Наш двенадцатый Новый Год

Раздаётся щёлчок в двери и мигом шуршание пакетов перебивается чьим-то голосом. —Я безусловно рад этой прогулке за продуктами по пути, но я ёбнулся на льду три раза! Чуть не разбил всё тут...—Недовольный тон не звучал как-то слишком остро, больше похоже на бесполезное ворчание, очевидно, это был Скарамучча. Сяо слышит знакомый голос и закрывает духовку, одолевая кухню в два шага, и уже у выхода замечая довольно интересную картину. У самого входа стояли оба—Чжун Ли, его отец, и Скарамуш, у которого на лице теперь можно было читать лишь стыд, а прежнее раздражение в одну секунду улетучилось, на немного красных от мороза щеках и носу таяли снежинки, совсем маленькие, но заметные, в силу контраста цветов, вероятно. Немного удивлённое лицо Чжун Ли вмиг окрасилось смехом. —Не переживайте, я уже ухожу.—Ковёр будто впитывал себя звук цоканья чужих туфлей, и хозяин уже успевает скрыться, пока не успевший извиниться Скарамучча в непонятках смотрел на Сяо. —Чжун Ли забыл свой кошелёк, вернулся, а через какое-то время и ты нарисовался, не морочь себе голову.— Говорит парень, уже чуть-ли не с головой залезая в пакет,—Уже почти всё готово, осталось лишь нарезать салаты, как раз и продукты есть. За окном неспешно опадал снег, медленно и размеренно рассекал небо вихрь хлопка, будто в старой сказке, почти из всех окон горел свет, что было не привычно, ведь ранее в десять вечера уже хоть одно из них потухало, что означало лишь то, что шуметь соседям явно не стоит, ибо ураган в виде очередной тёти Зины в халате тут-же объявится на пороге именно твоей квартиры, а крик будет громче чем включённая тобой музыка. Не то, чтобы Сяо это не устраивало, он даже понимал в какой-то степени, правда данного вида проявление своего недовольства парня немного бесило. Скарамучча резко пропадает где-то в ванной, но сразу-же возвращается, кажется, ему не нужно было слишком много времени чтобы отойти от такой встречи. —Ты зачем столько приготовил? Нам на двоих всё это количество вагон и маленькая тележка будет.—Немного недовольно фыркает Скарамуш и подходит ко столу,—А ты ещё и резать салаты собираешься. Сяо хватает и обдумывает сказанные ему же слова, а когда ранее говоривший подходит ближе, резко поворачивается и суёт оливку в рот Скарамучче. —Переставай бубнеть, завтра сам-же умотаешь это всё в два счёта.—Складывает руки на груди Сяо, пока недовольный такой наглостью Скарамуш поспешно проглатывает так безалаберно всученную ему под нос оливку,—Ты не ахуел?..Мм..Вкусно.—Ожидаемый поток агрессии резко сменился задумчивостью, неожиданный поворот можно было объяснить легко и просто: За целый день ничего не съевший Скарамучча уже просто сходил с ума, но уж явно не рисковал тянуть руку в сторону крабовых палочек к примеру, ибо получить по руке не то, что-бы и хотелось. —Можно ещё?—Хитрая улыбка так и лезет на лицо, и парень медленно переводит взгляд на свою цель. —Иди в баню.— Отчеканил Сяо, медленно доставая курицу из духовки, сказал он это точно матери Жени из «Иронии судьбы», что играла на фоне и заменяла тишину в паузах между разговорами. Пришлось сдаваться, ибо в руки теперь всунули нож, посадили в за стол и поставили доску, а рядом огурцы. —До курантов ещё целый час, стол уже накрыт, что же делать дальше?—Парень садится рядом со Скарамуччей, пододвигая к себе миску с варёными яйцами. Сяо ставит локти на стол быстро счищает скорлупу, скидывая их в пустую, маленькую кастрюльку, те тихо падают, совсем не издавая звука, там-же они и склеиваются, ощущая себя совершенно не нужными, хотя, по факту, так и было. Скарамучча тупится взглядом в свою дощечку, и выжидая такую недолгую паузу, отвечает. —Ну..я не знаю, если честно, но я нашёл наш фотоальбом, в который фотографии печатали мы недавно,—Скарамуш вглядывается в лицо Сяо, ища там понимание того, о чём он ведёт речь,—я ещё не смотрел фотки, которые были сделаны не то, что 12 лет назад, а толком несколько месяцев, просто быстро вставил и вернул на место, поэтому я думаю...мы можем заняться этим.—Весьма интересным образом подытожил парень, переходя вновь с серьёзного тона на более весёлый, словно нацеленный, вообщем-то, на рассказ анекдота или шутки, но не планирования новогодней ночи. На кухне было спокойно, да так, что даже казалось, будто тёплый свет резко замигает, стоило обронить хоть звук, только тихий звук со стороны ноутбука, с играющим, как ранее стало известно, советским фильмом, что-то тихо напевал голосом главной героини, услышав знакомую, до стыда любимую ему мелодию, Сяо улыбается и двигает ногой, слышится самое тихое мычание мелодии, а Скарамуш сразу же спешит допеть. —Мне нравится, что вы больны не мной..—Знакомый, просто до нервного тика заученный текст тихой мелодией лился в комнате, и даже не собирался уходить в эхо или ударяется об стены. Это всё было лишь для сидящих за столом, только для них. —Мне нравится, что я больна не вами..—Сяо старается менее шумно вытереть руки, а Скарамучча в это время в непонятках поднимает одну бровь, уже хочет что-то сказать, перебив песню, но не успевает. Нож как был безалаберно всученный, так-же и совершенно бессовестно забранный, и парень, стоящий рядом совсем нежно, практически не прикасаясь берёт Скарамуччу за кисть руки, и тянет в другую сторону, отходя назад, тем самым заставляя встать. Скарамуш опомнился только тогда, когда Сяо начал пытаться расположить их руки для танца правильно, когда сам, вообщем-то, не умел это делать, в отличии от него, к счастью. Ему хотелось задать риторический вопрос, что-то в стиле уточнения, действительно-ли тот хочет потанцевать. Но вместо этого, сразу как открывается рот, Скарамуш продолжает крутить на языке слова песни, с каждым новым его движением улыбаясь всё больше. Парень ставит их в правильное положение, закидывает руки так, как ему хочется, впрочем, осторожно, совсем медленно, начинает вести Сяо, но первым движением чуть резче отходя назад, словно они паруса, словно разгоняясь, чтобы в конце концов ударится о ветер и вновь начать размеренное колыхание. Прядь волос немного качнулась, а после, как движение начало быть медленным, но постоянным, поцелуев резкого воздуха на коже почти не стало, вместо этого комната наполнилась удушающим чувством любви. Словно вынашивать её нужно теплицей, они будто и не слышат уже это кино, может, петь давно перестали, хотя мелодия всё ещё играла, они просто молчали, ибо текст закончился, их руки сплетаются всё сильнее, им будто не хватает, они будто хотят влиться в друг друга, испытать это, как стать одним единым, как забраться по самое сердце, глубоко-глубоко впитаться в каждую клеточку тела и стать совершенно размеренно разлившейся по венам кровью, чем-то, чем, в отличии от песни, они больны оба, проросли внутри, через вены в сердце любовью, каждым еле слышимым стуком ног о пол, они больны друг-другом, до самого мозга-костей, до покусанными губами произнесённого взаимного ответа, движение всё не ускоряется, они продолжают нежным ветром ходить по кухне, проходит секунд десять, как со стороны резко слышится голос одного из героев, Женя спрашивает, может-ли порвать фотографии Иполлита, но даже в такой момент оба начинают немного смеяться. Сяо аккуратно отходит, вновь присаживаясь за стол, и быстренько проделывает с последним яйцом всё, что требуется, и скидывает в миску уже заправленного оливье. —Всё готово, я думаю, после просмотра фотографий, как прозвучат куранты, поедим..—Его перебивает Скарамучча, достающий из пакета какую-то длинную пачку,—А потом бенгальские огни? Сяо радуется и кивает, со стола, однако, достаточно быстро пропадает всё, и они уже уносят салат на стол, расписанный фарфор с характерным звуком бьётся о стол, словно праздничным звоном бокалов восклицает о важности даты. И они одинаковое время выделяют на то, чтобы подойти к ящикам и взять альбом оттуда, в конечном итоге первым успевает Скарамуш, показывает язык, и они шуточно ссорятся, но сразу же оба заваливаются на диван, подсаживаются ближе и первая страница фотоальбома так и скрипит стариной, невозможно верить в то, что первой фотографии тут 12 лет. —Я даже не помню, у кого мы получили фотокамеру, так ещё и мыльницу..—Сяо проводит указательным пальцем, и тонкий слой пластика, что прикрывал эти фотографии, легко сгибается в складку, где-то в районе волос Скарамуччи. —Честно, я и сам не знаю, может попросили у кого.—Скара чувствует руку Сяо у себя на плече и жмётся ближе,—Но я уверен в том, что эта фотка сделана в Июле месяце, ты только посмотри на эти деревья. Они подписывали даты, но прикрывали записи руками, чтобы угадать, а позже посмотреть, кто-же прав. —Откуда ты знаешь? Это запросто может быть и Май и Июнь.—Не помогает и то, что сзади них не цвела никакая там черешня или что-то ей подобное, что сразу-бы выдавало степенью своего роста месяц, в котором они впервые попали вместе в кадр. —Но познакомились мы-то уже...точно, в Мае..—Никому из них нечем крыть, но это звучит даже не обидно, пока вьюга за окном, в квартире непривычно тепло, на кончиках пальцев красным разливалось чувство безмятежного тепла и комфорта, ничем не тревожное чувство теплилось в груди приятной тяжестью, наполняло жизнью, ощущением её в полной мере, поселится в голове друг-друга, и быть уверенным, что это взаимно—на чистых, искренних словах до слёз хорошо, до самого лёгкого вздоха приятно, любить оправданно, любить немерено. —Я считаю, твоё падение с бортика песочницы на сидящего меня тогда было падением века.— Усмехается Сяо и тут-же получает по плечу,—Ай! —Это произошло случайно! —Ну не специально-же ты кидаешься на людей с падением..—Плечо болеть, конечно, не будет, но поражение засчитано в его копилку. С шелестом страниц текло два разных отрезка времени: Месяца и года; и минуты до курантов. Было забавно наблюдать, как они растут в пяти минутах просмотра фотографий, как с каждым разом они то с Тартальей и Итэром, то одни. И с каждым моментом то новая обстановка, то привычная, у них разные предметы в руках, или нет и вовсе их, они в разной одежде, а вот фотка где один из них лежал в больнице, а второй пришёл и в итоге сидел круглыми днями и ночами на стуле у койки, а тут Итэр бьёт Тарталью подушкой в купе, пока Сяо подавился, а Скарамучча снимал. Это лучшие итоги года, нескольких лет, точное число двенадцать. Листы скрипят, словно снег, но вот их последние фотки, на данный момент, естественно. Всё продолжается на фотке, где они в одном шарфе, а сзади Итэр, похоже, ушёл в добровольцы на роль фоновой фигуристки. Весь мир теперь не нужен, ничего не заканчивается, лишь начинается, начинается с звуком бьющихся бокалов, или школьного звонка—не понятно. Увесистая книга закрывается и несколько пустых файлов шуршат между собой и бьются о скрипящие, заполненные. Скарамуш сжимает пульт в руке, поздравление президента он совсем не слушает, он слушает то, как бьётся сердце Сяо, пока тот держит его за руку, сжимает, наверное, чтобы бокал во второй не пострадал от давки. —Знаешь..этот фильм..—они вспоминают о работающей иронии судьбы и ставят её на паузу, когда Скарамуш открывает рот с новым монологом.—Это совсем не ирония судьбы, настоящая ирония судьбы происходит с нами, все наши мысли и чувства, это всё так неожиданно и совсем не предусмотрено, вроде как историей. Сяо слушает внимательно и пододвигается ближе в самом конце, заправляет прядь волос Скары за его же ухо. —Но самое главное, что это всё привело к одному—мы сидим вместе, тут, и это наше двенадцатое с Новым Годом..—Именно в этот момент первый курант пробил и Сяо быстро и громко касается своим бокалом бокала Скарамуша, так, что напиток чуть-ли не выливается,—И не последнее! Вьюжная зима свободно поднималась над городом, он весь, так ласково закутан снегом, точно также, как они сейчас обнимали друг- друга, в таких цепких и приятных, до умопомрачительного, томительного, приятного восхищения шёлковыми волосами рядом сидящего. Вообщем, это что-то такое, приятное, даже немного удушающее. Такое бездубликатное чувство, такое всегда разное, словно туман, вперёд ничего нельзя предвидеть, но это и не совсем нужно. Ты просто закрываешь глаза, не смотря на то, что из-за этого тумана ничего и не видно, просто идёшь. Идёшь вслед, позволяя держать себя за руки, но до чего-же прелестно, когда чуть-ли не слышишь, как оппонент тоже закрывает их, этот момент это что-то о такой несмелой, но ровной, тихой и спокойной. Именно про это и хотелось поведать друг- другу, этим звоном хрусталя и смехом в тёплой квартире, всё это только одно слово, и все мы его знаем. Любовь, а вместе с ней и их двенадцатый Новый Год.