Я буду с тобой ласков и добр. Первое время

      Сплошной мрак. Промозглая сырость темницы. Затхлость мокрой пыли, оседающей на мне новым слоем грязи. Неприятный запах давно немытого тела и перьев сразу ударяет в нос, стоит лишь осознанно принюхаться. Нутро передёргивает от отвращения к самой себе.       Влажный холодный камень больно врезается в обтянутые бледной кожей кости. Поднимаю дрожащую ладонь, с усталым раздражением тру исхудавшее плечо. Цепи громко звякают, разбивая привычную тишину. Пара движений, и рука обессилено падает на колени. Истончившиеся запястья в кровавых подтёках и порезах от грубого металла прочных кандалов, поглощающих энергию. Затянутся ли эти шрамы когда-нибудь? Если только внешне, оставив след глубоко внутри.       Голод и жажда давно стали фоном текущего существования. Сколько я здесь? Пару недель? Месяцев? Иногда ощущаю себя настолько разбито, что даже мелькает бредовая мысль покончить с мучениями. Просто свернуть себе шею, чтобы лишить эту взбалмошную тварь её новой игрушки.       Но нет. Нет. Это то же самое что и сдаться, струсить, сбежать из умирающего мира. Однако я не пойду на это. Никогда.       Нет. Я не забуду о них. Выдержу эту изощрённую пытку, а потом найду способ убить тебя, мразь! И пусть для этого мне придётся оживить Шепфа или вытащить Шепфамалума, клянусь, я пойду на это! Потому что даже они теперь — меньшее зло на фоне грядущего апокалипсиса, о котором возвестила нас первая всадница — Чума.       Собственный голос всё еще звучит в голове, в тысячный раз, словно на повторе, воспроизводит эхо от каменных стен.       — Что происходит? Где все?       Терракотовые радужки глаз сверкают безумным блеском. Приторно сладко растягиваются в зловещей улыбке яркие губы.       — Где все? Ме-ертвы-ы-ы. Ха-ха-ха!       От ядовитых слов кружится голова. Сердце сжимается немыслимой тревогой, забывая о своей прямой функции в организме. Ноги на миг подкашиваются, но я вовремя ухватываюсь за настенное крепление цепей, что позволяет не грохнуться с позором к её ногам.       Чума внимательно следит за моим растерянным видом, словно предвкушая те ужас и отчаяние, которые уже клокочат в груди.       Вдох-выдох. Зажмуриваюсь, прежде чем с яростью выкрикнуть, взглянув исподлобья:       — Ты лжёшь!       Едкий смех, от которого кровь сворачивается в венах.       — Разве, птичка? — поднимает бровь, триумфально ухмыляясь. — Тогда почему ты, раненая, обессиленная, прикована к стене? Совсем одна… Что, совершенно не помнишь? Вы такие хрупкие, бессмертные, — с издёвкой выдыхает мне прямо в лицо, хватая чёрными заострёнными ногтями за подбородок, впиваясь ими и лишая шанса отвернуться.       Липкий страх оплетает позвоночник, сквозит глубже, сковывая ледяной судорогой лёгкие, когда в памяти наконец всплывают последние рвущие душу образы: крики, обрушивающийся потолок зала, драконий рёв, взрыв, мой вопль, тонущий в и без того оглушающей реальности… кровавые ошмётки на прежде белом мраморе пола — это… это были мои друзья… Энди и Лой.       Глаза распахиваются шире от осознания потери, к горлу подкатывает горький ком. А Чума с какой-то детской восторженностью наблюдает, с наслаждением впитывая всю гамму мелькающих эмоций на ошеломлённом лице.       Но сколько бы я ни рылась в воспоминаниях, на этом мир потух, заполнив сознание лишь резкой острой болью в животе. Рефлекторно касаюсь солнечного сплетения через одежду, больше похожую на лохмотья, и замечаю засохшее кровавое пятно не первой свежести. Внутри неприятно тянет. Рана явно была глубокой и лишь недавно затянулась, ещё не до конца регенерировав. С усилием сглотнув, открываю для себя нелицеприятную истину: я здесь уже несколько дней. Меня бросили сюда раненой и надели оковы, чтобы я не смогла быстро восстановиться. Но как это возможно?.. Он бы не позволил. Он бы разнёс всё и всех, чтобы забрать меня.       Внезапно становится так зябко, колючие мурашки пробирают до костей.       — Где Мальбонте? — громко спрашиваю, брезгливо сбрасывая с себя мерзкие пальцы, пряча накатывающую панику за зло блеснувшими глазами.       Но ответом мне служат лишь удовлетворённая улыбка и томительное молчание, едким кислотным паром окутывающее кожу и проникающее через поры к сосудам, чтобы безутешным отчаянием вместе с кровью попасть в сердце, сковав его в жёсткой хватке.       — Где Люцифер, где остальные? Отвечай!       — Бедняжка, ты осталась совсем одна, — злорадно заключает Чума.       Она втягивает носом воздух рядом с моей щекой, смакует, а затем проводит по ней обжигающим кончиком языка, оставляя противный влажный след. Умиляется. Эта сука пробует меня на вкус, будто я у неё вместо главного блюда на обед! Но, видимо, прожарка ещё не та. Как же хочется вцепиться в её белёсую макушку и разбить это пошло-смазливое личико, стерев выражение заносчивой вседозволенности! Чёрт, если бы не вытягивающие энергию наручники, может, у меня был бы шанс!       Наш разговор прерывает вошедший покойник, и я на мгновение теряю дар речи от потрясения. Отец Люцифера, бывший Сатана, которому я собственноручно отсекла голову, стоит перед нами во плоти. И меня прошибает осознанием: они все вернулись. Чума призвала мёртвых, предшествуя концу света.       Сердце бешено бьётся о рёбра, то пропуская удары, то ускоряя свой бег. Тут же рождается маленькая надежда, несмело трепыхаясь в груди. Быть может, я и маму увижу снова? Будет ли Ребекка как прежде? Или Небытие навсегда извратило её дух? Кто знает…       Ехидный голос выдёргивает меня из размышлений:       — Из тебя выйдет отличная игрушка, птичка! Вернусь за тобой, когда мне станет скучно.       Дверь со скрипом закрывается, и полоска блёклого жёлтого света отдаляется вместе с их шагами по коридору, оставляя меня в одиночестве в кромешном мраке и напряжённой тишине на ближайшее время, а может даже на вечность.       Взволнованные хождения по камере, искусанные губы, сжатые до хруста кулаки, звон цепей, которые я изо всех сил пытаюсь с себя сбросить, с яростью сбивая их об стену снова и снова. Тщетно.       Мальбонте…       Нет, это не может быть правдой! Он заковал самого Шепфа в кокон тьмы, свершив своё правосудие. Мальбонте, вставший во главе правления бессмертного мира, поклявшийся его защищать, не мог умереть. Не мог!       От нахлынувших чувств обречённо хватаюсь за волосы, пытаясь успокоить поток страшных мыслей, лихорадочно перебивающих друг друга.       Может, он смог укрыться? Ему удалось спастись, и теперь он вместе с Люцифером и остальными строит план по свержению захватчицы? Если с ним всё в порядке, то скоро он будет здесь. Явится неотвратимый, непреклонный, страшный в своём гневе. И испепелит Чуму собственной тьмой, отомстит за нападение, уничтожит, развеет по ветру. Надо всего лишь подождать.       Сажусь на грязный пол и нервно обхватываю колени руками, с тоскливым бряцанием оков прижимая ближе к себе.       «Всего лишь подождать».       Но дни сменяются неделями, а может и месяцами. Однако ничего не меняется. Ни посетителей, ни новостей.       За время, проведённое в камере, мне удаётся узнать не так много. Я припадаю ухом к щели в стене, стараясь расслышать происходящее за крепостью, и стискиваю от ярости зубы, распознавая крики страданий и предсмертные вопли. А слабое дуновение ветерка сквозь трещины старого камня доносит запах гари и обгоревшей плоти, вызывая тошнотворные спазмы даже в пустом желудке.       Кто там? Друзья? Вдруг среди них Люцифер? Вдруг Дино и Мими, и сейчас они заживо сгорают, потешая вторженку-садистку? Или же там незнакомцы, кто верил в нас, обещавших мир? Верил в Мальбонте, в меня, в Равновесие, а теперь пропадают в огне без шанса на спасение? Прикрываю веки, а перед глазами почти осязаемые образы, где горе, страх и обречённость бессмертных, которых мы клялись защитить. И не справились.       Бью кулаками в дверь, выкрикивая сначала требования, а затем уже просьбы на грани мольбы. Встретиться. С ней. Попытаться договориться, попытаться помочь тем, кто вверил нам свои жизни. Они не должны так расплачиваться за наш просчёт и наивность.       Однако тишина продолжает оглушать, доказывая, что вокруг никого, а значит, все мои трепыхания тщетны. И вот тогда со спины в душу подкрадывается леденящее отчаяние, душащей шалью окутывая всё тело, остро впиваясь миллионами маленьких игл, парализуя безвыходностью.       Потому что если бы мог, Мальбонте уже бы пришёл.       Он всегда прекрасно чувствовал свою силу во мне и прежде безошибочно находил меня в любых обстоятельствах, преодолевая все преграды и препятствия. А значит, что-то действительно случилось. Да и вопли несчастных все ещё глухо слышны через толщу крепостной стены, добавляя моему жалкому существованию всё больший груз вины.       А ещё страха. Ведь Мальбонте не смог бы стоять в стороне и просто бездействовать. Не смог бы отстранённо наблюдать за творящимся началом апокалипсиса. Нет.       Нет… Он бы вмешался и разнёс бы к чертям всех врагов.       Чума обладает могущественной силой. Это стало очевидно, как только она по щелчку пальцев взорвала несчастного Альвина, а затем с лёгкостью проделала тот же трюк с напавшими на неё Энди и Лоем. Что она за существо, кто дал ей эту власть? Сейчас это неважно, важно её одолеть.       Но что, если она сильнее даже Мальбонте? В зале я отключилась из-за полученной раны и не видела, как он атаковал Чуму. Не знаю, был ли он ранен ею или того хуже. Не слышала, был ли тогда ещё один щелчок её почерневших пальцев. И это неведение медленно убивает изнутри. Однако от этих мыслей не скроешься, не убежишь. Они продолжают терзать душу, выворачивая её наизнанку. Они крутятся в голове, словно заезженная пластинка, каждый раз обрываясь в конце брошенной мне фразой.       «Мертвы-ы-ы. Ха-ха-ха!» — вновь и вновь слышится мне мерзкий хохот, который стены казематов, кажется, впитали вместе с сыростью.       Нет. Мальбонте жив. Жив.       Упрямая вера помогает держаться, пока обезвоженный организм всё неохотнее подчиняется воле.       Чтобы не сойти с ума, я то и дело прокручиваю в голове воспоминания. Школьные приключения, друзья. Мальбонте. Наши первые волнительные встречи, разговоры о сути, разбивающие вдребезги известную мне картину мира. Наши цели, наша победа. Наши ночи и дни. Всё такие же жадные поцелуи и неугасающая страсть. Наше молчание, что было интимнее вожделения. Соприкосновение душ, их единение. Любовь? Без сомнения. Всецело?       Что для бессмертных десять лет? Мгновение. Впереди нас ждала счастливая вечность. Но она преподнесла нам слишком неожиданный сюрприз. Однако всем ли?       За несколько недель до землетрясения что-то начало неуловимо меняться. Мальбонте почувствовал это первым. Возобновились его кошмары, сопровождаемые жаром. В те ночи активировалась метка Шепфамалума, светясь и пульсируя, причиняя адскую боль своему носителю.       Томимая беспокойством и искренним желанием помочь, я спрашивала его, что это значит, возможно ли это остановить. Но он лишь крепко сжимал мои ладони, поднося их к губам. Оставлял невесомые поцелуи и просил дать ему время всё обдумать. Он всегда крайне неохотно делился подробностями своего пребывания в темнице с Тёмным богом, и я не стала настаивать. Не собиралась теребить его раны, пока он сам не захочет о них рассказать. Однако время шло, а Мальбонте с каждым днём становился мрачнее тучи, хмурым задумчивым взглядом всматривался куда-то в дымку горизонта. Что тревожило его?       Полудемон стал отдаляться, отчего-то предпочтя искать ответы на свои вопросы в одиночку. Из-за участившихся лихорадок почти перестал спать. Мне казалось, его мучили головные боли, а может он снова слышал голос Шепфамалума. С еле скрываемым злым раздражением наблюдал за суетой наших советников, будто все вносимые ими предложения по улучшению чего-либо в один момент потеряли смысл.       Однажды, когда он вновь погрузился в свои пасмурные мысли, я взяла его за руку, переплетая пальцы, и прошептала, внимательно глядя в глаза:       «Мальбонте, что бы ни беспокоило тебя, знай: я рядом. И всегда буду».       Он поднял ладонь, медленно коснулся моего лица. Когда-то он одним лёгким движением безжалостно ломал ею хребты своих врагов, а теперь с нежностью оглаживает щеку. Мой многогранный полубог, которого до сих пор многие опасались.       И вдруг посмотрел в глаза, так пристально, так пронзительно и многозначительно одновременно, что впервые за долгие годы мне стало не по себе. Но прежде чем я задала бы вопрос, притянул к себе, заключая в объятия. Поцеловав в макушку, тихо выдохнул, щекоча горячим дыханием:       «Я знаю».       Мальбонте ощущал, что что-то надвигается. Чувствовал, но по какой-то причине решил держать меня в стороне. Забота или осознанный замысел? Но ведь я и сама улавливала перемены, просто не понимала, с чем они связаны. А накануне вторжения в ночном видении мне явился с предостережением сам Шепфамалум, возможно, не достучавшись до «первичного абонента».       Почему, почему я не рассказала о разговоре с Прародителем тьмы Мальбонте?! Как позволила себе так ошибиться, самонадеянно отринув его возможный совет? Не хотела увеличивать ему поводы для беспокойства? Серьезно? Дура! Ведь речь даже не о нас двоих, а о тысячах бессмертных! Произошедшее в Цитадели — моя вина, моя ошибка. Если бы я предупредила его тогда…       Но в тот день он вёл себя странно. Был на взводе, говорил загадками что-то про мою силу, которую я не должна использовать, что она не поможет, а только навредит, про ожидания совета, про выжидание и какую-то защиту, которую не может обещать. Я могла бы всё списать на усталость и так и не снизившийся жар, но его слова напугали меня, въевшись в подкорку. А затем Мальбонте улетел, стремительно поднявшись в небо, обронив напоследок лишь:       «Я найду тебя».       Я найду тебя… найду… тебя…       Но до сих пор не нашёл.       Горькие скудные слёзы обжигают заострившиеся скулы. От изнеможения нет сил даже смахнуть их, и они высыхают, оставляя солёные следы.       В сознании калейдоскопом складываются его образы, родным голосом звучат обрывки фраз.       «Обещай мне, что войны больше не будет».       «Обещаю, что сделаю всё возможное».       Что, если он исполнил своё обещание? Но что, если проиграл?       От навязчивых мыслей нет покоя, и хриплые рыдания застревают в гортани, потому что воспалённые глаза уже не в состоянии плакать.       Время в камере словно зависает. Даже воздух почти не движется, уже не двигаюсь и я. Отрешённо лежу в своих лохмотьях, прикрытая поредевшими перламутровыми перьями, сейчас обломанными, грязными, невзрачными. Я настолько обессилена, что постоянно проваливаюсь в глубокий сон, переставая различать кошмарную реальность с тьмой беспамятства.       Пару раз казалось, что я слышу голоса: один взволнованный, другой спокойный. Тихий шёпот над ухом, но от слабости сознание отказывается различать слова.       Несколько капель воды увлажняют пересохшие губы. Рефлекторный глоток почти спаянного от обезвоживания горла. Тепло. Он рядом. Но когда я нахожу в себе силы открыть глаза, то никого не обнаруживаю. Всё та же камера, всё тот же смрад. Мерещится…. Схожу с ума.       Но вот спустя целую вечность дверь в темницу распахивается, рассекая плотный мрак помещения жёлтым слепящим светом. Новая хозяйка вспоминает о своей игрушке, послав за ней прислужника.       После горячего душа мимолётно бросаю взгляд в напольное зеркало, с отвращением подмечая, как ужасно выгляжу. Жалко, ничтожно. Но теперь, без магических оков, энергия потихоньку начинает наполнять тело. Нужно время. Но есть ли оно у меня, покуда начался апокалипсис?       Если повезёт, когда-нибудь я найду способ отомстить за всех. Буду жестока и безжалостна к своим врагам. Убив самого дорогого мне, они лишили меня страха, оставив лишь лютую ненависть, спрятанную за маской апатии. А пока нужно внимательно следить за всем и ждать подходящую возможность.       Пайк с молчаливым сочувствием сопровождает до зала совета. На пороге останавливаюсь, с усилием расправляю плечи и поднимаю выше подбородок. Если меня ведут на смерть, хочется встретить её с гордо поднятой головой и широко распахнутыми глазами.       Шаг, ещё один. Первой замечаю Чуму. На центральном троне, самоуверенная, надменная, опасная. А подле…       От шока я запинаюсь, но Пайк вовремя спасает от неуклюжего падения.       По правую руку от Чумы восседает Мальбонте, по левую — Люцифер. А рядом с круглым столом помимо двух ангелов, вернувшихся с Небытия, стоят Дино с Мими. Ошеломлённо вглядываюсь в них, до последнего сомневаюсь, вдруг это иллюзия или злая шутка. Однако вот они, целые и невредимые. Живые. И главное, что он тоже жив!       Но секундой спустя первичная волна облегчения сменяется лавиной потерянности, непонимания. Неужели они все на её стороне? Неужели предали себя и свои убеждения? Внутри зло копошатся всполохи безрассудного гнева, но я настолько слаба, что всё, что я могу себе позволить, это сжать кулаки, впиваясь неровными обрубками ногтей в ладони.       Дино прячет потухшие глаза, Мими со стыдом опускает голову. Люцифер безучастно смотрит на меня, словно видит впервые. Что произошло? Они здесь не по своей воле? Однако кандалов нет. Но все они кажутся подавленными, напряжёнными, надломленными, даже Люци, один из сильнейших демонов, пусть и намного меньше других.       Все, кроме одного. Его.       Мальбонте. Чёрные колкие глаза глядят прямо в мои, не скрываясь. Безразлично. До боли равнодушно. И это ранит меня гораздо глубже того долбанного штыря, протаранившего живот в этом самом зале.       — Ах, моя птичка! И не скажешь, что бессмертная! Ты так похудела! — радостно восклицает Чума. — Всё-таки не такие уж вы и совершенные существа.       — Она пробыла в темнице без еды и воды три месяца. Неудивительно.       В родном голосе столько льда, что я вздрагиваю и инстинктивно ёжусь, будто самой кожей ощущая наступившие заморозки.       — Это была твоя идея — запереть её так надолго, — высокомерно передёргивает плечами всадница, небрежно, но в то же время оценивающе осматривая меня с ног до головы. — Хотя, уверена, мы смогли бы вдоволь повеселиться с ней и тогда.       Полудемон переводит сверлящий взгляд на Чуму, слегка приподнимает бровь. Отстранённо подмечает:       — Ты же хотела отчаяние? Ты его получила.       Потрясённо выдыхаю. Каждая его фраза, безэмоциональная, циничная, словно наносит удар под дых.       «Нет ничего хуже равнодушия».       «Какого чёрта?! Почему ты сидишь с этой сумасшедшей за одним столом и говоришь так, будто с ней заодно?! Почему смотришь на меня так холодно, будто нас ничего не связывает? Где ты был всё это время, Мальбонте?! Ты ведь обещал… обещал, что найдёшь меня…»       — И что же, птенчику понравилась его клетка? Или он готов полетать? — ехидно интересуется белобрысая тварь.       Ощущая на себе прикованные взгляды всех присутствующих, заставляю себя ухмыльнуться и пересохшими губами произнести:       — Когда-нибудь я посажу тебя в клетку поменьше.       Но мой тихий, надломленный голос не внушает угрозы, и Чума лишь хохочет:       — Ох эти пустые надежды! Тем слаще будет твоё отчаяние!       Упрямо задираю голову, выпрямляюсь, хотя отвыкшие от нагрузок ноги еле держат. Делаю несколько шагов вперёд, но снова спотыкаюсь, падая на одно колено. Слышу презрительный женский смех и мечтаю когда-нибудь запихать его обратно поглубже в глотку. А пока, стиснув зубы, собираюсь с силами, чтобы встать, не потешив своей неудачей задорную публику, но атрофированные за месяцы мышцы не подчиняются.       Опускаю глаза, от позора хочется провалиться сквозь землю. Но в тишине холла вдруг раздаются размеренные шаги. Стыдливо не поднимаю головы, пока чёрные, отполированные до блеска ботинки не останавливаются в шаге от меня. Его ботинки.       Дурацкое дежавю! Ведь в лагере всё было иначе. Или нет?       Мальбонте протягивает мне руку, но я не спешу к ней прикасаться, медленно перевожу взгляд на чёрные обсидианы. Где-то позади него слышны возмущения Чумы, но в этот момент мне плевать — я встречаюсь с тёмной бездной его глаз, ставшей за года такой невероятно близкой, пытаюсь разглядеть там все ответы.       — Разве я разрешала ей помогать?!       — Ты слишком увлекаешься. У нас есть задачи, которые мы должны выполнить, — со стальными нотками произносит Полудемон, продолжая неотрывно смотреть на меня. — Не хочу тратить на неё время.       — Какой ты ответственный щеночек, — недовольно ворчит она с трона, на что Мальбонте лишь сильнее сжимает челюсть.       Он всё еще приглашающе держит руку, но я поджимаю губы от обиды и непонимания.       «У нас есть задачи… Мы должны выполнить». Противно.       Игнорируя его предложение, непокорно отворачиваюсь, пытаюсь встать самостоятельно. Тогда он настойчиво обхватывает мой локоть, всё же помогая подняться. Чувствую тепло его пальцев даже сквозь одежду. Между нами всего шаг, и неосознанно хочется прильнуть к нему ближе, вдохнуть его запах, уткнувшись носом в шею. О боги, как же я скучала! Как переживала и умирала от горя! И вот он здесь, живой, но прежний ли?       От его близости тёмная сила во мне пробуждается, колышется, каждой клеточкой тянет меня к своему источнику. И всё же я не шевелюсь, снедаемая сомнениями.       — Почему? — вырывается у меня хрипло. — Почему ты примкнул к ней вместо того, чтобы от неё защищать?       — Мальбонте, конечно, сильный бессмертный, но не настолько, — с противным смешком снова вмешивается Чума, пожирая нас глазами и нетерпеливо постукивая пальчиками по столу.       — Ты наивна и глупа, — сухо чеканит мне Полудемон с каменной маской безразличия на лице. — На тебя наденут поводок. А будешь много говорить — вставят кляп.       У Чумы вырывается восторженный вздох с распутным шепотком, а я задыхаюсь от шока и неверья. Мне словно ломают крылья, выдирая вместе с ними и лёгкие. Так больно, что хочется разрыдаться, но я не доставлю им такой радости и лишь горько усмехаюсь в ответ:       — Когда-то ты сказал, что будешь ласков и добр со мной первое время. Теперь оно подошло к концу?       Несколько миллисекунд тишины тянутся для меня удручающей недосказанностью. Ничто внешне не выдаёт напряжения Мальбонте. Только смотрит испытывающе в глаза цвета моря.       — Верно.       Почему одно единственное слово бьёт как кинжал в сердце? Почему потрошит внутренности? Ведь это неправда. Неправда! Я знаю это, чувствую.       Его рука всё ещё держит мою, пока ледяной взгляд на краткий миг задерживается на незаживших отметинах от наручников. Чёрные ресницы едва заметно дрогнули. Мужские пальцы, будто случайно, оставляют мягкое касание на исхудавших запястьях, прежде чем совсем соскользнуть, пока сосредоточенный взор возвращается к лицу, словно пытаясь уловить там малейшие изменения.       И я задерживаю дыхание, с потаённой надеждой вглядываясь в него. Это знаки? Или же одичавший от одиночества мозг додумывает всё сам? Нет, этот его взгляд таит в себе намного больше, чем он мог бы выразить открыто словами.       «К чёрту! В основе любых отношений всегда лежит доверие. Мы прожили с тобой уже десяток лет, и я не верю, что ты бы так легко от нас отказался. Только не ты. Только не я. Это какая-то игра, верно? Твоя стратегия, где мы вынуждены играть отведённые роли? Тогда я верю в тебя, верю тебе. И буду рядом. Несмотря ни на что».       — Льстит, что ты в точности помнишь мои слова даже спустя столько лет, — усмехнувшись, бросает мне и тут же отворачивается, моментально теряя ко мне весь интерес и собираясь вернуться на помост.       «Твои слова? О, я помню многое, Мальбонте. Ты честный до мозга костей, и, если я права, то врать сейчас и плести интриги для тебя пытка. Я чувствую, ты даёшь мне подсказки. Надо лишь слушать внимательно».       — Я не хочу быть твоим врагом, — шепчу ему в спину, практически не шевеля губами, еле слышно, только для него одного. — Я рядом.       Мощные тёмно-бордовые крылья, столько раз защищавшие меня, едва шелохнулись. Но сам правитель и бровью не повел, продолжая идти вперёд.       Тоскливо наблюдаю, как Мальбонте опускается на свой престол справа от Чумы, и замечаю их жёсткие, волевые взгляды. Кажется, будто они ненавидят друг друга, но уважают силу, что таится в них.       В памяти всплывает наш последний разговор наедине в то злополучное утро.       «Ты ждал вторжения, пытался предупредить. Что ты сказал мне? Не сможешь защитить? Будешь выжидать, иначе проиграешь? А, вспомнила — ты велел мне не использовать силу. Хм, а не поэтому ли ты засунул меня в камеру, чтобы истощить её, сделать незаметной? А ещё защитить от неё».       Быстро пробегаюсь глазами по покорным, удручённым друзьям, что молчат всё это время.       «Чума упоминала «веселье», а Мальбонте подчеркнул, что ей нужно отчаяние. Вот, в чём её пища? Но что ей нужно? О каких задачах он говорил?»       — Всё изменилось, птенчик. Теперь я здесь главная.       Злорадный голос вырывает меня из раздумий. Его обладательница, лениво качая бёдрами, направляется ко мне. По дороге кидает многозначительный взгляд на Полудемона. В терракотовых глазах мелькает что-то взбалмошное, похотливое, отчего мне ещё больше хочется придушить её голыми руками. Но Мальбонте не реагирует. Только отстранённо следит, как Чума обходит меня, внимательно оглядывая свою игрушку.       — Вам придётся подчиниться мне.        Слышу прямо над ухом, а потом ощущаю, как её горячий влажный язык смачным движением облизывает мочку. Брезгливо стираю след рукой, испепеляя её взглядом.       — Злишься? — радостно ухмыляется она, останавливаясь в метре от меня. — Ну же, покажи, на что ты способна, правительница Цитадели!       Как же мне хочется стереть эту язвительную улыбку. Но если этого всё ещё не сделал Мальбонте, обладая бо́льшей силой, то у меня, как ни прискорбно, после трёхмесячного истощения, вообще нет шансов.       И всё же она права. Меня буквально потряхивает от злобы, хотя тремор ослабленного тела тоже имеет место быть. Чувствую на себе пристальный взгляд чёрных глаз и на секунду встречаюсь с ними: я помню. А затем вытягиваю руки вперёд на захватчицу и хрипло кричу.       Чума лишь склоняет голову набок, ожидающе наблюдая за потугами. Но из моих ладоней ничего не вылетает. Пустота.       — Слабачка, — разочарованно фыркает она и оборачивается к сидящим: — Какое же она ничтожество, правда, щеночки?       — Согласен, — впервые подаёт голос Люцифер, невзначай раскрывая только что зажатую в кулак латную перчатку. — Непонятно, как она так долго занимала руководящий пост. Позорище.       Чума хищно скалится и выжидающе оборачивается к Мальбонте. По его выражению лица невозможно прочесть, доволен ли он моим спектаклем или же я неверно его поняла, а может, и вовсе додумала сценарий.       — Похоже, камера пошла ей на пользу, — скучающе заключает он.       — Хм… — с прищуром кривится ему всадница, а затем делает шаг вплотную ко мне, хватая за подбородок. — Что ж, покажи, какие секретики ты хранишь, ну же!       Она вперивается своими сучьими глазками в мои, стараясь заглянуть в голову и с недовольным удивлением морщится:       — Хм, у тебя сильная блокировка, занятно.       Чума с поразительной скоростью скользит оценивающим взглядом по моему телу, безошибочно останавливаясь на шее, где тёмными завитками расположен узор тату — подарок Змея за милосердие. А затем резким движением острых ногтей молниеносно срывает противоядие прямо вместе с кожей.       — Аааа! — кричу, не в силах сдержаться, и, зажимая ладонями горло, падаю на колени.       Ощущаю, как сквозь пальцы струится вязкая кровь. Эта тварь содрала лишь кожу, не повредив артерию. Без шанса на передышку она рывком поднимает меня за волосы на затылке и с садистским упоением вновь всматривается в глаза.       — Плачь, птичка! Я всё равно загляну в твои чертоги разума.       Она рушит остальные препятствия, беспощадным бульдозером вспарывая память. В её зрачках в бешеном ритме мелькают сцены прошлого. Она так грубо копошится в мозгах, нарочно мучительно осуществляя очередную пытку. Какого чёрта ей нужно?!       Вот Бонт в зеркале: «В тебе дьявольского и ангельского ровно наполовину. Опасное сочетание».       А затем в заброшенном холле: «Ты такая красивая».       Пытаюсь выкинуть её из головы, но с тем же успехом я бы могла заставить солнце вставать с западной стороны.       Вот лагерь, пронзительные чёрные глаза напротив: «Я помню каждую встречу с тобой».       В покоях: «В ходе ритуала ты забрала мою силу, но она моя. Моя, понимаешь?!»       — Сила?! Как интересно! — прерывается Чума и в предвкушении облизывает яркие губы, а затем упирается ногтём мне в лоб. — А ну иди к мамочке.       — НЕЕЕТ!!! — кричу, что есть мочи, ощущая, как моментально болезненно рвутся связывающие меня с силой незримые канаты.       План скрыть во мне тёмную энергию с треском проваливается, и я понятия не имею, что делать, готовая поддаться панике. Но раз уж эта тварь намерена выцарапать из меня силу, то без боя я её не отдам!       Обхватываю белобрысую голову и со всей доступной к моменту, поднятой с тёмных глубин мощью обрушиваюсь на неё. С кончиков пальцев ядовитым облаком срывается тьма, кислотой прожигая двухцветное лицо, оголяя совершенно другой, целиком красный чудовищный лик. Враг перехватывает мои ладони, с лёгкостью выворачивая их до хруста костей. Вымученно смотрю, как Чума обрастает новой кожей, не скрывая чванливого раздражения. Бессмысленно. Бесполезно. Моя сила не причинила ей ни малейшего вреда. Сука!       — А вот и свежая порция отчаяния, — с извращённым весельем заключает Чума, восторженно принюхиваясь. — А мелкая дрянь всё-таки с сюрпризом! — подмечает она, оглядывая меня уже другими глазами, и недовольно оборачивается к Полудемону. — Почему ты не рассказал мне, что у неё твоя сила?       Поднимаю голову, все ещё придерживая медленно заживающее горло. Оказывается, Мальбонте уже стоит, опираясь кулаками о стол. В напряжённой фигуре чудится поза хищника, готового ринуться на противника. Да только кому из нас он собирался помочь?       — Тебе нужно вернуть её. — Голос Чумы вдруг становится серьёзным, угрожающим. — Мне необходимы сильные помощники. Что скажешь?       — Скажу, что давно хотел вернуть силу, но не знал как, — нехотя отвечает он.       — В этом нет проблем, щеночек. Мог бы просто попросить, — елейно мурлычит она и снова подходит ко мне. Поднимает с пола, прикладывает ладонь ко лбу с такой силой, что голова откидывается назад, и расплывается садистской улыбкой: — Будет больно.       — Мальбонте… — шёпотом умоляю я, но он остаётся непоколебимым. Внешне холодный, недосягаемый. Но внутри него, знаю, бушует неистовая буря противоречий. Вмешается — проиграет.       Адская боль, мне будто устраивают трепанацию черепа. Мой оглушающий крик застревает в ушах. Снова этот импульс, рвущий на части, разделяющий меня с силой, что все эти годы была лишь моей. Тело непроизвольно выгибается судорогой, обессилено подчиняясь чужой воле. Сквозь пелену слёз я замечаю, как Чума наконец отнимает ладонь ото лба, а за ней тянется чёрная нить.       — Мальбонте, иди сюда, — приказывает, не оборачиваясь, и тот неспеша спускается, замирает рядом с ней, пока она прикладывает нить к его груди. — Эта сила принадлежит одному. Ей не место в теле человека.       Полудемон вздрагивает, ощущая, как энергия возвращается к нему, наполняя ещё бо́льшим могуществом, в то время, как я слабею, как чувствую, что пустота снова одолевает моё тело.       С последней испитой каплей, Чума грубо отталкивает меня, высвобождая сжатые волосы. Я бы упала, если бы Мальбонте стремительно не вытянул руку и не схватил меня за локоть. Что испытывает он, глядя на мои мучения? Его сердце бьётся так быстро. Мне сложно поверить в произошедшее, ещё вчера невозможное. Но может теперь, имея всю мощь, он нападёт?       — Наконец она всецело твоя… — слабо шепчу ему, но всадница слишком близко.       — Ты всегда знала, что пользуешься тем, что тебе не принадлежит, — констатирует Полудемон после секундной заминки.       По моим щекам текут слёзы, стараясь принести хоть толику облегчения, но, видимо, не суждено.       — Ой, птичка! Зато он честен. И искренен в каждом своём действии. Даже во зле. Ха-ха-ха! — заливисто смеётся Чума, с издевательством процитировав моё воспоминание, а потом резко встаёт напротив, пристально смотрит в чёрные обсидианы и приторно-сладким голоском выдыхает: — Однако там было и милое. Не знала, что ты бываешь романтичным, Мальбонте.       Он разжимает пальцы, отпуская мой локоть, и я медленно оседаю на пол, словно использованная, никчёмная оболочка. Фантик. Мусор.       — Мне нужно было, чтобы она перешла на мою сторону, — с нотками металла произносит он. — Чтобы у противника не было бессмертного с моей силой, пусть и с малой частью.       — Ты так сильно хотел переманить её к себе, что, как джентльмен, решил провести с ней всю свою бессмертную жизнь? — злорадно скалится всадница, приподнимая бровь.       — Со мной не сработает это, Чума, — свирепо обрывает её Мальбонте, почти не скрывая ярость в тяжёлом взгляде. — Не испытывай моё терпение, если хочешь, чтобы я тебе помогал.       — Какой же ты со мной грозный! — обиженно шипит она и грубо хватает меня за подбородок. — А вот с ней ты был мягче!       Однако Мальбонте оставляет её реплики без комментариев, отчего она недовольно кривит губами.       — Ну хорошо. Сделаю вид, что поверила тебе, щеночек. А теперь, — она театрально хлопает в ладоши, вызывая прислужника, — принесите аксессуары для моего нового питомца. Скоро её выгуливать!       Через минуту на меня надевают ошейник с длинной цепью. Оглядываюсь на Полудемона, тут же ловя его многозначительный взгляд. Выходит, своими обидными словами в начале он предупреждал меня, сказав про поводок.       Едва стою на ногах, опираясь на Пайка. Потеряв силу, я лишилась ускоренной регенерации, так необходимой сейчас ослабленному организму. Кого я обманываю? Я лишилась всего, снова став пустой и бесполезной. Ещё несколькими часами ранее, мне казалось, что хуже уже быть не может — злая насмешка судьбы.       Пока всадница мучает какого-то ангела, искоса наблюдаю, как Мальбонте тихо и кратко что-то говорит Люциферу.       «Ох, ребята, надеюсь, у вас есть план…»       — Итак, щеночки! Напоминаю, мне необходимы помощники и доступ к смертным. Не заставляйте меня повторять дважды.       — Я знаю. Мы уже говорили об этом, — невозмутимо делает шаг вперёд Мальбонте.       — Всё готово, — согласно кивает Люци, вставая рядом. — Вас уже ожидают в месте, где будет легко наблюдать за людьми. А также у вас в распоряжении окажется достаточно бессмертных, которые будут исполнять любые поручения.       Чума глядит на действующего Сатану неожиданно мягко и довольно.       — И что же это за место?       — Школа ангелов и демонов.       Воспоминания лавиной обрушиваются на меня, сметая опустошение, но принося иррациональную надежду, а ещё — ледяной ужас.       Чувствую на себе взгляд Мальбонте. Наверняка, мы думаем об одном и том же.       «Они хотят заманить её в Лабиринт, устроив ловушку?!»       Значит, шансы у нас есть. И мы сделаем всё возможное, чтобы избавить мир от этой заразы.