Тебе (снова) шесть

Тебе 6. Ты бежишь в слишком больших для твоих ножек дутиках и прыгаешь с сугроб. Лицом. Снег моментально оказывается во всех возможных зашиворотах и запазухах, и, возможно, ты потом заболеешь, но тебе 6, и сейчас тебе жарко и весело, а «потом» будет потом. — Томми! — тебя зовёт лучший друг, ты вынимаешь лицо из сугроба… И в него прилетает снежок. — ТУББО! — Ой, прости, я случайно! — друг, в поперёк своих слов, смеётся до заикания. Хотя, насколько ты знаешь Туббо, он действительно случайно. А даже если и нет, твоей безграничной зимней радости это не помешает. Ты поднимаешься и бежишь. Туббо вскрикивает и от тебя убегает. Вы вдвоём несётесь через улицу в снегу и с гирляндами на каждом втором дереве и доме, настолько светлую, что даже твой страх темноты не способен устоять перед этим сиянием. Вы добегаете до конца улицы, после которого начинается лес. Вы не останавливаетесь. Уже никто никого не догоняет, вы просто смеётесь до боли в горле от мороза, не замечая, как постоянно шморгаете носом. Только когда ты после боевого клича (не понятно на кого направленного, но с такой громкостью — может и на весь мир), испугавшего стайку воробьёв, закашливаешься, Туббо останавливается придержать тебя за плечо и взволнованно молча заглядывает в лицо. Ты, не переставая кашлять, машешь рукой, мол, ерунда, и снова смеёшься. Туббо подхватывает. В пуховиках вы оба выглядите как коротколапые мишки, до ужаса смешно, но тебе 6, и вы кажетесь сами себе самыми крутыми людьми в этом мире, преодолевая дикий снег и добираясь до горки. — Туббо, давай скатимся? — Давай! — вы ложитесь на бок, совершенно не рассчитывая, не докатитесь ли вы в какое-то дерево. Докатились. В куст. Задыхаясь от хохота и пытаясь не проколоть глаза, вы вылазите и попадаете на лесную дорогу. На ней фонари, современные и один единственный старинный, чёрный, инкрустированный, обвитый плющом (тем, что от плюща осталось после осени). — Вау, — восклицаете вы вдвоём, впервые не со смехом и шумом. Просто подходите к нему. Ты протягиваешь ладонь к столпу, заворожено, бессознательно… …Рукавица со льдом на ней прилипает… — Туббо, блин, помоги! Вы отлепляете тебя от фонаря. И дальше смотрите. Смотрите, как его жёлтый свет из стеклянных «окошек» подсвечивает начинающие падать снежинки. Красиво. Ты высовываешь язык, а Туббо поднимает руку. — Томми, ты помнишь? — Что? — Про снежинки. — Что их нельзя есть? — Нет, — друг совершенно не обращает внимание на то, что ты ешь снег. За это ты его и любишь. — Что если снежинка не растает в руке, пока часы бьют 12 в Рождество или Новый год, то твоё желание обязательно исполнится? — Да? Ты думаешь, нам разрешат выйти в 12 на улицу? — ты сомневаешься. — Давай сильно попросим? — Туббо опускает руки, полные снежинок, и поворачивается к тебе. Тебе 6. Ты, ещё секунду налюбовавшись падающими хлопьями в искусственных, но таких приятных лучах, поворачиваешься к нему и с бандитской улыбкой киваешь. *** Тебе 15. Ты уже не веришь в Санта Клауса, но тебе и незачем. У тебя появляются новые друзья, которых ты зарабатываешь честным трудом, идя по круто поворачивающей и непростой дорожке подростка. Твой новый друг рассказывает тебе про мир, про страны, края, животных. Почему-то он очень ненавидит муравьедов, которых ты видел только в зоопарке, но не можешь отрицать, что он не видел их в дикой природе (или даже не жил среди них) этот новый товарищ, Уилбур. Уилбур играет на гитаре, ты рассказываешь об этом Туббо, и вы уже втроём друзья. Уилбур очень интересный и умный. Конечно, это потому что он старше тебя на восемь лет. Но, в отличие от многих других взрослых, Уилл интересный. Он… необычный. Это самое правильное слово. Сказать по правде, он очень многому тебя учит. Про жизнь, про свободу, рассказывая, почему ему в таком возрасте уже важно знать права и историю. Потому что история всегда повторяется. Ты обожаешь то, что можешь назвать его своим другом и что, самое главное, не тебе с ним, а ему с тобой интересно. Тебе 15, и ты в эти непростые подростковые года находишь старшее плечо. И впервые за многие года ты улыбаешься на Рождество, нагло идёшь на улицу в ночь, где очень вовремя пошёл лапатый, и ровно в полночь зажимаешь снежинку в ладони, чего уже очень давно не делал с таким теплом. Желание вместе со снежинкой переходит в новый новый год по церковному календарю. Ты закрываешь глаза и вдыхаешь полную грудь носом (не ртом. Уже вырос, чтобы «потом заболеешь» больше не было пустой абстрактной чушью). *** Тебе 16. Ты только что отдал своё самое ценное сокровище в обмен на независимость Л’Манбурга: свои 2 музыкальных диска. Ты смеёшься вместе с Уилбуром, Туббо и Фанди, сыном Уилбура, потому что Уилл, ныне президент Уилл, закончил писать декларацию независимости. У тебя смешанные чувства. Уилбур говорит: «Я горжусь тобой, Томми». Ты убеждаешь себя, что действительно можешь гордиться собой. И отдаёшься на радость новоиспечённых, уже официально, сограждан. Подростковые года всё ещё не просты. Дорожка жизни круто поворачивает, и в этом году слишком часто и слишком круто. Но с лучшими друзьями ты веришь, что всё поделом. И что твоя вера в исполнение желаний не такая уж глупая, раз они исполняются. Тебе 16. Ты ещё не знаешь, как наивен. *** Ты смотришь на море, туда, и пытаешь понять, как за менее чем полгода всё так повернулось. Что ты, отдав всё ради своей страны, теперь изгнан из всего центрального мира, из любой цивилизации, вынужденный проводить время в нерегулярной компании Гостубура — скромного доброго призрака Уилла, полной противоположностью его живого образа — и единственной регулярной компании друга Дрима.

Они же друзья.

Ты смотришь за море и думаешь о Туббо. Эх, как там ему президентом? Помнит ли он тебя? Достаточно ли он отдыхает на посту президента Нового Л’Манбурга? Ты сжимаешь в руке компас, указывающий вперёд. Дрим молчаливым ястребом стоит сбоку. Тебе за шиворот падает какая-то ледяно-холодная капля. Снежинка. Ну конечно, сейчас опять декабрь. И скоро снова Рождество. Тебя не пускают на Дрим СМП. Только в Незер. Ты стоишь на мосту над горячей огненной лавой, и — тебе никогда не было так холодно на душе. Ты наклоняешься вперёд. Дрим толкает, почти бьёт тебя от края. — Тебе пока не время умирать, Томми. Ты пустым взглядом провожаешь пепел, напоминающий снежинки, но несущий в себе только серость, невесёлость, сломанность… — Мне никогда не время умирать.

…смерть…

Рука подхватывает частицу пепла, и он вмиг раскрашивается. Тебе 16, и ты несколько раз почти умер в этом декабре, апатично, даже не замечая этого. Наступает Рождество. Ты один. Тебе 16. А ведь только в этом году ты вновь понадеялся на счастье. *** Тебе 17. Ты не веришь в исполнение желаний. Твой заклятый враг Дрим сбежал из тюрьмы с тем же, кто помог вселить желание жить после изгнания прошлым декабрём. Воскрешённый Уилбур, слабо говоря, немного невменяем. Он говорит, что никогда не причинит тебе вреда и не соврёт. Ты веришь. Потому что, ты отказываешься признаваться даже себя, хочется верить. В старшее плечо почти брата, с которым вы прошли революцию, войны… Ты не надеешься. Надежда — это слово больше не имеет значения в этом мире. Ты просто ему веришь. Ты видишь, как мир почти умер. Все погрязли в ссорах, так что улицы оставались пустыми. Никто не хотел зазря ворошить пепел прошлых войн, нарушая хоть приемлемую тишину мира. Но что умерло точно, так это вера в твоё желание: «пусть я буду счастливым». *** Тебе 18. Ты осознаешь, что стал настолько похож на названного старшего братца, что перенял себе его паранойю. Даже если он уже окончательно ушёл из твоей жизни. Ты не можешь ничего сделать со своим страхом и чувством, что за тобой постоянно следят.

Хотя следишь как раз ты.

— Мы должны убить Дрима. Это единственный выход, — ты говоришь Туббо, и сам пытаешься поверить в свои слова. Что опять «убить Дрима» сработает, в этот раз точно сработает. Потому что тебе не страшно.

Ложь.

Туббо удаётся убедить. Туббо, кажется, не видит никакого света кроме Томми. Тебя. И готов пойти на безграничную жертву ради тебя, его единственного друга навсегда, который у него остался. — У нас всё получится. Потому что в этот раз я не боюсь. Туббо поднимает на тебя выцветший взгляд. Кажется, по тону понимает, что ты на самом деле не хотел сказать. «Мне страшно всегда, я привык, поэтому мне всё равно. Но всё же я хочу от этого избавиться». Туббо последует за тобой на край света. Ты не сомневаешься: ты за ним тоже. Вы нужны друг другу одинаково сильно. Просто он тебе — для помощи, а ты ему — потому что у него нет других привязанностей. *** Ты приходишь под фонарь. Сейчас не зима и нет снега, но ты находишь его точно. Старинный, чёрный, инкрустированный. Только года явно не пощадили его. Плющ зарос страшно. Столб где-то покрылся ржавчиной. Не все стеклянные панели целы. Лампа, кажется, на последнем издыхании. Ты усмехаешься, вспоминая, что и тебя года не пощадили. Белая проседь в чёлке. Шрамы, грязная одежда. Ты долговязый и худой совсем не похож на того медвежонка, что когда-то нашёл этот ствол. Жизнь (и смерть) тебе хорошенько потрепала. Тебе 18. И завтра ты умрёшь. Как герой. Как говорил Техноблэйд. Видно, героям действительно не полагается «долго и счастливо». Не только «счастливо» (что ты уже давно принял), но и «долго». *** Тебе 18. Ты наконец-то, наконец-то понимаешь не только подсознательно, что мир не чёрно-белый. Уилбура нет. Старшего плеча, когда-то научившего революции, нет. Ты впервые понимаешь своего врага. Дрим выглядит разбитым. Ты смотришь на него и убеждаешься, что этот мир не был праздником ни для кого. Ты веришь, что, возможно, впервые у них всё может быть хорошо. Пока вой сирен не напоминает, зачем он здесь. «Чтобы унести Дрима с собой в могилу». — Дрим, — ты искренне сокрушаешься. Ты всегда был искренен. Но впервые ты искренне извиняешься перед Дримом: — Мне так жаль… Грохот. Белый свет. Тебе 18, и ты умер не героем.

******************************

Тебе 18, кажется, если тебя не обманывают ощущения. Ты чувствуешь себя так же прекрасно, как это описывали: молодой для любых свершений, но уже хоть как-то мудрый. Ты — счастливый юный взрослый. Который не стесняется с друзьями творить полную дичь. Вы притаскиваете на базу ёлку, едва не убившись и чудом не выколов себе глаза и не отрубив ничего, но хохоча до удушья. Вы наряжаете красавицу огромной толпой. — Дрим, подай-ка звезду! Звезда летит, но слава богу не падает, твои руки её вовремя перехватывают. — Дрим! — ты балансируешь на стремянке, что непросто при смехе. — Я же не сказал швырнуть! — Да? Ты бы предупреждал. — В смысле?! Дрим улыбается и возвращается к распутыванию гирлянд. Его лицо при этом приобретает смешное выражение задумчиво-нахмуренного кота. Сегодня Рождество (да, они решили поставить ёлку прямо в день Рождества, не раньше; что поделать, счастливая молодёжь), и Дрим сделал исключение, решив сегодня не носить маску, чтобы улыбаться вместе со всеми. Ты принимаешь от Дрима гирлянду, которой пробуешь в ответ за звезду зауздать блондина, но парень имеет нечестное преимущество — крепкую землю, а не стрёмную стремянку, поэтому тебе приходится отказаться от этой идеи. На пока. Твоя работа закончена. Ты забредаешь на кухню, помогаешь сделать 2 бутерброда и один съедаешь, потом к мастерской с подарками, обходишь стороной чужие и проверяешь те, что ты сделал для друзей.

Санта Клауса не существует. Но вы всё равно получаете подарки. Просто теперь вы — Санта Клаус. Делать подарки местами приятнее, чем получать.

И веселее. Уж какая это прекрасная возможность сделать пранк!

Подарки на месте (куда бы они делись, ну а вдруг. Ты про себя шутишь, что это паранойя. Шутка почему-то не нравится самому себе). И ты решаешь прогуляться. С этой суетой не хватает элементарно воздуха. Уже стемнело, как раз полюбуешься, что вы начудили днём с иллюминацией. А начудили чудо чудное. Ты подозреваешь, что ваша, вообще-то главная красавица-ёлка, на таком фоне не будет казаться настолько впечатляющей. От жёлтых и синих адских факелов и фонарей в земле и разных цветов гирлянд на строениях и каждом втором дереве слепнут глаза. Улица настолько светлая, что даже страх темноты у тех, у кого он возможно есть, не способен устоять перед этим сиянием. Тебе кажется, что когда-он ты боялся темноты. И что именно зимние праздники и снег научили не бояться. Но не помнишь точно. Ты доходишь до своеобразного конца жилых кварталов, после которого начинается лес. Не останавливаешься, даже если в темноте могут быть монстры и дикие звери. Почему-то туда тянет, и настроение готово пробить небеса. Ты ускоряешь шаг, будто в тебе крутится некий нетерпеливый зверёк. Отчего-то сквозь эту темноту хочется бежать. И ты говоришь себе: «Беги». И ты бежишь. С веток иногда падает снег и щекочет загривок. Ты смеёшься, до боли в горле от мороза, не замечая, как начинаешь шморгать носом. Ты добегаешь до края небольшой горки и, набирая воздух на всю грудь, кричишь, распугивая воробьёв. Лес подхватывает боевой клич. Ты усмехаешься. Поднимаешь руки и сбегаешь по горке… …конечно же поскальзываясь и прилетая лицом в снег. Не особо приятно. Ты драматично изображаешь из себя тяжело раненого, (перед кем, перед оленями?) и переворачиваешься на спину, глубоко дыша и чувствуя, как радость так же быстро возвращается в твоё тело, как и ушла от фиаско. Говорили ему не падать лицом в грязь, ну он и не упал в грязь. Он упал в чистый, свеженький снежок. Боковое зрение выхватывает жёлтый свет, хотя так далеко от базы уже вроде не должно было ничего быть. Ты поднимаешься и отряхиваешься. Всё же простыть не хочется. Ты же не шестилетний ребёнок. Жёлтым светом оказывается старинный фонарь. Точнее, оказывается, что это старинный фонарь, окружённый многими другими, и такими же старинными, и более новыми. Кто сделал и осветил эту дорожку? Ты быстро понимаешь, что ответить тебе некому, да и не надо тебе это на самом деле знать. Пусть будет тайна, магия. Тебе 18, и ты хочешь верить и надеяться в чудеса. Ты подходишь к фонарю, обвитому плющом (тем, что от плюща осталось после осени). Фонарь чёрный, инкрустированный. Рука протягивается лечь на столб, и ты не противишься желанию. Рукавица немного прилипает, но это даже весело. Замечаешь только сейчас, что пошёл снег. В искусственном свете он очень красиво блестит. Каждая отдельная снежинка переливается по-своему. Красиво. Ты высовываешь кончик языка и позволяешь себе словить ровно одну снежинку. Ты слишком взрослый и гордый, чтобы есть снег кучами с земли. Но с высокой башни ты плевал на тех, кто запрещал есть свежие снежинки. *** В полночь вы выходите под открытое небо. Каким-то образом там и звёзды, и снегопад. Вы вслух считаете секунды. Ты сжимаешь ладонь со снежинкой. Когда-то кто-то тебе сказал, что, если она не растает, пока часы бьют двенадцать, желание обязательно исполнится. Ты переглядываешься с Дримом, он замечает твой взгляд, смотрит на твой кулак, улыбается и сам показывает сомкнутую ладонь. Ты чувствуешь дикое тепло, от того, что вы разделяете такую детскую забаву. Тебе всё нравится. Ты счастлив. Ты наконец-то счастлив. Снежинка не тает. Твоя вера и надежда как никогда крепки и велики, но так же как никогда легки. Они смешиваются с этими же чувствами всех сожителей этого мира. Лёгкими чувствами простых людей. Простых счастливых, полных жизни и радости людей. Тебе 18. Ты, как мечтательный ребёнок, любуешься падающими хлопьями в искусственных, но таких приятных лучах. С бандитской улыбкой, словно в 6, ты готов к новому году.