Тату со сроком годности

Чонгуку шестнадцать. Он обычный подросток, мечтающий быть необычным. Ему хочется чего-то особенного, чего-то вычурного, чего-то кричащего. То есть татуировку. И непременно крутую, мощную, большую. А лучше — целый рукав. Но есть проблема. И она не только в родителях, для которых татуировки синоним тюремному сроку. Мешает ещё и закон, гласящий, что только после появления соулмейт-тату можно набивать обычное. Ведь существует риск, что соулмейтовское проявится прямо под уже имеющимся тату, и тогда невозможно будет понять, что на нём изображено, а соответственно — и узнать человека, который предназначен судьбой. Это касалось только рук, так как рисунок мог возникнуть на любой их части. Но Чонгуку от этого не легче. Ведь татуировку хочется набить так, чтобы её было видно всегда и всем, а значит это нужно делать непременно на руке. Чонгук стоит со стаканом апельсинового сока на углу праздничного стола и с нетерпением ждёт, когда президент закончит свою пустую, не обременённую смыслом речь, и наконец начнут бить куранты. Члены семьи также замерли в ожидании. Ведь именно в полночь с наступлением нового года и появляется соулмейт-тату. Но лишь у тех, кто встретит свою судьбу на протяжении предстоящего года. Изображением может быть буквально что угодно, любая вещь, связанная с первой встречей, со знакомством. Тату указывает на конкретного человека, поэтому изображения в паре не совпадают. То есть если у тебя мотоцикл на полруки, то у твоего соулмейта может быть тату с изображением стакана кофе, который ты выронишь, когда он на мотоцикле пронесётся совсем рядом с тобой, едва не задев. К сожалению, это тату не вечное. Стоит прикоснуться к своему соулмейту — и оно тут же исчезнет. А если на протяжении года так и не сделать этого — итог тот же. Чонгук не хочет никаких соулмейтов и всех этих розовых соплей, но зато не отказался бы от бесплатной татуировки, за которую даже родители отчитать не смогли бы, ведь это не его решение, а кого-то свыше. Лишь бы только этот кто-то подобрал для него подходящий эскиз: что-нибудь тёмное, мрачное, и непременно отражающее всю суть депрессивной подростковой натуры. Бьют куранты. Все чокаются бокалами и стаканами, а на руке младшего брата, которому нет и пятнадцати, вырисовывается большой контурный череп. А у Чонгука ничего. Чонгуку семнадцать. В его губе кольцо, а на брови два шарика. Он уже немного необычнее, чем раньше, но всё равно недостаточно. Ему не хватает чего-то более заметного, чем просто куски металла. Поэтому он снова с нетерпением ждёт новогодней ночи. Чонгук стоит с банкой колы возле центральной ёлки, которая сияет так сильно и ярко, что кажется, будто она может осветить собой по меньшей мере целый квартал. На снегу пляшут жёлтые отблески, а вокруг полно народу и так шумно, словно ты угодил внутрь телевизора, где постоянно переключаются каналы. Чонгука это утомляет, а вот его другу Чимину весело. Тот машет зажженными бенгальскими огнями в двух руках и во весь голос поёт «We wish you a merry Christmas». Чонгук думает о том, что семнадцать — самый подходящий возраст для всякой романтики. Он уже готов порадоваться не только татуировке, но и возможности найти своего человека. Чону кажется, что с соулмейтом построить отношения гораздо проще, чем с кем-то другим: не нужно прикладывать кучу усилий для сближения — достаточно поставить перед фактом: «Нас свела судьба, ты мой». И тут уже не отвертишься всяким «Ты нравишься мне только как друг». Бьют куранты. Чимин кричит «с Новым годом» и лезет обниматься. После чего чуть задирает рукав пуховика — на запястье синтезатор. А у Чонгука ничего. Чонгуку восемнадцать. У него длинные волосы и первая татуировка на ноге: браслет из колючей проволоки вокруг щиколотки. Он рад, доволен и взволнован. Кожи так много — она не только на руках. Чонгук наконец понимает это и решает больше не ждать чуда. Теперь он может самовыражаться независимо от этого соулмейта, которого встречает кто угодно, но только не он. Чонгук стоит с банкой пива рядом со столом, сплошь заполненным разными видами пицц. За окном загородного дома одного из друзей серо и уныло — ни намёка на снег. Но внутри — сотня и один новогодний ремикс и проектор, гоняющий по потолку снежинки. Друзья вокруг смеются и не совсем трезво желают что-то друг другу, вскидывая вверх банки для тоста и нет-нет да проливая пиво на уже порядком остывшие пиццы. Чонгук тоже чувствует себя остывшим — ко всей этой теме, связанной с соулмейтами. Он так искренне ждал и хотел этого, а как итог — лишь испытывал разочарование раз за разом. Надеяться на кого-то другого — всегда провальное дело. Даже если этот кто-то сама судьба. Всё лучше делать самому: и набивать татуировки, и искать любовь. Бьют куранты. Чонгуку всё равно. Он ничего не ждёт. Но всё же с сожалением выдыхает, когда все толпятся вокруг Джина, у которого летящий ворон на плече. А у Чонгука ничего. Чонгуку девятнадцать. У него забиты ноги и даже змея во всю спину. И он счастлив. Почти. Ведь пустые бездушные руки раздражают взгляд буквально каждый день. Чонгук стоит с бокалом шампанского рядом с парнем. Своим парнем. Намджун выглядит настолько круто, насколько вообще возможно. Его руки покрывают татуировки и вот-вот с правой исчезнет ненавистный Чонгуку крест. Чон не хочет делиться своим Намджуном, даже с его соулмейтом. В маленькой квартирке совсем нет никаких украшений, потому что Намджун считает всю эту новогоднюю мишуру лишней и бесполезной. Он старше, ему виднее — так решает Чон и не лезет со своими предложениями. К тому же ему тоже хочется походить на парня — быть таким же серьёзным и крутым. Так что из атрибутов праздника у них лишь белое игристое и видеоигра с Сантой на приставке. Бьют куранты. И Чонгук напряжённо смотрит на руку парня, а потому от неожиданности дёргается, когда вдруг болит собственная. Боль несильная, слабее, чем от настоящего тату. Ощущения скорее такие, словно кончиком иглы по коже лишь проводят, не вгоняя её внутрь. Чонгук в ужасе смотрит на своё предплечье: там миниатюрная ярко-оранжевая мандариновая кожура. А вот у Намджуна — уже ничего. Чону бы радоваться, но он рассержен, зол и взбешён. Не настолько, чтобы хвататься за раскалённый утюг, прижимая к руке, но близко. Не это он хотел видеть на своей коже. Совсем не это. Татуировки должны были сделать его мужественнее и пафоснее, а не разукрасить, словно он детская книжка. Внутри Чонгука будто закипает самый настоящий вулкан, и хочется подобно ребёнку топать ногами и кричать «нет-нет-нет». Сейчас он проклинает себя за то, что вообще так сильно хотел этого раньше. Мечты сбываются: получи — распишись. Была бы у судьбы жалобная книга, Чонгук бы исписал своими претензиями как минимум листов десять. — Мы можем пока начать забивать рукав с запястья или с плеча, — спокойно говорит Намджун, который по совместительству и его тату-мастер. –Теперь уже можно, это ведь главное. А потом исчезнет твой мандарин — и добьём до конца. — И целый год мне не носить футболки? — скептически реагирует Чон и принимает решение: — Я буду искать его. Чем быстрее найду, тем быстрее исчезнет это тату. — Хочешь сказать, что мы расстаёмся? — Зачем? Я могу остаться с тобой, а не с ним. — Я не смогу конкурировать с твоим соулмейтом, а ты не сможешь в него не влюбиться. Так Чон в новогоднюю ночь теряет свою первую любовь. Чонгуку больно от этого, но не так как Намджуну, который отказался от поисков соулмейта ради него. А теперь остался и без тату, указывающего на этого человека. Хоть он и бесспорно помнит изображение, но в новом году оно бесполезно, это больше не будет символом их встречи. Так что узнать своего соулмейта уже нереально. Он упустил свой шанс. Зато Чонгук за этот шанс ухватился. Чонгук сам не понимает откуда в нём вдруг взялась такая решительность. Ведь он дорожил Намджуном… А может лишь по-детски хотел считать этого крутого взрослого парня своим. Джун старше Чона на пять лет, а ещё бьёт ему бесплатные тату. Бил. Теперь не станет. В любом случае, Намджун парень, о котором можно только мечтать. Но Чонгук твёрдо уверен, что поступает правильно. Намджун прав, Чонгук не может ему ничего обещать и гарантировать. Было бы нечестно давать ложную надежду. А Чонгуку непременно нужно избавиться от этой дурацкой кожуры. Любой ценой. И Чонгук ищет. Хотя сложно сказать, в чём заключаются поиски. Скорее он просто живёт свою жизнь, стараясь обращать внимание на всех любителей мандаринов и пытаясь хоть как-то невзначай к ним прикоснуться, будь то рукопожатие или просто якобы случайное падение, чтобы удержаться за чужую руку. Но всё без толку, а время идёт. Уже цветут вишни, и люди начинают сменять пуховики на лёгкие пальто и тренчи. А Чонгук с ужасом думает о том, что скоро совсем потеплеет. Лето наступает быстрее, чем хотелось Чонгуку. И никто уже не ест мандарины. Чонгук раздосадован. Он уверен, что пропустил соулмейта. Тот мог быть где угодно. Каким-нибудь незаметным парнем в переулке, мимо которого прошёл Чон. Он мог попросту не обернуться в нужный момент — и всё. Чонгуку едва ли не до слёз обидно. Хочется сесть в машину времени, вернуться назад и попробовать всё заново: перепройти, как сложный уровень в видеоигре. И почему жизнь не игра?.. Всё лето Чонгук проводит в рубашках, худи и свитшотах. И уже не ищет — просто ждёт конца года. Ждёт окончания срока годности своей нелепой татуировки, испортившей ему не только весь его образ, но и жизнь. Чонгук идёт по освещённой фонарями улице, а с неба сыпется крупными хлопьями первый снег, который тает, едва касаясь земли. И это зрелище одновременно и прекрасно и печально. Чонгук чувствует себя также. Прекрасно от того, что тату наконец скоро исчезнет, и печально, что так и не встретил своего избранника. Чон останавливается возле ручья, что живительной лентой тянется между застывших городских высоток. Чонгуку нравится это место, здесь можно передохнуть от городского шума и суматохи. Оно напоминает оазис: природа в большом городе в таком же дефиците, как и в пустыне. Вода с лёгким шумом преодолевает порожки и огибает препятствия, бросая на Чона мелкие брызги. Сейчас течение всё ещё стремительно, а в холода ручей покроется льдом. Летом здесь плавали красочные кои и величественно шагали цапли, а сейчас никого. Как и в жизни Чонгука. Он растерял всех: парня, лучшего друга, свою компанию. За весь год Чонгук не набил ни одной новой татуировки, потому что не хотел бить у кого-то, кроме Джуна. А идти к нему совесть не позволяла. Он не видел его целый год. Как и лучшего друга, который был слишком поглощён своим музыкантом Юнги. И это был самый одинокий год в жизни Чон Чонгука. Ещё и соулмейта отыскать не смог. Как бы Чонгук не делал вид, что это не так, дело было не только в тату — он хотел обрести близкого человека. Но не смог. Так в копилку добавилось ещё одно разочарование. И с кем Чонгук будет встречать в этот раз новый год неизвестно. Видимо, придётся по старинке с семьёй. Хосок наверняка притянет на застолье свою девушку-соулмейта, с которой он познакомился ещё в восьмом классе в кабинете биологии, и Чонгук будет весь вечер раздражаться, глядя на них, вновь и вновь вспоминая о своей неудаче. И видимо Чон слишком долго так стоял, глядя на воду и думая о всяком. — Грустишь, что не нашёл соулмейта? В конце года все одинокие только по этой причине и печалятся. Рядом на деревянном дугообразном мостике, служащим переправой через ручей, стоит парень, облокотившись на перила и без стеснения смотря в упор на Чонгука. — Ты видимо тоже, — делает ответное замечание Чон. — Ну, как говорится, рыбак рыбака видит издалека, — он широко улыбается и приглашающе машет рукой. — Иди сюда, вместе грустить веселее. Чонгук думает о том, что грустить весело невозможно, но вслух это не произносит. Лишь недоумённо выгибает бровь и направляется к парню, невольно отмечая то, как потешно они смотрятся вместе. На Чоне длинное чёрное пальто и грубые массивные ботинки. Парень же одет в белую шубу, которую покрывают мелкие завитки как на барашке, и в лоферы с опушкой, задник которых примят так, что виднеется пятка в красных носках. Завершали образ коричневые меховые наушники на непослушных чуть вьющихся волосах. — Решил спрыгнуть от несостоявшейся любви? — пытается шутить Чонгук, несмотря на мизерную высоту моста. — Нет, гадать собираюсь, — заявляет тот серьёзно. — Знаешь гадание на суженого на яблочной кожуре? Чонгук отрицательно машет головой. Он вообще никаких гаданий не знает, кроме разве что «любит — не любит» по ромашке. — Нужно ножом яблоко по кругу почистить, чтобы образовалась лента, и бросить её в воду. И она примет форму первой буквы имени суженого. — Ты похоже совсем отчаялся, — фыркает Чон. — Ты тоже. Ведь тоже будешь гадать. — Ну нет уж. — Да ладно, неужели тебе не интересно узнать хотя бы первую букву имени человека, которого ты упустил? — Я уверен, что эта кожура в любом случае складывается в букву «С», — скептически морщится Чон. — Ну вот и проверим. Я первый. У тебя случайно ножа не найдётся? Чонгук молча достаёт из бокового кармана рюкзака маленький перочинный нож, сребристую рукоятку которого испещряли тонкие узоры и завитки. Чон получил его от отца на шестнадцатый день рождения: нож был семейной реликвией и передавался по мужской линии ещё от прапрадеда. Чонгук протягивает его парню, а тот вперившись в нож взглядом просто стоит неподвижно несколько долгих секунд, словно увидел что-то невероятное. Чонгук чуть встряхивает рукой, привлекая внимание, и парень отмирает. — Всегда с собой носишь? Опасный ты тип, — берёт он нож, и Чонгуку кажется, что его руки чуть заметно дрожат. — Бывает полезен. Особенно когда встречаешь странных незнакомцев. — Ну ладно, — он добродушно улыбается. — Вот только яблок у меня нет, поэтому вот, — из кармана шубы он достаёт мандарин. — Какая разница, верно? — Верно, — повторяет эхом Чонгук, практически не моргая глядя на то, как парень, перегнувшись через перила, ножом срезает с фрукта кожуру. Теперь его очередь смотреть на это как на что-то невероятное. Оранжевый серпантин падает, и парень задумчиво наблюдает как тот колышется на воде. — Похоже на «J». Как думаешь? А Чонгук уже ничего не думает. Он хватает свободную руку парня и сжимает в своей до хруста в пальцах. Ему уже не нужны никакие доказательства — он и так во всём уверен. Но лёгкое покалывание на предплечье всё же заставляет улыбнуться. — Я нашёл тебя! Нашёл! — от восторга Чонгук едва ли не кричит. — Это ты… Всё это время это был ты. Я не пропустил тебя, мне просто нужно было дождаться. Парень не удивляется, не спрашивает его о тату, не пытается отстраниться. Лишь улыбается вместе с ним, открыто смотря прямо в сияющие глаза. Чонгук думает о том, что с соулмейтами и правда гораздо проще, и тянется к тому за поцелуем. Но парень смеётся и отворачивается. — Давай тут без поспешных выводов. Сначала погадай, — высвободив руку он достаёт из кармана ещё один мандарин, и лукаво прищурившись, добавляет: — Посмотрим, получится ли буква «Т».

***

В новый год полагается идти без долгов. А Чонгук чувствует, что за ним есть один и довольно большой. Поэтому он несмело стучит в дверь студии Намджуна. — Пришёл рассказать о своих успехах? — Нет, пришёл просить прощения. Опустив взгляд, не смея смотреть в глаза Джуну, Чонгук рассказывает о том, что всё это время он знал о его соулмейте, но скрывал это, чтобы тот не бросил его. — Джин долго решался на тату. Он вроде бы и хотел, но постоянно сомневался и боялся. Я посоветовал ему тебя. И он пришёл к тебе, но в последний момент, перед самой дверью вдруг струсил и ушёл. На его плече был ворон, а ты в тот день мне рассказывал, как ворон влетел к тебе в окно, и ты целый час его пытался выгнать. Тогда я всё и понял. — А мой крест? — Джин католик. Он надел в тот день крестик на шею — настолько сильно переживал. Намджун не выглядит рассерженным, скорее просто каким-то уставшим и обессилевшим. И от этого Чонгуку только ещё более совестно и стыдно за свой поступок, за своё долгое молчание. Но вдруг Намджун по-доброму улыбается и мягко хлопает Чона по плечу. И Чонгуку на душе становится немного легче. — Я набью тебе рукав, если ты познакомишь меня с ним. — Я в любом случае вас познакомлю. Он ждёт за дверью. Чонгук с воодушевлением думает, что похоже идея Тэхёна собрать в новый год соулмейт-пати действительно осуществится.