***
Она стояла столбом около выхода из палаты Маргариты Владимировны и смотрела на меня глазами чистого олова так, как будто увидела мертвеца или призрака. И если бы не этот насмешливый взгляд и родинка под глазом, я бы ни за что не догадалась о том, что это никто иная, как Лисицына. Та самая отличница и любимица всех учителей, та королева школы, которая в новогоднюю ночь решила стать женщиной именно в моих руках. В эту секунду я снова надломилась, чувствуя как кончики пальцев начали потихоньку неметь. Господи, я когда-то причинила ей такую боль, что хотелось сейчас просто провалиться под землю и раствориться в пустоте. Когда-то я отвергла ту, которую полюбила настолько сильно, что даже не смогла избавиться от единственной оставленной ею вещи — красного свитера с оленями. У меня что, галлюцинации от недосыпа? — Привет, — поздоровалась женщина будто в знак подтверждения тому, что мне это не кажется. Я, конечно, улавливала в её образе болезненно знакомые черты лица, но это была уже совершенно другая, взрослая, невероятно красивая женщина. — Что ты тут делаешь? — пытаясь справиться с подкатывающим удушением, я собрала всю волю и хладнокровие в кулак, после того, конечно, как чуть не навернулась на этом хлипком стуле. — Пришла навестить бабушку, — она перевела взгляд на Маргариту Владимировну. — В Питере, где сейчас живёт мой отец, не оказалось хорошего специалиста, но один врач посоветовал мне эту больницу в Москве, поэтому… — А, — я наконец встала со стула. — Хорошо, тогда думаю, я оставлю вас пообщаться, — и я зашагала в сторону выхода. Когда я наконец прошла мимо Лисицыной, уловив всё тот же сладкий и свежий аромат, она вдруг остановила меня: — Мы можем поговорить? — а потом, на всякий случай, прояснила. — По поводу моей бабушки. — Да, конечно, я подожду снаружи. Когда я вышла из палаты, то была готова буквально сползти по стенке и рассыпаться на миллиарды песчинок. Я не могла понять, за что мне всё это спустя столько лет. Сердце снова толкало грудь, поэтому я, пошуршав в карманах, нащупала таблетку и тут же её проглотила. Закрыв глаза, я засунула руки в зелёные штаны и начала медленно и глубоко дышать, пытаясь успокоиться и не думать о том, что может произойти дальше, когда она выйдет. Не знаю, сколько так простояла, плавая в воспалённом от боли сознании, но когда я услышала скрип двери, то тут же выпрямилась, пытаясь унять назойливую дрожь и дискомфорт. — Как она? — Лисицына подошла ко мне, разглядывая лицо и параллельно снимая с себя бежевое пальто. — Тебе честно, или в общих чертах? — Мой взгляд неконтролируемо скользнул вниз, а потом я быстро вернулась обратно, к переносице женщины. — Честно, — Аня нахмурила аккуратные тёмные брови и слегка приоткрыла рот, чтоб что-то сказать, но потом передумала. — Если ничего не поменять, то полгода, не больше, — хмыкнула я. — Это случится внезапно. Скорее всего или инсульт, или инфаркт. Там уже хроническая инфекция во всю бушует, плюс тромбы. Антибиотики, конечно, купируют это дело на какое-то время, но сама понимаешь — организм слабый и не молодой. В общем, в итоге ногу всё равно придётся ампутировать. Одна нога вроде ничего, и можно сделать операцию. А другая… сначала стопа, потом по колено, а потом по бедро и… — Ясно, — она опустила взгляд. — Спасибо… — Главное, чтоб твоя бабушка соблюдала все рекомендации и тогда это можно растянуть, ну, скажем, года на три. Сейчас существуют отличные протезы и всё это можно… — я увидела, как она сжала дамскую сумочку в руках. — Аня? — Ты так выросла, — прошептала она, будто вообще меня не слушала. — Но я… блять, кошмар, даже слова выговорить не могу… а я вот… знаешь, чёрт, — она продолжала смотреть в пол, иногда вытирая руками свои глаза, а я чувствовала, сколько разных мыслей крутилось в её прекрасной голове. — Твоя мама… господи, какие же мы были придурки, и какой же идиот был тот парень, что так тебя дразнил по этому поводу. Я стояла, ощущая как начинало жечь щёки, и не могла поверить в то, что всё это время, все эти годы Лисицына думала о том, что тогда происходило в школе. Думала ли она о том, что произошло между нами? Мне захотелось обнять её, успокоить и сказать что всё хорошо. Но всё было не хорошо, иначе бы она сейчас не стояла тут и не пыталась сдержать свои слёзы. — Мы были просто детьми и это было давно, — я сложила руки на груди и опёрлась о стенку, чтоб не упасть в обморок, потому что Лисицына начала расплываться у меня перед глазами. — Я… прости, — её плечи чуть опустились. — Не знаю, что на меня нашло. Прости, это действительно вроде бы так давно было но… — Тебе-то уж точно не за что извиняться. Это я должна. Тоже была, знаешь ли, не одуван, — пыталась говорить я и не думать о том, что голос Лисицыной в моей голове звучал всё дальше и дальше. — Слушай, мне нужно бежать на обход. Ты прости, что мы не можем поговорить сейчас… — Я понимаю, да, конечно… иди… не хочу тебя задерживать, — потом Лисицына как-то мгновенно собралась и я снова встретилась с привычным, спокойным взглядом. — Ну, я пошла. — Ты очень красивая, — ровным тоном сказала Лисицына, старательно и чересчур прилежно подавляя в себе желание выплеснуть на меня эмоции, которых, как я подозревала, был целый вагон. — Ты тоже волшебно выглядишь, — улыбнувшись, я по-дружески подмигнула и как в тумане, без памяти, развернулась и пошла прочь по длинному коридору, а от моей улыбки не осталось и следа. Я даже не помню, как спустилась на седьмой этаж, как зашла в свой кабинет, как поздоровалась с Ингой, которая копалась в коробке с папками. Всё, что я смогла — это сесть за стол и намертво приклеиться к стулу. Инга о чём-то меня спрашивала, а я что-то отвечала. Но мои ответы явно её не устраивали. В груди долбило отбойным молотком, и я перестала чувствовать вес собственного тела. Через секунду, обмякнув, я полетела вниз, ударившись подбородком об стол.***
Вернувшись в свою квартиру после работы, на которой как по приказу судьбы встретилась с Аней, я, напившись виски, проспала больше времени, чем планировала и когда проснулась, увидела три пропущенных от Кати. Удивительно, что у меня не было похмелья. Бодро поднявшись с постели, я натянула домашнюю футболку и перезвонила подруге. — Привет, мам, как вы там? — расплывшись в улыбке, я пошлёпала босыми ногами на кухню, чтоб сделать себе кофе. Ещё не так давно Катя ходила с пузом, когда я купила квартиру, а уже сейчас Ване был почти год. — О, дорогая моя… всё хорошо, но, знаешь что? Я очень ждала первого Ваниного слова, но кто бы знал, что он скажет не что-то типа «ма-ма», а «кур-лык»… курлык, блин! Серьёзно?! — она пыталась сдержать своё раздражение, но у неё это не получалось. — Мы вроде не на голубятне живём… Когда я расхохоталась, наливая себе кофе в кружку, то услышала Катино: «Чё ты ржёшь, вот будут свои дети, я тоже буду такой противной, как ты сейчас!». — Я чего звоню-то, Саш. Ты можешь… блин, мне так неловко… но ты можешь устроить так, чтоб моя мама попала к хорошему врачу? Я уже не знаю просто, кого спросить. А ты у меня такая ненормальная любимая только одна… — Какие вообще вопросы, Кать, ты сдурела? Надо было сразу ко мне, а не думать, кого бы спросить… — Да ты так пропадаешь на своих сутках что, блин, мне стыдно тебя дёргать… — Стыдно когда видно. Я послезавтра буду на работе, попрошу Дмитрия Алексеевича посмотреть, что можно сделать и к кому направить. — Спасибо, Саш, ты просто золото. — Кать, не говори «гоп», пока не перепрыгнешь. — Ладно, — вздохнула подруга. — Ваня не надо! Ваня не ешь это! Блин, Саш прости, долг зовёт…***
Выполнив стандартный обход, я прооперировала Маргариту Владимировну и пошла на обед в ординаторскую. Дмитрий Алексеевич, подозрительно сверля меня взглядом, всё же не удержался и спросил: — Как себя чувствуешь? Я чуть не поперхнулась макарониной, которая почти что оказалась у меня в носоглотке. — Дмитрьалексеевич, всё нормально. А почему спрашиваете? — Просто, — нахмурился он и уткнулся в свою чашку чая с бергамотом, который благоухал на всю ординаторскую. Оставшееся время мы просидели в тишине, а потом я, посмотрев на часы, решила, что Маргарита Владимировна уже должна была бы прийти в ясное сознание. — Александра Евгеньевна, — Марина выловила меня почти на выходе из отделения. — Подпишите на выписку. — Ага, — буркнула я и выполнила её просьбу. — Одинцов там как? — Ну, как сказать, — хмыкнула Марина. — Его обратно в реанимацию забрали. — О как, — удивилась я. — Это ещё почему? — Прокололи лёгкое подключичным, пневмоторакс. — Ну ё-моё… пневмонии ему не хватало ещё, он там щас все болячки соберёт… ладно, спасибо, держи в курсе, если что. Когда я поднималась на восьмой этаж, то мои ноги буквально отказывались идти туда. Но пересилив свою трусость, я всё же дошла до нужной палаты и, войдя внутрь, конечно же, увидела Лисицыну, сидящую на стуле рядом со своей бабушкой. Женщина подняла на меня взгляд серых глаз и, убрав бутылку с водой от своего рта, поздоровалась: — Привет. На лице Лисицыной отпечаталась вежливая будничная улыбка. — Привет. Спит? — тихо прошептала я, подходя к Маргарите Владимировне. — Зайка моя, как вы? Но женщина ничего не ответила, лишь тихонько и с усилием повернулась, укладываясь на спину. — Маргарита Владимировна, как чувствуете себя? — Нормально, внучка, — наконец ответила она. — Окей, — протянув это, я уткнулась в папку и посмотрела анализы, которые у неё взяли сразу после операции. — Ну, вроде нормально… ладно, отдыхайте, — сказала я обеим и, засунув папку под подмышку, вышла из палаты. Не могу смотреть на неё. Не могу чувствовать её сладкий запах свежести. Не могу не думать о том, что начинаю хотеть близости с ней. Я не в состоянии выносить мысль о том, что как вижу её, то сразу же хочу поцеловать и сказать о том, как мне жаль, что я была такой тупой и упёртой дурой. Она и раньше была очень красивая, а сейчас… она выглядела слишком волшебно и от этого казалась какой-то ненастоящей, потому что волшебные существа — это всегда лишь часть какой-то фэнтезийной сказки. В ней не было больше той подростковой угловатости и какой-то неуклюжести. Чем больше я крутила подобные мысли в своей голове, тем сильнее начинала ненавидеть и злиться на себя. — Саш, — она окликнула меня, когда я уже была в коридоре. — Да подожди, Саша. — У меня много работы, — повернувшись к Лисицыной, прошипела я. — Прости, — и тут же поправилась, сунув руки в карманы халата. — Что-то не меняется, да? — улыбнулась женщина. — Я тут подумала, — и она извлекла из своей сумки цветастый квадрат формата А4. — Это выпускной альбом, твой экземпляр. Я подумала… что смогу передать его тебе, но… как-то не решилась прийти к тебе в гости. А потом ты почти сразу уехала. — О-го… — прохрипела я, глядя то на Лисицыну, то на её длинные пальцы, которыми она держала альбом. — Прости за фотку, которую ты в нём увидишь, — нервно рассмеялась она. — Я выбирала на свой вкус и… там сама увидишь, в общем. Тут я сглотнула, но всё же приняла её подарок. Значит, она действительно жила в Москве, а её отец, выходит, жил в Питере? Или она его чисто по приколу всегда носила с собой на случай, если мы когда-нибудь пересечёмся? — Спасибо, Ань, — потом я решила перевести разговор в другое русло. — Бабушку твою выписываем через два дня, при условии, что всё будет стабильно-нормально. Поэтому… а ты кстати почему в Москве? Я знала от Антона, что она не поступила в Питер, но это не значило, что она жила в Москве. Она вполне бы могла быть тут временно, пока бабушка в больнице. — Оу, — она прижала сумку к своему телу. — Ну, это долгий разговор… и я бы с удовольствием тебе рассказала, но… в стенах больницы это немного странно. Может… выпьем кофе? — Ну, может раз… — А может два, — выдохнула Лисицына и я отшатнулась, поймав себя на мысли, что это прозвучало как-то двусмысленно и чертовски сексуально. — Ну или два, — буркнула я и, попрощавшись глядя в пол, постаралась свалить как можно быстрее.***
Я окончательно расклеилась в тот момент, когда оказалась дома. Мне хотелось так надраться, что просто жуть. Кое-как переодевшись, я плюхнулась на серый диван и, положив рядом выпускной альбом, таращилась на него минут пять. Потом я всё же не выдержала, плеснула себе виски и снова вернулась к сверлению взглядом этого цветастого картона. Почему эти обложки такие вычурные, что аж тошнит? Ну да, точно, это же было сто лет назад. Сейчас, наверное, у современных детей всё это совсем иначе выглядит. Сделав большой глоток виски, я положила альбом к себе на колени и раскрыла его, остановившись на первой страничке. И сразу же увидела своё фото, показавшееся мне крайне странным. Я смотрела куда-то в сторону, а на голове у меня была криво надетая красная шапка деда мороза и я была в этом свитере, который подарила мне Лисицына. Кажется, это фото было сделано в тот день, когда мы повесили школьный плакат, из-за которого долго ругались. Пожалуй, я тут выглядела действительно счастливой, какой-то чересчур довольной. Но блин, глядя на эту пухлость щёк, я не смогла сдержаться и расхохоталась. Перелистнув страницу, я снова сделала глоток и начала рассматривать фотографии учителей и одноклассников. Господи, мы правда были такими стрёмными? Кошмар! О, вот и Пучкова. А она оказывается была вполне симпатичной. Почему-то я запомнила её мерзкой крысой. И вот Шилов, смотрит прямо в объектив с хитрым прищуром и широкой улыбкой. Чуть приглядевшись, я заметила на его лице лёгкий пух, словно первоапрельский снег. Мне даже не верилось, что он из такого вот дохлячка превратился в шкаф. И вот Лисицына, чуть выше Шилова. Очаровательно красивая, но безмерно грустная, будто из её жизни вырвали какой-то кусок основания, державший равновесие всей конструкции. Я помню тот день, когда она поругалась с отцом, и хотя я застала лишь часть их разговора, мне этого хватило, чтоб грохнуться в обморок, как кисейная барышня на похоронах хомячка. У неё на этом фото такие синие, такие глубокие глаза, печально устремлённые мимо объектива, что при взгляде на них у меня даже в рёбрах закололо. Она улыбается, но в улыбке нет искренности. На первый взгляд фото выглядело отлично, но почему-то я воспринимала его совершенно не так. Откинувшись на спинку дивана, я, разглядывая потолок, совершенно не могла взять в толк, зачем она отдала мне этот альбом. Но кажется, мне хватило второго стакана с виски, потому что я совершенно не контролируя себя, устремилась к комоду и, открыв самый дальний ящик, начала смотреть на выпирающий из-под какой-то мелкой коробочки красный свитер с оленями. Вытащив его оттуда, я покрутила добротно связанную вещицу в руках и, приложив её к своему носу, сделала медленный и глубокий вдох. От него пахло пылью и старостью, и он напомнил мне о том, кто я есть, кем была и где жила. Я прошла такой длинный путь к своей цели, но всё ещё не могла отделаться от прошлого, которое старательно выпихивала из своей головы и сердца. Перед глазами замелькали кадры, как я вернулась домой, как нашла мать, которая вскрыла вены, как пыталась дозвониться до отца, как Антон помогал мне избавляться от вещей, как целовалась с Женей, как трахалась с Катей на каком-то грязном и вшивом балконе. Я вспоминала, как целовалась с Лисицыной, провожала её до подъезда, чтоб снова поцеловаться. Как залезла ей под юбку в школьном туалете, как обнимала её, вбирая сладкий и свежий аромат своими лёгкими, как смотрела на неё, готовую отдаться мне. Она в тот момент твёрдо решила, будто бы я — покровитель, смелый и самостоятельный, взрослый и крутой. Но я оказалась просто побитой собакой, которая пыталась унять звенящую пустоту в голове и зудящую боль в груди. Нахлынувшие воспоминания о том вечере у меня на кухне заставили снова разрыдаться. Я стояла у комода, держала этот свитер и просто плакала. Я любила эту женщину тогда, любила её и сейчас. Но где я и где Лисицына. Если тогда между нами была пропасть из неизвестного будущего, то сейчас эта пропасть была из прожитых лет вдали друг от друга.