***
Вормир. Красный череп. Жертвоприношение. Стоп? Отмотаем назад. Какое к черту жертвоприношение? Первая мысль каждого уважающего себя защитника мира: это должен быть Я. Это должен быть Я, хотя коленки предательски дрожат. Должен быть Я, но инстинкт самосохранения буквально в агонии вопит обратное. Иногда казалось, что тот самый инстинкт у супергероини был по умолчанию выключен, всегда принимая самостоятельное решение, что на месте жертвы, без каких-либо разговоров, должна быть она. Дрожащий шёпот глушит звонко, слишком внезапно накрывая шквалом осознания сказанного: – Скажи моим, что я любил их, – Клинт смотрит почти умоляющее и дарит ей настолько уверенную улыбку, что Романофф чувствует, как земля стремительно уходит с под её ног. – Вот сам пойдёшь и скажешь! – Наташа почти рычит Бартону в ответ. Нет времени мыслить: только действия. Она решает прыгнуть. – Стой, дура! – удар приходится в скулу. Как удивительна сучка Судьба, правда? Они дерутся не жизнь, наоборот – на добровольную смерть. Лупят друг друга, чтобы защитить и спасти. Она оступается, тем самым открывая шкатулку Пандоры. Ну конечно, убивает не падение, а приземление, так ведь? Сердце делает сумасшедший кульбит, пока в голове крутится лишь одно: «Это конец?» Клинт успевает схватиться за выступ в последнюю секунду. Он отчаянно сжимает руку повисшей Романофф и рвано тянет воздух. Нет уж. Сегодня она не умрёт. – Клинт.. Отпусти меня, – Наташа шепчет придушено, почти на грани слышимости. На большее её попросту не хватает. Ей хотелось бы всё закочить, как можно скорее. Ей хотелось бы всё закончить и знать, что после этой миссии Бартон вновь переступит порог родного загородного домишки, вновь встретится отрешённым тяжёлым взглядом с Лорой, а затем устало рухнет в её объятия. Он заслуживает этого, как никто другой. Жаль только, что у мужчины явно другие планы. – Не сегодня, Нат, – Клинтон лишь крепче сжимает запястье Вдовы и, оттолкнувшись от камней, из последних сил закидывает женщину наверх. – Клинтон, нет! Левый бок обдаёт тупой болью от неудачного приземления, Романофф пытается затормозить, сдирая ладони в кровь. – Клинт, погоди! – цветные пятна бесятами смазано скачут перед глазами, но героиня продолжает ползти к обрыву, истошно крича. Кто дал тебе право решать, чёртов Бартон? Она не прекращает звать мужчину, даже когда получает в ответ лишь могильную тишь. Надежда, такая яркая, слепая и отчаянная, бешено стучит в груди в такт разрывающемуся сердцу. Быть может, он где-то там, всё ещё висит на утёсе и ждёт, когда Наташа наконец протянет ему руку помощи. Романофф совсем не замечает, как постепенно эта самая надежда безжалостно сжигает её изнутри. Сжигает, оставляя после себя лишь горький пепел утраты и гудящий рой мыслей на пару с вопиющей пустотой сознания. Вдова хрипит, но продолжает звать, в ответ лишь слыша искрящийся печалью гул ветра.***
Наташа смотрит на домик разбито и почти отчуждённо. Все те же бледно-жёлтые стены и немного не аккуратно подстриженный газон. Здесь будто время замерло, пожелав навсегда остаться в уютном и ласковом домишке. Только Романофф не вписывалась в беззаботный пейзаж. Блеклое крохотное пятно посреди яркого осеннего сада. Она должна была сделать это давно. Должна была, но не смогла. Её начинало тошнить лишь о мысли о том, что ей когда-нибудь всё-таки придётся посмотреть в глаза теперь уже овдовевшей Лоре. Встретиться лицом к лицу с очами, до краёв наполненными ржавой горечью, с очами, которые видит Нат каждый день в собственном отражении. Такой же убитый взгляд. Возможно горе переживать вдвоём всё же было бы легче, но крепкая удавка вины не даёт сделать и шагу. Кто-то в голове всё шепчет словно мантру: «Он мог бы жить». Мог бы жить и находиться рядом с семьей. Мог бы жить и видеть каждый день родные солнечные улыбки. Мог бы жить и наконец-то нормально подстричь тот чёртов газон. Не стыдно после этого носить звание Мстителя? Стыдно. Наташе стыдно за то, что она не смогла уберечь друга. Вдова трясёт головой, стараясь прогнать из памяти настойчивые образы, и решает в последний раз вскользь пробежаться взглядом по прохудившемуся фасаду дома. Она делает глубокий вдох, прежде чем резко развернуться и быстрым шагом направиться в сторону города. Ей здесь не место.***
На кладбище героиня приходит часто. Наверное, даже чаще, чем требовалось бы. Нат часами сидит у могилы: порой в ласковой тишине, порой с грустной улыбкой рассказывая Клинту о своих миссиях и новобранцах. Она скучает. Очень. Но сегодняшний визит станет последним. Могила Бартона встречает её всё той же кроткой печалью и молчаливой пустотой. Вдова опускается на выцветшую траву не спеша, на ходу доставая немного смятое письмо. Забери у неё кто эту чёртову бумажку и она без запинки расскажет вызубренные до скрежета слова – настолько часто вновь и вновь скользила взглядом по размашистым буквам. Ей не хочется читать снова вслух. Бесстрашная Чёрная Вдова боится расплакаться: вот же глупость, правда? Но бесстрашность и равнодушие не одно и тоже. Наташа всё такой же человек, Наташе всё так же больно, как и полгода назад. Романофф кладёт бумагу рядом с надгробием: её не особо волнует, найдёт ли кто письмо иль нет. Пора прощаться. Губы предательски дрожат, но Вдова улыбается, как никогда доселе – привольно и солнечно. Она вернётся, обязательно. Но лишь тогда, когда тиски вины перестанут сдавливать грудь. Ей нужен перерыв, ей нужно время, чтобы прожить тот момент заново. Ладонь мягко скользит по студёному надгробию, пока Наташа тихо шепчет: – Пока, Клинт Бартон.