Иррасоциальность

— Слушай, Карл, — в какой-то момент прокашливается и внезапно начинает говорить Леон, нечаянно запнувшись об небольшой сугроб на неубранной дороге и именно по этой причине остановившись в попытке не только не подскользнуться, но и привлечь внимание его спутника, провоцируя на реакцию, которую всё-таки получает, когда робот жмёт тормоза на своей старенькой, но верной вагонетке и моментально оглядывается на немного притупившего Леона, проронив немногословное «м?». Парень мимолётно улыбается и, обведя Карла любопытным очарованным взглядом, не менее очарованно скользит им выше, сталкиваясь с видом просторного городского коричневого неба, с которого стремительно летели маленькие снежные хлопья, слабо обжигая неподготовленное горячее юношеское лицо. Тихо фыркая, мальчишка опускает голову и, зарываясь руками в карманы своей куртки ещё сильнее в надежде хоть немного согреться до того момента, как они доберутся домой, активно хрустит снегом, нагоняя возвращавшегося с рабочей смены шахтёра, которого, несомненно, пытался вести, доходя до его уровня и наконец самостоятельно заглядывая в металлическое лицо с чувством бесконечной непреодолимой радости и предвкушения скорее даже не от воспоминания о новости, которую хотел сообщить роботу ещё с давних пор, а просто из-за желания узнать, как Карл на неё отреагирует. Может, он порадуется вместе с Леоном? Может, просто поблагодарит и останется спокойным? Может, именно от этих слов на лице немного уставшего геолога блеснёт ленивая и такая милая одобряющая улыбка? Впрочем, откуда Леону знать это, пока он ничего не сказал — что уже хочет исправить, немного наклонив голову в попытке заглянуть в светившие жёлтые глаза, не скрывая загадочной ухмылки, — я, кстати, вспомнил, что через недельку у нас вечеринка. Давно хотел сказать. — Вечеринка? Какая? — незамедлительно задаётся вполне логичными вопросами Карл, ещё немного таращась на такого внезапно радостного юношу, а затем с мимолётной улыбкой нажимая на рычаги, которые управляли соответствовавшим его профессии транспортным средством, видимо, осознавая, что Леону не составит никакой трудности шагать рядом и спокойно рассказывать о предстоящей загадочной вечеринке, о которой вспомнил почему-то именно тогда, когда несколько секунд на ходу разглядывал витрину одного из уже закрывавшихся на ночь магазинов. Его прелестная уютная новогодняя атмосфера пробудила что-то внутри хамелеона и вынудила досрочно вспомнить о такой приятной новости, о которой сам узнал всего лишь вчера — именно поэтому парень сначала торопливо, а затем расслабленно пытается не отставать от своей второй половинки, небрежно чуть ли не прижимаясь к краю вагонетки, будто очень хотел боднуть геолога… или просто прижаться к нему, чтобы говорить такие крутые вещи было проще. — Да, у Джанет, — крайне неряшливо шмыгает носом ящер, совсем не смотря ни вперёд, ни себе под ноги, но внимательно пытаясь прочитать реакцию на лице шахтёра. И правда, на лице любимого вздрогнула тонкая улыбка — у него были неплохие, хотя и скорее партнёрские отношения с певицей, поэтому неудивительно, что новость о том, что такое масштабное мероприятие пройдёт у нормального человека, обрадовала его… судя по всему, робот лишь с первых слов мальчишки уже знал, на что он намекает и чего конкретно хочет от Карла. — И ты действительно снова поверил в хвалебную сентенцию Бонни? — откуда-то издалека начинает шахтёр, не скрывая своей лишь краешками губ ехидной улыбки, по которой легко можно было понять, что на этот раз вечно серьёзный Карл просто дурачится и произносит что-то невинно ироническое — и это тоже заставляет хамелеона улыбнуться в ответ с небольшим любопытством и непониманием, по какой причине геолог приплёл в разговор младшую сестру Джанет. Робот замечает эту заминку мирно шагавшего рядом парня, поэтому снова отводит взгляд куда-то в сторону, будто пытался заговорить с неугомонно сыпавшим с неба снегом или витриной магазина в нескольких метрах от него, — Она такая лгунья, если ты не забыл… — Блин! — глупо хихикает Леон, понимая, что в ходе шутки его возлюбленный просто подловил его, прекрасно помня о том, каким наивным был мальчишка раньше и как легко он доверял словам даже детей, которые были гораздо младше него. От этого его щёки непроизвольно краснеют не без помощи пробиравшего до костей холода, но ящер не теряется, восклицая ещё громче в попытке привлечь внимание самодовольного работяги, — На этот раз серьёзно! — от внезапного потока холодного воздуха ящер откашливается, зарывшись лицом в небольшой шарфик, который, на деле, принадлежал Карлу, но, как только снова получает возможность говорить, резко задирает голову, но, тем не менее, продолжает говорить гораздо спокойнее, смотря на шахтёра мягче и умиротвореннее, параллельно будто по щелчку вспоминая о том, что в ближайшее время им нужно повернуть по улице направо, — Нет, серьёзно, говорят, будет круто, шумно… — с чувством непреодолимого восторга у Леона снова перехватывает дыхание, но уже не из-за противного холода, а простого чувства предвкушения и желания, чтобы неделя пролетела как можно скорее и парень оказался там, в окружении друзей и немного безумных развлечений… желательно с любимым роботом — именно поэтому хамелеон нацелен уговорить Карла пойти с ним, чего бы ему это не стоило, главное преподнести это как можно интереснее для не особо любившего большие шумные компании геолога, в чём, на самом деле, уже провалился. Но опускать руки он намерен не был, поэтому юноша смело вытаскивает одну руку из тёплого кармана и располагает ладонь на чужом плече, скорее не приобнимая, а просто нежно прикасаясь к возлюбленному в попытке установить какой-то более интимный контакт, — о, и самое главное, там будет интересно! Даже тебе… тебя, кстати, тоже ждут, — вполголоса загадочно тянет он, с уже ничем не стираемой улыбкой представляя, как шахтёр спокойно соглашается и через недельку они идут веселиться и отдыхать. В груди поселилось небольшое волнение и сомнение, практически полностью перекрытое верой в то, что накануне Нового Года все мечты сбываются, какими бы житейскими они не казались — Леон ужасно хотел, чтобы его парень согласился и пошёл с ним. Тишина, лишь свист слабого холодного ветерка, хруст снега под торопливо семенившими ногами и шум движущейся вагонетки намекали на то, что влюблённые всё ещё продолжали идти по опустошавшейся с каждой минутой городской улице, проходя мимо редких прохожих и магазинных вывесок, погружённые в свои мысли и абсолютную меланхолическую тишину, но всё-таки прижатые друг к другу в основном благодаря мальчишке, вовсю не жалевшему своей уже мёрзнувшей ладони и всё равно приобнимавшему своего любимого спутника. Его сердце бешено колотилось от нетерпения и желания узнать ответ поскорее, но, прекрасно помня о том, что Карл начинает задумчиво молчать только в те моменты, когда решает довольно серьёзные для него проблемы, юноша терпеливо молчал в том же ожидании и волнительном неведении. В какой-то момент робот внезапно давит один из рычагов вправо, и только после этого Леон отдёргивает себя, пряча хоть и покрытую перчаткой, но уже хорошо промёрзшую ладонь обратно в карман, поспешно следуя за своим повернувшим собеседником в надежде не отставать от него и остаться на одном уровне, чтобы, если что, нормально заговорить. И это действительно оказывается довольно умным, хотя и простым решением, ведь шахтёр, вздохнув, только после перехода на другую уже менее освещённую улицу подал свой голос: — Ты знаешь моё отношение к подобным мероприятиям, — коротко отрезает робот, красуясь своей немного печальной, но всё равно довольно самовольной слабой улыбкой, которая сразу же растворяется в поглощающей тьме, когда шахтёр быстро отвернулся, освещая своими глазами-фонариками быстро непроизвольно летевшие вниз блестящие снежинки. Это значило одно — Карл всё-таки отказал. Леона будто убивает печалью, хоть ещё и не до конца осмысленной, от понимания, что робот изначально не хочет идти на эту вечеринку, и, кажется, подросток даже догадывался, какими могут быть причины, послужившими отказу, но так же резко загорается искоркой надежды, понимая, что ещё не всё потеряно и у него всё ещё есть туз в рукаве, благодаря которому геолог всё ещё может передумать. Впрочем, передумать он мог всегда, но хамелеон ужасно хотел, чтобы этот момент наступил как можно скорее. — Знаю, но… — с некоторой хрипотцой и печалью в голосе начинает мальчишка, склонив голову, невольно разглядывая блестевший от скупых источников освещения пока что нетолстый слой снега под ногами, который так жестоко хрустел и скрипел под ногами, но, чувствуя, как шапка чуть невольно сползла на брови, если не на глаза, вынужденно поправил её, приподняв взгляд с постепенно становившийся всё шире и шире улыбкой и внезапно разливавшимся по всему телу теплом какой-то светлой надежды, — знаешь, мне говорили, что там будет Пайпер и Беа, — походка мальчишки, невзирая на тонны тёплой одежды, без которой он бы окоченел, резко становится более резвой, весёлой и пружинистой просто от чувства детской беспричинной радости от сделанного хитрого поступка… он уже уговаривает геолога пойти с ним на вечеринку, упоминая людей, с которыми ему нравится общаться, помимо, конечно, смекалистого ящера — чем же это не хитрый поступок? Слыша то, как Карл озадаченно замолкает, правда, так и не поймав его взгляда, юноша совсем уходит в разнос и с совсем широкой улыбкой добивает своего возлюбленного последними, но не менее важными словами, — о, и там наверняка будет Поко! Без него вечеринка — не вечеринка, — в тот момент, когда Леон бодро усмехается, он замечает, что значительно опередил шахтёра в вагонетке, и, не зная, произошло ли это потому, что мальчишка от перевозбуждения начал чуть ли не бежать наперегонки, или потому, что робот в тяжёлой задумчивости аж начал давить на рычаги с меньшей настойчивостью и прытью, всё-таки сбавляет шаг, пытаясь снова уравняться и приблизиться к любимому спутнику. Тишина снова начинает напрягать, поэтому хамелеон произносит что-то уже более растерянное попросту для того, чтобы рассеять эту вязкую тишину, чтобы просто что-то сказать, — Карл, ну правда, я без тебя не пойду. Вечеринка будет отстойной. — Леон, я никогда не говорил тебе, насколько ты забавен? — спустя продолжительную паузу хихикает геолог, оборачиваясь на своего парня со спокойной и вовсе не злобной улыбкой, на этот раз даже не намекающей на то, что для полноценности картины парню не хватало только встать перед Карлом на колени и начать умолять, как подростки обычно умоляют своих родителей отпускать на такого рода вечеринки. Впрочем, он был готов даже на такой шаг, уж настолько важным для хамелеона был вопрос о присутствии любимого робота на тусовке, не сейчас, позже, когда они бы уже оказались дома в комфортных тёплых условиях, и он бы это сделал, если бы мягкий вздох со стороны и звонкий шепелявый голос не успокоили его и вогнали в состояние удивлённой, но такой желанной эйфории, — Меня умиляют твои попытки заставить меня потратить моё драгоценное время на социализацию, поэтому, пожалуй, соглашусь на твоё предложение. Леон невольно останавливается, наблюдая за тем, как медленно робот в вагонетке обгоняет его, освещая совсем безлюдную по-дикому засыпанную снегом улицу своими фонарями. Сердце почему-то беспокойно колотится, пока щёки непроизвольно розовеют и теплеют, а уголки губ ползут вверх. Неужели так просто?.. — Правда? — вполголоса недоверчиво, но крайне восторженно проговаривает мальчишка, пока Карл, видимо, заметив, что хамелеон, иронично, пропал из его поля зрения, остановил движение своего транспорта и оглянулся через плечо, с тем же безмятежным выражением лица и спокойным взглядом рассматривая своего возлюбленного, которого, как кажется, можно обрадовать чем угодно, что уж говорить о желанной вечеринке, на которую хочет пойти, но ни в коем случае не сделает это без геолога, который как раз согласился на это. Просто верх его мечтаний прямо сейчас. — Да, абсолютно! — совсем очарованно и обнадёживающе усмехается шахтёр, дожидаясь, когда рассеянный юноша снова нагонит его, вспомнив о том, что им всё ещё нужно добраться домой и если они не сделают это в течение десяти минут, то он окончательно замёрзнет под действием этого сковывающего вездесущего мороза, и снова давит на рычаги, когда Леон всё-таки делает широкие шаги и снова по-детски невинно прилипает к любимому роботу, получая возможность приобнять его, которой в итоге не пользуется. Губы юноши непроизвольно искривляются в попытке выговорить слова безграничной благодарности и радости от такого, казалось бы, обычного события, но геолог не даёт ему возможности сказать что-то внятное, не только повернувшись туловищем в сторону подростка и протянув покрытую перчаткой ладонь, но и немного понизив тон своего голоса, говоря тише и увереннее, будто не хотел, чтобы его неприхотливая и будто делавшая ящеру одолжение речь донеслась до чьих-то чужих ушей… если тут вообще кто-то был, кроме них двоих, — Но учти, что я делаю это только ради тебя. — Мне очень приятно, — немного смущённо лепечет правда ужасно благодарный такому желанному и довольно быстрому снисхождению мальчишка, усерднее пряча нечувствительные от холода ладони в тёплые карманы, чувствуя, как внутри него будто начали порхать такие сладкие и нежные бабочки, как тело само переходит на более пружинистую походку и хамелеон озаряется довольно дразнящей мыслью о том, что он очень хочет расцеловать своего возлюбленного, делать это долго, с огромным пристрастием и удовольствием, слушая его немного недовольные возгласы, лишь частично просящие остановиться, но продолжать целовать и целовать, чтобы Карл почувствовал, насколько на самом деле благодарен ему Леон… впрочем, он уже давно выучил урок, что делать это на морозе — не очень хорошая идея, поэтому, запасаясь терпением и мотивацией сделать это уже дома, юноша мечтательно вздыхает и утыкается взглядом себе под ноги в попытке скрыть предвкушавшую веселье улыбку и предательски румяные щёки, — правда, спасибо. — Наслаждайся. Влюблённые, тихо усмехнувшись друг другу, торопливо покидают освещённую улицу, всё больше погружаясь в ночной мрак и постепенно разгоравшуюся метель в абсолютной тишине.

***

— Вы не видели Карла? Кажется, именно эту фразу больше всего говорил Леон за последние часы, перевернув дом, в котором проходила вечеринка, верх дном, уже трижды обойдя все его даже самые закоулочные и довольно тёмные места и допросив почти что каждого, кто там находился, тем самым точно держа вечеринку на волоске от её срыва. Но он не мог ничего поделать с собой — подросток давным давно потерял маленького робота из поля своего зрения, в первое время самонадеянно и спокойно рассчитывая на то, что тот просто ушёл веселиться так, как ему нравится больше, и общаться с теми, с кем ему правда будет интересно, на удивление, не ограничиваясь только ошиванием возле хамелеона, как это могло произойти… осознание же того, что подросток не замечал мелькающего где-то вдали геолога уже который час, действительно насторожило его, но он продолжал оставаться спокойным, хотя бы делать вид, что его ничего не тревожит, пока до сих пор здравомыслящий голос в голове не начал настоятельно и слишком громко требовать бросить компанию, с которой довольно тепло и мило общался, и бежать искать своего возлюбленного, конечно, спросив у друзей напоследок, не знают ли они хоть что-нибудь о том, где он может находиться прямо сейчас. — Карл?.. Ну, знаешь, такой низкий робот… у него очень большие жёлтые глаза, красная бабочка на шее… о, ещё у него каска на голове! Видел такого?.. Тем не менее, ещё поиски усложняло то, что не все, к кому подходил взволнованный ящер, знали, о каком конкретно Карле он говорил, из-за чего ему приходилось тратить больше времени на объяснение внешности беглеца, тем самым накручивая себя ещё сильнее и создавая глупые, но такие страшные догадки, куда шахтёр мог деться. Мальчишку окончательно добивало то, что ни случайные веселившиеся ребята, ни Пайпер, ни Беа, ни Поко, ни Джанет, которых тоже в свою очередь пришлось выискивать неизвестно где, не знали, куда делся будто провалившийся под землю робот, и даже не видели его последние часы. С каждой минутой Леону становилось всё труднее и труднее бегать по заполненным комнатам, пытаясь определить, к кому из находящихся парень приставал уже дважды или трижды, а к кому ещё ни разу не подходил, становилось душно и тошнотворно от робких прокашливаний и тех же самых слов, от повторения имени возлюбленного, которого будто и вовсе не было в этом доме этим вечером, он чувствовал, что к его горлу подступает ком каждый раз, когда ему сухо говорят, что в принципе не видели никакого Карла, чувствовал, как непривычно вздрагивает уже немного севший голос каждый раз, когда он благодарил даже за незнание, предательски чувствовал, как его глаза начинают слезиться — от этого было ужасно трудно избавиться. С каждой минутой ему становилось даже не тревожнее и беспокойнее; он был ужасно напуган — и от этого тело переставало слушаться, а Леон с каждым робким шагом бесповоротно чувствовал, как сильно он устал. Хотелось найти геолога и пойти домой прямо сейчас, пойти домой с Карлом. По крайней мере, он чувствовал себя настолько беспомощно и отчаянно до тех пор, пока… — Карл? О, да, помню! Я видела, как он выходил на улицу, только вот это давно было, поэтому хрен его знает, там ли он сейчас, — беззаботно тянет какая-то девушка, накидывавшая свою кофту и буквально выглядевшая так, будто она весь вечер ожидала этого момента, когда к ней резко подбежит смуглый запыхавшийся подросток и начнёт взволнованно объяснять, что потерял того, кто значит для него невыносимо много — короче говоря, довольно странная. Но Леону было плевать на то, какой она была — её слова осенили и ослепили, из-за чего ящер буквально выпрямляется, как струна, и замирает с приоткрытым ртом, то ли осмысляя сказанное, то ли пытаясь сказать что-нибудь в ответ, тратя слишком много времени. В какой-то момент что-то внутри щёлкает — и парень очень растерянно и взволнованно ахает, понимая, что за такой долгий срок ни разу не словил себя на мысли о том, что Карл мог просто выйти на улицу, на нескромный и практически безлюдный снежный двор, или в самом худшем случае вовсе уйти куда-то. Пытаясь откинуть этот вариант как можно подальше, хамелеон с совсем потерянным видом поднимает немного замыленный и затуманенный взгляд на девушку. — Твою мать… — сквозь зубы шипит смуглый мальчишка, начиная немного пятиться назад, как побеждённое животное, чуть ли не вслепую наступая на пол, казавшийся теперь чересчур мягким, неудобным, громким, ужасным, ужасным. Напоследок он натягивает улыбку и наигранно дружелюбно машет своей спасительнице, уже успев отойти на пару шагов, — спасибо, правда, спасибо огромное! — и только после этого поворачивается, про себя выругиваясь то ли на весь мир, то ли на самого себя, делая довольно уверенные шаги в попытке спокойно покинуть комнату, тем самым полностью игнорируя сказанные ему за спиной доброжелательные слова и пожелания удачи. Прямо сейчас его голова точно была забита далеко не этим, он не хотел прямо сейчас слышать ничего, что не было бы связано с любимым Карлом. Леон за несколько осмотров всего дома уже достаточно хорошо запомнил, где находятся некоторые важные вещи, собственно, как и вход, нахождение которого прямо сейчас было важнее, чем вода, воздух или ещё какие-нибудь жизненно важные потребности. Каким-то чудом и пустыми петляниями по шумным и очень ярким, едва ли не ослепляющим своим вырвиглазным светом комнатам, ловко и умело избегая знакомых бойцов, которые могли бы с ним заговорить, не зная о маленькой трагедии, переживаемой им прямо сейчас, ящер всё-таки прибегает в прихожую, где находились вещи всех гостей, и, к его же ужасу, первая деталь, которую он замечает, в спешке хватаясь за свою зимнюю куртку — это куртка Карла, которая как и висела рядом с самого начала вечера, так и продолжала спокойно висеть, создавая в голове взволнованного подростка мгновенную бурю страшных мыслей. Но, пытаясь даже не думать о них и мыслить как можно позитивнее, Леон со сбитым дыханием и немного дрожащим от страха телом пытается заставить себя думать, что робот просто своевольно ушёл без неё, рассчитывая на то, что, видите ли, он сделан из железа и точно не замёрзнет, и, самое главное, ушёл недалеко — именно поэтому, наспех кое-как застегнув куртку и чуть ли не запрыгнув в свою зимнюю обувь, юноша также хватает курточку и шарфик любимого геолога, нервно вздыхает, пытаясь подавить первые предательские слёзы, делает несколько шагов — и входная дверь сначала тревожно скрипит от такого резкого столкновения, а затем громко хлопает, будто рассчитывая на то, что это безрезультатно привлечёт чьё-то внимание, но тем самым только выпуская совсем отчаявшегося и до боли напуганного странника на морозный свежий воздух. Раздаётся невыносимо громкий вой дикого ветра, слишком противный для только что вышедшего парня из почти что беззвучной комнаты, нахождение в которой беспокоилось не только взволнованными навязчивыми рассуждениями, от которых хотелось, словно страус, зарыться с головой в песок и хоть на секунду забыть обо всём этом, но и разве что приглушённым гулом пустых разговоров и громкой музыкой, исходившей невесть откуда; несколько вынужденно бодрых шагов, похожих скорее на бойкие полупрыжки какой-то раненой дичи — и взору Леона открывается откровенно роскошный и довольно большой палисадник, будто и созданный для огромной толпы народа: расчищенные от снега тропинки, многочисленные растения, которые сейчас были позорно обнажены неприятным холодом, уютные лавочки под чёрными фонарями. Был единственный минус — фонари были уж больно странными, из-за чего освещали плохо и некоторые лавочки находились в кромешной тьме… конечно, не так страшно летом, но в зимнее время года этот момент был в какой-то степени даже странным и удивительным. Мальчишка останавливается у самой лестницы, по которой с уютного крыльца можно было быстро спуститься на этот палисадник, и его уже немного дрожащий от влаги взгляд очень внимательно обводит весь двор с последней искоркой надежды на то, что он найдёт робота именно здесь. С каждым осмотренным освещённым закоулком и каждой засыпленной не прекращавшим идти снегом лавочкой хамелеон понимал, что его сердце отдаёт неприятной болью с осознаванием того, что время продолжает свой неумолимый ход, а он всё ещё нигде не обнаружил Карла, из-за чего вероятность того, что он был здесь, уменьшалась с каждой секундой, из-за чего было так трудно стоять, думать свежо, даже дышать… нормально ли то, что, невзирая на юный возраст, из-за этих переживаний он чувствует себя слишком старым? Впрочем, кому об этом судить? Даже не уделяя этим мыслям ни доли секунды своего времени, ящер с невыносимым комом в горле наконец прячет свои руки в карманы и, как летевшая высоко птица, приступает к изучению укромных мест, обделённых фонарным светом, обводя с трудом концентрировавшимся взглядом целый ряд лавочек, в которых сквозь почти что непроглядную тьму могло скрываться что угодно. Мальчик говорит лишь одними губами в попытке хоть немного успокоить себя, будто он просто играл в какую-то считалочку или такие внезапно страшные прятки: здесь ничего, здесь тоже пусто, здесь точно ничего нет, здесь… и в этот момент он напрягается. Сквозь пелену темноты виднелось дразнившее взгляд пятно, даже цвет которого разобрать было трудно, и, судя по всему, это было что-то живое — его выдавали слабые редкие движения, такие привычные, такие знакомые, такие… И Леону больше ничего не нужно, у него слишком мало времени, он должен бежать — и он чуть ли не бежит по немного крутой лестнице, мельком надеясь на то, что не подскользнётся на ней, покрепче прижимая к себе такие тёплые и родные вещи, обладателя которых, как ему хотелось думать, он прямо сейчас нашёл. Ему правда хотелось верить в это — его голова была полна лишь бессмысленных и на грани бредовых скороговорок «лишь бы он, лишь бы он, господи, лишь бы это был он», звонкий и такой обнадёживающий оглушающий крик в голове, который, как кажется, затмил просто всё, вынуждая Леона просто бездумно бежать туда, где увидел это незаурядное пятно, чуть ли не скользить на неудобной плитке и не падать, по мере приближения к нему замечая, что это пятно излучает приглушённый желтоватый свет из своих глаз, что это пятно приобретает всё более желанные и такие до визга в мыслях нужные очертания, так громко шаркать и бежать сломя голову, понимая, что это пятно, которое в какой-то момент услышало подростка и подняло на него свой удивлённый взгляд, молча наблюдая за тем, как грандиозно быстро он приближается, невзирая на кучу обременявших его вещей, это пятно, видевшее широкую улыбку на лице хамелеона и слабо улыбающееся в ответ — его Карл. — Карл!!! — совсем потеряв контроль, юноша выдавливает весь воздух из своих лёгких, выкрикивая чужое имя с максимальной необъяснимой радостью, слыша, как оно разлетается по всему скромному «саду» глухим эхо, слыша своё тяжёлое дыхание и не менее тяжёлые частые шаги, с которыми он сокращает совсем маленькое расстояние между ними, мысленно отсчитывает секунды до долгожданного момента, считает, улыбается ещё шире и буквально набрасывается на низкого сидевшего на лавочке робота с объятиями, нелепо заскакивая на неё коленями, непроизвольно скользя и чуть ли не вжимая до сих пор ярко не отреагировавшего несчастного шахтёра к спинке лавочки… по крайней мере, если тихий удивлённый вскрик и немного выставленные вперёд руки не считать за яркую реакцию. Тем не менее, хамелеон по привычке даже не задумывается об этом, беспощадно прижимая чужое металлическое тело к своей груди, как будто пытаясь просто впечатать его в себя, сначала прожигая взглядом его жёлтую касочку и то, как тот неловко двигал руками в попытке понять, что происходит, а затем прикрывая глаза и с тихим вздохом наклоняясь ещё ближе к возлюбленному, обжигая дыханием его макушку, резко переходя на нежный шёпот, чувствуя то, что вместе с радостью встречи и трепетной любовью его с ног до головы окутывает ощущение долгожданного облегчения и успокоения, — Карл, чёрт, ты бы знал, как я испугался… В тот момент, когда буря таких острых и непредсказуемых эмоций немного утихомирилась, парень всё-таки решает пощадить Карла и, напоследок легко поцеловав его в каску, медленно отстраняется, скользнув уже замёрзшими руками вдоль спины к металлическим плечам, не желая отпускать находку так быстро. На лице же геолога читалось лишь слабое взволнованное недоумение, подчёркнутое насупленными «бровями» и слабо приоткрытым ртом, который он через считанные секунды всё-таки закрывает. — Дай мне минуту, — слишком озадаченно мямлит он через некоторую паузу, сначала рассматривая своим растерянным взглядом всего ящера, несомненно, замечая свою одежду, для удобства накинутую на плечо подростка, замечая его многозначительное выражение лица и расплывшуюся счастливую улыбку до ушей, смотря несколько секунд в чужие глаза, а затем, видимо, делая какой-то вердикт в своей голове и вовсе искажаясь гримасой чистого удивления и смущения, издалека похожей на слабое возмущение, — т-ты… Леон, ты искал меня?! — Ну конечно! — не менее возмущённо чуть ли не мгновенно выпаливает хамелеон, вновь наклоняясь к своей сидевшей смирно пассии и сжимая свои заледеневшие ладони на чужих плечах, вынуждая Карла тоже придвинуться немного ближе. Такое недоумение и наивность просто снесли башню юноше, он просто не мог поверить в то, что робот прямо сейчас таращится на него с таким непониманием, давя своим тяжёлым ожиданием того, что Леон, видимо, сквозь яркие огни, громкую музыку и долгие разговоры с друзьями не заметит уход единственного, ради кого подросток вообще хотел пойти на эту вечеринку, чтобы они оба развеялись, но, кажется, геолог был совершенно другого мнения и решил, что будет великолепной идеей просто взять и уйти, никого не предупредив — и прямо сейчас так удивлён естественной и вполне логичной реакции, точнее, чистой тревоге и взволнованному страху потери?.. Руки подростка невольно вздрагивают от мимолётного и пролетевшего вскользь чувства яростного возмущения, из-за чего он сжимает металлическое тело ещё сильнее, но, чувствуя, что после пары часов объяснимой и такой ужасной паники ящер точно не способен злиться и показывать клыки, особенно на того, кого так боится потерять, он лишь глубоко вздыхает во всю грудь и, ненадолго прикрыв глаза, опускает голову, смотря на беглеца исподлобья своим опечаленным и очевидно истощённым нервными пробежками по всему дому взглядом. Ввысь по морозному воздуху изо рта парнишки вылетает бледноватый прозрачный пар вместе с немного дрожащей речью, такой неуверенной то ли от холода, то ли от нервов, — Послушай, Карл… почему ты убежал от меня? — Я убежал не от тебя, — спокойно, но со стороны хамелеона немного невнятно шмыгает шахтёр, отводя взгляд, такой робкий и неуверенный… непривычно. Неужели его сбила с толку такая реакция Леона, казавшаяся вполне очевидной и естественной? Парню нужно ещё немного отдышаться и успокоиться, чтобы обдумать слова возлюбленного, немного напрячь свой мозг, как и мышцы, но его будто сносит потоком бесконечных пустых и таких резких вопросов, из-за которых как назло было труднее утихомириться: почему, как давно, зачем, за что? Чувствуя, как лицо не по его воле нагревается, а сердце начинает колотиться чаще, словно отбойный молоток, юноша сначала слабо хмурится, а затем наклоняет голову с выражением лица, полным скорее даже не ошеломления и тупого непонимания, а необъяснимого, но такого любящего сожаления. — Но тогда от кого… почему? — осторожно и тихо начинает мальчишка с настоящей жалостью, выражающей попытку выслушать и понять, почему Карл поступил именно так, вовсе наплевав на то, насколько он громкий, нелепый или взволнованный, потому что… Что-то не так. Карл не ведёт себя так обычно, ему тупо не свойственно ни отмалчиваться о том, что его, возможно, беспокоит, ни куда-то молча уходить, ни, самое главное, далеко и надолго отходить от Леона, даже не подойдя, не сказав, не поставив в известность, даже не бросив какого-то многозначительного взгляда, в котором были чёткие намерения. Но он сделал всё это — и именно поэтому, обхаживая комнату за комнатой, юноша чувствовал себя ужасно и неправильно, его мысли были тяжелы и мерзки, он буквально чувствовал нутром, что, когда всё-таки найдёт робота-шахтёра, он всё увидит и осознает, что именно он виноват в произошедшем, что именно из-за него его любимый тихо и загадочно ушёл из шумного дома… и даже тогда, когда его мельком попытались убедить в обратном лишь одним предложением, его всё ещё, помимо послевкусной отдушины облегчения после болезненных уколов паники, терзало одно незаметное чувство — чувство вины. И ему правда стыдно, хоть и всё ещё внятно не осознаёт и не понимает, почему, просто ужасно стыдно, настолько, что хотелось броситься в объятия Карла ещё раз и, больше не отпуская, попросить пойти домой… — Ах, Леон, прошу, сядь нормально. Блестящий взгляд юноши внезапно уставляется на геолога, который, кажется, единственный оставался в каком-никаком здравомыслии и был способен говорить спокойно, даже немного улыбаясь — и именно такая непринуждённая обычная просьба заставила Леона немного остыть и притормозить, отбросить свою тревогу куда подальше и просто прислушаться, удивлённо хлопая глазками, будто у него попросили что-то немыслимое и невозможное. Но смятение быстро проходит, собственно, как и забытье, и только после этого подросток осознаёт, что ему и правда нужно слезть с лавки, на которой стоял коленями, и сесть на неё нормально, тем самым прижавшись к своей пассии ещё ближе… как минимум потому, что у него неприятно болели колени от такого долгого стояния. Болезненно проворчав, он окидывает Карла внимательным взглядом напоследок, вновь подмечая, как красиво и стильно он был одет, с онемением вспоминая, как сам наблюдал за собираниями милого робота, внимательно следил за его ловкими руками, бережно застёгивающими пуговицы атласной рубашки, видел, как он заправлял её в брюки так искусно и впечатляюще, как с гордой счастливой улыбкой завязывал свой фирменный галстук-бабочку, и, самое главное, вместе с Леоном в прихожей накидывал на себя куртку, слушая сладкие наивные юношеские речи о том, что такую красоту и грацию нужно показывать каждому прохожему, и называя его в ответ дурачком — и только в этот момент слегка нервно он осознаёт, чего именно недостаёт, из-за чего, игнорируя лёгкий румянец, тихо вдыхает побольше воздуха и смело отвечает: — Не сяду, пока не одену, — парень, немного сгорбившись и склонившись к скрестившему на груди руки шахтёру, в спешке стягивает со своего плеча очаровательную тонкую курточку, придерживая второй рукой яркий красный шарф, после чего сначала вытягивает её перед собой, а затем, аккуратно встряхнув руками, распологает за спиной возлюбленного, который, на его удивление, по какой-то невнятной причине начал сопротивляться, наклонившись к пытавшемуся сделать лучше хамелеону с прищуренными глазами и уголками губ, опущенными резко вниз. Леон совсем не понимает, почему робот так реагирует и уже с малым раздражением в голосе быстро тараторит, не отставляя попытки хотя бы накинуть зимнюю куртку на найдёныша, но даже это давалось трудно, — ну же, какого… пожалуйста, надень куртку! — В этом нет необходимости, мне совсем не холодно, — тихо и будто бы сухо кидает куда-то в пустоту геолог, словно ему вообще никакого дела не было до того, как подросток старается для него, как он, чёрт возьми, старался ради него. Неужели ему совсем всё равно на то, что Леон для него делает, неужели ему плевать на то, что тому пришлось пройти только для того, чтобы найти Карла, сколько часов потратил мальчишка, совсем забыв о празднике и забив себе голову лишь поисками робота, которые не давали никакой пользы столько времени, едва ли не вырывая волосы на своей голове и плача от нервов, думая о том, что он совсем не знает, что делать, если в итоге не найдёт Карла? Неужели он… не видит и не понимает всего этого? Кажется, в этот момент ящер немеет от шока и какой-то вновь вспыхнувшей простой злости, от которой кулаки с трудом сжимаются, тем самым немного комкая чужую одежду, но он всё равно остаётся неподвижен, подсознательно понимая, что его гнев ничего не изменит, даже наоборот, сделает всё гораздо хуже, поэтому единственный путь, который он может выбрать и при этом на нервах не до конца поругаться с любящим спорить шахтёром — немного успокоиться и забыть про свою злость, вновь вспомнив о той радости, которую он испытал, когда спустя череду неудач он всё-таки нашёл сидевшего на морозе робота и со всей своей любовью, не рассчитывая силы, прижал его к своей груди. И это правда делает немного легче, но пока что не облегчает рой противных мыслей, поэтому юноша, всё ещё чувствуя тяжесть на своей груди, закрывает глаза и с трудом вздыхает, осязая лёгкую дрожь в своём дыхании, после чего мысленно считает до трёх и поднимает более уравновешенный холодный взгляд на своего возлюбленного, выражение лица которого, кажется, переменилось, стало более осознанным и обеспокоенным. — Прошу, солнышко, — осторожно и будто вынужденно начинает парень с натянутой улыбкой, чувствуя пустоту в животе от понимания того, что догадка о том, что Карл обижается именно на него, подтверждается — как же иначе объяснить такое, грубо говоря, глупое поведение? — даже если т-тебе не холодно, оденься только для того, чтобы я не волновался, окей? Ты знаешь, я правда волновался всё это время, пока искал тебя, — Леон немного смягчается и начинает говорить тише, спокойнее и заботливее, невинно наклоняя голову и прожигая своим едва слезливым усталым взглядом ёрзавшего на месте геолога, со взглядом которого он так и не встретился — судя по всему, что-то тронуло его в словах подростка. И эти мысли становятся явной правдой тогда, когда Карл, часто моргая, тихо выдыхает горячий воздух и всё-таки ластится к чужим рукам, позволяя им накинуть куртку на металлические плечи, — видишь, это не сложно, — совсем радостно тянет мальчишка, конечно, не без чувства того же тяжкого утомления и истощения, наконец позволяя себе отстраниться от беглеца и наблюдать за тем, как смиренно тот продевает свои руки сквозь приспособленные к ним рукава, даже ничего не съязвив… да и в принципе ничего не сказав. Леона очень радует то, что они всё-таки нашли общий язык, и это определённо значит, что наконец-то они смогут нормально поговорить и выяснить, почему всё произошло так, как произошло… конечно, только после того, как робот-шахтёр торопливо застегнётся и на него мгновенно накинут ещё и красный шарф, небрежно обмотав его возле шеи — таким уж во всём был юноша, резким, небрежным, но, вопреки всему, пытающимся оставаться спокойным и заботливым. Но Карл продолжал молчать. Долго думая о том, почему тот так немногословно продолжает внимательно осматривать его, прикрыв рот, парень внезапно вновь ослепляется болью в коленях, уже более острой и неприятной, из-за которой ему реально пришлось соскочить с лавочки и наконец-то сесть на неё нормально, так, как хотел этого геолог. Ещё немного посидев в давившей тишине, прерываемой лишь шумом веток, насилуемых ветром, хамелеон решается на ещё кое-какие действия, сначала, пытаясь быть незаметным, медленно приближаясь к склонившему свою голову в серьёзных раздумьях роботу, а затем наплевав на эту незаметность и без каких-либо мыслей прижимаясь к металлическому телу, вкрадчиво обвивая его рукой и прижимая его к себе — и, судя по слабой реакции, Карл вообще не был против этого, наоборот, лишь выдал тихий вздох и позволил своему парню любить его. — Карл, я сделал что-то не так? Только честно, — тихо и грустно начинает мальчик, сначала с противоречивой улыбкой рассматривая беззаботно летевшие вниз снежинки, а затем переводя блестящий взгляд на возлюбленного, который, как оказывается, делал то же самое, но тоже прервался и взглянул на Леона, когда почувствовал на себе изучающий и такой жалобный живой взгляд. Вот бы они были всего лишь двумя снежинками, которые по воле судьбы как-то случайно прилипли друг к другу и продолжали лететь по бесконечному небу именно так, кружились и вечно летели куда-то из-за дуновений ветра, и в какой-то момент всё-таки коснулись земной глади, упокоившись там среди миллиардов других снежинок, но всё ещё прижимаясь друг к другу, понимая, что это единственное, что им обоим нужно… кажется, он немного замечтался. — Нет, — всё так же коротко отвечают ему, предоставляя всё ту же сырую и неприятную пищу для раздумий. Но именно в тот момент, когда ящер попытался сказать что-то, может, что-то спросить, Карл с едва слышным шипением прикладывает к своему лицу ладонь, трёт оправу своих глаз-фонариков и говорит именно так, правда, уже немного громче, и, кажется, гораздо чувствительнее, будто он правда понял, почему его пассия так нехорошо себя чувствует и почему он испытывает то, что испытывает, — и даже не смей думать, что ты или твоя деятельность как-то причастны к моему поступку! Просто… — в этот момент шахтёр внезапно затихает, сначала отстраняя немного дрогнувшую ладонь, невнимательно рассматривая её и так неожиданно для внимательно слушавшего его парня располагая её между их ещё не прилипших друг к другу ног, нечаянно прикасаясь к бедру Леона лишь кончиками пальцев, слабо натягивая ткань джинс, которые на нём были. По какой-то причине это мысленно забавляет юношу, но он быстро забывает об этой мелочи и снова поднимает не менее взволнованный взгляд, рассматривая запнувшегося и замявшегося робота. Он же взгляд так и не поднял, — я буду честен: я даже не знаю… не знаю, что на меня нашло. Нечто подобное происходит со мной впервые… поэтому я даже не могу составить примерный отчёт и, эм… объяснить причину такого иррационального поведения, — вполголоса тоскливо в привычной манере шепелявил Карл, иногда останавливаясь и подбирая более подходящие слова, будто он попросту боялся оступиться и сказать что-то не так, так робко и неуверенно. От былой злости и недоумения не осталось ни следа, хамелеон ловит себя на мысли, что его механическому возлюбленному произошедшее далось не легче, если уж он за это время даже не понял, почему так поступил — и ему правда жалко с отдушиной того же неприятного стыда. Но он уверен, что всё-таки может сделать кое-что ещё, чтобы утешить и немного разговорить своего парня, поэтому Леон, неуместно тихо усмехнувшись, крепче прижимает металлическое тельце к себе и с доброжелательной улыбкой наклоняется к любимому разнервничавшемуся и поникнувшему шахтёру, пытаясь заглянуть в его взволнованное личико. — Кто-то заставил тебя уйти? — спустя некоторое молчание выкидывает случайное предположение подросток, бегло рассматривая совсем потухшие жёлтые глаза и только после этого осознавая, что его вопрос глупый, ведь, что бы ни случилось с Карлом, его точно ничто не заставило бы уйти и он бы точно отстоял свою честь, какой скандал бы он этим не вызывал… уж слишком хорошо мальчик знает геолога и его довольно буйный нрав; но слова уже не заберёшь назад, поэтому хамелеон лишь ещё сильнее наклоняется, чуть ли не забираясь под ссутулившегося робота, в этот момент замечая, как тот качает головой, даже не высказав ничего не поводу того, что Леон задал глупый вопрос или что-то вроде того. Именно поэтому юноша задумчиво коротко хмыкает и ласково прижимается к чужому лицу с ещё одной версией, легонько боднув чужую голову напоследок с маленькой надеждой на то, что Карл хоть немного воспрянет от этого, — Значит, ты ушёл просто так? — Возможно, — его любимому роботу нужно немного времени, чтобы, видимо, обдумать немногословный вопрос и дать на него немногословный ответ, параллельно перебирая и подёргивая концы пряжи его шарфа с некоторой задумчивостью. Но ему нужно немного времени, чтобы быстро поднять голову и с печальной улыбкой взглянуть на своего возлюбленного, а потом резковато, но самостоятельно уткнуться в его грудь, конечно, не без удивлённого вздоха со стороны ящера. Леон реагирует довольно быстро, сразу же обхватывая геолога и второй рукой и как можно крепче обнимая его, с лёгким импульсом понимая, что так ему гораздо лучше и легче справиться с наводнившими его разум эмоциями. Наконец чувствовать то, как Карл сам прижимается и поддаётся мягким объятиям, кажется, даже тихо урча, словно котёнок, легко приобнимает в ответ и выдыхает в грудь — именно этого не хватало целый вечер. Тем не менее, беглец продолжает говорить более уверенно, но тише и глуше из-за того, что он делал это прямо в ткань хамелеонской куртки — в любом случае, парню это никак не мешало и внимательно слушать его, готовясь сделать ради него что угодно, и легонько поглаживать чужую тёплую спинку (или это его руки так замёрзли, что он уже не чувствует холод?), — Леон, я ушёл исключительно потому, что посчитал это нужным… мне было некомфортно и я хотел остаться в одиночестве. Я хорошо проводил время с Беей и Розой, вступив в дискуссию о палеоботанике, но в какой-то непредвиденный момент… — робот замирает, словно вкопанный, но, зарываясь в чужую грудь и хватаясь за вещи подростка руками пуще прежнего, так наигранно смеётся, оканчивая такой неприятный из-за его неправдоподобности короткий хохот звонким вздохом, — я захотел уйти — и покинул их, оставив наедине. И ушёл, не сказав ни слова… боже, я поступил так глупо! Леон с некоторым замешательством сначала наблюдает за тем, как бережно, хоть и не очень ловко его пальцы ласкают чужую спину, приближаясь к плечам, после чего спускаясь и повторяя весь этот путь заново, а затем поднимает замыленный взгляд вверх, наблюдая за продолжавшим идти снегом, прожигая взглядом коричневое от освещения небо и позволяя холодным снежинкам приземляться на горячие щёки, опаляя их пробирающим до костей холодом, но ящеру вовсе плевать на это, уж слишком сильно он погружён в свои раздумья. Некомфортно?.. Карл хотел побыть один? Карл любит внимание, но именно в сегодняшний день хотел побыть один? Мальчишке трудно уложить всё это в своей голове, но проходят несчастные секунды, и с беззвучным щелчком и тоскливой усмешкой он понимает, что вся эта, казалось бы, неприятная ситуация ему очень знакома — в ней он видит… именно себя. И с трепетом он понимает — он может помочь именно так, как хотел бы, чтобы помогли ему. — Ты н-не поступил глупо, — нежно начинает он, прижимая своего робо-мальчика поближе к себе в тот момент, когда почувствовал назойливые мурашки холода. Парень начинает мёрзнуть, но он не перестанет ласкать и успокаивать шахтёра, пока не убедится в том, что ему правда стало лучше, даже если он начнёт дрожать и перестанет чувствовать свои руки. Но в бессознательной попытке хоть как-нибудь согреться, он всё-таки вновь наклоняется к Карлу и обнимает его чуть ли не всем телом, замирая таким образом и продолжая шептать такие любящие слова уже в его каску, — знаешь, такое мож-жет произойти со всеми… типа, реально со всеми. И я понимаю, ты растерялся и не знал, что делать, т-ты… — Мне в любом случае очень жаль за то, что не соизволил предупредить даже тебя, — внезапно хамелеона прерывают, и тот вынужден с приоткрытым ртом слушать то, как совсем жалостливо поскуливает робот слова извинения, даже не давая достаточно времени, чтобы их обдумать, — и за то, что не сразу адекватно оценил твоё состояние и стал причиной твоей злости… мне правда очень, очень жаль… — Ч-чёрт, Карл, — чересчур громко забирает себе право голоса юноша, правда не желая слушать то, как извиняется геолог — это было слишком неприятно и больно для него, учитывая то, на какой злободневной причине строился их «конфликт», — пожалуйста, больше не извиняйс-ся за такие пустяки, окей? Если это сделает тебе лучше, то я, эм… я прощаю, но б-больше за такое не извиняйся, — хамелеон улыбается снаружи, но цокает внутри, думая о том, что было бы довольно миленько, если бы робот был таким же уступчивым и милосердным во время более серьёзных и важных ссор… впрочем, сейчас это не так уж и важно и точно не требует столько внимания, как опечаленный маленький робот, уткнувшийся в его грудь, словно растерянный ребёнок. — Спасибо… — мямлит Карл, шмыгая в чужую куртку, и, как чувствует мальчишка, пытается отстраниться и высвободиться из чужих объятий — и, к своему же сожалению, не может сопротивляться и удерживать свою половинку насильно, поэтому, ещё раз как можно крепче обняв, ослабляет хватку и позволяет роботу выпрямиться и усесться рядышком, не отрывая своего взгляда от чужого. Сейчас же в нём читалось тихое спокойствие и любовь, пока что ещё где-то затопленное в океане печали — но даже это уже неимоверно радует. — Если б-бы я знал, что так будет, то никуда бы тебя не повёл… и сам н-не пошёл, — с трудом и непривычной хрипотцой выдыхает Леон, понимая, что, столкнувшись с любимым лицом к лицу вновь, ему гораздо труднее дышать, а в груди что-то встрепенулось, сразу же нашёптывая какие-то безумные идеи… Карла ужасно хотелось поцеловать. — Ах, если бы я знал, — кажется, шахтёр будто бы услышал мальчишеские мысли, поэтому, слабо прикрыв глаза, так незаметно вновь подался вперёд, но уже не к груди, а к вновь порумяневшему смуглому лицу, так соблазняюще приоткрыв ротик после не менее привлекательного шепелявого шёпота… но ящер не дурак и знает, что на морозе воплотить в реальность то, чего он так до слабой дрожи и тепла в животе хочет, не выйдет, поэтому единственное, что он сейчас может сделать — медленно положить несчастные и уже, кажется, совсем превратившиеся в ледышки руки на чужие плечи, неловко скользнуть ими чуть выше и вновь приблизить тоже приобнявшего его робота к себе, быстро целуя в не самую тёплую щёку. Когда заветное мгновение проходит, Леон сам отстраняет от себя металлическое тело, с возбуждением, очарованием и слабым волнением заглядывая в чужие глаза, светившие немного ярче, наблюдая за тем, как Карл сначала запинается, а потом с лёгким румянцем мягко улыбается, — я же попросил тебя не думать о том, что ты как-то причастен, я самостоятельно согласился пойти с тобой, дурачок, — подросток с расплывшейся самой по себе улыбкой тянет что-то несвязное, пытаясь по привычке извиниться, но геолог не даёт даже этого, внезапно хватаясь за чужие мягкие щёки, тем самым опаляя холодом ещё сильнее, кажется, останавливая время своим негромким «стой!», немного задирая голову, приближая ослабшее в чужих руках тело юноши — и прижимаясь своими губами к уголку чужих губ, целуя его так неторопливо, спокойно и непринуждённо… Леону же казалось, что вместе с металлическими губами его поцеловал сам оцепенявший мороз, но в любом случае сопротивляться не мог, утопая в чужой ласке с такой радостью и преданностью, даже тихо вздыхая со сладким наслаждением — и даже не замечает, что руки робота вместо его щёк резко ухватились за его капюшон, быстро накидывая его на недоумевающего парнишку, параллельно отстраняясь с самодовольным и заботливым видом, — я чувствую, как ты дрожишь. — Дрож-жу? — совсем тупо переспрашивает ящер, наконец ощущая, насколько ему на самом деле холодно и насколько сильно он дрожит… настолько, что его зубы стучат уже довольно долгое время, кажется, прервав эту «традицию» только во время поцелуя. Неловко, — Блин, я… я д-даже не з-заметил! — Я искренне удивлён, как ты мог не заметить это, — коротко отрезает геолог, в последний раз скептически оглядывая дрожавшего от холода юношу, а затем отворачиваясь от него, — я не хочу, чтобы ты заболел, равно как и заводить отношения со снеговиком, поэтому предлагаю тебе… — Уйт-ти? — резко подхватывает его слова Леон, с печальной моськой наблюдая за тем, как тот сухо отвечает «ну да» и спрыгивает с лавочки. О варианте вернуться в дом, в котором вечеринка всё ещё была в разгаре, он даже не думал, мысленно предпочтя замёрзнуть до смерти, чем возвращаться туда, где вымотался до чёртиков. Да и вообще ему там всё равно не нравилось… судя по всему, как и Карлу. Хамелеон с трудом, но всё равно глуповато улыбается, чувствуя некоторое предновогоднее чудо, которое преподнесло им обоим самый ценный подарок — взаимопонимание. В обычной ситуации они бы никогда не сошлись во мнениях даже об этом несчастном доме и точно бы не пришли к примирению так быстро. И, впрочем, для влюблённого по уши в этого чудесного робота парня этого вполне достаточно, это гораздо лучше, чем какие-либо подарки, чудеса или праздники. Но даже чувствуя такую меланхолию внутри себя, мальчишка всё равно начинает жалобно просить, наклонив голову, как бы тяжело ему это не давалось — впрочем, именно этим этот день мало отличался от других, — Н-ну Ка-а-арл, я с-слыш-шал, что они пот-том з-запуст-тят с-салют-ты, прош-шу!.. — Господи, ты себя слышал, Снежная королева? — явно упрекает Карл с не менее взволнованным и сопереживающим видом, уже стоящий напротив скованного от холода и дрожи хамелеона, уткнув руки в бока и так строго посматривая на парня, который, видимо, никогда уже не вырастет и не станет серьёзнее, — У тебя уже даже ресницы белые, какие тебе салюты? Пошли домой, отогреем тебя, чем быстрее — тем лучше. И, наблюдая за тем, как его возлюбленный разворачивается и уходит прочь в сторону выхода, Леон вздыхает лишь носом и, хорошо постаравшись, всё-таки встаёт с уже белой от снега лавочки, на которой ещё на некоторое время останется их с Карлом след, свидетельство того, что они были здесь и так спокойно выясняли их отношения, и поспешно следует за ним, надеясь на то, что в итоге не простынет и не заставит своего возлюбленного переживать. Видимо, никаких салютов для него…