Попадание засчитано

      Энни сидела на баскетбольной площадке недалеко от факультета и курила уже вторую сигарету. Под одиноким, дрожащим светом фонаря она никак не могла разобраться в своих чувствах и только легонько постукивала пальцем по зажатой в руке банке пива. Хотя была середина июня, дул прохладный ветер и вечером становилось холодно. По крайней мере Энни, пришедшей днем на экзамен в одной майке и джинсах и явно не планировавшей мерзнуть в ночи на пустой площадке, с каждой минутой становилось все более зябко. Давно надо было поехать в общагу, только тело и разум рассогласовались и совершенно не слушались. А потому оставалось только потягивать теплое пиво, курить и ни за что не плакать.       Энни никогда не плакала. Что бы ни происходило. Тем более она не плакала из-за четверок на экзамене. Особенно если четверка получена не из-за недостатка знаний, а из-за бессмысленных переживаний и обременяющей ревности, неуместно и неумолимо вылезших именно тогда, когда преподаватель назвал её фамилию.       Энни была полностью готова к этому экзамену, за семестр не пропустила ни одной лекции, сделала каждую из тупых домашек, ответила на оба билета и половину дополнительных вопросов, а потом увидела его. С этой дурацкой Кристой, у которой бабочки вместо мозгов. Попыталась отвернуться и не думать, трижды пропустила заданный преподавателем вопрос и смогла выдать только «что-то я ни черта не понимаю, о чем вы говорите». И получила четверку. Смысл сказанного преподавателем слова и написанного в зачетной книжке как-то не сразу до неё дошел, но потом ворвался, выбивая двери и переворачивая каждое из разложенных по полочкам чувств вверх дном.       Энни впервые облажалась и только потому, что никак не могла выкинуть из головы его, что-то шепчущего Кристе на ухо, сидящего слишком близко, прижавшегося слишком тесно. От самой себя было так противно и мерзко, что Энни достала третью сигарету, прикурила и очень глубоко затянулась. Надеясь, видимо, вместе с дымом выдохнуть всю себя со своими наивными, неконтролируемыми чувствами.       — Привет.       Энни резко подняла голову, впиваясь взглядом в выражающее недоумение и беспокойство лицо и не понимая, как она могла не заметить его приближения.       — Привет, Армин.       Армин как-то неловко переминался с ноги на ногу, не зная, что делать, и не решаясь сесть рядом с Энни. Остался стоять, спрятав руки в карманы и ссутулившись.       — Ты чего здесь?       — Не видишь? Курю, — буркнула она, отводя взгляд и отворачиваясь.       — Не холодно тебе?       — Нет, — сказала и тут же поежилась, отмечая про себя, что, вероятно, сегодня — день ее проебов по всем фронтам.       Армин больше ничего не спросил, но и не ушёл. Кажется, он вообще не собирался уходить, и это злило Энни. Именно и только рядом с ним она чувствовала, что не может ничего контролировать. И ей не нравилось это чувство.       — Ты в порядке? — вдруг спросил он так проникновенно и искренне, что у Энни сжалось сердце. Она поняла, что он интересуется не просто из вежливости, и эта его забота выбивала почву у неё из-под ног.       — Конечно.       Армин знал, что она лжет. Знал, потому что Энни не курила сигареты еще с первого курса. Потому что она курила их впервые за несколько лет: выскочила из аудитории, хлопнув дверью, как вспышка молнии под аккомпанемент удара грома, зашла за ними в ближайшую табачку и сидела теперь тут под пронизывающим ветром спустя несколько часов после экзамена. Что она вообще столько времени делала?       Решился-таки сесть рядом и заметил, что она не отвернулась и не отодвинулась. Энни же с обидой подумала, что с Кристой они сидели гораздо ближе. И тут же мысленно укорила себя: ненавидела поддаваться слепой ревности. У Ленц, кажется, были отношения с Имир, повода подозревать её в связи с Армином не было никакого. А если бы и был, её саму с ним ничего не связывает, кроме ненавязчивой недодружбы, которую с каждым днем становилось все труднее поддерживать. Потому что хотелось не дружить, а целоваться и быть гораздо ближе. Но Энни не чувствовала, что её тяга взаимна. В конце концов, Кристу при встрече он обнимал гораздо охотнее и дольше.       Сидеть вот так становилось холодно и из-за присутствия Армина напряженно, Энни выбросила недокуренную сигарету в неизвестном направлении и поднялась. Арлерт тут же дернулся и уставился на неё в непонимании, не зная, что ему делать и что вообще у них тут происходит.       — Уже уходишь?       — Ну а что еще делать?       — На баскетбольной площадке?       Армин не стал обращать её внимание на то, что что-то она тут все же делала до его прихода, и просто подумал, что не хочет её вот так отпускать. Он никогда не питал особых надежд на то, чтобы стать ей хорошим другом, Энни всегда оставалась за непробиваемой стеной, и у него не было способов её разрушить. Но несмотря на это, видя, что с ней что-то не так, он не мог позволить ей уйти. Просто потому что она никогда не была ему безразлична.       — Предлагаешь поиграть в баскетбол? — удивленно спросила Энни, и Армин завертел головой.       — Мог бы, но тут нет мяча.       Энни наклонилась к своей сумке с явным намерением достать оттуда что-то, но Армин был уверен, что уж баскетбольный мяч бы туда точно не поместился. Тем более в маленький кармашек, в котором она шарила рукой. Она на мгновение замерла и через секунду выудила оттуда связку ключей.       — Могу взять в корпусе. Тренер дал мне запасной ключ от, эм, кладовки, вроде бы я там видела баскетбольные мячи. Хер знает, зачем баскетболисты хранят их в нашей кладовке, но раз заняли место, пусть платят за аренду.       — Мячами? — улыбнулся Армин.       — Ну, а что с них еще взять? Подожди тут, через несколько минут приду, спортивный корпус рядом.       Энни быстрым шагом направилась прочь с площадки и всего через пару мгновений исчезла за углом одного из корпусов. Армин слишком поздно сообразил и испугался, что она может не вернуться, и потому просто остался сидеть. Бросил взгляд на лежащий рядом рюкзак — значит, вернётся. Армин достал телефон и принялся срочно гуглить правила баскетбола.       Гуглил он недолго и только поглядывал на тот угол, за который завернула Энни, с нетерпением надеясь выхватить её маленький силуэт в темноте. Очень хотелось, чтобы она поскорее вернулась. Армин устал ловить себя на том, что всегда ищет её взглядом на каждой поточной паре, уже год как устал, и потому просто ждал. Желание увидеть её стало для него более естественным, чем любое другое, даже базовое, словно большая часть его продолговатого мозга — и, возможно, всех остальных отделов тоже — отвечала за потребность в ней. И потому, когда её облепленная тьмой фигурка показалась на горизонте, Армин был счастлив.       Энни подошла к нему, держа в руках мяч.       — Нас двое, этого мало для нашего максимально непродвинутого уровня. Как будем играть?       Армину пришло в голову, что об этом стоило подумать прежде, чем идти за мячом. К счастью, ни один из них не был сейчас в состоянии думать.       — Можем, наверно, просто бросать его в корзину, — неуверенно протянул он.       — Ладно, — Энни пожала плечами. — Типа, пять бросков, и победит тот, кто больше попадет?       Звучало не слишком увлекательно, и Армин всё пытался поймать нечто гениальное, вертящееся у него в голове. Нужно было что-то. Что-то, что сейчас поможет им обоим.       Энни тоже об этом думала. Она не хотела банального победитель загадывает желание проигравшему, она уже наигралась в это в карты с бестолковым Бертольдом с кривыми руками и жульничающим Райнером, но весь этот день тянулся, как жвачка, налипшая на пальцы при попытке её выкинуть, и нужна была каллиграфически выведенная точка, развязка. Или непрямой массаж сердца, потому что в темноте площадки, почти неосвещаемой фонарями, стоящий в полуметре от неё Армин казался таинственным и притягательным, и Энни не была уверена, что её собственное сердце выдержит.       Даже если не выдержит, ей это было нужно.       — Давай бросать по очереди. Если один попадает, другой отвечает на один его вопрос.       Армин уставился на неё и как будто бы испугался. Ну что ж, и правильно сделал: всем его секретикам скоро придет конец, ведь Энни в любом спорте гораздо лучше.       — Я и так могу ответить тебе на любой вопрос, Энни, — тихо отозвался Армин. А потом подумал, что на самом деле это не для того, чтобы узнать что-то о нем, а чтобы он мог спросить её. Так Энни давала и себе, и ему шанс на одну секундочку заглянуть за непробиваемую стену. То есть, так подумал Армин — чего на самом деле хотела Энни, ни один из них не знал.       — Так уж прям на любой, — она коварно улыбнулась уголками губ и пристально на него посмотрела — так, словно могла заглянуть в самую душу. На самом деле Энни не могла, никогда не могла, даже в свою собственную, но об этом, конечно, тоже никто не знал. — Окей, тогда признавайся, сколько у тебя сантиметров.       Даже в такой темноте она увидела, как он вспыхнул, покраснел до самых ушей и напрягся. И впервые за день улыбнулась.       — Видишь, не на любой, — констатировала она, но Армин тут же замахал руками в знак протеста.       — Я не прям не могу, — пробормотал он. — Просто, а тебе точно именно это важно обо мне узнать?       Энни стояла перед ним в одной майке, но больше не дрожала. Ветер резко стих, и даже самые тонкие прядки её волос, выбившиеся из заколотого на затылке пучка, ни на миллиметр не колыхались. И Армин бы не удивился, если бы сейчас узнал, что их баскетбольная площадка просто вывалилась из пространственно-временного континуума и теперь блуждала в нигде и в никогда. Наверное, он бы даже обрадовался.       Он никогда не считал, что они с Энни противоположны. Просто она была совсем другая, и, может, самую капельку он ей завидовал. Но только первые несколько секунд, потому что потом влюбился. Ему никогда не доставало дерзости или смелости, а в Энни их было с лихвой. И ему нравились её прямолинейность, упрямство, честность, даже эта вульгарность, из-за которой курила и не стеснялась спросить про сантиметры. Армин ни на мгновение не сомневался, что она вообще не шутила.       И еще Армин не сомневался, что в прошлой жизни они были одним химическим веществом. Какой-нибудь незамысловатой солью. Энни была анионом, а он — катионом, и прежде, чем они диссоциировали, она прихватила себе парочку его электронов. Специально, чтобы они, будучи порознь, притягивались друг к другу обратно.       Армин не знал, любит ли Энни химию и поймет ли его, но, если бы она спросила, он бы с радостью все это ей рассказал.       — Да, именно это. Ну что, кто первый?       Армин подозревал, что, когда они в первый раз попадут, оба зададут вопросы, которые уже задавали сегодня. Он — потому что действительно хотел узнать ответ, она — потому что на самом деле боится.       — Давай ты. Откуда будем бросать?       — Да без разницы. Помимо мяча, можем надругаться еще и над правилами, баскетболисты все равно не узнают. Так что бросай, откуда и как хочешь.       Леонхарт устроилась аккурат на трехочковой линии, и Армин не был уверен, как можно оттуда целиться в темноте. Она корзину-то вообще видит?       Энни видела, но все равно не попала — мяч стукнулся о металлическое кольцо и отскочил куда-то в сторону. Армин тут же бросился за ним и, все равно найдя не сразу, вернулся и задумчиво примостился под корзиной. На физкультуре он никогда не попадал больше пяти раз из десяти, сколько ни старался. Добавив к этому плачевному факту непроглядную темень, пришел к выводу, что шансы его неумолимо стремятся к нулю.       Но бросать было нужно. Он встал в очень странную стойку, неуклюже подпрыгнул так высоко, как мог, и бросил из-под кольца. И попал. Энни даже присвистнула.       — Задавай свой вопрос.       — Ты знаешь, я тут понял, что мы, когда обговаривали правила, не уточнили, что отвечать нужно честно.       — Ну вот, а ведь я специально оставила для тебя возможность прибавить себе парочку… — под серьезным и пристальным взглядом Армина Энни не решилась дошутить до конца. — В этом нет смысла, если врать. Я буду отвечать честно, не парься.       — Хорошо, — произнес он и ненадолго задумался. Леонхарт надеялась, что по ней не видно, но его вопроса она ждала, как смертного приговора. И лишь надеялась, что Армин окажется милосердным. — По какой причине ты сидела здесь с таким видом, словно жизнь больше не имеет смысла?       — Я правда так выглядела?       — Да. Ну так что?       Энни замялась. Смертный приговор вынесен. Перед ним назначена пытка длиною в вечность.       — Эм, ну… — слова в голове резко потеряли свою предметную отнесенность и перестали складываться в предложения. — Я расстроилась из-за того, что получила на экзамене четверку самым дурацким из известных миру способов.       — Ясно, — он оставался все так же серьезен. И бросил ей в руки подобранный мяч. — Твоя очередь.       Энни планировала отыграться. Срочно было нужно перевести стрелки, избавиться от чувства, сдавливающего душу. Когда Энни предлагала такую игру, она допускала, что Армин попадет в корзину и спросит что-то такое, но все равно было страшно. Хотелось спрятаться. Пытка длиною в вечность оказалась мучительнее, чем она ожидала, или, может, это она, Энни, оказалась не такой сильной, как всегда думала.       В этот раз Энни бросала двухочковый. Мяч закрутился по кольцу, и у нее перехватило дыхание. Оно не вернулось даже тогда, когда мяч упал в корзину, оповещая о праве на вопрос. Не вернулось потому, что она не успела придумать, что спросить. А спрашивать самое важное у нее никогда не хватило бы сил.       — Ладно, ок, — начала она, надеясь выглядеть расслабленно и круто, хотя чувствовала себя сломленной. И в отличие от неё, Армину не нужен был особый взгляд, чтобы это понять. — Ну так что там про сантиметры?       — Нет, Энни, так не пойдет, — недовольно отозвался Армин. — Спроси что-то, что тебе действительно важно.       — А почему ты не допускаешь, что это может быть мне важно? Может, у меня планы на тебя…       Армину не понравилась эта шутка, хотя она и была максимально в стиле Леонхарт. Просто, в отличие от всех остальных, только эта задевала его. Потому что он хотел, чтобы это было не только шуткой.       — Ты уверена?       Энни не сомневалась, что, получив подтверждение, он ответит. Но на самом деле ей было плевать на ответ. Хотелось спросить совсем не это, хотелось вообще не играть с ним в эту глупую игру, а просто завалить его на расчерченное покрытие площадки, забраться сверху и очень долго целовать. Энни никогда не понимала, что именно, но что-то в поцелуях очень ей нравилось. Настолько, что делало это самым важным и сокровенным этапом близости.       И потому, пока она думала о том, что хотела бы его поцеловать, вопрос сам собой сорвался с её губ.       — Что ты чувствуешь к Кристе?       Если бы Энни не выглядела такой потерянной и разбитой, Армин решил бы, что это очередной ничего не значащий вопрос, заданный с целью понадежнее за него спрятаться. Но нет. По выстроенной вокруг неё стене пошли трещины.       — Она важна мне. Впрочем, как и остальные немногие, кого я могу назвать друзьями. Мне нравится общаться с ней, и, кажется, она меня как-то по-особенному понимает, — он внимательно следил за реакцией Энни и по её взгляду понял, что ей нужно услышать что-то ещё. — Мы подружились еще на первом курсе, и я очень ценю нашу дружбу, вот и всё. Это всё.       Он не знал, как и что именно сказать, чтобы ответ устроил Энни, но она впервые за вечер выглядела как обычно, и он просто поднял мяч и приготовился бросать. Не думать о том, почему она спросила именно это, не получалось. Армину непозволительно сильно хотелось, чтобы это что-то значило. Возможно, из-за этого желания и максимальной несосредоточенности на броске мяч попал точно в корзину. В этот раз Энни не свистела — смиренно ждала второго этапа своей персональной экзекуции.       — Почему ты получила четверку?       Она ответила до того, как осознала сказанное. В конце концов, она целый день думала только об этом.       — Потому что увидела, как ты порнографически жмёшься к Кристе, и забыла не только все ответы, но и какой вообще сдаю предмет. Давай сюда мяч.       Армин молча бросил ей подобранный мяч и как-то окончательно потерялся в логике происходящего. Он не понимал, что так поразило Энни и почему, да и не помнил, чтобы как-то близко прижимался к Кристе, просто шел экзамен и надо было шептать очень тихо, чтобы преподаватели не обратили на них внимания. И он готов был поклясться, что некоторые другие студенты вели себя гораздо более вызывающе в своих попытках списать хоть что-то. Армин понимал только одно — дело явно было не в правилах приличия и морали, запрещающих подсказывать на экзамене. Больше он ничего не понимал.       Мяч, брошенный из-под кольца, аккуратно, как и его собственный пару минут назад, влетел в корзину.       — Ты влюблен в кого-то?       Армину показалось, что даже тот вопрос про член гораздо менее интимный, чем этот. Возможно, не стоило так давить и заставлять Энни задавать ему личные вопросы. Он внезапно катастрофически усомнился в своей способности на них отвечать.       — Да, — очень тихо произнёс он и готов был поклясться, что на мгновение стена вокруг Энни пала. Правда, только для того, чтобы на её месте выросли две новые. И хотя Армин не был уверен, что вне пространственно-временного континуума существуют какие-либо пространственные показатели, ему казалось, что их уносит все дальше от реальности.       Подобрал мяч, снова неуклюже подпрыгнул и так промахнулся, что мяч пролетел над кольцом и исчез в темноте. Энни молча пошла за ним, оставляя Армина наедине со всем непониманием, какое только могло в него поместиться. Он только смотрел ей вслед, пытаясь прочитать что-то по её походке, движениям, рукам, спрятанным в карманы джинс, голове, опущенной то ли для более эффективного поиска меча, то ли для того, чтобы спрятать лицо.       Армин понимал, что нужен еще только один вопрос, и Энни поймет его. Если она попадет, для неё все встанет на свои места. Но она осторожно, словно шла по минному полю, выскользнула из темноты и внезапно сорвалась с места, с размаха бросая мяч в направлении корзины лишь для того, чтобы промазать: мяч с громким, пронзившим их сознания звуком отскочил от щита и вернулся обратно к ним. Армин не понял, как вне пространства-времени возможен звук. Тут не должно быть частиц для его передачи, тут ничего не должно быть. Кроме них с Энни и баскетбольной корзины. Он подобрал мяч, бросил с небольшого расстояния и, словно в подтверждение своей сумасбродной теории, попал.       Он повернулся к Энни. Почему-то казалось, что лимит на вопросы исчерпан и можно задать только один. Но это было не важно, потому что у Армина все равно не было никакого выбора.       — Почему тебе было важно, как я жмусь к Кристе?       На их дружбе можно было ставить крест. Как перманентным маркером на белой доске. Абсолютно необратимо, как в реакции с выпадением осадка или с выделением газа. И оттого, что не осталось путей к отступлению, Энни внезапно испытала облегчение.       — Потому что ты мне небезразличен, Армин, — ей понравилось ощущение, с которым теперь она произнесла его имя, которое раньше произносила множество раз. Только в этот раз и звучание, и ощущение положения губ и языка, и чувство, рождающееся в этот момент в душе, были совсем другими. Было тепло. И немного горько.       Армин смотрел на неё как-то странно, растерянно и очень задумчиво, и Энни решила дать ему последний, словно оторванный от сердца, кусочек мозаики. В конце концов, из-за неуверенности в себе он не решится понять её правильно.        — Я в тебя влюблена.       Армин молча смотрел на неё, и, наверно, только её обещание говорить правду позволило ему поверить. Иначе он ни за что не решился бы. Списал бы на шутку, хотя и знал, что так Энни никогда не шутила: потому что никогда не играла с чужими чувствами. В каком-то смысле она всегда была искренней — насколько могла, выглядывая из-за своей стены.       Энни подняла мяч и развернулась в направлении спортивного корпуса.       — Раз мы закончили, отнесу на место.       Она двинулась вперед. Её вещи остались лежать на площадке, но Армин был стойко уверен, что если она сейчас уйдет, то не вернётся. Бросит рюкзак, спрячется где-нибудь и напишет Берту или Райнеру с телефона, который все это время лежал в кармане, с просьбой забрать и вещи, и её. И потому ему ни в коем случае нельзя было дать ей уйти.       Он бросился за ней, не имея ни малейшего плана действий, даже не зная, что сказать. Самое очевидное почему-то не казалось правильным сейчас. Слишком натянуто, недостаточно метко.       Он схватил её за плечо и легонько дернул. Оно показалось таким хрупким под его ладонью, хотя Армин готов был поклясться на крови, что Энни точно физически сильнее. Но сейчас она была слабой — если, конечно, слабость синоним открытости.       — Давай последний раз. Твоя очередь бросать.       Армин произнес почти с мольбой в голосе, и Энни открыла рот, чтобы беспомощно и тщетно возразить, а потом закрыла, не найдя слов. И воли. Она не понимала, чего он добивается, но послушно подошла к корзине и уставилась на неё. Почему-то казалось, что вот сейчас обязательно нужно попасть. Словно от этого зависела чья-то жизнь. Может быть, даже её собственная. Оглянулась на Армина: ну, раз сейчас он не пытается засунуть свой язык Кристе в ухо, то у неё нет повода промазать.       Энни бросила — и попала. И так и осталась стоять лицом к кольцу и спиной к Армину. Надо было что-то спросить. Армин точно хотел, чтобы она что-то спросила. И у неё был один вопрос, ответ на который, вероятнее всего, разобьет ей сердце. Энни никогда не понимала, как это, и только фыркала, отрицая сам концепт, который, по её мнению, придумали глупые девчонки, чтобы манипулировать мальчиками и оправдывать собственную слабость. И вот она стояла лицом к лицу с этим концептом — и явно сдавала позиции.       Вот и конец её пытки длиною в вечность. Дальше приглашение на казнь. Она сама себе это приглашение и оформила.       — В кого ты влюблен?       Энни на собственной шкуре ощутила, как это, когда секунды тянутся бесконечно и явно не собираются ускоряться. Если они вне пространства и времени, то почему же Армин молчал так чертовски долго?       От мысли, что он ответит правду, ведь они пообещали, становилось только хуже. Потому что приговор будет безоговорочным, не подлежащим пересмотру. Только исполнению. Энни даже не была уверена, не жалеет ли, что спросила. Может, надо было снова про сантиметры, про первый сексуальный опыт, про впечатления от пьяного случайного поцелуя с Эреном — да о чем угодно, но только не о том, что нужнее всего. Потому что еще одна вот такая долгая секунда — и ей точно понадобится непрямой массаж сердца. И пожизненное подключение к аппарату искусственной вентиляции легких. Просто на всякий случай.       — В тебя.       Энни резко повернулась и бессмысленно уставилась на него. Навязчиво захотелось переспросить — вдруг она не так услышала. Вдруг это другой язык или имя, которого она не знает. Но Армин смотрел прямо на неё, отнимая все сомнения. И она сообразила: он для того и попросил ещё один раунд, чтобы его признание в контексте этого вечера звучало правильно. Завершенно. Возможно, потому Энни и нашла в себе храбрость поверить.       Прежде чем она успела что-то ответить или хотя бы вспомнить, как это делается, Армин подобрал мяч и настроился на бросок. И в этой безалаберной темноте, не справляющейся со своими обязанностями по сокрытию человеческих эмоций от посторонних, Леонхарт видела, как дрожат его руки. И снова улыбнулась — сам признался, и сам боится. Чего вообще бояться? Если им предназначена пытка друг другом длиною в вечность, значит, они никогда не умрут. И всегда будут вместе.       Армин даже не бросил — в прыжке выронил мяч, и тот укатился.       — Черт, — он выругался сквозь зубы.       — А в чем смысл? Зачем снова бросать? — спросила Энни.       — Мне надо кое-что спросить у тебя.       — Спроси так.       — Когда я предлагал просто так спросить, тебе не понравилось.       — Ладно, ок, — Энни задумалась и через мгновение таинственно хмыкнула. — Ну, давай засчитаем тебе за одну победу мою четверку на экзамене. Ты попал тогда прямо в цель.       — В какую?       Этот вопрос, как и весь диалог, показался Энни очень странным, как будто из комедийного телешоу. Ей действительно было немного смешно.       — Ну, допустим, в мое сердечко. Ну, или в то место, где оно предположительно должно быть у представителей нашего вида. Пойдет?       Армин на мгновение задумался. Энни точно видела, что ему неловко.       — Пойдет, — отозвался он и снова посмотрел прямо ей в глаза. Она замерла в ожидании. Он отвел взгляд, явно не выдерживая скопившегося между ними напряжения. — Ты будешь моей девушкой?       Так, всё, игры кончились. Город засыпает, просыпаются Энни Леонхарт и все её желания, которые теперь можно было претворить в жизнь. Если они вне пространства и времени, как же Энни преодолела расстояние между ними всего несколькими шагами. Если её сердечко пронзили, какого черта оно колотится так, что в ушах звенит?       Когда её губы встретили его в оглушительном, выбивающем почву из-под ног поцелуе, Армин убедился, что они раньше были одним веществом. Электроны найдены, всё на своих местах, всё правильно — вот таким ощущался его поцелуй с Энни. Она вцепилась в воротник его толстовки, надеясь, видимо, притянуть его еще ближе, и он обнял её за талию, интуитивно потянулся снять краб и распустить ей волосы, даже совершил попытку переворота с целью перехватить инициативу, наконец сообразив ответить на поцелуй. Энни сминала его губы своими то ли яростно, то ли страстно, то ли отчаянно, но так проникающе в душу искренне, что Армин отдал бы все, лишь бы этот момент никогда не кончился.       Он по-настоящему понял, что значит фраза «бойся своих желаний», когда сообразил, что Энни, кажется, и правда не собиралась останавливаться, иначе зачем бы пыталась расстегнуть его штаны. Он стремительно перехватил её руки и разорвал поцелуй.       — Ты же не хочешь прямо здесь…       — Мы можем пойти в спорткорпус, у меня есть ключ от тренерской, там удобный диван, — на выдохе произнесла Энни. Армин чувствовал, как от визуализации запланированного Энни приключения у него горят и щёки, и уши, и много что еще.       — Энни, мы не будем спать в тренерской, — прозвучало так, словно объясняет маленькому ребенку. И Леонхарт реально надула губы. — И тут тоже не будем.       Она фыркнула, легко вывернулась из его не слишком убедительного захвата и подобрала, наконец, свой рюкзак. Арлерт не был уверен, как ему расценивать данную демонстрацию. А потом подумал и быстро стянул толстовку.       Энни снова присвистнула, и он на задворках сознания отметил, что ему очень нравится, когда она так делает. На первом же плане его внимания сейчас были только её голые плечи. Он протянул ей толстовку.       — Надень. Вообще, наверно, мне давно стоило так сделать, просто…       Армин замолчал, глядя на девушку, ловко влезшую в его толстовку и теперь стоявшую с распущенными, взлохмаченными волосами — кстати, где краб, — такую милую и трепетную, что дыхание перехватывало. Энни тоже понравилось ощущение, она медленно подошла к парню, оставшемуся в футболке, неожиданно женственно и грациозно обвила его шею и только на мгновение, так ласково, насколько было физически возможно, прижалась губами к кончику его носа.       — Спасибо, — шепнула она, не разрывая зрительного контакта.       Армин глупо моргал, словно пытаясь прийти в себя. И очень неловко приобнял Энни за талию.       — Если засчитывать, когда один из нас попадает другому в самое сердечко, — тихо начал он, и она затаила дыхание, — то ты сейчас заработала себе один вопрос.       Энни хихикнула, и Армин про себя отметил, что целых два вопроса.       — Пойдем отсюда?       — Пойдем.       Он взял её за руку и переплел их пальцы. Прежде чем ехать в общагу, надо было занести мяч, и он поглаживал тыльную сторону её ладони большим пальцем, пока они шли. И он действительно расстроился, когда пришлось отпустить, чтобы Энни могла отпереть кладовку. Когда миссия была выполнена и она поворачивала ключ в замке, Армин, стоя сзади, опустил свою голову на её плечо. Леонхарт замерла, прислушиваясь к его дыханию. Оно было на удивление спокойным.       — Ты не ответила, — шепнул он, и у Энни по коже пошли мурашки. — Я хочу услышать это от тебя.       Энни неуместно и неприлично подумала, что была бы не против услышать эту фразу в другой ситуации, а сейчас только чуть-чуть отступила назад, прижимаясь к нему всем телом, чувствуя, как он обнимает её за талию и зарывается носом в волосы. Захотелось остановить время.       — Да, буду.       Армин поцеловал её куда-то в затылок, затем ниже, в шею, сквозь волосы, и Энни выдохнула и накрыла его руку своей ладонью. Уже стало не важно, пытка это или благословение, находятся ли они на краю Вселенной или все же в спорткорпусе, потому что она может держать его за руку, чувствовать его прикосновения и тихонько, сладко и трепетно звать по имени. И раз они наконец вместе, значит, реакция необратима — и так навсегда и останется.