Пошли домой

      На дворе был вторник, до нового года оставалась неделя, когда в комнату общежития ворвался Арсений с горящими глазами и охапкой еловых веток в руках. Антон, безмятежно лежавший на кровати, лениво перевёл взгляд от телефона к Попову, прижавшемуся спиной к двери и пытавшемуся отдышаться. Спустя несколько секунд молчания и тяжёлых вздохов в пыльной тишине комнаты раздался полный праведного ахуя голос:       — Солнце моё, у меня два вопроса, — Арсений устало повернул голову на звук и усмехнулся, глядя на лицо собеседника. А смеяться было над чем, Шастун напоминал героя старых мультиков Looney Tunes, с широко открытыми глазами, не менее широко открытым ртом и взглядом, одновременно удивлённым, потерянным и вопрошающим, — где ты это взял, — парень покрепче перехватил норовящую упасть ношу, — и как долго за тобой гнались, — на этих словах Арс отлипает наконец от двери, подходит к письменному столу и сваливает на него пахнущий хвоей стог.       — За мной не гнались, я просто торопился, — разворачивается и исчезает из комнаты максимально быстрым шагом, а когда через некоторое время дверь снова открывается, медленно входит с приличного размера кастрюлей воды в руках, аккуратно доносит её до противоположного конца комнаты, не менее аккуратно ставит на стол и снова поворачивается к соседу, который, кажется, уже готов вызывать дяденек в белых халатах, — ну они же засохли бы, если бы я просто шёл! — смотрит осуждающе, будто это Антон лично решил, что ветки будут сохнуть, если их оторвать от дерева. А тот в ответ округляет глаза ещё больше, пару секунд молчит а затем взрывается диким хохотом, откидываясь на стену и прижимая ладони к лицу. Осуждение во взгляде Арсения пропадает и медленно сменяется улыбкой. Он отворачивается к столу и по одной любовно переставляет веточки в воду, следя, чтобы ни одна случайно не сломалась. Шасту удаётся успокоиться только через пару минут, так как вид соседа, пытающегося уместить на довольно узком подоконнике кастрюлю с еловыми ветками, пробивает его на новую волну смеха. Парень заинтересованно наблюдает, как Арс наконец заканчивает возиться со своей рассадой, устало ковыляет к кровати и расслабленно падает на покрывало.       — Ты не ответил на основной вопрос, — подходит и садится рядом, — откуда у тебя всё это? Обокрал бабушку на ёлочном базаре? — Арсений с улыбкой поворачивается на голос, приподнимается на локтях и перекладывает голову с подушки на значительно более удобные узкие бёдра. Рука с длинными пальцами ложится ему на лоб и начинает медленно перебирать мягкие локоны чёлки.       — Нет, просто у одногруппника отец привёз с дачи ель, а она оказалась настолько объёмная, что не пролезала в дверной проём, пришлось обстричь с боков немного. Я помогал эту громадину в гостиную тащить, вот мне в качестве благодарности несколько лапок и отдали. Я тебе ещё с ноября предлагал комнату украсить, а ты всё откладывал, — наигранно сердито хмурится и отворачивает голову, но тает, когда его мягко целуют в висок, поворачивается обратно и клюёт улыбающегося мягко Антона в родинку на кончике носа, — короче, числа этак двадцать седьмого развесим всю эту зелень, а сегодня можем за гирляндами сходить и прочей мишурой, — поднимается, садится рядом и смотрит в зелёные глаза напротив, — пойдём?       — Пойдём, — тёплые искорки пляшут в радужках у обоих, притягивая друг к другу и вовлекая в нежный уютный поцелуй.       — А столь своеобразный горшок ты где взял? — на этом вопросе Арсений смущённо улыбается и утыкается в Антоново плечо.       — Стащил с кухни, — откуда-то из-за двери раздаётся недовольное: «Кто опять спиздил мою кастрюлю, черти?! Найду, убью!». Оба парня тихо, чтобы не привлекать внимания, смеются, — это, кажется, Дима, он вроде собирался макароны сегодня варить, ой, — приглушённый хихик в макушку отдаётся теплотой где-то в районе сердца.       — Ничего, потерпит до двадцать седьмого, — талию обвивают худые руки в браслетах, Арс в ответ обнимает немного костлявый торс своего парня и они сидят так ещё минут двадцать, прежде чем начать собираться на выход.      

***

      В магазине шумно, люди толкаются, пытаясь пробраться к полкам с искусственными ёлками и шариками. У Антона на шее зелёная мишура в цвет глаз, Арс несёт ещё две и сам сияет не тусклее, хватая из большой корзины несколько пучков искусственного остролиста.       — Зачем тебе понадобилась пластмассовая капуста? — Шаст не зря играет в КВН в их универе: шутки из него иногда сыплются, как из странного рога изобилия, помогая разрядить обстановку, иногда накаляя её ещё больше, или, как сейчас, просто создавая некий уют. Арсений ухмыляется и идёт дальше, не отвечая ничего. У него есть свой план и он его придерживается. Попов в этот вечер явно в амплуа интригана, ходит весь из себя с загадочной улыбкой и хитрым лисьим взглядом.       Ещё через полчаса хождения меж прилавками у Антона в руках полная корзинка всяческих елочных игрушек, несколько шоколадок и большая бутылка какой-то газировки. На кассе он по уже сложившейся традиции платит за еду, а Арс — за столь желанные украшения, покупки отправляются в пакеты, ребята возвращаются в общагу и начинается усердный труд. Вскоре по углам комнаты развешаны шарики, над кроватями висит мишура, а на старой оконной раме закреплена гирлянда с лампочками, освещающая комнату мягкими разноцветными отблесками. В радужках Арсения они отражаются восхищёнными всполохами, он смотрит на Антона, поправляющего кастрюлю с ветками, которая чуть не оказалась на полу в процессе украшательства, а затем подходит сзади и тихонько обнимает, утыкаясь носом в плечо. Несколько секунд спустя парень в его руках разворачивается, тонкие руки притягивают Арса ближе к себе и в макушку раздаётся тихий смешок:       — Очередной приступ тактильности? — Арс сердито сопит, как ёжик, а затем прикусывает тёплую кожу возле Антоновской ключицы, — ай! Шучу, солнце, шучу, твоя кудрявая дакимакура всегда рядом, — лёгкое касание губами в лоб, забавный чмок в кончик носа, мягкий и тягучий поцелуй — ну и как тут дальше злиться, верно? Оставшийся вечер проходит в совместном сидении на кровати с ноутбуками, ведь сессия не дремлет, но запах мандариновых шкурок и родное плечо рядом успокаивают даже в самые тяжёлые моменты, а дремать на нём часто намного комфортней, особенно когда периодически тебя легонько гладят по голове. А уж как приятно целовать столь родного человека под играющую из телефона «Stay another day», прикусывать мочку уха, прижиматься губами к нежной молочной коже шеи… Но тсс, давайте задёрнем штору.

***

      — Тош, я не биолог, я актёр, мне и в голову не приходило, что эти зелёные обрубки начнут пускать корни!       Арсений продолжает ожесточённо работать ножницами, лишая еловые ветки белых отростков. На дворе двадцать девятое декабря, или, как выразился недавно Шастун, «декабля», почти что канун нового года. Жители комнаты, давимые сессией, почти забыли о маринующихся на окне хвойных украшениях, и через пару дней в кастрюле обнаружились бы лишь их подгнившие останки, но спасение пришло, откуда его и не ждали. Помните Диму Позова, чей кухонный атрибут послужил веткам временным домом? Так вот, он всё это время вёл некое подобие расследования под кодовым названием «Кто спиздил кастрюлю кролика Роджера» и в процессе забрёл в комнату номер тридцать четыре, где разыгрался громкий скандал по случаю обнаружения пропажи. Ну ладно, может, он просто зашёл позвать Антона на перекур, а тот в поиске сигарет отодвинул штору, прикрывавшую алюминиевый компромат, но результат один: ветки были найдены, их пришлось срочно выгружать на старую футболку Шаста, так как свою Арсений жертвовать отказался наотрез, мыть кастрюлю и возвращать её Диме с извинениями, а затем браться за ножницы. Так и получилось, что в три часа дня Арс сидел за письменным столом, а слева от него на тетрадном листе высилась горка еловых корешков. Под непрекращающийся хохот парень отложил предпоследнюю очищенную веточку и сам тихонько фыркнул. Ситуация — сюр, но могло быть и хуже. Оставалась девятая лапка, ещё не лишённая молодых корней, когда в голову Арса, внезапно, как впрочем и всегда, закралась идея:       — А давай её посадим? Вырастим себе домашнюю ель, — Антон от удивления даже перестал смеяться и уставился на своего придурошного нечитаемым взглядом, — да давай, ты же сам мне недавно рассказывал, что скучаешь по обилию растительности в квартире Майи Олеговны. Ёлка это не фикус, конечно, но хоть что-то, — такие ситуации почти всегда заканчивались одинаково: Шастун впадал в кратковременный шок, потом ржал, а потом они вместе начинали воплощать идею Арсения. Так вышло и в этот раз: вместе со скотчем и кнопками для закрепления остальных веток в углах комнаты у кого-то из соседей был найден простенький горшок с засохшим кактусом. Затем примерно за час ребята собрали в великом Гугле информацию по выращиванию елей, сбегали к полузамёрзшей клумбе возле входа в общежитие, насыпали в горшок свежей земли, кое-как утрамбовали в неё ветку, полили свежайшей водой из кухонного крана и остались весьма довольны собой, несмотря на ворчание Арса о том, что не хватает удобрений, а почву стоило купить на специальном рынке. Окна в комнате открыли, духота немного выветрилась, а горшок занял почётное место на письменном столе возле безразмерной кружки Антона и стопки Арсеньевских книжек. На своеобразную верхушку будущей ёлки водрузили бумажную звёздочку, и все остались вполне довольны.

***

      В небольшой гостиной куча людей, из которых Антон знает человек семь: пара одногруппников, несколько знакомых из КВН, сосед сверху из общаги, вот, в принципе, и все. Шастун в новогоднюю ночь не семьёй, ведь им удалось вырваться на праздники в отпуск куда-то в тепло, не с друзьями, ведь его друзей на этой вечеринке он так и не нашёл, и не с любимым человеком, так как его личное солнце вышло за сигаретами, и пропало где-то среди дворов. Они переписывались пару минут назад, Арс сообщил, что уже возвращается, так что Шаст поднимается с дивана, где, кажется, просидел весь вечер, берёт куртку и выходит из наскучившей квартиры. На крышу подъезда, тротуар и покосившуюся скамейку хлопьями валит снег, скрывая под белым покровом грязь и выбоины в асфальте, очищая окружающий мир к новому году. Антону на нос падает одинокая снежинка, отбившаяся от общего потока, и прежде, чем парень успевает смахнуть её, это делает чужая рука. Арсений, немного похожий на сугроб, но упорно продолжающий дымить своим вишнёвым Чапманом, напоминает Деда Мороза из какой-то взрослой сказки, с этой фирменной ухмылкой и хлопьями снега на длинных слипшихся ресницах. «Солнце, а пошли домой?» — четыре слова, ответный кивок, под сигаретой вспыхивает огонёк зажигалки, пальцы сплетаются и тут же оказываются облеплены снегом, две высокие фигуры направляются в сторону метро, благо, ещё не слишком поздно.       В вагоне почти пусто, так что Арс бесстрашно кладёт голову на родное плечо, а Антон в ответ приобнимает его рукой. Не гейство, а пьянство и крепкая мужская дружба — такова отговорка на сегодняшний вечер. Может, сработает, а может, нет, а может, а может и сможем… Шаст успел приложиться к своему любимому пиву, так что теперь мысли путаются со старыми мемами из тиктока, что, впрочем, не сильно мешает. Внимание общественности ограничивается косыми взглядами, но играть в гляделки с чужим негодованием — прерогатива Арса, который, кажется, задремал, так что граждане с возбудившейся гражданской позицией оказываются проигнорированы. Ну и хуй с ними.       Стоит закрыться двери общажной комнаты, как Арс нашаривает на стене какой-то выключатель и комната озаряется теплым жёлтым свечением… остролистов. Они висят пучками над столом, над шкафом, везде. Если присмотреться, можно заметить провод, тянущийся между ними по стенам, но Антон присматривается к другому. В середине комнаты стоят их кровати, сдвинутые в одну, а над ними на потолке сияет настоящий остролистовый нимб. Чуть обветренные губы вновь сливаются в нежном-нежном-грубом танце, и здесь не нужно ни плейлистов, ни благовоний. Звук чужого хрипловатого дыхания, шёпот и тихие стоны, запах разгорячённого тела напротив — такого нет ни в Спотифай, ни в Яндекс Музыке, а тихое сопение на груди намного приятнее, чем постылая речь президента и бой престарелых курантов.              — С Новым Годом, солнце.       — С Новым Годом. Люблю тебя.       — И я тебя люблю.