Командирские часы и стеклянные мухоморы

Стеклянные мухоморы плотно устилали дно дипломата и задорно улыбались, словно в триповом сне обдолбавшегося хиппи. Блин, Хабалик тот еще шутник, не мог выбрать для сделки что-то более правдоподобное — снегурок, зайчиков, чертовых ангелочков? Игорь еще раз оглядел ровные ряды скалящихся грибов, скривился и положил одну ядовитушку себе во внутренний карман пальто: Хабалик предупредил, что перед сделкой Барон обязательно захочет попробовать товар. Желудок скрутило. Настроение было мутно-тошнотное, как водичка, которая скапливается на дне стакана для зубных щеток. Игорь ухватился за ледяной край поднятой крышки багажника, прижался лбом. Как он успел так увязнуть? Хабалик, Барон, Шайба — когда он в последний раз обращался к собеседнику по имени? Да и про себя он лет пять уже не слышал молитвенно-пациентское «Игорь Геннадьевич». Или ласковое, пюрешно-котлетное «Игореша». И тем более — беспечное, дружески-пацанское и лишь однажды сладко-жарко-дышащее-и-отдающее-счастливым-инфарктом «Гарька». Нет, Игорь давно не вот это все. Он уже давно для всех… — Хирург! — рявкнули хрипло из-за спины. — Готов, нет? Пора. Игорь кивнул. Лязгнул крышкой дипломата. Бухнул багажником. Звякнул ключами, перекидывая их Шайбе. — Поехали, — сказал он, поднимая ворот пальто. *** Зима в этом году так и не определилась, лениво застряла между ноябрем и мартом. Трасса обмерзла, и хоть Шайба вел уверенно, заломив мохнатую шапку назад и лениво покуривая в приоткрытое окно, Игорь выдохнул, только когда они съехали с дороги в лес и притормозили за старой автобусной остановкой, теперь покрытой белой новогодней ватой. Лес вокруг затаился. В свете фар виднелись стволы елей, толстые и морщинистые, как слоновьи ноги, а по верхушкам шепотом проходился ветер. Снежинки кружились и оседали на капот с мрачной торжественностью. — Ты чего, ну? — Шайба покосился в сторону дергающегося Игорева колена. — Ты тогда Динамита в машине на полном ходу штопал, и то рука не дрогнула. А теперь что? Не в первый раз же. — Не в первый, но я надеюсь, в последний. — Игорь метнул взгляд на часы. Не увидел времени, посмотрел еще раз. Полдвенадцатого. — Хабалик сказал, после этой сделки с долгами покончено. — Ну за то, сколько ты ему народа с того света вернул, еще бы… А чего тогда не рад? Говорил же, в клинику хотел вернуться. — Не знаю… — Игорь обвел большим пальцем заледеневший металлический циферблат отцовских «Командирских», погладил поцарапанную стекляшку, — чувство какое-то… вроде как лежу и мне мягко и удобно, только еще не знаю, что это я в гробу. Шайба покосился, фыркнул: — Типун тебе, Хирург. Что может пойти не так? Товар хороший, наебывать нас Барону смысла нет. А если менты нагрянут, скажем, за елочкой приехали. — Он постучал татуированными большими пальцами по рулю, хохотнул: — У нас и игрушки есть. Он посмеялся еще, но как-то нервно. Похоже, тоскливое беспокойство передавалось воздушно-капельно. — Ладно, сколько там… — Игорь еще раз посмотрел на часы, подцепил ногтем крошечный рычажок и покрутил, поставив будильник на двенадцать. — Боишься проспать? — усмехнулся Шайба. — Друга детства каждый год поздравляю, — объяснил Игорь и вгляделся в темноту. Между деревьев мелькнул свет. Он подмигивал, приближаясь, а вскоре остановился, залил поляну белым. Когда глаза привыкли, Игорь разглядел очертания красного джипа. — А вот и Дедушка Мороз, — сплюнул Шайба, отстреливая окурок в снег. — Точно пушку не возьмешь? Игорь посмотрел на часы, мельком отметил — без двадцати. — Нет, спасибо. — Сделки — это одно, а до убийства он опускаться точно не собирался. Он дернул дверь, обошел машину, открыл багажник. В свет фар шагнул уже с дипломатом. — Почему он не выходит? — спросил он у Шайбы. — Чего ждет? — Хрен знает, — отозвался тот сквозь жвачку. — Проверяет? Наконец открылась и хлопнула дверца. Первым вышел громила с автоматом и встал, вгрызаясь взглядом Игорю в глотку. Барон выплыл из машины лавкрафтовским монстром: лысая маленькая голова, разжиревшее тело, развевающиеся щупальца распахнутого черного пальто с блестящими пуговицами-присосками. С явным отвращением опустив начищенный ботинок на снег, он остановился, держась за дверцу. — Где Хабалик? — Я за него, — мрачно отозвался Игорь, — Хирург. — Он сделал шаг навстречу, открыл дипломат. — Все как договаривались. Барон постоял, решая, стоит верить им или нет. Уголок его рта то и дело тянулся вниз в тяжелом тике, перекашивая рожу налево. Зрелище одновременно болезненное и завораживающее. Не в силах оторвать взгляд, Игорь насчитал пять таких дерганий, прежде чем Барон определился и отлип наконец от своего джипа. — Тот самый Хирург, — хмыкнул он, приближаясь. — Наслышан. Ты теперь и сделки Хабалику штопаешь, не только бандитов. — Он осмотрел ряды выложенных будто на прилавке стеклянных мухоморов и кивнул. — Демонстрируй. Игорь закрыл дипломат. Поскорее бы. Главное, не пропустить двенадцать. Успеть отправить Севке поздравление, а там — гори оно все огнем. Он потянулся в карман пальто за пробой, но вдруг произошло что-то странное. Во-первых, откуда-то из темноты раздалось глухое: «Полиция, всем стоять! Вы окружены!», а лицо у Барона как-то совсем чудовищно съехало к шее. Тут же раздалась автоматная очередь, в нее вклинились выстрелы из пистолета. Все заругались и задергались, что-то вспыхнуло, захрустел снег, затрещали деревья. Игорь бросился к машине. Открыл дверь, но понял, что ключей нет, чертыхнулся. Сто раз пожалел, что отказался от пушки. Замер. Барона подстрелили у самого джипа, он взмахнул руками и грузно свалился под колеса. Шайбу пуля догнала где-то у машины, Игорь только увидел покатившуюся по снегу меховую шапку. Следующим на полувыстреле затих автомат. Судя по тому, что джип никуда не поехал, водитель там тоже уже был нейтрализован. Игорь застыл, вслушиваясь. Черт-черт-черт. Ни сирен, ни разговоров, ни хрипящей рации. Вообще ничего. Кто там разошелся? Размеренные шаги захлопали по подтаявшему снегу. Хлюп-хлюп… Пауза. Хлюп-хлюп… Судя по звукам, человек ходил от трупа к трупу, ненадолго задерживался, шаря по карманам, и продолжал путь. Если это и полицейская облава, то очень странная. Волоски на загривке встали дыбом. Что за хрень творится? Хлюп-хлюп… Шаги совсем близко, у самой машины. Игорь приготовился, стискивая дипломат. Хлюп-хлюп… Тишина. Человек остановился. Увидел Игоря и теперь целится? Игорь так ждал выстрела, что от звука чужого голоса вздрогнул. — Гарька? «Гарька». Слово ухнуло в мозг, активируя какие-то совсем было оцепеневшие сейчас нейроны. Игорь поднял голову, вытаращился. — Сева?.. Сева прищурился. В школе его за этот прищур и за высокие скулы обзывали Монголом. Но секрет был в том, что Севкина мать подрабатывала на китайском рынке — поэтому и он, и Пашка при общей русской медвежности на лицо вышли такими… эльфами. — Поднимайся. Игорь осторожно выпрямился, все еще сжимая дипломат. Одна часть мозга зудела вопросами: «Почему он не в форме?», «Где его подкрепление?», «Как он один убил трех бандитов и как теперь собирается отмазываться от трех явно незаконных трупов?» — а другая на все это забила. Глаза намертво прилипли к россыпи белесых шрамов на правой щеке. Это Игорь в первом классе предложил поджечь баллончик из-под лака для волос: не зря же на нем написано «огнеопасно»? Взорвалось знатно, только Севка оказался на пути железных ошметков. Родители устроили Игорю выволочку: сын первой скрипки и почетного офицера едва не убил друга хулиганством! Они зря распалялись, совесть измучила Игоря куда сильнее ремня. На следующий день он осторожно пришел проведать Севу, а тот, криво улыбаясь из-за швов, достал из рюкзака баллончик дихлофоса: а вдруг круче взорвется? Игорь тогда понял — это навсегда, за такого друга нужно держаться. И он держался: всю школу. Вместе переживали пятерки и двойки, прогулы, победы на КВН-ах, рок-концерты, первое похмелье, неловкие белые танцы на дискотеках, сломанные ноги и падения с велосипедов, самоубийство Игорева отца, алкогольную горячку Севкиной матери, дачи и рыбалки, закатанные джинсы, костры и гитары, прыщи, экзамены, аттестаты… А в конце был бело-ночной пьяно-счастливый выпускной. И тогда же, завалившись домой под утро, они вместе пережили сладко-жарко-дышащее-и-отдающее-счастливым-инфарктом нежное «Гарька-а-а…» И с тех пор не виделись. Игорь тогда испугался и сбежал, не прощаясь. Постарался вычеркнуть из памяти то, что случилось. Разве что под каждый бой курантов исправно посылал поздравление с Новым годом и получал от Севы дежурный ответ — все как у всех, завяла дружба. И только иногда ему снилось то самое нежно-инфарктное, щипало несбыточным, но приходило из такого сказочного радужного далека, которое можно было смело причислять к прошлым жизням, вроде тех, где он был пиратом или наложницей в гареме Дария I. Нет, Игорь знал, что Сева отслужил, отучился, стал работать в органах. И что под Хабалика копал, тоже знал. И что Хабалик на него за это зуб точил, тоже. Вот уже год Игорь выполнял для Хабалика не только операции, но и ездил на сделки, и слышал, как ребята шептались про бешеного мента. Чем бы ему ни угрожали, его ничто не брало. А после того как Пашка умер от передоза, тем более. Игорь слышал обрывки разговоров, кое-что читал в новостях — но не думал, что они встретятся. Да еще так, разделяя встречу с дулом пистолета. Сева все смотрел на него, не прерываясь. — Где Хабалик? Игорь виновато дернул плечом. — Меня послал… — Ясно, — оборвал Сева. Посмотрел в глаза, досадливо цокнул. — Как ты… как ты вообще… Я, когда однажды тебя во время засады увидел, думал, обознался… думал, быть не может. Как тебя засосало в это говно? Он сглотнул, кадык дернулся в расхристанном вороте. Игорь только сейчас обратил внимание, как Сева хреново одет: в какой-то тоненькой кожаной куртке, без шарфа и перчаток. Нос покраснел, волосы облеплены снежинками, пальцы на стволе совсем побелели. Стараясь избавиться от неуместно царапающего чувства, Игорь прочистил горло. — Я… клинику свою пытался открыть… Прогорел, влез в долги… А Хабалику нужен был «штатный» хирург, он перекупил мои документы и… — Ясно. — Сева подвигал челюстью, будто проверяя, как работают крепления чемодана. — Значит так. — Он поднял дрогнувший было пистолет. — Положи на землю дипломат и толкни в мою сторону. — Сев… С тобой же расправятся. А Хабалик… он все равно выкрутится. — С таким доказательством, — Сева кивнул на дипломат, — у меня есть шанс. Если перехвачу такую партию, дело переведут в регион, там у Хабалика родственников нет, отмазаться будет сложнее. — Он посмотрел с надеждой: — Особенно если ты пойдешь свидетелем, Гарька, слышишь? Я тебе защиту выбью, обещаю. — Сев, ты понимаешь, что он с тобой сделает? — Ну и хрен с ним! Что мне терять-то? Сева явно был на грани, и Игорь пытался говорить спокойно: — Послушай, давай я верну дипломат, а Хабалику скажу, Барон сам затеял перестрелку, что мы защищались… — Нет, Гарька, я не упущу этот шанс, я упрячу этого гада за решетку, а если не получится, я его своими руками… Совсем уже рехнулся. Игорь не выдержал: — Ты дебил! Да тебя грохнут раньше, чем ты этот дипломат откроешь! Таких людей нельзя злить! Сева посмотрел исподлобья. — Я, может, и дебил — сказал он тихо и жестко, — а ты — трусло. Тогда им был и теперь остался. — Он постоял, решаясь, а потом кинул ключи от машины. — Вали давай. Сожги тачку где-нибудь на трассе и спрячься. Закопайся, чтобы не нашли. Отпечатки твои с дипломата я сотру… Игорь хотел возразить, но увидел поднятый в его сторону пистолет и замолчал. Опустил дипломат на землю. Подтолкнул в сторону Севы. Сам забрался в машину, завел мотор. Посмотрел на часы. — С наступающим, Сев, — сказал он, закрывая дверь. Пальцы мелко дрожали. Он вырулил на трассу, осторожно обогнув мотоцикл Севы, припаркованный за дорогой, и прибавил газу. Только когда остановка осталась позади, он позволил себе скосить взгляд на пол рядом с пассажирским сиденьем. Там гнусно улыбались сваленные впопыхах мухоморы. Что заставило его опустошить дипломат, пока Сева обходил трупы, Игорь объяснить себе не мог. Но вот же, это сделано, и теперь ему предстоит жить с этим до самой смерти. Прости, Севка, прости, но если есть шанс вырваться из Хабаликовского рабства, то упускать его нельзя. Так хочется быть свободным! Хоть где, хоть как, только свободным… Трасса позади него вспыхнула сине-красным, истерично завизжали сирены. Игорь прибавил скорость. Лес мчался мимо, сливаясь в черноту. Быстрее, быстрее. Сердце колотилось, глаза болели, все так плыло, что он чуть не пропустил вспыхнувший сбоку красный треугольник знака железнодорожного переезда. — Дынь-дынь-дынь-дынь, — сказал вдалеке шлагбаум, опускаясь. Игорь надавил на газ — и вдруг резко затормозил. Ровно перед переездом, перерезая дорогу, стоял мотоцикл. А перед ним застыла фигура в черной куртке. Он что, летел через лес? Слева низким, по-чудовищному утробным воем взвыл товарняк. — Отойди, Севка, — попросил Игорь, стискивая руль и снова вдавливая педаль газа. Он сейчас готов рискнуть всем — врезаться в шлагбаум, махнуть через пути, но сделать это через Севу… — Пожалуйста, отойди… Снег бил в стекло, стекал ручьями, размывая реальность. В мельтешении дворников Игорь едва увидел нацеленный на него пистолет. — Севка, отойди, — молил Игорь, когда фонари уже вынырнули слева из-за деревьев. Вдавил газ и заорал во все легкие: — Отойди! До поезда секунд десять. До столкновения с Севой — три, два, — придурок, придурок! — один… Игорь вывернул руль, уходя в кювет. Лед под колесами взвизгнул, машину занесло, закрутило в пируэте. Что-то глухо ударило в бок. Фонтан снега залепил окна. Игорь тормозил, но его дернуло вперед, выбило воздух ремнем безопасности, ударило лбом о руль. На мгновение реальность утонула. Он очнулся от истошного грохота проносящегося мимо товарняка. Сглотнул жидкую соленую слюну, сфокусировался на заляпанном кровью руле. Голова гудела, будто поезд проехался прямо там. Дверь получилось открыть с третьего раза, пальцы соскальзывали. Он щелкнул застежкой ремня и выпал в снег. Откашлялся красным. У самых путей валялся искореженный мотоцикл, а слева чернела куртка. — Сева! Игорь бросился туда, скользя по хлюпкой обледенелой земле. Ботинки черпанули снега, носки облепило мокрым. Сева лежал, неудобно вывернув ноги. Открывал синюшные губы и никак не мог вдохнуть. — Севка, ты… ты прости меня, я не хотел… не хотел, правда… Блядь! Сев, я сейчас… в больницу… я тебя сейчас в машину… — Игорь все трогал его, бормотал, хоть было ясно, что никакая машина, кроме машины времени, тут не поможет. И Сева это знал. Смотрел со спокойным разочарованием. Все открывал и закрывал рот, будто хотел что-то сказать, но в ответственный момент забывал, как вдруг прохрипел: — Гарька… Игорь жадно придвинулся, навис как мог близко, чтобы только не сделать больнее. — Что, Сева? Что? Говори, ну? Когда между ребрами обожгло, он не сразу понял, что случилось, даже хлопок не опознал. Сначала будто камешком ударили в грудь и только спустя вдох пришло ощущение, что в левое легкое со всего размаху забили горячую арматуру. Запахло гарью. Игорь зашипел. Пришло холодное онемение, жгучая шипящая боль, и он упал на Севу сверху, задыхаясь. — Севка… В кармане пальто между ними задорно хрустнул, разбиваясь, стеклянный мухомор. Последнее, что Игорь ощутил, была нежная вибрация будильника. С Новым годом, Сева.

***

Зима в этом году не определилась, лениво застыла между одиннадцатым и третьим лунным оборотом. Днем дорога была кашей, а к вечеру, как сейчас, застывала острой коркой. И хоть конь ступал осторожно, Гарриан смог выдохнуть только въехав за ворота постоялого двора, расположившегося на подступах к славному городу Флордейлу. — Господин лекарь! — крикнул, подбегая, сын трактирщика — восьмилетний Мило, неугомонный мальчишка с торчащим чубом и острым мышиным носом. — Мы уж думали, в этом году не приедете. — Куда я денусь, — протянул Гарриан, спешиваясь. Он вручил Мило поводья и мешочек орехов. Взъерошил волосы, проверяя трехгодичный шрам, аккуратной заплаткой окружающий ухо. Это была первая операция, что он сделал в этом мире, с тех пор провел их без счета, но почему-то спасению именно этой пацаньей жизни он до сих пор радовался больше всего. — Э, а конфеты? — возмутился Мило, инспектируя подарок. — Зубы здоровее будут, — усмехнулся Гарриан и переступил порог трактира. Внутри было словно у дракона в желудке: жарко, пахуче, что-то постоянно булькало и рыгало. За столами по случаю смены года сидел празднично одетый народ — дамы в чепчиках и мужчины в ярких сюртуках, все стучали вилками, брякали кружками, лилось пиво и эль, под потолком витали запахи чеснока и смородиновой подливы. — Господин Гарриан! — воскликнул, перекрывая гомон, трактирщик. — Добро пожаловать, ваша комната готова, уж я приказал Ильме согреть воду. — Спасибо, Вальд, — Гарриан подошел к стойке и уселся. — Какие новости? — Да какие новости, господин Гарриан, все по-старому. Город небольшой, люди приличные, да и с нашим начальником городской стражи не забалуешь, сами знаете. — Наслышан, — хмыкнул Гарриан. — Ладно, я голоден, как бездомная собака, что у тебя сегодня с готовкой? — Как водится на праздник: свиное рыло в яблоках, крольчатина с турнепсом, потроха под имбирной коркой. Ну и эль, конечно, много эля. Гарриан скривился. — Так, — он хлопнул ладонью по деревяшке и принялся доставать из сумки свертки и склянки. — Давай-ка мне вот что. Кружочков этих маленьких из теста с мясом свари, как я в прошлом году учил. Вот возьми лавровые листья, набросай в кастрюлю для запаха. Еще картошки настругай с яйцом, здесь я огурцы соленые достал, мясца с морковкой туда добавь — и кислыми сливками все заправь. — Конечно, конечно… А как же то, где сельдь внизу, а сверху сюртук из свеклы? — Шуба, Вальд, шуба! Да-да, и его тоже приготовь, тут вот держи, селедка в бутыли, из Нордштада привез. Еще хлеба порежь, сверху масла жахни, не жалея, а на него вот я лосося соленого шмат достал. Ну и то прозрачное, что мы с тобой в прошлый раз набражили, тоже доставай, я знаю, остаться должно было. В подполе хранил, как я наказывал? — А как же, господин Гарриан, как же! Трактирщик скрылся за внутренней дверью, а Гарриан подошел к гигантской бочке пива у стены, черпанул ковшом, наливая доверху кружку, и уселся. Проверил часы на запястье. Удивительно, но именно отцовские «Командирские», три года назад очутившись с ним в новом мире, прекрасно пережили переезд. В отличие от телефона, превратившегося в бесполезную пластмассу, и одежды, быстро пришедшей в негодность. И в отличие от памяти, что сохранила факты о мире, откуда он пришел, и рабочие навыки, но стерла, словно ластиком, его собственную жизнь: кто он, как его раньше звали, как перешел границу — и главное, что его связывает с… Дверь резко отворилась, бухнувшись о стену. — Гарриан Торвельдсон! — гаркнул с порога высоченный человек, с головой укрытый черным плащом. На капюшоне блестели снежинки, а на плечах — серебряные нашивки городской стражи. Зал притих. Народ замер, только стрелял глазами, затравленно ожидая продолжения. Гарриан не торопился. Сделал глоток пива — неплохое, кстати, — и поднялся. — Господин начальник городской стражи, — сказал он, складывая руки на груди. — Севр Лакрион. Пришли отпраздновать смену года? Присоединяйтесь, веселье в полном разгаре. — Веселье? — громыхнул Севр. Он сорвал капюшон, открывая мрачное лицо, прищуренные глаза, высокие скулы — недаром ходили слухи, что в нем текла капля эльфийский крови. — Кажется, в прошлый раз я предупреждал тебя не соваться во Флордейл. Ты забыл, что я тогда сказал? Этот город слишком мал для нас двоих. Гарриан хмыкнул. Не слишком ли драматично? — Тогда пусть останется только один! — он крикнул в тон, на ходу вытаскивая меч и бросаясь в атаку. — Ах ты… Клинки встретились со звоном. Разошлись и ударили еще. Сцепились снова. Гарриан напирал, старался обмануть, но подлец угадывал все уловки. Ну Терминатор же! Пришлось сделать шаг назад, перейти в защиту. Лезвие то и дело мельтешило у шеи, и Гарриан ругнулся, отступая. Напоролся на стол — загремели тарелки, взвизгнули девицы, кто-то нетрезво закричал, что позовет начальника стражи… Гарриан мало что слышал — они теперь кружились в центре зала, и хоть посетители раздвинули столы, освобождая место, приходилось следить не только чтобы тяжелый меч не смахнул голову с шеи, но и чтобы не вляпаться в стул и не поскользнуться на пролитом эле. Жара пробралась под рубаху. Гарриан сдунул пот с кончика носа, увернулся, едва сдержался, чтобы не плюнуть в торжествующую надменную улыбку. Она раздражала, и, кроме нее, он мало что видел. Клинок взвизгнул у самого уха. Гарриан дернулся влево — и слишком поздно понял, что это ловушка. Не в силах остановиться, вмазался боком в гигантскую пивную бочку, опрокинул на себя ковш и крышку, матернулся и, поскользнувшись на луже, брякнулся на пол. Зал взорвался аплодисментами. Севр, этот чертов клоун, горделиво раскланялся, улыбаясь во всю рожу. А потом вложил меч в ножны и повернулся к Гарриану. — Гораздо лучше, чем в прошлом году, — сказал он, протягивая ладонь. — Добро пожаловать в Флордейл, господин лекарь. Гад, чертов гад. Как же Гарриан соскучился… Он подскочил и обхватил Севра руками. Тот сграбастал в ответ, неуклюже похохатывая в шею. «Наконец-то…» — Превеликий Радостар, что ж это делается-то! — тоненько пропищал Вальд, всплескивая руками на хаос, в который превратилась его таверна. Совместными усилиями зал был вскоре приведен в порядок: пол вытерт, столы поставлены на место, а возбужденные гости усажены за еду и пиво. Гарриан поманил Севра, и они устроились в углу, куда трактирщик и его жена принялись носить готовые блюда. Севр смотрел и пораженно качал головой. — Ты и картошку достал? И огурцы соленые? И красную рыбу? Ну ты даешь, ушлый какой. Вот это праздник! Гарриан разглядывал белесые шрамы на правой щеке и чувствовал, как в груди перебирает лапами что-то теплое и меховое. В отличие от него, Севр прижился в новом непонятном мире с лету. Удивительно, как легко поладил с людьми, как без усилий завоевал доверие, какое удовольствие получал от работы. Как преданно охранял спокойствие миролюбивого городка с сине-белыми домами, цветущими садами и чепчиковыми жителями. Как ему чертовски шла черно-серебряная форма. И если Гарриан все эти три долгих года мотался по местным странам в поисках того, кто поможет ему восстановить память, то Севр сразу сказал, что до прошлого ему дела нет. «Это хорошие люди, и я за них в ответе», — сказал он как-то, когда Гарриан предложил путешествовать вместе. Похоже, это был правильный выбор. От его счастливого лица было трудно оторваться. — Черт, и пельмени! Господи боже мой, превеликий Радостар! С лаврушкой, — Севр опустил нос к дымящему блюду, втянул ноздрями воздух, — и лаврушку где-то достал… ну ты даешь… — Он поднял восхищенный увлажнившийся взгляд и вдруг посерьезнел. Отложил нацеленную было вилку. — Ладно, ты сначала скажи, на этот раз получилось? Что там ведьма, про которую отшельник плел, дала зелье? Помогла что-нибудь вспомнить? Кто мы? Как оказались здесь? Что нас с тобой связывает? Гарриан набрал полную грудь воздуха. — Нет, не помогла, — он покачал головой. — Ерунда все эти ведьмы, шарлатанство. Ничего нового. Как и ты, помню наш старый мир — помню еду, помню дома, машины, интернет этот чертов — а кто мы в нем были и как попали сюда — не знаю… Игорь врал. Ведьма оказалась настоящей. По крайней мере, ее зелье. Скорее всего там было что-то психотропное, но главное, когда проснулся после ночи жара и рвоты, он все вспомнил. И дипломат с грибами, и перестрелку, и железнодорожный переезд, и изломанное тело в тонкой кожаной куртке. Ужасные, болезненные, грызущие воспоминания — но он не жалел. Ведь, кроме плохого, он вспомнил столько хорошего. Столько хорошего… А теперь больше всего на свете боялся, что Сева вспомнит тоже. Вряд ли он будет рад видеть того, кто так предал. Игорь провел рукой по волосам, отгоняя чувство вины туда, в затылок. Хоть на время. — Слушай, у меня подарок тебе, — он потянулся за пазуху, вытащил небольшой мешочек, раскрыл. — Пока вез из южного Ар-Пушима, все испортились, только одна и осталась. Так, вкус вспомнить. Сева вытаращился, даже рот приоткрыл — по-детски широко. — Черт! Ну ты даешь! Мандаринка! — он покатал рыжий мячик между пальцев, сковырнул кусочек кожицы, вдохнул прыснувший цитрусовый запах. — Че-о-орт… — Подышав еще, шумно, как в небулайзер, спрятал подарок во внутренний карман. — На потом оставлю, — объяснил, похлопывая по тайному месту. И спохватился: — Погоди, я ведь тебе тоже кое-что нашел, вот, держи. Игорь с любопытством взял небольшую лаковую коробочку, открыл крышку — и замер. Липкий холод облепил позвоночник. На дне лежал стеклянный мухомор. Не такой как тот, из прошлой жизни, без улыбки и явно без отягчающего наполнителя, но это была елочная игрушка — и это был мухомор. Игорь все пялился и боялся поднять глаза. — Почему ты… выбрал именно это? — Да хрен знает, шел по ярмарке, заглянул в лавку стеклодувов, увидел — и прямо щелкнуло: нужно тебе подарить. Как лампочка включилась. Пока он говорил, Игорь решился встретиться взглядом — но нет, Сева никогда не умел врать. Он и в самом деле не знал, в чем причина. Курок, взведенный где-то за ребрами, отжался. Игорь кивнул. — Ладно, давай есть, что ли. Остывает. Они набросились на еду. Заедали пельмени «селедкой под шубой», «оливье» — пирогами и семгой, а сверху полировали ледяной пшеничной водкой. Все отличалось от того, что помнил язык, но это было неважно, возможность ненадолго представить себя дома молотила эндорфинами по гипоталамусу, и они отскакивали, разбегаясь по организму веселым шампанским. И пусть Мило весьма фальшиво выводил на своей дудочке «В лесу родилась елочка», сидеть рядом с Севкой и невзначай касаться его колена было настоящим «весело-весело встретим Новый год». После третьего тоста Игорь решился на главное. — Ты знаешь, я тут подумал… — он вытер рот, потер бровь над глазом. — Пора мне бросить эти поиски. Ну не помним и не помним, хрен с ним. Что, свет клином на этой памяти сошелся? Черт знает, может, мы в том мире бомжами были — а тут я свободный человек, уважаемый, принцесс лечу, все дела. Какая разница, в какую червоточину мы попали? Зачем мне искать, как вернуться? Некоторое время Севр ничего не говорил. Не ел, только царапал стол кончиком вилки. А потом спросил ровно, вроде как по-дружески: — И… и что хочешь делать? — Не знаю, Севр. Хочу… осесть, задницу прижать. Три года мотаюсь как дурак, устал. Ты говорил, у вас во Флордейле нет нормального городского лекаря… ну я и подумал, вдруг ты… в смысле мы… ну то есть я… Игорь не договорил — медвежьи лапы обхватили его, уткнули лицом в шею и прижали к черно-серебряной форме. — Оставайся! — прошептал Сева ему куда-то в макушку. — Ты только останься. Я все сделаю. Больницу тебе построю, какую скажешь, помощников найду, все будет, ты только скажи. Ты только останься. Игорь смотрел и костерил себя: вот дебил, зачем три года носился за какими-то воспоминаниями? Что от них, лучше стало? Да, да, Севка прав, он трусло, но он больше не хочет бегать. — Я останусь, — сказал он, поднимая взгляд. — С тобой. Сева посверлил в ответ своим эльфийскими прищуром, а потом вскочил из-за стола. Рявкнул трактирщику: — Вальд, отнеси еду в подпол, мы утром дожрем. — Будет сделано, господин Севр… Сева не дослушал, уже тянул Игоря к лестнице. И прямо там, едва скрывшись от чужих взглядов, шмякнулся в него губами. Суматошно, взахлеб, вжимая в стену. А потом еще раз — медленно, тягуче, с бархатным вдохом и шепотным выдохом. До комнаты на втором этаже добрались, шатаясь. Завалились внутрь, содрали одежду, вместе плюхнулись в бадью с горячей водой. Терлись жестко, до красноты, прерываясь на поцелуи и нервный смех, а потом разгоряченными, возбужденными опрокинулись на кровать. Игорь захлебнулся, утонул в ощущениях. Колючие скулы, кожа в мягких волосках, мурашки от прикосновений, шершавые ладони на ребрах. Щекотное дыхание на виске, вспотевшая спина, скрип кровати. Тяжелое тело то сверху, то под ним — быстрее, быстрее. Вязкое на пальцах, влажное между ног, соленое на губах, зефирное где-то под сердцем. Отдышавшись, они улеглись близко к друг другу. Так что можно то и дело касаться губами. Что Игорь и делал. — Погоди, — шепнули ему в поцелуй, — закрой глаза и открой рот. Игорь с готовностью послушался. Улыбнулся сильнее, чувствуя яркий солнечный запах. Скоро ему на язык опустилась бархатная долька. Кисло-сладко, оранжево, новогодне-чудесно. — Почти оргазм, ага? Игорь засмеялся, и к нему прижались мандариновые губы. Сева поцеловал, выдохнул, смешливо ткнулся носом. — Я посплю немного? С рассвета на дозоре сегодня. Игорь кивнул. — Поспи. У меня будильник на двенадцать, не пропустим. Рядом поворочались, потерлись лодыжками о лодыжки и успокоились. Игорь молчал. Наслаждался спокойствием и теплым сопением по правую руку. Стало совсем тихо, пение снизу едва доносилось — можно представить, это телевизор у соседей. Игорь прикрыл глаза. Лежал долго, а сон все медлил. Он положил руку за голову, представляя, каково это будет — жить в чертовом идеальном Флордейле с чертовым идеальным Севой. Наверное, чертовски неидеально — но ведь это и прекрасно? Одно болезненно давило: тайна. Отвратительная, смертельная, предательско-грязная тайна, которую ему нужно отныне нести в себе, словно неоперабельную опухоль. Слева между ребер заныл шрам. Предчувствием, угрозой. Стрельнуло, будто во второй раз. И именно в этот момент Сева вдруг всхрапнул. Напрягся. Резко сел. Еще ничего не сказал и не сделал, а стало так страшно, что насквозь пробило холодом. Вспомнил? Игорь заледенел. Зажмурился, слушая. — Блядь. Сева зашуршал простынями, спрыгнул с кровати, заметался по комнате. Явно старался ступать тише, но яростные, резкие «Блядь!» все равно вырывались, заполняя тишину отчаянными плевками. Игорь его понимал. Тогда, в доме ведьмы, воспоминания навалились КамАЗом гравийной смеси. Будто все случилось вчера — стрельба, предательство, отчаяние. Понимание, что они просрали свои жизни, что опустились до того, чтобы сделать это друг с другом. И злость. Ненависть. Обида. Такая, что затопила мысли. Игорь тогда радовался, что Сева далеко, иначе б не знал, что натворил бы. Сейчас же он лежал и дышал через раз, ожидая своей участи. Пусть. Пусть хлопнет дверью или прикажет выметаться, пусть ударит или даже убьет — что угодно, лишь бы ему стало легче. Он вздрогнул от глухого удара — кажется, Сева вмазал кулаком в стену. Снова выругался — жестким, хриплым, отплевывающимся матом. А потом замолчал. От этого стало еще хуже. Игорь ждал. Ждал, ждал, ждал. Ждал. И вдруг почувствовал взгляд. Будто Сева стоит рядом и смотрит. Долго-долго. А потом кровать скрипнула под тяжестью его тела. Плечо потяжелело, когда он прильнул щекой. Влажные ресницы защекотали кожу. Игорь почувствовал, как боль из-под ребер уходит, а под закрытыми веками скапливается влага. Он длинно выдохнул. Сжал теплое плечо. На запястье мягко завибрировал будильник. — С Новым годом, Сева… Несколько секунд было тихо, а потом мандариновые губы клюнули его в шею. — С Новым годом, Гарька.