Адское пламя

Ривай будет всегда в деталях помнить тот день, темный и болезненный, так, как будто это случилось вчера. Каждое чертово мгновение отпечаталось в сознании на всю оставшуюся жизнь, въелось под кожу и вросло корнями в самое уязвимое место – сердце. Честно говоря, Ривай был уверен, что Эрвин истечет кровью до того, как он успеет его куда-нибудь довезти. Кое-как перемотанное, его тело лежало в повозке, не подавая особых признаков жизни, и лишь слабое дыхание, которое можно было ощутить только опустив ухо к чужому рту, говорило о том, что его владелец еще не отошел в мир иной. Ривай гнал лошадей, стискивая зубы, и ловил себя на том, что паникует так, как никогда до этого. Страх расходился по венам, кипел, смешиваясь со злостью, и сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот сорвется с цепи и выскочит через горло. Под палящим солнцем, весь вспотевший, Ривай щурился от летящей в лицо дорожной пыли и проклинал весь мир самыми жуткими словами, которые только приходили ему в голову. - Сука, я вас всех убью, выпотрошу каждого в отдельности, как положено, - чуть ли не рычал он, беспокойно оглядываясь на бессознательного Эрвина в повозке. - Вы, блядь, об этом все пожалеете. Я этого не забуду и никогда не прощу, выродки! Да как они, твари, только посмели позариться на жизнь его родной души, его Эрвина?! Кто позволил им не то что осуществить, а даже подумать о чем-то подобном? В восприятии Ривая это было сродни тому, чтобы предать божество, и он яростно скалился, несясь вперед, словно бешеный пес, неспособный остановиться. Наверное, именно тогда в его глазах впервые промелькнул убийственный красный блеск. Однако умирающий Эрвин находился без сознания и не мог заметить его, а больше было некому. В тот день Риваю в конце концов повезло – до поселка он добраться все же успел. Когда местный лекарь отказался ехать вместе с ним, мотивируя это тем, что не может бросить других пациентов, он просто приставил к его виску револьвер, принудил забрать все свои инструменты, лекарства и увел насильно. Раненого, немощного Эрвина нельзя было держать нигде, где их могли бы отыскать, а тем более с другими больными, от которых он мог без труда что-нибудь подхватить, будучи ослабленным. А потом, когда они прибыли в старый дом Эрвина, доставшийся ему от покойного отца, Ривай привязал его к столу и держал, пока врач отрезал то, что осталось от его руки, а после доставал пулю из раны на боку. Эрвин, очнувшийся от боли, сдавленно хрипел и кричал, сжимая зубами тряпку, помещенную ему в рот, а Ривай плакал без слез, и красного цвета в его взгляде становилось больше. Тьма увеличивалась в размерах, опутывая его душу смертоносной сетью. Первые дни они вместе с похищенным доктором дежурили у постели Эрвина, бледного, как мел, стремительно теряющего в весе. - Отпусти меня к моим больным в поселок, прошу тебя, - молил врач, складывая вместе сухие ладони. - Я ничем больше не могу ему помочь и не думаю, что он выживет, но есть те, кто во мне по-прежнему нуждаются. Здесь же от меня уже ничего не зависит. У меня дома семья... Однако Ривай, забывший о еде и сне, но полный жизненной силы, взявшейся словно из ниоткуда, лишь намекающе постукивал заряженным револьвером по бедру, и тот испуганно замолкал. Но время бежало, словно ручей, и тень смерти покидала лик Эрвина. Он начал ненадолго приходить в себя, соглашался на бульон, со всем старанием приготовленный Риваем, и послушно пил из подставленной ложки раз за разом, пока не отключался снова. Слабая улыбка, даримая им после каждого пробуждения, делалась увереннее день ото дня. Становилось понятно, что он все же выкарабкается из этого дерьма. В один из дней Ривай сам подал голос, повернувшись к уставшему, вымотанному до предела врачу: - Ты можешь быть свободен. На своих двоих доберешься до дома меньше, чем за день, если ни на кого не наткнешься по пути. Я тебя отпускаю. Издавший вздох облегчения доктор споро собрал свои пожитки, совершенно неискренне пожелал удачи и поспешил ретироваться, чуть ли не убегая прочь из дома, будто нашкодивший мальчишка. Он не рискнул попросить оплату за свои услуги. Ривай дал ему фору в пару минут, после чего вышел следом неспешным уверенным шагом. Совсем скоро снаружи раздался одинокий выстрел - точный и выверенный. Тело доктора неуклюже осело на землю, заливая кровью раскаленный песок. На лице застыло глуповатое удивленное выражение, словно в последнюю секунду он пытался осознать собственную смерть, но не успел. Его следовало закопать, чтобы ночью поживиться к дому не пришли койоты. Ривай не мог позволить, чтобы хоть что-то могло привести их возможных преследователей к Эрвину. Совершая убийство ни в чем не повинного человека, он не ощутил ни стыда, ни сожалений, и глазную радужку снова заполнил красный – уже на две трети. - Ривай? Что это… что это было? – проснувшийся от звука Эрвин встрепенулся, стоило Риваю вернуться в дом. Он тут же подскочил к нему, завозившемуся на кровати, и, взяв с тумбы рядом стакан с водой, дал вдоволь напиться, отстраненно думая, что нужно привести возлюбленного в порядок - побрить, умыть и причесать. Эрвину никогда не нравилось выглядеть слабым и неспособным о себе позаботиться. - Сквозняк, - не моргнув, соврал Ривай, и прислонился своим лбом к его, успокаивающе погладил по голове. Эрвин поддался ласке и устало прикрыл глаза. - Мне… приснилось, что я слышал выстрел. Как будто… - Все это уже позади, Эрвин. Мы в безопасности, - тихо произнес Ривай, целуя его в висок. - А где же доктор? Которого ты нашел? – упрямо допытывался Эрвин, хоть сам уже и проваливался в сон – даже такой короткий разговор все еще отнимал у него много сил. Он шевельнулся, зажмурившись от прострелившей боли, а потом разом обмяк, утонув в ласковых поглаживаниях. - Отвез его назад, где. Сказал, что дальше мы сами. Спи, Эрвин, тебе нужно отдыхать, - шепнул Ривай напоследок, с нежностью и болью в сердце оглядывая свою страдающую любовь. Злобное пламя внутри переставало разбрасываться искрами во все стороны и превращалось в огромный, но до пугающего стабильный пожар. Все вело его к одной мысли, к тому, что он должен осуществить, как только Эрвин сможет самостоятельно обслуживать себя хотя бы день. Ему нужно было к дяде.

***

Ривай появился на пороге дряхлой хибары на рассвете, распахнув дверь мощным ударом ноги. - Не думал, что ты вернешься сюда, пацан, - прокряхтел Кенни, потягивая свою извечную отраву из фляжки, и поправил чуть съехавшую вперед широкополую шляпу. Судя по всему, он даже не ложился ночью отдыхать. – Уж больно быстро сваливал тогда. Весь его вид был обманчиво небрежен: кому опасен старый неухоженный пьяница? Однако любой человек на Западе, знавший его в лицо, боялся Кенни до дрожи: о нем шептались ночами в салунах, но не рисковали повышать голос. Считалось, что это может навлечь беду. Ривай был убежден, что не зря. Он рос рядом с этим человеком и как никто другой знал, на что тот способен. - Мне нужна сила, как у тебя, - заявил он твердо, угрожающе подобравшись всем телом, готовый реагировать. Не просто так - вместо ответа Кенни схватил со стола нож и швырнул его прямо в него. Глаза Ривая вновь полыхнули красным, когда он легко, словно играючи, увернулся, давая крепкому лезвию вонзиться в деревянную стену. Они сосредоточенно смотрели друг на друга и молчали где-то с минуту, пока Кенни не ухмыльнулся грязно и не загоготал, запрокидывая голову, словно каркающая ворона. - Уже так далеко зашло? Ну, даешь! Я уж было решил, что никакой ты не Аккерман, а оно во как… - Сила, Кенни. Хватит играть в эти сраные игры, - дядя был единственным, с кем сдерживать свою ярость Ривай просто не умел. В одно мгновение приблизившись к столу, за которым тот сидел, он треснул по шершавой поверхности кулаком, вызывая жалобный скрип древесины, готовящейся надломиться. - Тихо ты, балбес. Уродцу своему белобрысому будешь истерики устраивать, - Кенни отмахнулся от него, как от мухи, и вновь поправил шляпу. Сверкнули его глаза, полностью красные, цепкие и злые - так неестественно молодые на столь морщинистом лице. - Что, думал, ничего не знаю? Хочешь силу - будет тебе, ни одна пуля не догонит. И без меня к этому идешь. Да только жизнь твоя уже прежней не станет, и ты сам прежним не будешь. Будет тебя твой придурок любить, если станешь чудовищем? Примет тебя такого? Головой хорошо обо всем подумал? - Не пришел бы, если б не подумал, - холодно прошелестел Ривай сквозь зубы. Он уже все решил, еще тогда, слушая слабое дыхание едва держащегося на этом свете Эрвина. Кенни хмыкнул и поднялся, откидывая флягу с дрянным пойлом куда-то в сторону. - Будь по-твоему, - вздохнул он, а потом с размаху залепил племяннику острую, как кнут, пощечину. - Ебучий ты выродок, сын тупой блядины! Надо было тебя еще в соплячестве койотам скормить, а то научился только убивать да жопу на хуй насаживать… Рассвирепев, Ривай бросился на дядьку, вступая с ним в яростную схватку и пропуская ту мимолетную грусть и тоску, с которой Кенни заблокировал его первый удар. Красного в его глазах становилось все больше - теперь он заполнял всю радужку до конца.

***

Этот ублюдочный город смердел, как помойка, даже в свои лучшие дни. Эрвин совершенно зря пытался наладить здесь дела, побороть царившую в этом месте преступность. Благородный и добрый, он всегда верил в лучшее в людях, и заплатил за это большую цену, стоило докопаться до запретного в своих расследованиях. И кто бы подумал, горожане, которым он кучу времени помогал и чуть ли не прислуживал, без лишних сантиментов сдали бандитам, кто вынюхивал о них информацию. Эрвин говорил, что обзавелся в городе хорошими связями, и что его не только не выдадут, но еще и заступятся. Эрвина подстрелили на глазах тех самых замечательных и честных горожан, которые лишь отвернули лица от развернувшейся перед ними картины. Эрвину показательно изувечили руку, а потом привязали к столбу прямо у салуна истекать кровью. Никто не помог ему. Ни один человек не вступился, не предупредил, чтобы Эрвин мог уехать из города вовремя, избежав жестокой кары. Ривай едва успел его вытащить, украв повозку и застрелив в процессе побега несколько бандитов, чьи жизни нисколько не искупили мучений, которые пришлось пережить его любви. Зато теперь город заплатит за все сполна своей собственной кровью.

***

Ривай выезжал из опустевшего города без всякой спешки, не торопя своего вороного, огибающего многочисленные тела, раскинувшиеся на главной улице. Конь, словно перенявший от него ледяное спокойствие, не испугался ни выстрелов, ни криков в самый ответственный момент. Будто огражденные одним дьявольским щитом, они не понесли ни единого увечья и покидали проклятый город победителями, получившими свое отмщение. Наконец-то в этой прогнившей дыре стало тихо. Навсегда. Ривай обернулся лишь раз, криво усмехнувшись своей работе: так же, как сделал бы Кенни. Он оглядел улицу, которую собственными руками превратил в кладбище, но ничего не шевельнулось внутри. Ривай вытер попавшую на лицо кровь платком и выбросил его на землю. А потом пришпорил наконец коня – ему пора было возвращаться к Эрвину.

***

- От тебя кровью пахнет, - заметил Эрвин, обнимая его в ответ и чуть-чуть качаясь, чтобы заново найти равновесие. После травмы он казался хрупким и неуклюжим, как новорожденный олененок, таким же потерянным и робким. - Попал в передрягу на дороге, - Ривай зарылся носом в его грудь, устало выдыхая. Он сменил одежду перед тем, как показаться любимому на глаза, но Эрвин всегда был до ужаса внимательным человеком. Чудесным человеком. Все внутри затопило щемящей нежностью и любовью. Вспомнилось, каким слабым и бледным Эрвин был в первые дни, и захотелось навсегда спрятать его от мира, чтобы больше никто не посмел обидеть. Если люди не знали этому ангелу настоящей цены, значит, Ривай просто никогда не позволит им прикоснуться к его сияющим крыльям и повыдирать перья. - Ривай… - тихо сказал Эрвин, вынуждая посмотреть на себя. В его глазах была какая-то необъяснимая тоска, но он все равно наклонился за поцелуем, и Ривай утонул в нем, отдавая всего себя. Словами невозможно передать, как он любил его. Если бы Эрвину было угодно, он бы вырвал свое сердце и преподнес ему на блюдечке, прежде чем грохнуться бездыханным телом рядом. Умный Эрвин наверняка подозревал, что он на самом деле совершил, но все еще принимал его, вопреки опасениям, высказанным Кенни. Ривай знал, что ему и за сто жизней не заслужить любви этого невероятного человека. - Ты уже ужинал? – только и смог сказать он, пока Эрвин с этим своим тоскующим взглядом обнимал его, целуя в лоб и щеки. - Нет, ждал тебя, - ответил тот бесцветным голосом, словно видел произошедшее собственными глазами и оплакивал ту часть Ривая, которая умерла, была обменена на силу, способную сокрушить все на свете. – Сейчас вместе поедим… - Давай уедем отсюда, Эрвин. Когда ты окончательно поправишься… Давай уедем подальше от этого адского пекла, поселимся у леса или у реки… Или все вместе. Будем тихо жить в свое удовольствие, - нежно проворчал Ривай, вновь утыкаясь в эрвинову грудь и вдыхая родной и привычный запах. - …хорошо, - Эрвин отозвался не сразу, спустя, может, минуту, будто о чем-то спорил с собой в мыслях и наконец победил. - Поедем, куда захочешь, и все сделаем, как захочешь. Ривай улыбнулся широко и легко, расслабляясь. Он обнял Эрвина чуть крепче, представив, как хорошо им будет вдвоем вдали от всех. Они будут счастливы. Ривай дождется, пока его любовь наберется сил и окрепнет, а потом осыпет его всей нежностью и страстью, что в нем есть. И Эрвин, уже начавший было стыдиться своих увечий, расцветет и забудет о всех тревогах, отдавшись его рукам. В груди заворочалось томительное ожидание. Эрвин, будто что-то почувствовав, уткнулся лицом ему в волосы и выдохнул. Глаза Ривая приоткрылись, пока он не видел – они на мгновение загорелись красным светом, который тут же исчез, словно его там не было и в помине. Чудовище засыпало до следующей угрозы, что поступит его хозяину.