– Ты был героем. – Я был оружием.
У Кейт на ресницах – расплавленный хрусталь непролитых слёз, она смотрит неверяще-недоверчиво, сжимает в пальцах тёплую ткань рождественского свитера и сдерживает себя от очередной глупости, от новых вопросов, потому что Клинт на неё не смотрит, отвечает хрипло, тускнеет взглядом, что минуту назад полыхал отражением ёлочных огней и светом приближающегося праздника, – и становится бесконечно далёким образом, как на глянцевой бумаге плаката над её старой кроватью. Собственное любопытство становится ей врагом и Кейт прячет его глубже, совсем-совсем по-взрослому, ведь залепить пластырем растревоженную рану его она не может – слишком острые и болезненные пять лет, финал которых принес только новые потери, – а Кейт недостаточно твёрдо стоит рядом, недостаточно крепко прикипела, соединила себя с ним, не успела стать частью его мира – девочка-похитившая-праздник, уверена, что у тебя когда-то получится быть для него кем-то иным? Поэтому Кейт уходит по его просьбе – оставляет после себя тень недосказанности, закрывает за собой все двери, стягивает с волос по-дурацки-неуместную теперь шапку, садиться прямо на пол и зарывается ладонями в собачью шерсть, рвано вдыхая сквозь колючий комок в горле, потому что точно знает – в соседней комнате Клинт отрезает себя от реальности, уходит в прошлое, собственноручно раскрывает края старых шрамов, посыпает солью и порохом, и снова заставляет себя привыкнуть жить с тем, с чем жить невозможно. Исчезнувшая семья, окровавленные руки Ронина и падение, которое он не может остановить. Под пальцами трескается жёсткое дерево подлокотников, когда чувство вины вцепляется в плечи, заставляя ожидать возвращение бесконечного легиона за его спиной – не успел, не уберёг, не спас, – и Клинт стоит на кромке двух реальностей, где знакомые лица рассыпаются пеплом, оставляя его на самом дне собственной памяти, утонувшего в горечи беспомощности. Тогда Кейт возвращается – беззвучным призраком, неловко-некстати, уже без праздничной обёртки, такая же изувеченная – тебя слышно сквозь стены, в твоей боли захлебываться страшно, я запуталась, потерялась, заблудилась, я хожу кругами без цели, я строила свою жизнь на твоём образе, так посмотри на меня сейчас, направляй наконечник стрелы, – и опутывает его собой, прячется пальцами в чужих волосах, впечатывается в его объятиях, оставаясь там оттиском – волнорез для воспоминаний. На утро они делают вид, что всё хорошо. Клинт закрывает её от пули, встречается взглядом, отвечает на звонки, спрашивает: ты в норме? говорит: я горжусь тобой, – тянет руку при падении – не-вспоминать-не-сравнивать-не-находить-сходства, – и Кейт тянется к нему в ответ, размагниченная, нашедшая в нем направление, слишком очарованная, – я плохой пример для подражания, я боюсь, что мои дети будут похожи на меня, я никому не желаю подобного, лучше не забывай об этом, Кейт, одумайся, – но она натянутая тетива, лесной пожар, восковой слепок со стальным стержнем внутри. Она уже всё решила. И за него – тоже. И Клинт выбирает смирение, поспешно вручая себя по частям, весь опыт и знания, подставляя плечи, принимая её удары – большой палец накрывает вторые фаланги среднего и указательного, оружием может стать всё, что найдешь под рукой; нужно уметь играть свою роль правильно, сначала наблюдай за поведением окружающих, не выделяйся из общей толпы, двигайся с потоком; всегда будь готова бежать, следи за выходами, бей первая, ты слышишь меня, Кейт? Она слышит, расписывает в памяти каждый урок, перезаписывает плёнку воспоминаний, сохраняет каждый момент – это не похоже на старательность прилежной ученицы, это не фанатичная увлеченность поклонницы, это не привычная тяга к отцовскому образу – Кейт это знает, но глаз отвести не может от его лица, глушит в себе желание шагнуть ближе, зажмуривается в темноте, прячет грёзы с будоражащей жесткостью опытных рук на теле – так нельзя. Даже на украденное Рождество. Но когда Клинт выключает слуховой аппарат в ответ на её ненужно-детальный рассказ – Кейт взаимно хочет переиграть его, оставить быстрый поцелуй на сухих губах. Их работа – одиночество и боль, Клинт об этом напоминать не перестаёт, всем образом своим показывает, что такое быть героем на самом деле – для окружающих делать больше, на себя внимание не обращать, на кровь и боль, всегда подниматься, идти вперёд, защищать, – иначе эта тень будет преследовать тебя, не даст уснуть и двигаться дальше, – сражаться за идеалы других, жизнь их ставить выше своей, и уничтожать в себе любую эгоистичность. Поэтому из Кейт герой получается хреновый. Она бессовестно крадёт его семейный праздник, затмевает собой всё остальное, забивает его телефон своими звонками и сообщениями, она избалованно-глупо хочет получить Клинта Бартона себе под ёлку и она просит его остаться. Это след из детства – день, когда все изменилось, когда у Кейт появилась цель, когда ей так захотелось стать для него кем-то значимым, доказать что-то себе и окружающим, оказаться достойной внимания и партнёрства – и она вставала, переступала через себя, ломала собственные желания, что теперь осколками разрывают изнутри – несостоявшиеся детство и юность, невозможные мечты, собственные вопросы: что ты делаешь, Кейт? для кого? зачем? – Поехали со мной, – Клинт зовёт её в свой дом – величайшая степень доверия. Только у Кейт опустошение внутри из-за матери и запутанных чувств к человеку напротив – она хочет делать крутые стрелы вместе, снеговика за окном и ёлку, салаты, какао, мягкие шапки и раны обрабатывать взаимно, слушать негромко музыку, разговаривать, обходя все острые углы, вырезать бумажные снежинки, заматывать себя в яркие гирлянды, друг за другом дополнять фразы, крошить пряниками, носить одинаковые костюмы – и вовремя заметить омелу над их головами. Кейт загадывает праздничное желание, которое уже сбылось. Она хочет Рождество с ним на двоих. Поэтому просит тихо ему в спину: – Не уезжай. Прошу. Это эгоистично, но ей можно – Кейт всю себя строила на его образе, а лучшийЧасть 1
31 декабря 2022 г. в 23:08