***
Упомянутое испытание (Ируке пришлось напоминать себе, что не следует так называть нового священника) вызвало у нее глубочайшее подозрение. Отец Хатаке Какаши был молод. Чрезвычайно странно для человека его положения. Тридцатилетние священники, да ещё и с такой внешностью, были редкостью. Отец Какаши выделялся на фоне других священников своим странным серовато-серебристым цветом волос. Он был не только молодым, но и потрясающе красивым. Он был непохож ни на одного мужчину, которого сёстры видели раньше: длинное лицо, со слегка квадратной линией подбородка, тонкими и гладкими на вид губами, которые часто можно было скривленными в ухмылке, которую Ирука описала бы как дьявольскую, и, конечно, эта глупая родинка прямо под нижней губой. Быть таким привлекательным для священника не могло быть правильным. Интуиция Ируки с самого начала подсказывала ей держаться подальше. Забавное, почти нечеткое ощущение, которое она испытала в животе, и странное чувство чуть ниже также говорили, что что-то идёт не так. Особенно ее брали за живое его глаза. Они были не просто темно-серые, они были похожи на омут в открытом море, который затягивал Ируку все сильнее и сильнее. Она запретила себе долго всматриваться в глаза священника, потому что боялась, что потом она не всплывёт из этого омута никогда. Взгляд скрывал за собой слишком многое, тайное и неизведанное и скрытое глубоко в душе. Именно поэтому Ирука и Какаши были похожи. Она была более чем уверена — отец Хатаке Какаши был в аду и вернулся обратно на землю. Она не могла точно сказать, оказался ли он там в качестве грешника или он был самим дьяволом. К сожалению, даже сам Люцифер тоже когда-то был ангелом. Он просто был непохож на других, что привело к его окончательному падению. Отец Какаши был похож на него. Он очаровательно избегал всеобщих подозрений, довольно быстро приспосабливаясь к их повседневной жизни и распорядку дня. Он одаривал монахинь своими дьявольскими ухмылками, а посетителей нейтральными улыбками. После мессы он вежливо ждал, пока все уйдут, а затем запирался в одиночестве настолько долго, как только мог. Ирука довольно часто видела его таким — одиноким, погруженным в собственные мысли. Он никогда не улыбался искренне, никогда не хмурился. Его лицо оставалось неподвижным и неизменным. Бесчеловечным, если бы не его глаза. Они были удивительно экспрессионистичны, и Ирука задавалась вопросом, была ли она единственной, кто заметил это в отце Какаши. Желая узнать больше, наконец-то выслушать историю этих полных боли глаз, она однажды сделала первый шаг. Как она уже замечала раньше, отцу Какаши особенно нравилась менее многолюдная часть сада за монастырем. Он слегка зарос розовыми кустами, которые ютились вокруг забытой скамейки. Как и ожидалось, он уселся на скамейку и уставился вдаль. Его поза была расслабленной, спина сгорбилась, в то время как его пальцы ритмично постукивали по дереву под ним. — Сестра Ирука, — сдержанно поприветствовал он. Она все еще не могла избавиться от мыслей о том, что он был переодетым дьяволом. — Отец Какаши, — вежливо поздоровалась она в ответ, легко улыбаясь, — Могу я поговорить с вами минутку? Священник посмотрел на нее, в его глазах было видно только удивление, и кивнул. Он жестом указал рядом с собой, отодвигаясь в сторону, чтобы она села. Приближаясь, Ирука напряженно рассматривала его. Сам Дьявол приглашал ее, но ведь обычный разговор никак ей не повредит? Расправив свою черную рясу, сестра села, аккуратно избегая шипов, растущих позади нее. Неясное чувство в ее животе начало бурлить, когда ее глаза встретились с глазами отца Какаши. У нее пересохло во рту, и все слова вылетели из головы. Вместо покаянной истории она обнаружила огонь, зажженный глубоко в душе священника. Опасаясь обжечься, Ирука быстро отвела взгляд. — Я хотела спросить о приюте, — ее голос прозвучал торопливо. Сами по себе ее пальцы начали ерзать на коленях. Она смотрела, как ее чистые туфли шаркают по ровной траве, как ее ряса слегка приподнимается, прежде чем снова упасть. — Нам следует подумать о том, чтобы взять к себе кого-нибудь из детей. В настоящее время в приюте не хватает персонала, и потребности детей не могут быть удовлетворены… Наступила минута молчания. Ирука была готова к тому, что ее предложение снова будет отклонено, и пыталась успокоиться, прислушиваясь к веселым птичьим песням. Отец Хирузен, предшественник отца Какаши, всегда отказывал ей. — Где бы ты их разместила, сестра? — удивительно, но Отец Какаши не казался потрясенным. Ей пришлось снова поднять взгляд, чтобы убедиться, что он не смеется над ней. Напряжение в ее животе исчезло, сменившись щекотливым чувством, которое она подавляла вот уже который год. — О… — задумчиво ответила она, явно не ожидая, что разговор может зайти в это русло. Она прочистила горло, прежде чем начать заново: — У нас есть несколько комнат в крыле сестер, которые больше не используются. В каждой по две-три кровати, таким образом мы могли бы разместить до двенадцати детей. Конечно, сначала нам нужно всё рассчитать. Нужно пересчитать, сколько нам потребуется продуктов для новых обитателей монастыря… — Ирука уже не могла остановиться, больше бормоча себе под нос, чем разговаривая со Святым Отцом. Отец Какаши не перебивал. Он наблюдал за ней с искренней улыбкой в глазах, лицо его, как всегда, было спокойным, пока она размахивала руками, что-то объясняя. Он наблюдал, как ее шоколадно-карие глаза наполняются теплом, и как ее щеки слегка краснеют от волнения, выделяясь на фоне загорелой кожи. Он кивал по меньшей мере пять минут, пока не представилась возможность прервать ее. — И вы знаете, какими бывают дети, так что… — Сестра Ирука, — ее рот мгновенно закрылся. Одна из ее изящных рук прикрыла губы, когда карие глаза испуганно расширились. Ирука уставилась на священника, который послал ей едва заметную ухмылку. — Я ценю твой энтузиазм. Мне нравится эта идея. Ее сердце затрепетало от облегчения и чего-то еще, чему она не могла точно дать названия. — Что заставило тебя подумать об этом? Ни одна из других сестер не поднимала эту тему раньше. — Ах… — улыбка Ируки немного дрогнула, — Я знаю, каково это. Быть всего лишь одним из многих, не находя ни в ком защиты и успокоения. Я не хочу этого для других детей. Они заслуживают большего, чем крыша над головой и трехразовое питание. Мы не можем дать им любовь их матерей, но хотя бы что-то близкое подарить в силах, верно? — и снова между ними воцарилось молчание. Оно было наполнено глубоким смыслом, продолжая висеть в воздухе даже после того, как отец Какаши ответил: — …Верно.***
Это произошло всего несколько ночей спустя, когда Ирука вздрогнула и проснулась от кошмара. Длинные каштановые волосы были в беспорядке, блестящая испарина на лбу, ее грудь быстро поднималась и опускалась при тяжелом, почти болезненном вдохе, а кожу покалывало, как будто в нее вонзались крошечные иглы. Обычно, после каждого плохого сна она чувствовала себя именно так. И все же кое-что было не то. Во-первых, содержание ее… кошмара. В нем были только она и отец Какаши. Но вместо того, чтобы превратиться в дьявола, как она изначально думала, он остался самим собой. Сбросив рясу, он не обнажил ни обожженной кожи, ни сломанных крыльев, ни козлиных копыт — её взору открылось обычное худощавое, но мускулистое тело. Рельефный пресс и бицепсы, твердые на ощупь… Лицо Ируки вспыхнуло от жгучего стыда, когда она продолжила вспоминать. Вместо того, чтобы быть оскверненной дьяволом, она сама осквернила его. Это было так живо, то, как ее кожа ощущалась на холодном кафельном полу, зажатая между разгоряченным телом Отца Какаши. То, как он прикасался к ней, заставило ее кровь закипеть. И, да простит ее Бог, за то, что она говорила. То, что они делали, то, как он прикасался к ней, и, Господи, его поцелуи… Громкий вздох эхом разнесся по темной комнате. Ирука не могла поверить себе. Она не только мечтала о такой греховной непристойности, но и еще продолжала воображать ее после пробуждения. Она наслаждалась этим, как телом, так и разумом, доказывая, что она явно недостаточно читала Ветхий Завет. Искушение было жестокой вещью, предложенной Дьяволом, и еще одним испытанием Бога. Таким образом, ей оставалось сделать только одно. Это не могло подождать до утра и уж точно не до следующей мессы. Сестре Ируке надо покаяться.***
— Отец Какаши? — голос Ируки донесся через толстую деревянную дверь, ведущую в комнату главного священника, сопровождаемый множеством ритмичных ударов. Теплый свет показался из-под дверного косяка. Через пару мгновений дверь бесшумно открылась. Отец Какаши посмотрел на нее с нескрываемым удивлением, темные глаза блуждали сначала по ее расстроенному лицу, затем по ее непокрытым волосам, прежде чем оглянуть её рясу, которую она, очевидно, накинула в спешке. — Сестра Ирука? — спросил он с явным удивлением, более внимательно наблюдая за ее лицом. Она тяжело дышала, на ее щеках появился более темный оттенок, в глазах стояли непролитые слезы. — Что случилось? Молодой женщине пришлось сглотнуть, прежде чем выразить свою проблему. — Я должна кое в чем покаяться. Если бы не решимость в ее глазах, отец Какаши счел бы это глупой шуткой. — Покаяться, — повторил он, звуча еще более равнодушно, чем обычно. — Да, — Ирука не позволит ему ей отказать. — Прямо сейчас. — Да. — Это не могло подождать до утра, сестра? — брюнетка упрямо покачала головой, ее глаза все еще сверлили священника. Отец Какаши мог только вздохнуть, прежде чем чуть отодвинулся от дверного проема. Позволив ей проскользнуть внутрь, он плотно закрыл дверь. Развернувшись к ней лицом, мужчина указал на старый двухместный диван рядом с высокой полкой в углу. — Присаживайся, — Ирука сделала, как ей сказали, ее глаза быстро обежали маленькую комнату, заметив, что ничего не изменилось с тех пор, как отец Хирузен ушел на покой. — Итак, — тихо произнес отец Какаши, — Что такое произошло, что тебе нужно исповедоваться… почти в час ночи? Взглянув на тикающие часы у двери, затем снова в глаза священника, она залилась темным румянцем. Ирука сразу же почувствовал жар, окутавший ее лицо. Не то чтобы она могла что-то с этим поделать, когда воспоминания о прошедшем сне всплывали у нее в голове. Каким-то образом его голос тоже зазвучал глубже, чем раньше. Это было ужасно, что она не могла перестать думать об отце Какаши в таком контексте. — Я согрешила, Отец… — выражение его лица оставалось нейтральным, и молчание между ними побудило ее продолжить. — Мне приснился сон. Очень… неприличный. Это вызвало реакцию у священника. Его брови едва заметно приподнялись, а глаза расширились. Он понимающе промычал: — Понятно. Его взгляд с любопытством снова пробежался по Ируке. Милый румянец на её щеках разгорелся еще сильнее. — Сны — это не то, что ты можешь легко контролировать, сестра. Они естественны, даже если нежелательны… — казалось, это ни на йоту не успокоило женщину. Вместо этого ее тонкие брови нахмурились, а губы поджались. — Я знаю, — пробормотала Ирука, почесывая шрам на носу. — Отец, — продолжила она, — Что мне делать, если он не был… нежеланным? Священнику пришлось подавить ухмылку, появившуюся на его губах. Вместо этого он положил руку ей на лопатку. — Это зависит от того, — его голос снова был тихим, как будто они делились секретом друг с другом, — Что именно тебе приснилось, сестра. У Ируки пересохло во рту, а ее лицу стало еще жарче. Она никак не могла поделиться такой нескромностью с отцом. Она не могла накормить дьявола своим искушением. С другой стороны, она тоже не могла убежать от своего покаяния. Ей нужно было, чтобы Отец Какаши простил и благословил ее, прежде чем Бог отвергнет ее. — Я отдала себя, Отец, — ее голос был чуть громче шепота, наполненный стыдом и смущением, — Я выразила свою благодарность через собственную плоть и позволила себе поддаться дьявольскому искушению. Глаза отца Какаши лукаво блеснули, в то время как глаза Ируки все еще были стыдливо опущены. — Кто был с тобой, сестра? — продолжал спрашивать священник, — Это был дьявол? Она быстро спохватилась, прежде чем поддакнуть, и поэтому на мгновение заколебалась. Рука на ее плече пропала, а потом появилась рядом с ее лицом. Пряди ее каштановых волос были аккуратно убраны в сторону, что побудило Ируку снова взглянуть в его темные глаза. — Это были Вы, Отец… Самодовольная улыбка появилась только во взгляде, поскольку лицо Отца Какаши осталось неизменным. — О? — он изобразил удивление, тщательно обдумывая свои следующие слова, — Что я сделал с тобой, сестра? Он хотел услышать все. Ирука была готова рассказать. — В-вы поцеловали меня в лоб, Отец, — заикаясь, произнесла она, снова сложив пальцы на колени. Рука Отца Какаши снова заправила выбившуюся прядь ей за ухо, на этот раз с другой стороны разгоряченного лица. Пристально наблюдая за ней, он продолжил. — Я бы не назвал целомудренный поцелуй неприличным, сестра. Нежно обхватив ее щеку, он слегка приподнял голову Ируки. Ее глаза расширились, когда его губы нежно прижались к ее лбу. Вскоре после этого священник отстранился, унося с собой ощущение тепла. — О-отец! — в шоке пробормотала Ирука, крепко вцепившись пальцами в рясу. Ощущение трепета внутри ее живота снова вернулось, и она практически могла чувствовать покалывание нервов по всему телу. — Видишь? — Отец Какаши проигнорировал ее восклицание, — Просто невинный способ выразить привязанность. И действительно, это было невинно. Ирука не сгорала в огне, как и мужчина рядом с ней. Не было ни молнии, ни внезапных землетрясений. Никто из них не перенес сердечного приступа или внезапной смерти. — Но это ведь не единственное, что тебя беспокоит? — о, как он был прав. Ируке пришлось продолжить рассказ. — Тот поцелуй был только началом. Я поддалась алчности своего сердца, — священник понимающе промурлыкал, его рука все еще обхватывала ее лицо. Ни один из них не попытался отстраниться, когда его большой палец начал скользить по ее нежной коже. — Был еще один поцелуй. — Чем он отличался от первого? Сестра громко сглотнула. — Это было… г-грешно, — Отец Какаши подавил желание ухмыльнуться еще раз. — Я прикасался к тебе неподобающим образом во время этого? — молодая женщина медленно кивнула, снова отводя взгляд. Тихий, хриплый вздох сорвался с ее губ, когда рука успокаивающе легла ей на колено. Она мягко сжалась, прежде чем переместилась выше, заставив ее слегка вздрогнуть. Рука на лице Ируки притянула ее ближе к священнику, позволяя ей уловить его запах. Она должна была признать, что от него приятно пахло, не мылом, как от отца Хирузена, а гораздо более мужественным и резким запахом. — В-вы также поцеловали мою шею, Отец, и прикоснулись ко мне… з-здесь, — мужчина внимательно наблюдал, как рука Ируки легла на ее грудь. Обычно там висел серебряный крестик. В спешке она, должно быть, забыла его, как и свой клобук. При более пристальном наблюдении также выяснилось, что она, должно быть, забыла надеть лифчик. Ткань ее рясы сидела плотно, очерчивая ее грудь так, что не оставалось места для воображения. — Простите меня, Отец, — в голосе Ируки звучало отчаяние, когда ее бедра прижались друг к другу, а рука, ранее лежавшая на ее груди, переместилась к его собственной. Схватив его за рубашку, она взмолилась: — Пожалуйста, простите меня. Как он мог не сделать этого? Сестра Ирука была ангелом, она просила очистить её от грязи, которой изначально даже не существовало. — Сестра, — было последнее, что произнес Отец Какаши, прежде чем, в конце концов, приблизить ее лицо к своему. Их губы прижались друг к другу, вызвав у молодой женщины возглас удивления. Ее пальцы впились в его грудь, в то время как его пальцы обхватили ее бедро. Его язык прошелся по ее пухлой нижней губе, которая приоткрылась в беззвучном вздохе. Прежде чем она успела отшатнуться, отец Какаши сделал решительный шаг. Спина Ируки ударилась о подлокотник дивана, как раз в тот момент, когда их языки впервые соприкоснулись. У монахини вырвался стон, и рука на ее бедре скользнула выше. Когда Отец Какаши отстранился, он увидел, как ее груди поднимались и опускались. Лицо Ируки было краснее, чем раньше, а шрам через нос выделялся еще больше. В сочетании с солеными слезами ее шоколадные глаза были еще красивее, чем раньше. — Отец Какаши! — с ужасом выдавила она, крепко прижимаясь к его груди, — Это… это неправильно! На этот раз священник действительно ухмыльнулся. Он посмотрел вниз, темный взгляд блуждал по ее прекрасной фигуре, прежде чем снова вернулся к её лицу. Она не оттолкнула его, поэтому отец Какаши запечатлел еще один быстрый поцелуй на ее губах. Он прикоснулся еще раз к уголку ее рта, вниз по челюсти, прежде чем слегка поцеловал шею. — Сестра, — пробормотал он, слегка покусывая чувствительную кожу под губами, — Пожалуйста, ответь мне; если это неправильно, почему тогда это так приятно? Острые зубы царапнули по бронзовой коже, вызвав прерывистый стон изо рта монахини. Не получив отказа, священник лизнул ее горло, прежде чем снова прикусить. Он чувствовал, как ноги Ируки дрожат, и поднялся выше, все еще сжимая ее бедро рукой. Под ее рясой он мог чувствовать еще больше ее гладкой и разгоряченной кожи. — О-отец! — она все еще казалась шокированной его поступком, но ни разу не попыталась отстраниться от него. Отец Какаши первым отпрянул после очередного укуса в ее покрасневшее горло. Облизнув губы, он ничего не сказал, когда взял Ируку за руки. Крепко ухватившись за рукава ее рясы, священник резко дернул их. Одним быстрым движением ткань упала под ее грудь, собралась вокруг бедер и продолжала прикрывать нижнюю часть тела. И снова громкий вздох эхом отразился от стен, а шоколадные глаза расширились от удивления. — Прекрасна, — похвалил он, положив руки на ее округлые груди. — Ах… — простонав, Ирука выгнулась в ответ на прикосновение. Руки Отца Какаши были большими и несколько грубоватыми, полностью сомкнувшимися вокруг ее персей. Ее соски уже затвердели, и она не смогла сдержать вырвавшийся стон, когда его большие пальцы одновременно коснулись их. — Почему ты гонишь это от себя, сестра? — ее грудь приподнялась, прежде чем снова опуститься. Его большие пальцы вернулись к ее коричневым соскам, а рот запечатлел поцелуй на ее шее. Ирука извивалась под ним, одна из ее рук все еще была на его груди. Не подчиняясь Ируке, она переместилась на его плечо, пальцы глубоко впились в бледную плоть, скрытую под черной тканью. — Отец Какаши… — ее голос был прерван стоном, эхом разнесшимся по маленькой комнате. Отец Какаши укусил ее за сосок, а потом облизал его. Ирука не смогла удержаться от того, чтобы другая ее рука не вплелась в его серебристые волосы. Они были удивительно мягкими на ощупь и густыми. У нее не было выбора, кроме как зарыться в них пальцами, притягивая мужчину еще ближе к своей груди. — Ма, сестра, — Отец Какаши поцеловал верхнюю часть ее левой груди, слегка прикусив ее, чтобы выдавить из нее еще один низкий стон. Их взгляды встретились, и священник в последний раз лизнул ее между грудей, прежде чем снова подняться. Склонившись над ней, он спросил: — Так я прикасался к тебе в твоем грешном сне? Вот она снова, ухмылка дьявола. Она выглядела еще более опасной, с легким розовым румянцем, украшавшим его обычно бледные щеки. Ируке пришлось сглотнуть. Она нерешительно кивнула, ее собственные щеки горели от стыда. — А что же дальше? — спросил священник с любопытством. Не получив ответа, Отец Какаши продолжил: — Покажи мне, Ирука. То, как ее имя слетело с его языка, заставило ее заёрзать под ним. Ничего не говоря, монахиня взяла в руки подол своей рясы и мучительно медленно потянула его вверх. Как только она обнажила длинные ноги и шикарные бедра, Отцу Какаши пришлось прикусить собственную губу. Ирука была великолепна, буквально являясь олицетворением дьявольского искушения. Человеческое существо, подобное ей самой, можно было описать только как ангельское, что полностью противоречило ее греховным действиями. Даже ее простые белые трусики не могли спасти ее некогда невинный образ — особенно учитывая влажное пятно на них. — Посмотри на себя, — выдохнул Отец Какаши, на его губах появилась ухмылка, — Такая непослушная девочка. Еще больше постыдных слез навернулось на глаза Ируки. Его пальцы прошлись по линии ее трусиков, дразня выбритую кожу под ними. — Простите меня, Отец… — настала ее очередь прикусить губу, вцепившись пальцами в рясу, которая все еще растрепанно висела на ее узкой талии. — Как ты будешь каяться в своих грехах, сестра? Голос отца Какаши прозвучал грубо, и взгляд его горел адским пламенем, которое она видела раньше. Она молча задалась вопросом, когда это пламя поглотит её полностью. — Все, что угодно, — пробормотала Ирука тихим голосом, — Я сделаю все, что угодно… Дьявол удовлетворенно улыбнулся. — Тогда позволь мне снять с тебя это бремя. Все, что она могла сделать, это поспешно кивнуть. Она знала, что нельзя принимать приглашение дьявола, но она больше не могла отказывать себе в этом. Ирука боялась снова быть отвергнутой, снова быть нежеланной и нелюбимой. Все это она делала только для того, чтобы наконец ощутить удовольствие, в котором Бог отказывал ей все эти годы. Если Бог и правда отвергнет её после этого, дьявол точно от неё не откажется. — В твоем сне… — тихо проговорил отец Какаши, начиная расстегивать воротник, — Ты говорила мне что-нибудь? Ирука наблюдала, как его руки начали расстегивать пуговицы его черной рубашки. Она медленно кивнула, явно загипнотизированная бледным мускулистым телом. Все было точно так, как ей снилось, но только лучше. Более реально. За исключением серебряного ожерелья на его шее, которое раньше было спрятано под рясой и мантией. Это был не крест, как она думала, а жетон. Отец Какаши бросил свою рубашку на пол, встретившись с широко раскрытыми глазами монахини. Когда он начал расстегивать свой пояс, он спросил: — Что такое? Она помедлила с ответом, вместо этого протянув руку, чтобы коснуться теплого металла. Жетон казался настоящим, даже выгравированные буквы на нем ничем не отличались от оригинала. Ирука видела такие жетоны раньше, в основном у ветеранов, которых она добровольно навещала в домах престарелых или реабилитационных центрах. Ремень тихо стукнулся о деревянный пол. Бледная рука сомкнулась вокруг ее собственной, все еще надежно удерживающей военный жетон. Ее пальцы прижали к губам Отца Какаши, заставляя ее оставить медальон в покое. — Ответь мне, Ирука, — она ни в чем не могла ему отказать, когда он так произносил ее имя. Как будто молитва, посвященная ей — единственная, которую никто другой не мог произнести, кроме него. Монахине пришлось взять себя в руки, прежде чем в конце концов она решилась. Ирука повторила фразу из собственного сна таким похотливым тоном, что даже сама удивилась. — Я не могу дать вам ничего, отец Какаши, кроме моей похотливой сущности… Глубокий стон достиг ее ушей, прежде чем чужие губы прижались к ее собственным. Как будто привыкнув, она открыла рот и с нетерпением ждала его языка. Он был горячим и скользким по сравнению с ее собственным, и Ирука застонал в поцелуе. Как только они оторвались друг от друга, отец Какаши взял ее за предплечье и развернул. Она встала на четвереньки, облокотившись на мягкие подушки под собой. Обхватив одной рукой горло Ируки, отец Какаши притянул ее к своей обнаженной груди и горячо задышал ей в затылок. — Святой Отец! — воскликнула она от внезапности его действий, подсознательно еще больше отдаваясь его прикосновениям. Чужой рот запечатлел поцелуй на ее плече, за которым последовал кончик его языка. Он попробовал ее на вкус на мгновение, прежде чем прошептать ей на ухо: — Либо называй меня папочкой, либо используй мое имя, Ирука. Стон был единственным ответом, который она смогла дать, за которым последовал резкий выдох. Другая рука Какаши снова забралась ей под рясу, крепко схватив внутреннюю сторону ее правого бедра. Дрожь прошла по ее телу, сопровождаемая заметной дрожью в бедрах. Пальцы Какаши проследили контур ее трусиков, в то время как его большой палец надавил прямо на ее клитор. — К-Какаши, — она, наконец, простонала его имя. Следом последовало мгновенное вознаграждение — большой палец мужчины начал неторопливо гладить чувствительную точку. Внезапная искра, пронзившая Ируку, заставила ее бедра резко откинуться, из-за чего она наткнулась на напряженную эрекцию Какаши. Они оба тихо застонали. — Блять, — выругался священник прямо ей в ухо, двигая бедрами вперед. Одновременно с этим он обхватил ладонями ее грудину, чтобы снова насадить ее на свой член. Реакция была мгновенной; Ирука откинула голову ему на плечо, каштановые волосы спрятали под собой бледную кожу, в то время как она покачивалась на его руке. — Зачем кому-то отказывать себе в подобном удовольствии, сестра? — вопрос Какаши носил скорее риторический характер. Не ожидая ответа, он тяжело оперся на плечо Ируки, наклоняя её вперед. И снова ее руки опустились на мягкие подушки, в то время как ее попка плотно прижалась к его промежности. Все еще держа левую руку на ее горле, он наклонился, чтобы поцеловать ее обнаженную спину. Удивленный большим шрамом, пересекающим ее позвоночник, он остановился. — Бога не существует, — его голос был приглушен из-за поцелуев, которыми он одаривал её покрытую шрамами кожу. — Не тогда, когда с такими ангельскими существами, как ты, обращаются настолько отвратительно. Ее глаза начали болезненно щипать; она не была до конца уверена, были ли ее слезы вызваны его богохульной клеветой или правдой. — Какаши… — тихий всхлип удовольствия и боли сорвался с ее губ. Не говоря больше ни слова, Какаши лизнул покрытую шрамами кожу. Ирука выгнула спину, ее горло еще сильнее прижалось к его пальцам, в то время как ее бедра прижались к его руке. — Пожалуйста, — начала она умолять, — Пожалуйста, Какаши… Наконец, он обеими руками стянул с нее трусики. Она почувствовала, как тонкие волоски на ее коже встали дыбом от ощущения, как ткань стягивается с ее бедер. Не прошло и нескольких секунд, как правая рука Какаши вернулась к ее вагине. На этот раз его пальцы непосредственно соприкоснулись с ее складками. Они уже были влажными, горячими и шелковистыми на ощупь. — Ирука, — глубоко простонал священник ей на ухо. Монахиня содрогнулась под его прикосновением. Его пальцы скользнули между ее складками вверх, к набухшему клитору, прежде чем снова опуститься ниже. Поддразнивая, он просунул кончик среднего пальца внутрь нее, одновременно потирая свою эрекцию о ее задницу. — Нгх… — Ирука издавала самые потрясающие звуки, подстегивая Какаши. — Такая целомудренная, блять, — пробормотал мужчина себе под нос. Его большой палец еще раз обвел ее клитор, в то время как его пальцы раздвинули ее скользкие складки, — Ты такая влажная… Подавляя рыдание, Ируке пришлось прикусить нижнюю губу. Она осознавала свое положение, свой неправильный поступок. Тем не менее, это был первый раз, когда она смогла по-настоящему понять, через что прошла Ева. Все ее убеждения, даже если они были сфабрикованы ее страданиями и надеждой быть любимой хотя бы Богом, рухнули, как Вавилонская башня. И все из-за сияющего запретного плода — из-за дьявола в святой обители. Все из-за отца Хатаке Какаши, который, возможно, даже ненастоящий священник. — Позволь мне забрать это у тебя, Ирука, — зубы Какаши царапнули по тонкой коже ее шрама. В сочетании с давлением на ее клитор Ирука заскулила от удовольствия. — Позволь мне снять с тебя бремя искушения и греха. Еще один возглас, утвердительный и молитвенный, вырвался у монахини. Много лет назад она искала спасения и прибежища в образе Бога; она никогда не думала, что вместо этого найдет его в дьяволе. — Какаши! — ее громкий крик разорвал тишину комнаты. Набухшая головка его члена скользнула в нее мучительно медленно, раздвигая ее внутренние стенки. Она пульсировала вокруг него, ее быстрое сердцебиение эхом отдавалось в ушах. — Сука, — Какаши застонал от ощущения ее целостности. Если бы Какаши знал её биографию, он бы знал, что она уже давно не была девственницей, но пока он мог судить только лишь по своим ощущениям. — Так туго, — он вжался глубже внутрь, оставляя несколько поцелуев на шраме на ее спине. Он удовлетворенно замычал, в то время как его правая рука продолжала раздвигать ее складки. — Скажи мне, сестра, — задыхаясь, выдохнул священник, прижимаясь к ее коже, его левая рука вернулась к одной из ее полных грудей, — Каково это — быть запятнанным самим дьяволом? — О-отец! — вскрикнула в шоке Ирука, как раз когда Какаши полностью вошел в неё. Его бедра были на одном уровне с ее, создавая прекрасный контраст между их разными оттенками кожи. — Я не Отец, Ирука, — пробормотал мужчина, прежде чем выйти из нее самую малость. В ответ монахиня громко застонала. Ее глаза были зажмурены, на длинных ресницах блестели одинокие слезы. И, даже если он не мог видеть этого, Какаши знал, что ее лицо было ярко-красным. В конце концов, она была скромницей. Не говоря уже о том, что отказаться от всех своих убеждений сразу было нелегко. — Помолись мне, сестра. Молись, и пусть Бог узнает, насколько на самом деле хорош запретный плод, — резкий толчок его бедер заставил Ируку, мяукая, откинуться на подушки. Повторив движение, Какаши притянул сестру к своему члену за ее узкую талию. Ткань ее рясы казалась гладкой под его руками — контраст с грубыми брюками, которые были лениво спущены до бедер. — Какаши! — особенно сильный толчок заставил Ируку снова прижаться к его груди. Руки Какаши потянулись под ее бедра, пока он не смог поднять ее и посадить к себе на колени. Тугие стенки вокруг его члена сжались. Попав в нужные точки глубоко внутри нее, Какаши вызвал у Ируки пронзительный стон. Одна из ее рук потянулась его затылку, пальцы запутались в его растрепанных волосах, в то время как другая обхватила его предплечье. — Каши! — всхлип сопровождал влажное хлюпанье, которое становилось все громче и громче. Застонав ей в шею, Какаши вдохнул ее запах. — Черт, Ру, — он поднял ее со своих колен и позволил ей снова упасть, из-за чего ее волосы разметались по дивану. Это выглядело гипнотизирующе, то, как двигались ее каштановые пряди, вверх и вниз, из стороны в сторону. Это было так бесчестно, что ей приходилось все время прятать их под клобуком. — Ты нарочно забыла его, не так ли? — раздраженно спросил мужчина, — Твой клобук? Монахиня глубоко застонала, поспешно качая головой. — Нет… — она сжалась вокруг его члена, волосы еще сильнее закачались из стороны в сторону. — Непослушная сестра. Пообещала себя Богу, а теперь посмотри на себя, — его голос звучал оскорбительно. Ирука не могла удержаться от громких рыданий при его словах. — Нет, нет… — она качала не только головой, но и бедрами. — Я забираю все это у тебя, Ирука… — резкие толчки последовали за его словами. Шлепки кожи о кожу эхом отражались от каменных стен, время от времени их дополняли милые крики Ируки. — Твои болезненные убеждения, твой страх согрешить — я покажу тебе, какие блага приносит искушение. Еще несколько взмахов его бедер, еще несколько укусов в ее затылок и его ногти, глубоко впившиеся во внутреннюю часть ее бедер, заставили ее судорожно задрожать. Вскоре горячая спираль начала сжиматься в ее животе, формируя чувство, которого она не испытывала буквально годами. Когда в ее глазах заплясали яркие пятна, словно внутри и вокруг нее вспыхнул фейерверк, она наполнилась раскаленным добела удовольствием. Это захлестнуло ее; такой силы оргазм она даже никогда и не испытывала. — Какаши! — ее последние крики отразились от стен, когда спираль в конце концов лопнула. Горячие волны наполненного похотью облегчения накатывали на нее, пока Какаши продолжал вколачиваться в неё. Ирука не был уверена, напряглась она или ослабла в его объятиях, она даже не осознавала того факта, что он кончил минутой позже, орошая ее внутренности своим безбожным семенем. Единственное, что она в данный момент осознавала, так это то, что, переспав с Дьяволом, она стала гораздо ближе к небесам, чем когда была с Богом.