Ну и дурак же ты, Сашка! (ПентаЕлка 2021)

О том, что совершил ошибку, Саша понял почти сразу. Но только ничего не сделал, поддавшись эмоциям, захлестнувшим с головой. А вот степень этой самой ошибки, масштаб проблемы, так сказать, осознал не сразу. И очень теперь переживал. Потому что, судя по поджатым губам Ярика и потухшим глазам, что само по себе было уже странным — ведь через полчаса концерт, долгожданная Пентаелка с самыми любимыми и родными, которую всегда так ждут и артисты, и зрители, в этот раз Саша явно перегнул. И неслабо. Но времени извиниться уже не осталось. Точнее, всегда можно найти полминуты, чтобы сказать «прости», и «давай позже поговорим», но Саша почему-то этого не сделал. В голове крутился сценарий вечера, тексты новых выученных песен, ничего ведь такого, если они позже все обсудят? После концерта. Но по лицу вошедшего Кирилла, Саша понял, что ошибся сегодня по-крупному. Но друг не сказал ему ни слова. И это Гордеев, у которого на все происходящее есть ответ, и фразы формируются в голове со скоростью света. Только многозначительно вздохнул и похлопал по плечу. И Саша не выдержал сам. — Я позже с ним поговорю, Кирилл. Сейчас некогда уже. — Не вовремя ты, Саня, решил характер показать. Ох как не вовремя. — Да я только… Ай, ладно. Разберемся. Он вечно преувеличивает все. — А ты его хорошо знаешь. И косячишь. Как петь будете-то? — Споем. Саша не сомневался, что споют. Даже этот пронзительный и выворачивающий душу «Рент». И ведь Ярослав же предложил. Конечно, почему бы в очередной раз не обнажить душу и чувства перед публикой? Чтобы все утирали сентиментальные слезы на праздничном концерте. И снова строили догадки и теории об их отношениях. Пусть строят. Саша-то знает прекрасно, что все у них лучше, чем когда-либо. Мда, было еще полчаса назад. И вот чего Ярику не терпелось подождать окончания концерта, зачем полез к нему сейчас, когда, итак, страшно и волнительно? И мозг от накопленной усталости все-таки преподносит сюрпризы в виде скачущего настроения. Саша приехал в клуб уже немного раздраженным. Утром пролил на рубашку кофе, неприятности на дороге, забыл обещанную Кириллу мангу — хотя тот совсем не расстроился, конечно, но все же — обещал ведь, коготки перфекционизма так и царапали изнутри, заставляя еще больше разочаровываться в себе. А еще губа утром треснула — потому что меньше надо целоваться на морозе, да. Но разве ж можно оттолкнуть от себя того, кого хочется прижимать к себе еще крепче и целовать еще жарче и отчаяннее? Потому что, наконец-то, все у них хорошо. И мысли до сих пор будто в сладком тумане от этих поцелуев и прикосновений. Невозможно забыть искреннее счастье и нежность в голубых глазах. И Ярослав подошел к нему в гримерке, горячо поцеловал в щеку и снова завел вечную песню про сольник. Потому что это, правда, важно, но Саша не был готов сразу к требовательным интонациям и твердости в просьбах. Он слушал Ярика в пол уха, хотя тот настойчиво смотрел в глаза и буквально ослеплял энтузиазмом. Как всегда. Чертов Баярунас. У них ведь, итак, сегодня Пентаелка, а тот снова про сольник. Неужели не видит, что он сейчас и без того нервничает? Лучше не лезть, а то точно укусит. Не сгорая от страсти, сдерживая рвущиеся стоны, зализывая и целуя после, как было еще пару дней назад, а по-настоящему, оставляя следы и неприятную саднящую боль в душе. Но куда там? Ярослав был настолько воодушевлен и возбужден от идей, что тоже будто не замечал хмурого настроя друга. А еще, наверно, соскучиться успел за те дни, что они не виделись из-за его отъезда, потому что: «Ну Саш, стрим надо провести. И отвезти все подарки домой. Людям показаться. Про поход на «Шахматы» нормально рассказать. Поблагодарить всех. Ты же совместный не хочешь». Саша хотел бы стрим, но время совсем не позволяло. Только поздно вечером если, уставшим. Но там уже даже до Ярика дела не будет. До кровати доползти бы. В идеале, конечно, гостя с собой прихватить, в кровать, но там уж точно будет не до сна. Хотя, после секса спится еще крепче, а просыпается слаще. Потому что Ярик теплый и уютный, как кот, и не дает сразу вылезать из постели, требуя к себе внимания и ласки. И стало его за последний год заметно больше. То ли раскачался, то ли отъелся, не понять. Ролей и концертов теперь в разы больше, любовь поклонниц только крепнет, растет и разрастается с геометрической прогрессией, а вместе с ними и количество подаренных сладостей. Но Сашу радовали «эти перемены» в Ярославе, хотя, конечно, он этого не показывал, продолжая отпускать гаденькие шуточки про «бока и появившийся живот». Но всегда нежно гладил «эти бока» едва подрагивающими от предвкушения пальцами и мягко прижимался щекой к теплому животу, и дразнил поцелуями, чувствуя, как напрягаются мышцы сначала от тихого смеха, а потом и от накатывающего сладкого возбуждения. Сегодня Ярослава было не остановить, будто бы планирование и обсуждение треков для сашиного сольника — это первостепенная задача в жизни. И он только и ждал момента, чтобы вновь завести этот разговор. И, наверно, совсем не ожидал такой реакции: сначала холодного и простого «отстань, не сейчас», а потом и более резкого «я не хочу и не готов сейчас, я не знаю, что я точно хочу петь». Но, видимо, сегодня простые отговорки не действовали, потому что Ярик просто молча достал свой ноут и попытался Саше что-то показать уже в нем. И вот тут нервы не выдержали, когда такой знакомый, ласковый и любимый, черт возьми, голос, почти прошептал над ухом: «Есть даже идея по концепту». Что? Концептуальный концерт? Саша о таком даже не заикался. И не просил. И он точно к такому не готов. — Ярослав, ты не понял, что ли? Не сейчас. Не сегодня. Я не хочу пока вообще об этом говорить. Не до этого мне. Не надо мне ничего подсовывать, делиться идеями своими безумными. Я вообще не хочу никакого концерта, не готов это обсуждать. Мне ничего не надо от тебя, Ярик. Времени нет совсем. И желания. Может, в этом году и не получится ничего. С трудом сдержал эмоции, чтобы не нагрубить совсем уж открыто. Но зыркнул зло, и брови свел для верности. И быстро понял, что перегнул. Потому что в огромных глазах друга мелькнули сначала тени удивления и недопонимания, а потом и грусти. Вот так сразу, словно он быстро что-то понял и осознал. — Ты не хочешь концерт, Саш? Мы же…ты же сам согласился. Мы обсуждали. Любимый голос растерял почти все краски и едва не дрожал. И Саша старался больше не смотреть на друга, что сейчас явно выглядел растерянным, удивленным и, наверно, немного жалостливым. — Яр, я…обсуждали, но я не давал никаких ответов. Ну не до этого, правда. — Не хочешь. Ладно. Ок. Я понял. Я больше не буду тебя доставать, Казьмин. — Яр, ты что? — Я все понял, Саш. Не дурак. Ярик последние слова едва не прошептал, а потом вылетел из гримерки. И Саша тут же понял, как же он был неправ. Но за другом не побежал. Сам немного опешил от своих же слов и от реакции. Почему так? Что между ними сейчас произошло? Всего лишь попросил отложить сольник. Ничего же страшного, верно? Или?.. Ничего, потом поговорят. Все образумится. А сейчас надо настраиваться на концерт, искать в себе «новогоднюю радость», хотя с костюмом он решил не экспериментировать — джинсы, водолазка и кожаная куртка идеальны почти всегда. Светлая рубашка с пятном от кофе осталась дома. Там же, видимо, он сегодня оставил и свое терпение, и разум, и спокойствие. А всего ведь два дня Ярика с ним не было. И даже выспаться удалось. Но уже перед самым выходом и, что самое ужасное, на сцене во время почти всего концерта, Саша смог наблюдать результат своей «нервной слабости». Своей настоящей ошибки. Потому что на Ярославе просто не было лица. И даже самурайский грим не смог затмить боль и отчаяние в мертвых холодных глазах. Наоборот, белый и красный еще сильнее подчеркивали их печаль. Невыносимо. Кирилл, да и девочки тоже, чувствовали все без слов, но держались. Разве что Гордеев намного чаще обнимал друга за плечи и, подбадривая, шутил и улыбался. Но сегодня от того счастливого, озорного и буквально светящегося, как новогодние гирлянды, Ярика, что еще две недели назад пел на праздничной акустике в этом же клубе, не осталось и следа. Он не улыбался, большей частью молчал, а в гримерке пялился бездумно в телефон, отворачиваясь к стене, в ожидании своего номера. И это Баярунас, профессионал. Вынес все на публику. Нате, держите, читайте все по моему лицу и гадайте, что со мной сегодня не так. В образе я «грустного японца» или же мне действительно хреново, девочки. Сашу это и злило, и настораживало, и доводило буквально до такого сильного и острого сожаления, что он тоже не смог сдержать эмоций на сцене — первым обнял Ярика после дуэта, хотя не собирался. Тот не смог не ответить, обнимая привычно в ответ, но без чувств. И требуя его скорее отпустить, ударяя с одной ему только понятной злостью по спине кулаком. Но было жизненно необходимо показать, что все пустое, что все по-прежнему, что они есть друг у друга. А о сказанном он сожалеет. Но Ярик ушел в другую сторону и где-то испарился до следующего выхода. А дальше дуэт из «Тетрадки». Шутка осталась без внимания, а взгляд, казалось, стал еще холоднее. И черт возьми, нельзя все решить прямо сейчас, надо теперь ждать окончания концерта. А Баярунас, похоже, нашел себе новый способ извращенного удовольствия — самобичевание прямо на сцене. Без шуток. Хотя Саша честно пытался смотреть с сожалением. Но как, когда к тебе садятся спиной, а потом, и вовсе, смотрят снизу вверх. Открывая наглым образом шею, соблазняя без стеснения уже соблазненного, но смотрят с укором. Далековато что-то сегодня зашла их размолвка. Ярослава будто бы подменили. Неужели причина не только в грубом ответе в гримерке? Что себе надумал этот гениальный человек за те пару дней, что они не виделись? Неужели, он сожалеет о том, что произошло между ними в начале года? А еще эти чертовы осколки от стакана. Шутка, да, случайность. Но ведь известно же, что случайности не случайны. И видимо, что-то все-таки Саша сделал не так, раз мироздание так над ним посмеялось. Как же Ярик на него посмотрел. Умел он, да. Будто под кожу забрался, до дрожи и холода по спине, не давая ни малейшей возможности отвести глаз, осуждая, наказывая и обвиняя. И Саша испугался этого взгляда. Потому что понимал, что виноват. И не смог вовремя остановить неизбежный мыслительный процесс с неверными выводами в голове друга. Знал же, что надо сразу дать понять, что конкретно он имел в виду, чтобы Ярослав не накрутил себя. Но сегодня не успел. И вот, Казьмин, получай теперь результат. Осколки бутафорского стакана на сцене, по которым твой самый дорогой и любимый человек будто бы специально прошелся в порыве, исполняя песню. И не спасли твои жалкие попытки спихнуть их ботинком. Конечно, вряд ли Ярику было больно. И он точно не поранился бы. Но осколки осуждающе поблескивали в темноте, напоминая Саше о том, что звезды в глазах друга сегодня погасли. — Хотя бы вы ведите себя хорошо. Не то, что Саша. И это в зал, со сцены. Есть ли хоть небольшая надежда, что этого никто не заметил и не услышал? Никакой. Кирилл увел Ярика за руку в неизвестном направлении мимо гримерки. Тот, вроде бы, пытался сопротивляться, но куда там. Если Гордеев решил все взять в свои руки, его уже не остановить. Хорошо, что еще продюсер не стал вмешиваться. Умный, почувствовал, что справятся и без него. Или просто не заметил. А вот ребята-музыканты, с которыми именно у Ярослава из их пятерки были самые крепкие и теплые отношения, потому что именно он чаще всего с ними взаимодействовал, и да, они его любили, по-своему, переглядывались и пожимали плечами, явно озадаченные поведением и настроением Баярунаса. К удивлению Саши, вскоре Кирилл вновь зашел в гримерку и сразу схватил твердо за локоть. Казьмин только успел куртку снять и еще даже не отдышался после концерта, что вышел сегодня столь эмоциональным. Особенным. — Пошли, Саш. Я не намерен это терпеть. Два идиота, ей богу. — Кирилл, ты что? Гордеев, куда ты меня тащишь? — Сейчас узнаешь. Не успел Саша сообразить и попытаться ухватиться за стену, как его мягко, но очень настойчиво, втолкнули в какую-то небольшую комнатку. Благо, в Гластонберри их было полно, и все уже давно изучены. Всего две недели назад они целовались с Яриком в одном из таких помещений. И с огромным трудом смогли остановиться, оба взъерошенные и раскрасневшиеся, с осознанием сильного непреодолимого желания, что разгорелось между ними. И со временем стало еще горячее. Саша только моргнул, как перед его носом захлопнулась дверь, и сверкнули хитрые глаза Гордеева. Но без приподнятых гербертовских бровей — настроен друг был очень серьезно. Никаких игр. — У вас мало времени, еще служебка. Не тупите, мои хорошие. Но я не открою, пока не подтвердите мне, документально, что все хорошо. Время пошло. Саша обернулся и, ожидаемо, увидел на диване Ярослава. Тот лишь мельком на него взглянул и вздохнул. И подогнул под себя босую ногу, снова отвлекаясь на телефон. Баярунас явно разговаривать не собирался, и весь его вид буквально кричал только об одном: «отпустите меня, пожалуйста, домой. Я устал и ничего не хочу. Мне больно». Пора прекращать это безобразие. В конце-то концов, они взрослые люди. Надо просто поговорить, без утайки, а не бегать друг от друга по разным гримеркам и отводить глаза. А в случае с Яриком, наоборот, сверлить холодным взглядом и убивать без ножа. Ладно, Саша все это зародил, он сам и убьет. Он глубоко вдохнул и сел рядом, сразу близко, касаясь бедром согнутого колена, скользнул быстро взглядом по вырезу кимоно, по шее, подбородку, тонким напряженным губам, сдержал дикое желание тут же обнять этого невозможного человека. Будет не просто. — Я хочу тебе все объяснить. Ты неправильно меня понял. Прости. — Саш, — на него все-таки взглянули. Но без желания. Все еще так же ровно и прохладно. — Я же не дурак. И не глухой. Давай напишем Гордееву, что помирились, и свалим уже по домам. Я устал и хочу спать. — Свалим домой, разумеется. Но сначала я все объясню. Я тупой, Ярик. И у меня сегодня день не задался. То кофе, то эти придурки на дороге. Я злой приехал. И концерт ведь. А ты, как никто другой знаешь, как я сильно нервничаю перед этими концертами. Это ты кайфуешь, ты знаешь все слова наизусть, ты артист от Бога, а я …Ярик, я все еще ужасно нервничаю. И из-за сольника нервничаю. Меня в пот бросает только от мыслей одних. Знаю, я дурак, но ничего не могу с собой поделать, Баярунас. Это ведь не наш общий дуэтник, где ты рядом, где мы поем чаще вместе, а если и сольно, то я знаю, что ты рядом, стоишь, слушаешь и смотришь. Замечаешь все мои косяки, но улыбаешься. А сольник — это ведь совсем другое. Трус я, понимаешь? И не смог тебе сразу сказать. Прости, а? Ярик, я ступил, я не думал даже от тебя отворачиваться. После наших новогодних каникул… Да я те два дня, что тебя рядом не было, каждую секунду думал о тебе. Ты …Я все тебе готов отдать. Не только тело, но, видишь, и вот, душу открываю. Пусть и с опозданием… — Саш, тише. Успокойся, остановись, прошу тебя, — и мягкие теплые ладони ложатся на плечи. Хорошо, что успел снять куртку, так приятно вновь чувствовать прикосновения. Пусть и через водолазку. И немного теплеет взгляд, хотя непонимания в нем теперь еще больше. — Но ведь ты делал себе сольник. Еще раньше меня. И хотел еще. Почему ты так теперь говоришь? Очень странно, Саш, если честно. Я не понимаю, чего ты боишься. — Да потому что все изменилось. Раньше я делал все по-простому. А сейчас. Сейчас у нас крутые музыканты, твои и Пентаграммы. Концерт надо делать тоже крутой, огненный. А я ведь не привык к формату стоячих залов. Это ты, вон, так отжег с парнями на сольнике тогда в мае, будто родился, чтобы быть рок-звездой. Поставной и Верченов все забыть никак не могут, как их тогда крыло от твоей энергии и отдачи из зала. А я так не смогу. Наверно. — Ну и дурак же ты, Сашка. Ты скажи мне, Саш, ты хочешь сольный концерт? Да или нет? — и снова прикосновение. И на этот раз к щеке, снова ласково и трепетно, как и надо, и хотелось. — Да конечно хочу. Блин, Ярик, ну что за вопрос? — И Саша прижимает коснувшуюся его руку крепче, жмет к щеке. И легко гладит. — Да ты мне сегодня только говорил, что ничего от меня не хочешь. Ни концерта, ни…ничего. — Глупости я говорил. Беру свои слова назад. Простишь? — и Саша медленно тоже скользит ладонью по плечу, пытается улыбнуться несмело. — Легко все у тебя, Казьмин. Пара слов — и все наизнанку. Я уже успел попрощаться со всем. Но я тебе верю. Смотрю на тебя, в твои виноватые зеленые глаза, и верю. И понимаю, что опять все накрутил. Сам. Не без твоей помощи, заметь. Не на пустом месте. Ух, ладно. Так что с концертом делать? — Концертом? Ох, Ярик. — Ты меня знаешь, Саш, — Ярослав, наконец-то, улыбнулся. Поцеловал сашину руку и оставил держать в своих. Чтобы точно получить ответ на свой вопрос, не иначе. Хитрец. — Давай в сидячем зале. И обещаю, сегодня же вечером посмотрим твои наработки. — Окей. В сидячем, так в сидячем. Тогда …мммм…с оркестром, может быть? — Твои скрипачки? — Нет, Саш. Настоящий огромный оркестр. Со струнными, духовыми, клавишами и дирижером. Как насчет Загота? — Ярик. Это дорого, наверно. — А это, Сашечка дорогой, я беру на себя. Есть у меня мысли, как все устроить. — Баярунас. — А? — Я люблю тебя. — А я уже начал сегодня сомневаться, Саш. — Не сомневайся. — Ты был убедителен, когда сказал, что ничего не хочешь от меня. И меня, вообще. А учитывая, что мы теперь…что между нами, что между нами было все эти первые дни нового года, я и решил, что ты просто поторопился. Ошибся. Ярик сам придвинулся и закинул ногу Саше на колени, тот уверенно положил руку сверху, расправил кимоно и погладил, не отрываясь от любимых глаз, что снова стали будто бы ярче. — Ошибся? Ярик, я ошибся только сегодня, когда высказал тебе всю эту чушь, но не тогда, когда поцеловал тебя. — Обещаю, я когда-нибудь перестану сомневаться. Просто, поверить все еще не могу, Саш. — Нет. Это я поверить не могу, что ты со мной. И мечтаешь сделать мне крутой сольник. Я тебя не заслужил, Баярунас. — Целуй тогда. У меня слова закончились. Как же здорово было снова видеть улыбку на родном и милом лице. А еще лучше прижиматься к ней губами, чувствовать трепетное тепло и легкую дрожь. И ощущать крепкие объятия, без которых теперь Саша просто не представлял свою жизнь. И не собирался ничего менять. А еще понял, что приложит как можно больше сил, чтобы у Ярика прекратились все сомнения. — Так, Саш, подожди. Нам же надо отправить Кириллу и остальным документальное подтверждение, чтобы выйти отсюда. Ярик слегка отстранился, тяжело дыша и напоследок проводя пальцами по раскрасневшейся щеке и припухшим губам друга. Тот просто улыбнулся и уткнулся носом ему в шею, а потом мазнул по скуле, тоже восстанавливая дыхание. — Может, селфи? — Давай. Сейчас. Смотри сюда. — Так? — Ближе, Саш. Ага. Эй, ну сдерживай себя, Казьмин. Коллегам же отправлю. Ярик засмеялся, едва не роняя телефон, пока Саша целовал его в щеку, спускаясь к шее, подбородку и к губам. И не забыл закинуть и вторую ногу Баярунаса на колени, увлекая к себе. Тот смешно замотал босыми ступнями и что-то пытался сказать, продолжая делать селфи и отправлять коллегам. Но вскоре сдался под натиском ласк, и телефон с грохотом приземлился на пол, а сам Ярик оказался крепко прижатым к любимому. И в соседней комнате коллегам стали приходить сообщения с фотографией. Первыми получили Вера и Лена, а за ними и ребята-музыканты. Девочки мило заулыбались и подмигнули парням. Те сделали вид, что не при делах. — Ну какие же они милые, когда рядом. — Приятно вновь видеть Ярика таким счастливым. Правда, Кирилл? — Ага. Гордеев последним получил уведомление, открыл сообщение на автомате и тут же поменялся в лице. И закрыл. — Милые? Улыбаются, вы говорите? — Ну да. Ярик так мило улыбается, — ответила Лена, снова взглянув на фото. Кирилл перевел взгляд на свое сообщение. И ничего не ответил. П.с. Гордеев. Очень убедительно, Ярик! Ярик. Фак… Черт. Кирилл, удали фотку! Вы. Сам удали) Ярик. Удалил!!! Вы. Я вижу чей-то язык… Ярик. О боже… Вы. Это определенно Сашкин Ярик. Гордеев, ты сохранил себе фотку??? Вы. Конечно же …да.