским и скармливает ему дольку мандарина. Он ласково водит по его щеке пальцами, не отводит взгляд от красивых глубоких каре-серых глаз. — Я так тебя люблю, — шепчет проникновенно, — мне кажется, это что-то нездоровое. Моя тяга к тебе, она какая-то слишком сильная. Я знаю, что моя жизнь без тебя мало изменилась бы, но нужна ли она мне такой бесцветной? Ты самое ценное и яркое, что мне дано. И я так хочу оставить тебя в следующем году себе навсегда. Хосок смущённо улыбается, скрывает влажный взгляд, прикрыв глаза для поцелуя. Они ведь едва не расстались совсем недавно, а всё потому что Тэхён боялся проявлять свою ориентацию вне дома. Он был уверен в том, что его не примут, и уверенность была правильной, но попытки быть «нормальным» в глазах других причиняли слишком много боли Хосоку, и тот ждал терпеливо, не торопил, лишь, когда его оттолкнули во время поцелуя, потому что кто-то проходил мимо, не выдержал. Стало слишком больно. Тэхён знал, что для него важен тактильный контакт, но всё равно оттолкнул от себя. И Хосок почувствовал себя грязным, вернулся в болезненное прошлое, о котором до сих пор молчит. Сказал больше не подходить к нему, пока тараканы не успокоятся. И Тэхён учился жить без него месяц. Не смог. Слишком пусто. Он рассказал всё родителям, получил дозу боли, увидев разочарование в родных глазах, и пошёл униженно в любимые руки, в которых проплакал всю ночь. — Ты слишком много говоришь, — шепчет Хосок, вырываясь из плена воспоминаний, перед тем как поцеловать. Тэхён податливо изгибается, прижимается, едва ли не урчит в нежные губы в ответ на лёгкие покусывания. *** — Как думаешь, эти двое намилашничались, или ещё подождём? — говорит Чимин, притягивая Юнги ближе на бёдра, тот краснеет густо, но обнимает за талию ногами, прижимаясь, укладывает ему на плечи руки, гладит их ощущая себя максимально неловко, но правильно. — Ещё подождем, нас вспомни, когда мы всего полгода вместе были. Столько красивых клятв говорили, оторваться друг от друга не могли, — вздыхает мечтательно Юнги, тут же посмеиваясь. — Кто-то хочет нежностей, м? — Чимин воркует, трётся носом о нос, целует быстро в губы несколько раз. — Я вообще-то до сих пор оторваться от тебя не могу. И говорить красивые клятвы тоже постоянно хочу. Хочу сказать, например, что… что никуда ты от меня теперь не денешься, никому я тебя не отдам. Будешь влачить своё жалкое существование только со мной. — Звучит ужасно… ужасно привлекательно, — Юнги касается нежно губ, лижет их, переминает осторожно и довольно улыбается, отстраняясь. *** Стоит им войти в квартиру, как Хосок тут же охает, оказавшись прижатым к стене. Тэхён выцеловывает шею, бёдрами притирается к бёдрам, давая понять, как сильно его желание, как горит всё внутри. Руками он лезет к ягодицам, прижимает к себе за них, выгибая податливое тело. Хосок постанывает от лёгких укусов, притягивает к губам за подбородок, вгрызается в них с наслаждением. — Юнги и Чимин не поссорились, — бормочет, задыхаясь. — Поссорились, просто Чимин помирился с ним тут же, — отрицает Тэхён, не отрываясь от бархатной кожи. Он расстёгивает пуговицы рубашки, забирается под неё ладонями, играет с сосками, с наслаждением принимая дрожь от прикосновений, гладит талию, сжимая её едва ощутимо, стонет от того, что та помещается в его ладонях почти полностью. — Тэ… Тэхён, подожди, подожди, пожалуйста, — просит Хосок. Тэхён едва заставляет себя оторваться от сладкой кожи, смотрит в напуганные глаза и тут же трезвеет. Он отстраняется чуть подальше, но не особо далеко, так, чтобы появилось ощущение комфорта, а не покинутости. — Ты… Тебе совсем не хочется быть снизу? — спрашивает тихо. Хосок закусывает губу, отводит взгляд. — Не молчи, ты же знаешь, как я ненавижу молчание. — Я просто боюсь, — неуверенно бормочет в ответ. — В прошлых отношениях я был раз снизу, и я… Он сказал, что я совершенно никакой. Я разочаровал его… Не хочу того же с тобой. Тэхён молчит пару секунд, обдумывая свою идею. — Доверься мне, я смогу разрушить его слова. Хосок нерешительно мнётся. Его терзает страх и желание. Мысль о нависающем над ним, ласковом Тэхёне будоражит кровь, но боязнь показаться не таким красивым и податливым её тут же остужает. — Доверься мне, — шёпот на ухо рушит все преграды, а тёплые руки на талии раскидывают их обломки в стороны, открывая нежное и ранимое сердце. — Тогда сделай так, чтобы я не смог даже думать о его словах. Тэхён стонет тихо, поднимает его на руки, властно прижимает к себе. Несёт в спальню быстро. Сколько раз он уже думал о том, как будет наблюдать за извивающимся в агонии чувств любимым под собой? Ни счесть. И сегодня он не будет давить, он будет лишь ласкать, нежить. Хосок на кровати под ним выглядит так правильно и безупречно, что только от этого хочется застонать. Тэхён покрывает поцелуями бархатную кожу, медленно оголяя её. Он чутко следит за тем, чтобы не причинить дискомфорт, лижет соски, чуть покусывая их, и Хосок притягивает его голову к себе ближе, прижимается бёдрами к бёдрами. Он рваными движениями снимает с него рубашку, случайно, отрывая пуговицы, и обвивает талию ногами. Будто в горячечном бреду, шепчет одно и то же слово, стоит Тэхёну сжать его член в руке и начать мучительно медленно водить по нему. — Какой же ты красивый, — звучит на ухо проникновенный шепот. — Такой хрупкий, отзывчивый… Как только он посмел так сказать про тебя? Как только я посмел когда-то ранить тебя? По щекам струятся слёзы. И он никак не может понять, от наслаждения это или облегчения, когда в груди рушатся неуверенность и страх. — Быстрее, — умоляет, подаваясь бёдрами вверх. Тэхён внимает просьбе, ускоряется, чем доводит до оргазма, целует в губы быстрым чмоком и уходит за полотенцем. Возвращается быстро, вытирает пот и сперму, ложится рядом, прижимает к себе, укладывая на грудь. — Ты такой молодец, Сок~и, так красиво смотришься в моих руках, — хвалит, нежно растягивая слова. — А как же ты? — сонно бормочет тот в ответ и тянет руку к паху, но касается лишь мокрого пятна на штанах — А я же говорю, ты очень красиво смотришься в моих руках, — смущённо отвечает Тэхён. Хосок прячет лицо в его шее, улыбается ярко и счастливо. Что ж, этот год начался с доверия и любви.