____________
Когда они относительно целыми и невредимыми возвращаются в свою крепость, Ваксу начинают сниться сны. В этих снах всё идёт ещё дальше: его страх подпитывается воспоминаниями о намерениях Брайарвуда. Страх нашёптывает ему ужасные вещи чужим низким голосом. Разум Вакса воскрешает события того вечера в самых чудовищных красках: колдовство, обездвижение, жестокость. Он не может драться. Он не может двигаться. Он не может сделать ни единого вздоха. Это превращается в замкнутый круг. Вакс спит всего несколько часов, потом пробуждается и уже больше не может уснуть. Так повторяется из ночи в ночь.____________
Прежде чем Пайк покинет их, и они отправятся в Уайтстоун, все семеро посещают таверну. Стоит глубокая ночь. Тёмное небо усеяно мигающими звёздами и тонкими облаками. В Эмоне тихо. На мощёных улицах им встретились лишь несколько горожан и гвардейцев. Из таверны слышится беспокойный шум, эхом разносящийся по округе. Пьяные, спотыкаясь, то выходят из таверны, то входят обратно. Семеро друзей устраиваются за круглым столом в местечке под названием “Смеющаяся Ламия”. Сегодня разговоры меж ними гораздо тише обычного. Они обсуждают сотканных из смерти и тени тварей, которые напали на них в крепости и которых им удалось победить только благодаря Килет, и осторожно расспрашивают Перси о членах его семьи, старательно, на цыпочках обходя тему их убийства. Вакс едва ли роняет больше нескольких слов, рассказывая о книге, которую он нашёл в покоях Брайарвудов. В конце концов, присутствие друзей и кружка эля в руке помогают ему немного расслабиться. Векс сидит рядом, касаясь его плеча своим. Время от времени она посматривает на брата, словно пытается удостовериться, что всё в порядке. Вакс знает, что она заметила его отчуждённость. Он знает, что Векс не понимает, что послужило тому причиной. (Она всегда беспокоилась за него, а он — за неё. Но есть вещи, о которых он не может рассказать сестре. Нет, он не может этого сделать. Просто не может.) В одном из углов таверны слышатся громкие голоса. Никто не обращает на это ровно никакого внимания. Лишь Вакс слегка оборачивается, кидая мимолётный взгляд, которого, впрочем, оказывается достаточно, чтобы понять, что происходит. Какой-то мужчина, чья речь невнятна до безобразия, толкает эльфийку к стене. Одна его ладонь ложится ей на талию, а другая — на стену рядом с её ухом. Он склоняется над ней и что-то говорит, но Вакс не может разобрать, что именно. Зато ему прекрасно видно, как эльфийка хмурится. Отчётливое “нет” можно прочесть по её губам. Она толкает мужчину изо всех сил, но тот лишь смеётся над её тщетными усилиями и придвигается к ней почти вплотную. Вакс вскакивает и набрасывается на мужчину прежде, чем успевает осознать, что творит, просто грубо хватает его сзади за тунику и швыряет на пол. Они избивают друг друга, оставляют и получают синяки, но Вакс бьёт увереннее, его удар гораздо крепче. Друзья оттаскивают Вакса прочь. Глаза ему всё ещё застилает красная пелена. Эльфийка кивает ему в знак благодарности. Векс сильно сжимает его запястье, её голос звенит тревогой и изумлением: — Какого хрена, Вакс? Он игнорирует сестру и вырывает руку из её хватки. Килет успокаивающе дотрагивается до его лопаток, но Вакс уходит и от этого прикосновения. Заглядывая мужчине в ошарашенное лицо — теперь Вакс видит, что это человек, едва ли способный встать на ноги самостоятельно, ему помогают другие посетители таверны — он чувствует, как ярость внутри него утихает. Но не до конца. Вакс медленно рычит: — Если ты ещё раз попробуешь взять кого-то силой, неважно, женщину или мужчину, поверь, я узнаю об этом. И когда я узнаю, я разыщу тебя и зарежу. Человек съёживается от этих слов. Его лицо проясняется после обещания насилия. Вакс бросает на него последний взгляд и выходит из таверны с недостаточным количеством эля в желудке и ощущением ладони лорда Брайарвуда на своей груди.____________
— Ты вполне мог обойтись простым замечанием, — говорит Векс, прислонившись к дверному косяку, — вместо того, чтобы избивать человека до полусмерти. Вакс продолжает точить свои кинжалы. — Вакс’илдан. Голос сестры суров, но в полутонах отчётливо звучит беспокойство. — Не хочешь рассказать, что с тобой происходит? Он смотрит на неё. Тревога тяжёлым грузом лежит на её плечах. Губы поджаты. Взгляд пронзителен. Рассказать ей — задача, с которой Вакс не в состоянии справиться. Она уже видела, как он чуть не умер. Ей не стоит... Ей не стоит знать об остальном. — Нет. Не удивление отражается на её лице. Принятие. — Я люблю тебя, брат. Приходи ко мне, когда будешь готов поговорить. А потом она уходит. Оружие с грохотом выпадает из его рук, и он обхватывает голову ладонями.____________
В Уайтстоуне разум Вакса вновь оказывается в чужой власти. На этот раз контроль Сайласа над его разумом настолько силён, что вытесняет весь страх из головы, однако тело Вакса продолжает гудеть от ужаса. После того, как он был вынужден запереть собственных друзей в комнате, медленно заполняющейся кислотой, Брайарвуды ведут его по длинным заброшенным коридорам замка Де Роло. Леди Брайарвуд останавливает их перед одной из дверей, открывает её и заходит внутрь. Кассандра следует за ней. Они оставляют Вакса и лорда Брайарвуда ждать снаружи. — Я бы хотел, чтобы все присутствовали здесь и сейчас... — Сайлас растягивает слова, тон его мрачен и низок, зубы приближаются к пульсирующей ярёмной вене Вакса, одна рука ласково обвивает его талию, ласково до тошноты. — Но, к сожалению, у нас почти нет времени, малыш. Мне следует в первую очередь позаботиться о более важных вещах. Тем не менее, у меня есть кое-что для тебя. Вакс не может вздрогнуть, когда слышит шипение, с которым обнажаются клыки лорда Брайарвуда. Вакс не может отстраниться, когда чужие зубы незамедлительно вонзаются в его шею. В этот раз всё совсем иначе. Сайлас пьёт из него так же, как утопающий хватает ртом воздух. Он извлёк урок из их прошлой встречи. Тот раз был блёклым и медленным. Сайласу удалось насладиться моментом лишь несколько секунд перед тем, как Вакс вырвался на свободу. Теперь в мире будто и вовсе не осталось времени; Вакс чувствует слабость и головокружение, его веки смыкаются, ужас узлом скручивается в животе. Он истекает кровью. Его рубашка окрашивается красным. Вакс хочет испугаться, но не может — его разум зажат в тисках лорда Брайарвуда очень крепко. Богиня милосердная, он умрёт, он... Его колени подгибаются. Лорд Брайарвуд с лёгкостью подхватывает Вакса и что-то мурлычет ему в горло. Чужие ладони начинают блуждать по его телу всё откровеннее и откровеннее. Вакс задыхается. Дверь... В разуме Вакса есть дверь в подвал. Он пересекает порог и запирает её на засов. Тут темно, просторно и пусто, как в бескрайнем небе наверху или Подземье внизу. Здесь нет ни лорда Брайарвуда, ни его рук, ни слов, ни зубов. Здесь, в пустом небытии, безопасно. Вакс садится, скрещивает ноги и закрывает глаза. И дышит. Невредимый. Сотрясаемый дрожью. Ошеломлённый. Всё меркнет на какое-то время.____________
Векс’алия кричит на него. Её удары возвращают Вакса обратно. Её ужас и любовь, когда она обнимает брата, становятся для него спасительным якорем. Слёзы, стоящие в её глазах, уговаривают его остаться. Вакс больше не теряет над собой контроль.____________
Лорд Брайарвуд сгорает в солнечном свете. Но солнечный свет не убивает призрачного ощущения прикосновений его пальцев к коже Вакса.____________
— Ты в порядке? — спрашивает Перси, и его ладонь нежно опускается Ваксу на поясницу, пока они идут обратно. Они возвращаются к Древу Солнца уставшие, но горящие желанием рассказать повстанцам хорошие новости. Вакс улыбается. Он проводит пальцами по рукоятям своих кинжалов и отвечает, не позволяя голосу дрогнуть: — Это я должен спрашивать тебя об этом, а не наоборот. (Вакс не упоминает об ужасе, который его охватил, когда он увидел, как демон, сотканный из теней и пламени, боролся за контроль над разумом Перси. Он не упоминает об ужасе, который испытал, наблюдая, как менялись имена на многостволке Перси, пока дуло не оказалось прижатым к его подбородку. Он не упоминает о мучениях, которые он пережил, слушая, как Перси заходится отчаянными мольбами и яростными криками. Хвала богине за Скэнлана. Бросить многостволку в кислоту и услышать последний вопль демона было лучшим, что мог бы сделать любой из них.) Перси хмыкает и смотрит на свою простреленную ладонь. Кровотечение почти полностью остановилось, туго затянутая повязка держится хорошо. — Со мной всё будет в порядке, — наконец отвечает он тихо и мягко, почти задумчиво. — Моя сестра жива, и ты тоже. И остальные. Это всё, о чём я мог бы просить. — А Брайарвуды мертвы. Из груди Перси вырывается вздох облегчения. — Да. Они мертвы. Вакс вздыхает, его улыбка гаснет. Он встречает усталый взгляд Перси, остекленевший, но спокойный, и позволяет удовлетворению, которое испытывает Перси, просочиться в свои кости. Ты в безопасности, говорят глаза Перси, светлые и зелёные, как цвет деревьев за пределами Сингорна. Ты в безопасности.____________
В Подземье дела обстояли безрадостно. Вся надежда была лишь на расселины в скалах и собственное оружие, слабо, едва заметно поблёскивавшее в темноте. В Подземье Вакс поцеловал Перси в щеку. В Подземье Перси поймал его руку и сжал в своей. После Подземья они поцеловались. Один раз. Измученные путешествием и напуганные тем, что им ещё предстояло сделать, они поцеловались. Один раз. Это было чудесно. И это было безопасно.____________
Вернувшись в Эмон, Вакс укладывает в постель незнакомца — эльфа с длинными каштановыми волосами, с множеством украшений, которые переливаются и сияют в лунном свете, проникающем через окна. Они беспорядочно и жадно целуются, пока эльф, так и не назвавший своего имени, не толкает Вакса назад, заваливая на постель. На их губах — смех, а на языках — эль. Воздух в комнате густой, раскалённый. О богиня, как же Вакс пьян. Не меньше, чем его партнёр, это уж точно. Устроившись верхом на бёдрах Вакса, эльф проводит языком по его губам и прижимается ко рту в поцелуе, разделяя вкус желания и выпивки. Его руки пробегают по телу Вакса, нежно, но торопливо: вверх по бокам, по плечам, вдоль лица, по волосам, а затем... Чужая ладонь замирает возле его сердца, а затем плавно соскальзывает вниз. Прямо как рука лорда Брайарвуда, точно так же, как рука лорда Брайарвуда, когда она скользнула вниз, когда она удержала его от падения, когда она легла на его талию, когда она коснулась... — Нет, — выдыхает Вакс, отталкивая эльфа. Он сгорбливается, прижимая руки к груди и изо всех сил пытаясь сесть, прислонившись к изголовью кровати. Почему он подумал, что это хорошая идея? Почему он решил, что готов к этому? — Прости, дорогой. Я сделал тебе больно? — спрашивает эльф голосом, похожим на шелест шёлка и обветшалый скрежет. Он осторожно, успокаивающе поднимает перед собой раскрытые ладони, давая Ваксу понять, что не причинит ему вреда. Но даже это не помогает. — Нет. Нет, не ты, — с трудом выдавливает из себя Вакс, пытаясь совладать со сбившимся дыханием и погасить панику, воспламенившую его кровь. — Не ты. (Вспоминая о той ночи, Вакс думает, что ожидал совершенно другой реакции вместо того, что в итоге получил. Эльфы не любят полуэльфов. Как и люди. Вакс со своей сестрой — отпечатки обоих миров, и оба мира так или иначе считают их отвратительными. И ещё...) — Могу я что-нибудь для тебя сделать? Вакс вздрагивает. — Не знаю. — Я могу посидеть с тобой какое-то время. Если ты считаешь, что это поможет. Вакс слышит невысказанное: если ты считаешь, что это отвлечёт тебя от воспоминаний о чужих прикосновениях к твоей коже; если ты думаешь, что это убережёт тебя от призрака, преследующего твоё тело; если ты надеешься, что это поможет изгнать фантом, который дотрагивается до тебя по ночам. Ответ Вакса звучит неуверенно, но в нём отчётливо проступает острая, отчаянная нужда: — Да, пожалуйста. Несколько часов спустя Вакс всё ещё жмётся к эльфу, втягивая носом его запах: от незнакомца веет сосной, землёй и дождевой водой. Он не спит, точнее, не осмеливается уснуть, но его дыхание восстанавливается, а сердцебиение успокаивается. Эльф остаётся и почти ничего не говорит за исключением редких, тихих извинений и вежливых вопросов для поддержания ненавязчивой беседы. Этого оказывается вполне достаточно, чтобы Вакс отпустил свои страхи хотя бы на время. Перед тем, как эльф уходит, Вакс слышит его нежный голос над ухом: — Случившееся, — говорит эльф, — вовсе не делает тебя хуже, чем ты есть на самом деле. Оно будет преследовать и пугать тебя... какое-то время. Ты не будешь чувствовать себя в безопасности. Но рано или поздно всё это пройдёт, — и, помолчав, он добавляет: — Надеюсь, ради твоего же блага, кто бы он ни был, он мёртв. — Мёртв, — шепчет Вакс. — Хорошо. За окнами светает.____________
Они собираются отправиться на новое задание не раньше, чем через несколько недель. Кое-кто из друзей спрашивает Вакса о мешках под глазами. Да и подавленность, сквозящая в его движениях, тоже не остаётся незамеченной. Векс, в частности, всё ощутимее беспокоится о здоровье брата. Поначалу Вакс с лёгкостью списывает всё на непростой обратный путь и ноющие после битвы кости. Однако с каждым днём друзья верят ему всё меньше и меньше. Вакс мало спит и редко ест, но он всё ещё жив, он всё ещё дышит — и если не за что-нибудь ещё, то хотя бы за это он благодарен. Тем не менее, каждый раз, когда Грог хлопает его по плечу или Скэнлан рассказывает о своём очередном любовном похождении с какой-нибудь дамой или джентльменом, что-то внутри Вакса крупно вздрагивает. После возвращения в крепость Перси редко составляет компанию остальным. Его поведение абсолютно понятно, учитывая, через что он прошёл: после всех травм, которые ему пришлось пережить заново и в конце концов преодолеть. По большей части они оставляют Перси наедине с самим собой, давая ему время, необходимое для залечивания душевных ран и успокоения мыслей. Иногда Вакс приносит Перси еду. Пайк временами составляет ему компанию. Их беседы в такие моменты очень коротки, не больше нескольких слов, но Вакс не давит на Перси, поскольку как никто другой понимает его состояние. Хриплого “спасибо” после еды и кривой улыбки достаточно, чтобы беспокойство Вакса уменьшилось. Со временем всем кажется, что Перси идёт на поправку, а вот Вакс, наоборот, приходит в упадок — если можно так выразиться. С ужасами, которые навещают его в полночной тьме, и паранойей, которая преследует его по пятам, Ваксу становится всё труднее скрывать своё настоящее состояние. Наконец наступает ночь. Голоса, от которых Вакс не может избавиться, нашёптывают ему такое, от чего дрожь сотрясает всё его тело до самого основания. Ему становится холодно. Сон не придёт, и Вакс это знает. Как знает и то, что если у него рано или поздно получится уснуть вновь, всё станет гораздо хуже. Вакс отбрасывает одеяло в сторону и позволяет ногам вести себя по просторным коридорам Грейскалла. Он наполовину осознает, что делает, наполовину нет; в его голове всё затуманивается, но в конце концов становится не так больно. Вакс приходит в себя возле мастерской Перси. Дверь слегка приоткрыта — так Перси даёт понять, что готов принять гостей. Уже на подступах можно почувствовать жаркое тепло, исходящее из комнаты. В коридор проникает запах горящего угля, пороха и железного дыма — тяжелого, но не удушливого. В каком-то смысле всё это выглядит куда более гостеприимно, чем что-либо ещё. И вдруг всё ощущается таким настоящим, и пахнет землёй, обыкновенной землёй, аромат которой неизменно прилипает к одежде Перси во время путешествий. Вакс входит без стука, и единственный признак того, что Перси замечает его, — это бегло брошенный взгляд: сначала на него, а затем обратно на свою работу. Он садится на край постели в дальнем углу; Килет настояла, чтобы Перси поставил себе кровать в мастерской после того, как он столько раз засыпал за столом с инструментами в руках, а потом просыпался с ломотой в шее. Долгое время Вакс просто отдыхает там, не понимая, зачем он вообще пришёл. Он сгорбливается, опираясь локтями о колени. Монотонно течёт время, сопровождаемое звуками ударов металла о металл, мерцанием пламени и тихим, задумчивым бормотанием Де Роло. Тепло проникает Ваксу в кости, сворачивается клубочком под рёбрами, словно котенок, наконец-то нашедший подходящее место для ночлега. Здесь что-то в нём расслабляется так, как не расслаблялось уже много дней. Это позволяет Ваксу вновь погрузиться в себя. Кончики его пальцев покалывает, ощущение реальности скатывается вниз по позвоночнику и сводит пальцы ног. — Перси? — звук собственного голоса удивляет его. Перси не отрывается от работы, по обыкновению лишь слегка поворачивает голову и выдаёт в ответ простое: — Хм? — Брайарвуды... Перси резко прекращает возиться с инструментами и разворачивается к собеседнику лицом. — ...ты был у них в плену. Они когда-нибудь делали что-то неподобающее? Они когда-нибудь... — Вакс замолкает, опуская взгляд в пол. Мужество, которое породило эти слова, вдруг иссякает. Мрачное предчувствие нависает над ответом Перси. Ваксу становится тревожно; он отчаянно, отчаянно нуждается в том, чтобы ответ был отрицательным. Вакс слышит, как Перси шевелится, слышит лязг инструментов и шорох шагов. Постель немного прогибается, когда Перси опускается рядом, осторожно беря Вакса за руку. Чужие пальцы переплетаются с его собственными. И мягко сжимают. — Вакс... посмотри на меня? Вакс поднимает на него взгляд. — Меня... пытали, — начинает Перси медленно, — много пытали. И оба доктора, и сами Брайарвуды, — его голос не дрожит, но легкая дрожь чувствуется в его руке. — Я потерял счёт дням. Голова постоянно кружилась от боли и от голода. Меня холоднокровно и бесчеловечно лишили всего, — Перси говорит короткими, рубленными фразами, но дальше следует не то, что Вакс так страшится услышать: — Что касается того, о чём, как мне кажется, ты спрашиваешь, то ответ — нет. Брайарвудам была нужна информация, они так сильно сосредоточились на её получении, что едва ли могли бы подумать о чём-либо ещё. Так что... нет, Вакс’илдан, они никогда не прикасались ко мне таким образом. — Перси делает глубокий вдох прежде чем спросить: — Они сделали это с тобой? Глаза Вакса начинает щипать. В комнате внезапно становится слишком, до дурноты жарко. Вакс хочется спрятаться от этого, от всего этого. Его разворачивают и притягивают ближе. Перси обнимает его с предельной осторожностью, одну руку кладёт на талию, а другой прижимает его голову к изгибу между своей шеей и плечом. Слёзы Вакса капают на чужую кожу, покрытую лёгким слоем копоти. — Мне жаль, Вакс, мне очень жаль. Я не знал. Через какое-то время они ложатся, Вакс прижимается к Перси, проваливаясь в его крепкие, надёжные, безопасные объятия. Он наконец находит в себе силы рассказать Перси о том, что произошло. Не всё, но достаточно. Вакс говорит о кошмарах, продолживших посещать его даже после смерти Брайарвудов. И о том, как жжёт кожу в тех местах, где были руки Сайласа. И о замешательстве, и о боли, и неосязаемости, которая превращает реальность в полную неразбериху. (И о страхе, что всё это может повториться с ним опять.) От Перси, от всех его черт веет силой. Вакс впитывает её. Вакс доверяет этой силе вести свой голос и свою память. Он не знает, сколько времени потребуется, чтобы вытащить всё пережитое наружу. К концу собственного рассказа Вакс дрожит, рыдает и совершенно раскалывается в объятиях Перси. — Я не знаю, как с этим справиться... Они мертвы. Они мертвы, и они поступили с тобой гораздо хуже, чем со мной, но я не могу... я не знаю как, Перси. Я не... Перси шикает на него, по-доброму, но не без строгости. — Нам обоим причинили боль, Вакс... Сравнение твоих страданий с моими только умаляет твои. Не нужно этого делать, — повисает пауза; уткнувшись губами в волосы Вакса, Перси продолжает, но уже гораздо тише: — Я не знаю, что сказать и чем помочь. Чувствую себя отвратительно, зная, что они с тобой сотворили. Зная, что мы были в неведении всё это время, — в его тоне слышатся глубоко затаённый гнев и обнажённое, израненное сожаление. — Всё, что я могу сделать — рассказать, что помогло лично мне и что не помогло. Могу рассказать, как так случилось, что я впустил в себя демона, в надежде, что эта история поможет тебе выбрать иной путь, чтобы залечить эту рану. Ещё я могу сказать, что это не твоя вина, и что ты этого не заслужил. И что я искренне желаю Брайарвудам сгнить в своих могилах. — Не переживай, придурок, — бормочет Вакс, всхлипывая. — Ты не мог этого знать. Я и не ожидал от тебя этого, — и, помолчав, Вакс добавляет: — Я рад, что Сайлас никогда не прикасался к тебе. Из груди Перси вырывается не то крик, не то тяжёлый вздох. — Мне жаль, Вакс’илдан. Прости. — Тебе не за что извиняться. В конечном итоге, Вакс знает, что только что сделал первый шаг вперёд — первый среди многих, очень многих шагов. Он знает, что ему по-прежнему будут сниться кошмары, что он по-прежнему будет вздрагивать, когда кто-то будет до него дотрагиваться. Знает, что Перси не может излечить его от этого или заставить всё это исчезнуть. Вакс знает, что случившееся никогда не сотрётся из его памяти, что оно останется с ним, даже когда боль утихнет. Но первый шаг сделан. У него достаточно много времени, чтобы успокоить боль, ставшую ему спутником, и найти исцеление, пусть оно и кажется сейчас таким далёким и призрачным, едва уловимым. Впереди поджидают трудности, с которыми следует встретиться лицом к лицу, и холмы, на которые придётся взобраться, и острые переживания, которые нужно вдохнуть поглубже, а потом выдохнуть раз и навсегда. Наступит завтра, и Вакс, скорее всего, почувствует себя вымотанным и опустошённым. Но сейчас он лежит в тёплых объятиях Перси и слушает равномерный стук его сердца, гулко отдающийся в ушах. Перси бережно прижимает Вакса к груди, даря ощущение защищённости. Всё происходящее здесь и сейчас исполнено умиротворением, даже если болезненные моменты прошлого всё ещё преследуют их обоих. Вакс спит. И сны его, как и прежде, пропитаны страхом. Он просыпается, содрогается всем телом и плачет, а Перси старается его утешить: — Всё хорошо, ты в безопасности. Обещаю. Я обещаю, Вакс, с тобой всё будет в порядке. Брайарвуды мертвы. Они больше не причинят тебе вреда. Здесь ты любим и дорог. Здесь ты в безопасности. (Вакс задаётся вопросом, говорит ли Перси это самому себе, когда нуждается в поддержке. Когда рядом нет никого, кто мог бы сказать ему это.) Ваксу удаётся снова уснуть. Его продолжают крепко удерживать в объятиях, в тепле. На сей раз кошмары оставляют его. Вакс просыпается под утро и наблюдает, как тусклый отсвет тлеющих в камине углей мягкими бликами танцует на щеках Перси. Мягкими, как свечение Вечносвета. Теперь, оказавшись слишком измученным, чтобы вновь утонуть в тревогах и страхах, и впервые за несколько недель почувствовав настоящий покой, Вакс опускается обратно на постель и устраивается у Перси под боком. И вновь погружается в дремоту.