Когда растает лёд

Всё, что видел Кейа в своей жизни - это лёд. Нет, он не жил на северном полюсе или что-то вроде этого, лёд окружал его в метафорическом смысле. С самого детства, в том нежном возрасте, когда так легко замёрзнуть. Он не помнил, что было до «льда», потому что был тогда слишком маленьким. Лица мамы с папой, оставшиеся в памяти, казались лишь одним размытым пятном, а голоса – искажённой галлюцинацией. Позже он пытался смотреть на их фотографии в единственном семейном альбоме, но не узнавал там никого. С изображений на него смотрели чужие люди, и даже нечёткие воспоминания были гораздо ближе и роднее, чем эти картинки. Родителей не стало до того, как Кейа сумел бы их детально запомнить. Они исчезли, когда ему было три, по непонятным для ребёнка причинам. Просто однажды они не вернулись домой, а потом пришли дяденьки в полицейской униформе и забрали его куда-то. Суровые взрослые не слушали, как мальчик лепетал что-то про маму с папой, которые должны скоро вернуться, про брата, который ещё в школе, про то, что родители запрещали ему одному выходить из дома. Суровым взрослым нет дела до слов "глупых" детей. Кейа помнил, как долго сидел в полицейском участке, но тогда он не понимал, что это за место и думал, что его похитили. Затем его снова увезли, но в уже в большое здание с множеством комнат. Как он понял уже позже, это был детский дом. Там были достаточно комфортные условия. Это означало, что еды хватало на всех, хоть рацион был отнюдь не разнообразный, и что зимой никто не замерзал благодаря проведённому отоплению. С остальными детьми, жившими вместе с ним под одной крышей, он почти не общался, хотя дети постарше не оставляли попыток разговорить запуганного ребёнка, вечно сидящего в углу. Воспоминания об этом периоде почти стёрлись, но Кейа до сих пор помнит жёсткую металлическую раскладушку около окна, из которого всегда дул промозглый сквозняк. А ещё помнит, что за изголовьем той самой раскладушки написал украденным карандашом неприличное слово, которое ему показали старшие. Он пробыл в приюте два года, мучительные 728 дней в месте, где на наивный детский вопрос: "где мои мама с папой?" отвечали усмешкой и посылали в свою комнату. Никто ничего не объяснял, не говорил, не отвечал, а Кейа из-за этого думал, что родители дома сейчас сильно грустят и не могут его найти. Мечта выбраться из приюта казалась несбыточной, ведь забор был слишком высок, а взрослые слишком строги. Перед сном он мечтал лишь о том, чтобы его спасли. Старший брат, как только достиг совершеннолетия, и закон признал его дееспособным, забрал пятилетнего Кейю из детского дома. Этот день никто из них двоих точно никогда не забудет. Кейа, увидев в дверном проёме родную фигуру, сразу же бросился к нему в объятия. Он пытался сдерживать слёзы, потому что думал, что в такие счастливые моменты плакать уж точно нельзя, но, когда заметил влагу в глазах брата, тут же разрыдался. Но органы опеки не хотели так просто отдавать ребёнка, поэтому перед тем, как оказаться дома, Кейю несколько дней водили по судам, где он смотрел, как Дайн пытается доказать, что способен содержать младшего брата. В конце концов, опека была оформлена, нужные бумаги подписаны, а братья отправились домой. Но это был уже не тот дом, где они жили вчетвером с родителями. Та квартира не принадлежала им по документам, так что была изъята, и Дайнслейфу пришлось искать съёмное жильё по максимально низкой цене. Подходящим вариантом стала однушка в старом районе города, пожилая хозяйка которой была настолько растрогана семейной историей своих «внучат», как она их называла, что согласилась снизить стоимость аренды. Дайнслейф пытался обеспечивать их обоих, и из-за того, что на пропитание и аренду квартиры уходило катастрофически много денег, свободного времени у него оставалось катастрофически мало. Приходилось работать кассиром в круглосуточном магазине, официантом в мелкой забегаловке, раздавать на улице флаеры и соглашаться на любой заработок. Он даже на трассу готов был пойти, лишь бы у него не отняли опеку над братом. Мадам Пин – как просила называть себя хозяйка квартиры – иногда очень помогала: сидела с Кейей, пока Дайн пропадал на работе, готовила еду и просто давала хорошие советы. Всё же, в силу своего возраста, на большее она была неспособна. Кейа полюбил эту женщину как родную бабушку, которой у него никогда не было. Однако через пару месяцев мадам Пинг перестала приходить. Дайнслейф сказал, что она уехала на море, а Кейа поверил, потому что ни во что, кроме этого, верить не хотел. Дайнслейф был благодарен мадам Пин за то, что та переписала квартиру на него, и проблемы уменьшились вдвое, однако полностью они не исчезли. Теперь некому стало следить за ребёнком. Маленького Кейю можно было отдать в детский сад, чтобы тот не скучал дома, пока брат пахал на трёх подработках. Дайнслейфу тоже так показалось, и он устроил брата в районный садик. Кейе там нравилось, потому что, в отличие от детского дома, тут не было такой подавляющей атмосферы. Дети были весёлыми и жизнерадостными, разговаривали с ним и всегда тянули играть во что угодно, и мальчик не чувствовал себя одиноко. Но, когда Кейа пару раз просидел в саду до поздней ночи под надзором охранника, из-за того, что никому было его забрать, администрация вынудила Дайна забрать документы. "Не положено," - говорила полная пожилая женщина, пока ребёнок прятался за спиной старшего брата. - "дети не могут тут чуть ли не жить. Или вы считаете, что раз у вас неполноценная семья, мы за вас должны вашего ребёнка воспитывать?" Тогда Кейа расплакался. Скорее не из-за того, что понимал всю суть ситуации, а потому что женщина говорила очень злым тоном, а брат очень тяжело смотрел вниз. Но Дайнслейф сказал, что всё будет хорошо, что летом они поедут отдыхать, а пока Кейе нужно просто посидеть дома и быть послушным мальчиком. Кейа был послушным мальчиком. В пять лет, когда ещё с трудом мог читать, он научился варить макароны или самые простые крупы, самостоятельно убирался в старой однушке, где от пола буквально отклеивался линолеум, и не делал ничего, что могло создать проблем. За улицей наблюдал только из окна, а на веселящихся на детской площадке детей смотрел с улыбкой и думал, что ему тут тоже неплохо, потому что пока не умел завидовать. Ничего, потом научился. Из развлечений дома был только старенький телевизор-коробка, по которому крутили только пару каналов: дешёвые мелодрамы, новости и новости спорта. На остальных каналах транслировался только белый шум. Выбирая из трёх, Кейа остановился на последнем, и так совпало, что как раз в этом году проводилась зимняя олимпиада. На лыжи, кёрлинг, хоккей, бег на коньках и всё остальное он смотрел равнодушно, совсем не увлекаясь и не понимая, по каким критериям оценивают, кто победил. Пока не увидел фигурное катание. Кейа как сейчас помнит, как ведущий объявил имена тех, кто сейчас будет выступать, и заиграла какая-то французская музыка, а люди начали танцевать. На льду. Танцевать. Пара двигалась настолько синхронно, что невозможно было представить, сколько времени и сил ушло на тренировки. Больше всего Кейа удивился, когда мужчина после очередной поддержки подкинул напарницу в воздух, а та ловко приземлилась обратно на лёд, как ни в чём не бывало. Его поразила грация, те трюки, которые фигуристы исполняли словно волшебники, он был уверен, что они не падают только благодаря какой-то магии. Возможно, магии льда. Для пятилетнего ребёнка такой вывод был вполне логичен. И, вполне логично, что Кейа загорелся идеей стать известным фигуристом, и чтобы однажды его тоже показали по телевизору. Вот только Дайнслейф на его вдохновенный рассказ лишь вздохнул. Кейа знал этот вздох. Он означал, что сейчас его будут утешать и говорить, что когда-то точно получится, но не сейчас. А Кейе это нужно было сейчас. Нужен был лёд, как воздух, как бы бредово это не звучало. Кейа никогда раньше не настаивал на своём. Отказывался от шоколадки, стоя с братом на кассе, не ждал подарков на праздники, но сейчас он просто не мог сдаться. Тогда они впервые поссорились. Дайн из-за предельной усталости сорвался на крик, а Кейа расплакался. Кейа думал, что его брат не тот взрослый, которых он видел в приюте и в детском саду, что у него не может быть такого взгляда и такого голоса, но детские мечты всё же были разрушены. Но на утро, когда Дайнслейф принёс непонятно откуда взявшиеся коньки, мечты удалось склеить. Синей изолентой, какой были склеены и сами коньки. Они были грязно-белого цвета, с растрёпанными шнурками, и лезвие от подошвы отваливалось, ещё и женские, кажется. Кейа был рад настолько, насколько был рад, когда брат забрал его из детдома. Кейа прижимал измученные коньки к груди всю дорогу от дома до местного "дворца спорта", а другой рукой держался за руку Дайна. Он попал как раз на тренировку группы маленьких фигуристов и невольно засмотрелся, как дети его возраста катаются почти как те, на кого он смотрел по телевизору. Тем временем Дайнслейф пытался уговорить тренера, чтобы та хотя бы посмотрела, есть ли у ребёнка способности, прежде чем говорить категоричное "нет". И она после десяти минут перепалок согласилась, но, когда Кейа вышел на лёд и сразу же упал, тут же окончательно сломав коньки, с катка их обоих выпроводили. Другие дети над ним посмеялись, и Кейа посмеялся тоже, несмотря на разбитую коленку. Он считал, что раз все смеются, значит ничего плохого не произошло. Единственное из положительного, что сказала им женщина с металлической фигуркой в руках было: "Мальчик красивый, внешность у него нетипичная. Танцы попробуйте, балет, может быть. Но фигурное катание - это чересчур, не нужно ребёнка мучать" Из всего сказанного Кейа услышал лишь то, что он красивый, и наивно заулыбался. И только потом понял, что в фигуристы его не взяли. На следующий день Дайн отвёл его на городской каток, чтобы тот учился кататься на заново склеенных коньках. На этот раз не изолентой, а надёжным строительным клеем, которым Дайнслейф чуть не склеил себе пальцы, пока чинил обувь. Кейе было все равно на ёлку и разноцветные огоньки, которыми был увешан стадион в преддверии праздника, его интересовал только лёд и ничего более. С того дня Кейа с городского катка не выходил. Сначала научился ровно стоять на льду, потом перестал падать на каждом метре, через неделю уже ловко обгонял людей на своём пути и тормозить стал не врезаясь в ограждение. Всю зиму, пока Дайнслейф работал, Кейа пропадал на катке и всё тренировался ради детской наивной мечты. Откапал в библиотеке пособие по фигурному катанию, по которому научился читать, потому что схематичные рисунки мало чем помогали. Больше помогали добрые люди, которые охотно отвечали на просьбы ребенка научить его "делать вот эту штуку, что вы делали только что", а в благодарность Кейа угощал их самодельным печеньем. Весной Кейю приняли в секцию. Скорее не потому, что увидели в нём талант, а из-за огромного желания работать - так сказала та тренер. Это был третий самый счастливый момент в его жизни. Но, к сожалению, последний на его памяти. На катке дети были добрыми, не обращали внимание на его поношенную одежду и старые коньки, и Кейа быстро подружился со всеми ребятами. Как оказалось, ему просто повезло попасть в хороший коллектив. Когда осенью он шёл в школу на первое сентября, он думал, что заведёт там ещё больше друзей, но в этом месте всё оказалось по-другому. Там дети были злыми. Кейа не понимал, на что они злятся, почему пишут гадости на его парте и смеются, когда он отвечает на уроке, и нашёл причину в своих разноцветных глазах. Сначала закрывал один глаз чёлкой, потом нацепил тканевую повязку. А вместе с ней и напускную уверенность. Стал смеяться над тем, над чем смеются другие, научился всем нравится, даже самым придирчивым учителям, и пользоваться красивой внешностью. Дети перестали смеяться над ним в открытую, однако репутация у него всё равно была хуже некуда. Дайну Кейа ничего не рассказывал. Мол, он взрослый. Сам справится. Но становилось только тяжелее. Всё, чем Кейа занимался - это бесконечные тренировки-тренировки-тренировки, а затем домашнее задание до поздней ночи. Но было ещё кое-какое приятное воспоминание. Он помнил рыжего мальчика с клюшкой, который изумлённо наблюдал за тем, как Кейа на коньках вымучивал аксели и по-детски ругался на непослушные ноги. Стадион тогда был пуст, как думал Кейа. Он не раз приходил сюда в воскресенье и занимался сам, когда по расписанию тренировки не было, да и каток был закрыт. С помощью природного обояния Кейа добился того, чтобы охранница отдала ему ключ от катка и позволила тренироваться тут сколько ему захочется. Это было не так сложно. Однако в одно воскресенье он забыл закрыть дверь за собой и тем самым случайно впустил на стадион незваного гостя. Дилюк был несказанно рад тому, что каток открыт, и он сможет потренироваться один, но невольно застал за тренировкой Кейю. Он удивился тогда тому, что эта девочка тут совсем одна, катается на льду по кругу, крутится на одной ноге и пытается прыгать. Подойдя ближе, он понял, что это не девочка, а тоже мальчик, только с длинными синими волосами, собранными в пучок. От неожиданного открытия он уронил клюшку на лёд, и громкий стук заставил Кейю отвлечься. Они пару секунд молча смотрели друг на друга - Дилюк всё ещё удивлённо, а Кейа раздражённо. Затем второй быстро подъехал к дверце в ограждении, что отделяло трибуны от катка, ловко подхватил клюшку и вручил её незнакомцу. - Ты что тут делаешь? - Спросил он отнюдь не приветливо, от чего Дилюк опешил. - А... а ты? - Ответил он вопросом на вопрос. - Я занимаюсь, не видишь? А ты мешаешь. - Затем Кейа осмотрел мальчика с головы до ног и вновь обратил внимание на клюшку. - Хоккеист что ли? - Ага. - Дилюк активно закивал. - А ты? - Что ты заладил? "а ты, а ты"... Затем Кейа прочертил небольшой круг и театрально поклонился. - Я фигурист. - Я думал, фигурным катанием только девчонки занимаются. - Растерянно произнёс Дилюк, на что в ответ получил щелчок по носу. - Не правда, мальчики тоже могут. - Обиделся Кейа. - Вот, сейчас я тебе покажу. Он отъехал к другому концу катка, шепотом повторяя: "разгон, заход на аксель, прыжок, обманный шаг, ласточка, волчок, поддержка, смена ноги, винт и эффектный выезд...", слова тренера так и звучали в голове. Кейа знал, что он сможет. Он выдохнул и начал своё маленькое представление перед одним единственным зрителем. От стен пустого зала эхом отлетал звук скользящих по льду лезвий, а Дилюк, кажется, совсем ничего не слышал. Он смотрел лишь на мальчика, который сосредоточенно, будто машинально, но от этого не менее красиво, танцевал на льду. В заключение Кейа поставил одну ногу на носок, заведя её за другую, и грациозно поднял руки вверх. Вслед за этим послышались одинокие аплодисменты. - Ну как тебе? - Пытаясь восстановить дыхание, спросил Кейа. - Красиво. - Дилюк долго подбирал подходящий эпитет, но произнёс вслух в итоге самый банальный. Кейа знал, что сделал всё не идеально, и тренер бы его за такой проезд не похвалил бы, а лишь покачал головой, но он был рад, что смог развеять глупый стереотип незнакомца. - Как тебя зовут хоть? - Дилюк. Рагнвиндр. - Мальчик поспешно снял перчатку и протянул ладонь для рукопожатия, а Кейа охотно ответил на этот жест. - А меня Кейа. Кейа Альберих. Это послужило началом первой детской дружбе. Дилюк каким-то образом узнал расписание тренировок фигуристов и приходил за Кейей после занятий, чтобы вместе прогуляться по городу. Чаще всего они ходили в их любимое место – на центральную площадь, где зимой заливали лёд для массового катания, а в остальные времена года по выходным проводились ярмарки. Катали друг друга на качелях по очереди, играли в догонялки или просто разговаривали по душам. На предложения купить каких-нибудь сладостей Кейа всегда отказывался, оправдываясь то тем, что он не голоден, то тем, что он, вообще-то, спортсмен, а им сладкое нельзя. Но Дилюк глупым не был, поэтому вскоре понял, что причина вовсе не в этом, и стал сам угощать друга то мармеладом, то шоколадными конфетами, то выпечкой. «Иначе я обижусь». А Кейа терять друга из-за своей принципиальности не хотел. Как оказалось, Дилюк рос в обеспеченой семье, ходил в частную школу, а на каток пошёл, потому что отец дал ему выбор между хоккеем и боксом. А драться мальчик не любил. "Нельзя бить людей," - утверждал он по-детски наивно. - "надо наоборот, защищать слабых." А затем смущённо добавил: "Вот тебя я буду защищать." Но Кейа этого признания тогда не понял и упрямо произнёс: "Я не слабый. Не надо меня защищать." "В любом случае. Я всегда буду рядом." – такой ответ был очень осмысленным для десятилетнего мальчика, но Кейа в эти слова поверил. Поверил, и запомнил. Они общались таким образом очень долго. Кейа всегда знал, что, выходя с катка, в фойе он заметил рыжую макушку. Дилюк же в свою очередь приглашал друга на каждую свою игру. Кейа ни одной не пропускал и болел за друга громче всех. Дилюк на его соревнования тоже приходил и смотрел как Кейа раз за разом занимал призовые места. Как только у них обоих появились телефоны, они тут же обменялись номерами и общались даже по ночам. Самое прекрасное в детстве – ребёнок ещё не может воспринимать любовь как что-то неправильное. И Кейа думал, что всё хорошо. В двенадцать лет Кейа узнал правду о своих родителях. Дайнслейф решил, что брат уже достаточно взрослый, чтобы понять, что они не в долгосрочной командировке, не в экспедиции и не в кругосветном путешествии. Дайнслейф рассказал ему о теракте в метро, где погибли мама с папой и ещё десятки людей. Главная сложность разговора заключалась в том, что помимо факта смерти, старшему брату пришлось так же объяснить и что такое "теракт", зачем люди убивают других людей и почему так делать нельзя. Но деликатного объяснения не получилось. Это стало последней каплей для и так травмированной психики ребёнка. Кейа на людей озлобился. Вспомнил и тех полицейских, и надзирателей в приюте, и воспитательницу в детском саду, и лицемерных одноклассников. Из дома сбежал, а телефон поставил на беззвучный режим. Кейа пошёл туда, где точно знал, что его поддержат, к единственному человеку, которого он любил так же сильно, как старшего брата. Дайн такую реакцию предвидел, решил дать ребенку высвободить свои эмоции, побыть одному, подумать, сделать какие-то выводы. Однако спать той ночью все равно не лёг, только заварил себе кофе и смотрел в окно балкона, надеясь, что там появится знакомая синяя макушка. Он знал, что Кейа вернётся. Кейа знал адрес Дилюка, потому что много раз приходил к нему в гости. Путь с окраины города в центр занимал много времени, но зато там пятиэтажки сменялись на огромные дома, в которых умещалось аж 16 этажей. Кейа шёл долго, а на улице стоял мороз. Слёзы замерзали на щеках, а ресницы слипались от инея, из-за чего дорогу было трудно разглядеть. Но Кейа шёл дальше, надеясь, что как только он придёт, тут же станет тепло. Дилюк почему-то не отвечал на телефон, когда Кейа уже в десятый раз набирал его номер. Сообщения также оставались проигнорированными. Кейа надеялся, что Дилюк сейчас просто сидит за уроками и не слышит звук уведомлений. Дойдя до нужного подъезда, он остановился перед дверью. Он знал код от домофона, но ему мешало зайти внезапно возникшее чувство тревоги. Вдруг Дилюк не захочет его слушать? Наверняка он занят, раз не отвечает на звонки. Может, он слишком навязывается? Посреди этих мыслей в голове он услышал фразу, которая сильно отпечаталась у него в памяти. "В любом случае. Я всегда буду рядом." Конечно, можно не волноваться, они ведь друзья. Друзья поддерживают друг друга в трудных ситуациях. Друзья выслушивают переживания и делятся радостью. Кейа вошёл в подъезд, затем поднялся на лифте и без промедлений нажал на дверной звонок. Не открывали долго. Затем послышался шорох ключа в замочной скважине, и у Кейи внутри что-то сжалось до невозможности сильно. Когда из дверного проёма выглянула знакомая рыжая макушка, на лице расцвела улыбка. Однако она тут же померкла, заметив чужой испуганный взгляд. - Зачем ты тут? – Шёпотом спросил Дилюк. Кейа растерялся и не сумел ответить что-то вразумительное. - Я… Пришёл… - Уходи. – Также шёпотом прозвучала угроза. - Но почему? – В голосе было столько разочарования, что Дилюк поджал губы и нахмурился. Раздавшийся из глубины квартиры басистый голос, принадлежащий отцу Дилюка, заставил обоих мальчиков вздрогнуть. - Дилюк, кто там? В глазах друга Кейа заметил страх и панику. - Уходи. Сейчас же. Мы больше не друзья. Дверь захлопнулась прямо перед носом Кейи. Он побрёл в сторону лифта, опустошённым взглядом смотря вниз. Прямо сейчас он лишился единственного друга, которого уже успел полюбить. И, что самое печальное, он даже не понимал почему.