call out his name

она любила его с незапамятных времен. мегера уже и не помнит, как давно они познакомились — прошло много веков, рутиной растянувшихся в стенах дома целой вечностью. осознание этого временами приводит ее в ужас, но фурия быстро приходит в себя: даже если пройдут тысячелетия, она останется здесь, со всем, что ей дорого и необходимо. а остальное неважно. однако стабильность постепенно ломается. загрей убегает из тартара, и каждый его побег оставляет отпечаток на доме, как продольный алый след остается от удара хлыстом. когда-то она оставляла такие и на теле юноши, но удовольствия это ей никогда не приносило. не наслаждалась мегера и выражением лица танатоса каждый раз, когда они встречались. разлученные войной и работой, они вновь воссоединились по печальному поводу. это их проклятье — оказываться вместе там, где творятся несчастья; удел, которым обременено все их бытие. как бы она хотела видеть на его лице улыбку, хотя бы ее тень, ведь единственное, что она видит всегда, когда встречает танатоса, — усталость, гнев и тоску. единственная радость покинула их, когда они сошлись в последний раз, что и было причиной их свидания. в их глазах больше нет надежды, потускнели искры необъятного пламени, взгляд потяжелел от скорби. теперь они остались одни, и осознание этого давило на них сильнее взора аида. загрей сбежал не только из подземного царства, но из и сердец вестника смерти и фурии. исчез, как луч света, поглощенной темнотой; прогорел дотла, потухнув; упал, подобно звезде, в небытие ночи. и больше не возродится он из крови, не урвется за своими принципами, не принесет более проблем. пуст теперь дом. нет в нем смеха и оживленных разговоров, нет оптимизма и надежды на что-то. пропало что-то важное; нет, пропал кто-то важный. все знают, кто, но боятся произнести имя. лишь аид, восседающий на своем привычном месте, испытывает не страх, а отвращение к тому, чтобы, наконец, назвать его по имени. — загрей. ответа нет. в покоях принца с бардаком делит царство глухая тишина. эхо разносит голос фурии по углам, где забивается в пустоте. высокая фигура стоит посреди комнаты, смотря в одну из стен, и не двигается. лишь повторяет его имя, в ожидании того, что юноша отзовется. — загрей. загрей. загрей… танатос за ее спиной смотрит через отражение в зеркале ночи. он встречает ее опустошенный взгляд, и на душе становится совсем плохо, но он сдерживается от выражения чувств. как он всегда и делал; а теперь неистово жалел об этом, подобно покаявшемуся грешнику. — прекрати, мэг. он не вернется, ты знаешь это. мегера вздрагивает, — он видит это в блеске темного стекла, — словно зверь от звука выстрела. тан видел эту реакцию у людей на поверхности бесчисленное количество раз, давно охладев к подобному, однако от вида того, как ужас и страх пронизывает любимого человека, ему не по себе. что-то с тихим звоном разбивается во мраке его закоптелой души, заполняя пустоту тяжестью и тревогой. вестник смерти не осознает, как, но он понимает, что это боль. — знаю. лучше бы забыла навсегда. фурия поворачивается к темному силуэту. у него нет лица: мрак застелил все черты танатоса, сделав лишь тенью. она делает шаг ближе в попытках разглядеть лик смерти. он не реагирует. неподвижно стоит, выпрямив спину и смотря в пустоту ночи. мэг берет его руки в свои, — мозолистые, грубые, исполосованные шрамами. такими были его руки; немногим отличались мягкостью и теплотой. она могла различить их по изгибам кисти и длине пальцев, по толщине фаланг и форме ногтей, по количество рубцов и по шершавости кожи. теперь ей остается запомнить руки загрея такими, какие они есть у танатоса. — как бы это не было сложно признать.... я скучаю по нему. переплетает пальцы. ответной реакции от божества нет. мегера чувствует, как в груди колет от досады. нет, от куда более сильного чувства. от разочарования. — все скучают по нему. голос воплощения смерти холоден и отстранен, словно он не здесь. женщина поднимает голову вверх, к его лицу. взор блестящих в полумраке желтых кварцев в обрамлении серебряных ресниц смотрит в пол, в зазор меж сцепленных рук. тан не обращает внимание на теплоту чужой кожи, на прикосновения к старым шрамам, на внимательный взгляд мегеры. для него сейчас это должное. у него не осталось никого, кроме семьи и девы рядом с ним. он лишился трети своего сердца: его нагло вырвали, а после вставили обратно, неполноценным и рваным. кровь залила его душу, и теперь, когда ей некуда деться, она должна вылиться в слезы, но танатос не может плакать. грудную клетку сдавливает от расширяющейся изнутри пустоты. он прекрасно осознал происходящее — лично видел бездыханное тело принца на поверхности. покрытое легким инеем, в снегу с красным отливом, совершенно незнакомое. лично закрывал ему глаза рукой, чтобы не видеть, как красота лишилась жизни, превратившись в стекло. смерть нашла принца когда он еще не успел остыть, но мышцы уже едва поддавались. лично целовал его холодные губы, чувствуя, как тает снег на побледневшей коже. поцелуй был со вкусом крови и скорби, и он запомнит его навсегда, а хотелось бы забыть. он не испытывал чувства отвратительнее того, что охватило его тогда. утрата. она охватывает его снова, как тогда. он вновь чувствует, как ломит колени от холода, как сводит легкие от нехватки воздуха, как обжигают руки слезы. в ушах стоит гул, что на миг прерывает звон падающей косы. а миг спустя вьюга усиливается, чтобы скрыть тихие всхлипы божества от слуха тех, кто восседает на олимпе. — они не испытывают того, на что обречены мы. танатос поднимает тяжелый взор с пестрого ковра на мегеру. видит в золотом блеске собственное отражение, в миг осознавая чувства фурии. хочет отпрянуть, но чувствует, как крепко она держит его руки. вестник сцепляет пальцы в ответ, вешая под замок воспоминания о загрее. теперь это их общая тайна, стоящая дороже всех божественных даров. — не обесценивай их чувства. все потеряли зага по-своему. она припадает к его губам, обветренным и искусанным. целует осторожно, на издыхании. белые ресницы дрогнули, опустившись на глаза. вестник подается вперед, целует ее в ответ, но нет в его действе пылкости и страсти. бережная любовь, которую он боится потерять от одного неверного действия, вложена в уста мегеры, подобно сокровенной мудрости. она с гордостью принимает ее, делясь с танатосом чувствами в ответ. — прости меня за все эти выходки, тан. я поддалась эмоциям. он касается ее лба своим, не отпуская рук фурии. боится, что если отпустит, то потеряет. она тяжело вздыхает. тепло ее дыхания ощущается на груди ангела смерти; по хребту юноши бегут мурашки. то, как она его назвала, приводит танатоса в странное дурманящее состояние. смесь прострации и чего-то похожего на эйфорию: чувство легкого опьянения после амброзии; животный трепет под ребрами; хмелящий запах элизиума; рождение нового секрета; шепот океана; силуэт бога войны на горизонте битвы; осознание невозможного. танатос не понимает своей реакции на слова мегеры. не может объяснить себе, что он чувствует от ее тихого, бархатного голоса, вибрирующего на выдохе. неизвестность пошатывает его невозмутимый монумент скептицизма. с губ срывается совершенно случайная мысль, зародившаяся в подсознании и ловко вырвавшаяся из глубин разума. — назови мое имя. — что? мегера отстраняется. грубое лицо полно безмятежности, но вопрос во взгляде выдает ее. реакция возлюбленной слегка смущает его, но он делает то, что и всегда. остается беспристрастным. — назови мое имя, мэг. его голос — едва ли не шепот. уверенный, с высокими нотками, но приглушенный интимностью и редкой эмоциональностью. чувство трепета разрастается в его груди, заставляя усомниться в ситуации. тоска заставляет ощущения бродить, как вино. если даст волю, ясность разума будет сломлена, как его душа. — танатос. ничего. нет той же реакции, что прежде. обыденность в голосе мегеры отрезвляет его, как прохлада воды. он качает головой вниз, неудовлетворенный ответом. — нет. назови меня так… танатос прильнул к ней, положив руки на талию. неспешно и аккуратно, — как он всегда обращается с любимыми людьми. точнее, обращался. теперь у него осталась только мегера — растерянная, взбудораженная, кроткая. ноги отрываются от холодного камня. он чувствует привычную невесомость в теле, в руках же — напряжение. не своих собственных мышц, а тела, почти вплотную прижатого к нему. от такой внезапной близости он чувствует себя сконфуженным, и видит отражение своего состояния в лице фурии. — ты... она не успевает что-либо сказать. в одно мгновение смерть отворачивается от бездонной дыры в стене, явив свой лик другой половине покоев. за короткий миг тан успевает обратить взор фурии туда же всего одним поворотом. мрачный угол освещает только несколько тусклых свечей, бросая тень былой жизни на хоромы принца. черепа в углу зловеще смотрят в душу, пробирая до мурашек. чаша с водой отливает синим, притягивая к себе взгляд. большая кровать в центре как всегда, пуста, но отныне не уснет в ней юный владыка подземного царства. постель мятая и не заправленная, разбросаны подушки. оба глядят на нее, и по позвоночнику мегеры пробегает холодок. — как называл он. — тан. в невесомости бродящий винный трепет ощущается иначе. ярче, насыщеннее, подобно накаляющемся стеклу. будоражит теперь не только нутро — тепло растекается по венам, добирается до ног и подползает к горлу. змеи дурмана вьются в его голове, спутывая мысли в единое целое. на языке ощущается сладость вина, сделанного в виноградниках самого диониса. он опускает ее на землю. фурия не спускает глаз с ложе загрея, в то время как он парит ее тенью за спиной, не сводя взгляда с ее усталого профиля. ему хочется ее утешить, но тоска сжирает и его самого. им никто не поможет, они остались один на один, друг с другом; чтобы жить дальше, нужно помочь друг другу проснуться от этого кошмара. танатос обнимает ее под грудью, прижимаясь к напряженной спине. тепло ее тела чувствуется чем-то незнакомым, совсем далеким. все, что было до, теперь кажется почти утерянным воспоминанием былых веков. смерть не желает забывать, но рассудок изживает себя, в отличии от бессмертного бытия. щека к щеке; вернее, скула к скуле. не осталось от их юношеских черт лиц той пышущей молодости и округлости. взрослеть больно — как физически, так и духовно. еще тяжелее преодолевать путь бессмертной жизни. но тяжелее всего — проносить всю боль и разочарования через столетия, без возможности отпустить. — загрей никогда бы не умер. это невозможно. мегера кладет свои ладони поверх рук танатоса, грубо сжав. мужчина не чувствует силы фурии, но боль акварельным пятном отдается в сердце. в ее словах звучит истина, но все же боги обречены однажды умереть. однако что-то правда не так в произошедшем. подозрение посеялось в разуме ангела смерти. — сомневаешься в действительности? я мог бы разузнать про это, если ты не уверена, мэг. она прижимается к его темной скуле сильнее. хватка ладоней ослабевает под натиском тревоги. — прошу, тан. сердце пропускает удар. ложный хмель вновь волной обдает плоть. — ничего обещать не могу. — выложись. представим, что я даю тебе очередную работу. — но ты не мой работодатель. — я надзиратель дома. считай, что я правая рука твоего босса. танатос хмыкнул. он сам хотел добиться правды, но теперь, когда на него возложены ожидания, он колеблется. не стоило ему начинать эту тему. копаться в неизвестном никогда не венчалось успехом, и для смерти мойры не сделают исключения. в голове проскользнула мысль: заг хотел бы того же. и все сомнения отметаются в сторону. он целует ее в щеку в знак согласия. мегера чувствует его запах — пепел смешался с шафраном. она нервно вдыхает его, запоминая. смерть пахнет на удивление хорошо. — мне нравится, когда ты зовешь меня "тан". напоминает о нем. он утыкается носом в ее волосы. она чувствует его горячее дыхание, и по телу пробегает волна мурашек. целует ее в шею, и еще раз, дольше. мегера опустошена, и ничего ее пустоту не заполнит, даже редкие ласки танатоса. золотые глаза по прежнему прикованы к пустой постели, от вида которой на душе холодеет. когда-то они с загреем придавались любви на этой кровати. когда только вдвоем, когда — все вместе. разгоряченный, нетерпеливый, страстный принц рвал на ней одежду, не давал сделать и вдоха, высасывая из мегеры душу глубокими поцелуями. трогал ее нежно, но нетерпеливо, всегда спрашивая одно: "нравится?". да, ей нравилось тогда все: мутный взгляд разноцветных глаз, быстрый темп его бедер, исполнительность ее словам, дрожь всего его тела от удара плетью. нравилось и то, как после он растягивался на полкровати и засыпал спокойным сном. тогда ему не снились кошмары. загрей всегда устраивал после них панические припадки, громил постель, а временами и всю комнату. ей часто приходилось его успокаивать и укладывать обратно, как ребенка. однажды он поднял в комнате шум и сбежал. окно в тренировочном зале было разбито, полка с его сувенирами — тоже. и тогда все встало на место. стикс принес его лишь через пару дней: измотанного, покалеченного, мрачного, как туча. гипнос, разбуженный его приходом, долго не мог уснуть. — дружище, ты ведь распоряжаешься сновидениями. можешь избавить меня от кошмаров? распоряжающийся списками описал тогда свои эмоции, как "первородный ужас". мегера обомлела не меньше сына ночи. никто в тот момент не знал, что так тревожило принца, однако после этого вопроса правда прояснела, как ночное небо. боги не видят снов. отныне она всегда держалась подле него. загрей не замечал ее, но она всегда была рядом. как минимум — в его сердце. однажды явилась к нему в спальню в его отсутствие, чтобы узнать причину аномалии, ставшей кандалами принца. ничего не обнаружила, но была поймана за руку самим загреем. она так и не ответила, что она делала в его комнате, в спешке покинув покои. усталый взгляд разных глаз впивался ей спину, она ощущала его, как сидящее на плечах проклятье. вина тяжелой ношей висела на ней долгое время, но мегера старалась искупиться перед юношей на работе. и даже так он не давал ей шансов. побеждал и бежал дальше, не обращая внимания на ее унижение и упорство. стикс забирал всю ее боль, но лишь до момента их следующей встречи. и все шло по кругу. сансара бесславия и страданий, в которой менялась лишь фурия. а что же до загрея? сколько бы она ни пыталась с ним поговорить, он все тот же наивный мальчик, рьяно бегущий за своими прихотями. она — девочка на побегушках, которую никто не желает слушать. они никогда не найдут компромисса. однако, нашли. его извинения звучали искренне, но мегера не чувствовала от них облегчения. при встрече он все равно отправит ее в русло стикса, и их пути вновь разойдутся. уроборос унижений все ближе к своей голове; придет время, и от нее ничего не останется, лишь стыд и сожаление. но час не пробил: загрей упал ей в ноги, умоляя простить его, и она вновь почувствовала себя важной. вид его заплаканного лица приносил двоякое удовольствие вперемешку с болью. мысль о том, что он наконец осознал свою ошибку, посетила ее только в тот момент. она действительно отпустила обиды. но загрея — нет. пылкие поцелуи остаются на ее шее влажными следами. танатос скользит руками вниз, ощупывая ее фигуру с осторожной наглостью. шумные выдохи звучат опасно близко — горячее дыхание ощущается в самом ухе. он смотрит на нее томно, целует в плечо, еще. — как же я была глупа, простив ему тогда все. заключение вырывается само по себе, в голосе мегеры звучит задумчивая печаль, что граничит с отчаянием. тан поднимает голову, пробужденный странным высказыванием от своего дурящего состояния. она отодвигается от него. голова тяжелеет от воспоминаний, сожаление забирается под самую кожу. разбита морально — совсем не тот эпитет, каким опишешь ее состояние. — в произошедшем нет твоей вины. ты пыталась остановить загрея, отговаривала от глупой идеи. почему ты продолжаешь закапывать себя мыслями о нем, мегера? это не тебе должно делать. она оборачивается к нему, впирая в разочарованный лик тяжелый взгляд. сияние очей фурии в темной комнате видится отчетливее. на поверхности глазниц рябью заплясали слезы. тан устало смотрит ей в лицо, вздыхает. она выбирается из объятий смерти, делая шаг вперед навстречу бардаку. — а кому должно закапывать, танатос? — мне. — и ты туда же? пытаешься меня утешить? ты сам-то выглядишь как душа, которую не забрал стикс. — я помог ему, хоть он и не просил этого. — что? — ты прекрасно меня слышала, мэг: я помогал ему. молчание растянулось в бесконечность. мучительно тревожная тишина встряла между ними стеной, обрекая на созидание. смерть смиренно стояла под гнетущим взором мегеры, раскаявшаяся в своих грехах. он пожалеет об этом, если не уже. но так будет честно — и перед мегерой, и перед загом. фурия, кажется, задумалась, сверля кварцевые очи, потухшие от сожаления. он не смел прерывать ее мысли, пусть и желал сего. он сказал достаточно, чтобы закапать себя ниже тартара заживо. — зачем ты позволил ему выйти наружу? — он бы все равно не отрекся от своих прихотей. — и поэтому ты закрыл глаза на дом? нить его гордости дернулась. вибрация прошлась по всему телу, оставляя неприятное впечатление. это вовсе не то, что он ожидал услышать. неужели она думает о нем в таком ключе? он тяжело вздыхает, прикрывая лицо рукой. воздух в помещении стал тяжелее, легкие сперло от удушающего чувства вины. — ты же знаешь, как важны мне интересы дома. я помог ему, хоть он об этом и не просил, лишь потому что знал, что он не остановится. он приносил много проблем для дома, ты и сама это знаешь. он бы сбежал рано или поздно, поэтому я не стал ждать момента, когда от его выходок пострадало бы слишком многое. я рисковал своим местом ради сохранения порядка. мне было больно отпускать его каждый чертов раз, но ты не заставишь ветер дуть в другую сторону. брови кучкуются на переносице. золото в глазах тускнеет. она едва сдерживается, чтобы не поддаться эмоциям. танатоса разрывает на части от вида сего, но он стоит с опущенными руками, остолбенев. он чувствует метающуюся мурмурацию темных мыслей, что бесформенной тяготой душит его изнутри. последствия своих слов — вот, какими они бывают. — я так старалась удержать его здесь, а ты... — гнев почти не слышался в отчаянии фурии - он прекрасно чувствовался на вкус. горький. он прикусывает язык, за который его потянули мойры. мегера отвернулась. ее силуэт стал тяжелее прежнего, крепкие плечи поникли вместе с головой. смерть смотрела ей в затылок, не шевелясь. горесть сковала его в невидимые цепи, сдавив легкие. воздуха в комнате не хватало так же, как и их двоих. он протягивает руку к ее тени. почти притрагивается к ней, как в комнате раздается хрипловатый голос. — в глубине души я хотела, чтобы он остался. но я знала, что он это не сделает. поэтому тоже хотела ему помочь сбежать, но не могла. владыка аид заставлял меня убивать его, раз за разом, будто загрей какая-то игрушка. танатос понимал, что слова обращены не ему. она исповедовалась, но не смерти. и слова эти звучали столь интимно и искренне, что слышать их было неудобно: он чувствовал себя лишним в этот момент. однако уйти он не мог — он обязан выслушать. ведь она позволила сказать тану правду. теперь его очередь. — спустя десятки его попыток сбежать он научился давать мне отпор. с одной стороны, это усложняло мне задачу, проигрывать ему было для меня позором. с другой же... он наконец перестал страдать от моих обязанностей. я была этому рада. так он ближе стал на пути к освобождению. слушать ее откровения было шокирующим. она излагала мысли, что давно затаились у смерти в голове, в самой подкорке. намерения заговорить у него не было, но слова встряли в глотке, не давая вдохнуть. тан дал им волю, чтобы не задохнуться в собственных сожалениях. — он всегда был беспокойным. ему не было места здесь. все это знали, и хотели для него лучшего, не считая его отца. молчание. силуэт фурии не пошевелился. кажется, она затаила дыхание от неожиданности — ее поток мыслей был нарушен равноценным размышлением танатоса. — я не мог оставаться в стороне. тяжело было смотреть, как своим упрямством он приносил ущерб и себе, и дому. но я не думал, что его нрав убьет его окончательно. тень в свечном освещении дрогнула, преломились рассеянные лучи на стене. волосы цвета самого урана пробежали по поникшему плечу. последние слова прозвучали особенно больно. но признать это им только предстоит — впереди целая вечность. — я... поняла. винить тебя во всем не стану, но мне очень хочется. ты измотан, как и я, и мы мученики своих ошибок. а пока на их душах свежие раны. втирать в них соль было занятием самоубийственным. с каждым раскаянием грех их на плечах становится тяжелее небосвода, и ношу эту не выдержит даже атлант. чтобы не задавить себя виной, нужно знать, когда остановиться. к счастью, они знают. мегера поворачивается к нему. по бледным щекам текут слезы, блекло сияя в полумраке. вид ее сломленной души пугает, как никогда. воплощение смерти осмеливается прикоснуться к ее плечу. его рука холодная, но чувствуется в сие действии нечто теплое. она нервно вдыхает воздух ртом. задыхается так же, как и он. — я хотела для него не той свободы, что он получил. пальцы чуть сжимают крепкое плечо. танатос не может воспринимать ее слова. они избегают называть имя принца, как и все остальные, и это терзает смерть до глубины души. они были для него ближе всех остальных. они имеют права сказать это. — хватит страшиться, мэг. назови его имя. она с мольбой смотрит на него. то, как порой он прямолинеен и бесстрашен, восхищает фурию. и сейчас — не исключение. мегера вновь хватает воздух, вдыхая в легкие решимость. — загрей. два голоса слились в один. две противоположности соединились, взывая к павшему. женский и грубоватый, хрипящий от полушепота. мужской и звонкий, вкрадчиво звучащий в тишине. оба слились в нежный, легкий звук, исходящий прямиком из их сердец. имя, столь любимое ими, значащее столь много. в груди неожиданно становится чуть легче, но они этого не показывают; для них все очевидно и без мимики. — пожалуйста, давай не будем тяготить себя мыслями о худшем. сохраним память о нем такой, каким был он сам, м? танатос берет ее за руку. она подрагивает от настигших фурию эмоций. женщина всхлипывает. — пожалуйста, тан, узнай, что случилось с загреем. я не могу исполнить твою просьбу, пока неизвестны обстоятельства. смерть не отвечает. смотреть в глаза, в которых едва тлеет надежда, и знать, что тайна вот-вот затушит ее, больно. он не знает, справится ли он — он не видел, что произошло. он лишь почувствовал, как оборвалась могущественная жизнь, и последовал за этим ощущением так быстро, как только может мор. он никогда не объяснит кому-либо из подземного мира, что такое зов смерти; существам из верхнего мира это тоже едва можно представить. в груди отголосок проходит неощутимой вибрацией по телу, в воздухе проходят похожие колебания. он отзывается на них, будто смерть — удар в гонг. и чем величавее существо, тем громче зов. боги умирают слишком редко. каждая их смерть вызывает ужас у танатоса своей внезапностью. гибель загрея оказалась страшнее любого конца героя или олимпийца. он никогда еще не испытывал такой боли от своей работы. а познав ее вкус, оказался обречен на муки совести. насколько долгие, неизвестно, кажется, самим сестрам-судьбам. — а если я не смогу? мегера фыркает, словно танатос сказал какую-то глупость. — ты всегда все мог. почему сейчас нет? опять эта горечь на языке. танатос чуть хмурит светлые брови в попытке совладать с собой. — потому что это связано с дорогим мне человеком. — у тебя есть больше мотивации для работы. это даже в плюс. она вытирает слезы, стирает мокрые дорожки под глубоко осевшими от горя глазами. фурия прячет свою боль, надевая маску безразличия. танатос не пытался повторить за ней — подавление эмоций для смерти стало рефлексом. однако выражение его лица едва можно назвать безразличным; глаза и измотанный вид выдают. от слов мегеры в груди щемит обида. то, с каким равнодушием она говорит о том, что его страх — это плюс, заставляет кровь в жилах похолодеть. однако он молчит, чтобы не выдать себя. узнай она больше, танатос соскочит с крючка. он дал ей обещание, он знает, что заг одобрил бы это. поэтому смерть не сделает шаг назад. мегера последний раз бросает взор на покои принца. последний взгляд на танатоса. в тенях ее очей можно увидеть усталость, в блеске — нервозность. невооруженным глазом заметить что-то на ее непроницаемом лике невозможно, но танатос знает ее с незапамятных времен. понять, что фурия разочарована и не желает поднимать тему о их любимом принце, очевидно. — надо бы убрать этот хаос и заправить постель. танатос стоит на месте, пригвожденный к полу. он не помнит, когда его ноги коснулись мягкого ковра, но уверенности от опоры нет. унылый, он смотрит ей вслед, прокручивая последние слова фурии. у самой двери он останавливает ее возражением. — нет. пусть останется, как есть. мегера стоит к нему спиной, но смерть видит, как она кривит губы в печали и как хмурятся ее темные брови. танатос позади нее, но она чувствует, как тосклив его взор кварцевых очей, прикованный к двери. через мгновение по большой комнате проходит эхо закрывающейся двери. хлопок. пустота. в спальне загрея одиноко стоит смерть, вслушиваясь в тишину, и только шепот мыслей дает понять, что тан еще жив.