***
Коул не спешит сдаваться – он перебегает от одной скалы к другой, скрываясь от зверя, таящегося в песках его новой темницы. Он быстро осваивается в новом месте: такова уж его природа, выучка демонического солдата удачи. Он больше не Балтазар, но умения остались при нем. И, когда он в очередной раз делает марш-бросок через красную стылую пустыню, ему кажется, что посреди каньонов, костей и пепла он ясно видит чью-то фигуру. Прямую спину человека, который спокойно сидит в позе лотоса прямо в центре опасной пустоши.***
Вскоре Фиби понимает, что ребенок никуда не исчез. Точнее, что он вернулся. Видимо, каким-то образом заклятье Сир разрушилось за миг до ее гибели. Фиби узнает об этом только через три дня, и то, лишь потому что видит на весах свои привычные фунты и даже еще чуть-чуть сверху. Она не смогла бы набрать их так быстро… наверное. С другой стороны, ее совсем не тянет к сырому мясу, да и огонь из рук не выплескивается, стоит ей рассердиться или услышать, как Пейдж бранит ныне отсутствующего Коула. Сестрам она пока ни о чем не рассказывает. Она и сама ведьма, а значит, сможет разобраться в правде самостоятельно.***
Коул врезается прямо в чью-то спину, удирая от зверя. Незнакомец оборачивается, – его карие глаза и мягкий овал лица на мгновение пугают Коула ложным узнаванием – и небрежным взмахом руки откидывает зверя на добрую дюжину ярдов. Коула не задевает. Зверь воет и зарывается в зыбкие пески. Ненадолго, конечно. – Прости, мы знакомы? – незнакомец поджимает губы и щурится, словно пытаясь увидеть что-то скрытое в лице Коула. Неудивительно. Судя по тому, что сейчас произошло, – его новый знакомый из разряда серьезных демонов, высшего уровня, да и посильнее Балтазара, наверное. Во всяком случае, был им когда-то. В этой пустоши появляются только те, кто погиб в мире живых. Уж не Хозяин ли это собственной персоной? – Хотел задать тебе тот же вопрос, – уходит Коул от ответа, одновременно пытаясь понять, почему (или с какой целью) какой-то высший демон так сильно напоминает ему Фиби.***
– Не знаю. Он как будто исчерпал всю свою силу. Теперь я не уверена, что он опасен, – задумчиво говорит Фиби. Сестры – особенно, Пейдж, – относятся к ее словам с долей скепсиса. – Я бы все равно предпочла, ну, понимаешь, избавиться от него. Ты еще не забыла, что он устроил? – Не он, а Сир, если уж на то пошло, – внезапно заявляет Пайпер и встряхивает головой. – Я не спорю, сила этого ребенка доставила нам массу неприятностей в прошлом, но… это ведь ребенок. Пока он не родился, он невинный. Все дети невинны, ведь так? – Это в тебе говорит желание заиметь собственного малыша, – отмахивается Пейдж. – Это желание любой нормальной женщины, даже если она ведьма! – не остается в долгу Пайпер. – Я думаю… – медленно начинает Фиби, – думаю, что это был эффект тоника зла. Возможно, он весь истратился в том происшествии с Сир… Я думаю, мы можем… можем хотя бы попытаться дать ему шанс?***
Когда они осторожно пожимают друг другу руки, нового знакомого вдруг передергивает, и его взгляд становится пустым. Коул слишком хорошо знает, что происходит и почему это так выглядит. – Что ты видел? – требует он немедленного ответа. В ответном взгляде незнакомца – причудливое смешение раздражения, уважения и любопытства. – Свою гибель. Я должен был исчезнуть, еще не родившись, и тогда первым наследником Зачарованных стал бы другой Холливелл. Коул моргает. Несколько раз. Он не уверен, что понял правильно. – Ты – Холливелл? Ты – сын одной из сестер? – Я понимаю, что тебя удивляет. Твои Зачарованные слишком юны, чтобы иметь взрослых детей. Поэтому я и здесь, – ровно отвечает неизвестный Холливелл. – Я выбрал это место, потому что здесь меня никто не побеспокоит. Оно существует неизмеримо далеко от привычного мира. Насколько я могу судить, в нем нет понятия «когда». – Нет никаких «моих» Зачарованных, – возражает Коул. – Не мне судить, – отвечает его собеседник. – В голове моей матери всегда была уйма тараканов.***
Сила ребенка просыпается снова, когда в Фиби разряжают пистолет. У нее на миг темнеет в глазах, а затем она с изумлением видит, как ее врага прошивает его же собственная пуля. Фиби озирается по сторонам, ища следы чужого вмешательства, но не находит ровным счетом никого. Рядом только ее сестры и незадачливая ведьма, спасенная из костра. Ну, это уже кое-что. По крайней мере, не огненный шар. Это обнадеживает.***
– Ты не хочешь этого знать, а я не хочу рассказывать, – отрезает Холливелл, но Коула этот ответ не устраивает. – У всего есть причина. И у нашей встречи тоже. Особенно теперь. – Не ищи того, чего нет. Я ушел сюда, чтобы меня никто не тревожил. Мне надоело метаться между сторонами. Я не искал тебя. – Отвечай, – в нем вскипает память крови демона. – Можешь угадать сам, если тебе так этого хочется. Нет, он не хочет угадывать, чей это потомок. Одинаково страшно и попасть в яблочко, и промахнуться. – Я сказал, отвечай. – Ты так и не оставишь меня в покое, да, отец?***
– Ведь Коул – твой отец. Он был особенным и он тоже любил меня, – Фиби прерывисто вздыхает, держа ладони на животе, и как будто ждет ответа из ветра на свои слова, но пространство молчит. – Но это ничего не изменит. Ничего, даже если бы он нашел способ вернуться из мертвых. Всё кончено. С меня достаточно, – твердо довершает она, будто ставя точку, и ложится на кровать. Она долго смотрит в потолок, словно ищет ответы воображаемого собеседника в тонких трещинах в штукатурке.***
– Для меня всё кончается здесь. Я никогда отсюда не уйду. Как и ты, скорее всего. Но твой выбор за тобой. Мешать не буду. Коул хотел бы уйти. К Фиби. Но можно и чуть позже. В конце концов, ему ничто не мешает немного задержаться и поговорить. В пустоши нет «когда», значит, он никуда не опоздает. Даже туда, куда и не надеялся успеть. – Неужели тебя никто не ждет? Что с Фиби? Что с ее сестрами? – С ними всё хорошо. – И похоже, что это правда. – Тогда почему? – Потому что нужно уметь отпускать малое ради большего блага. – Холливелл немного молчит, глядя прямо перед собой. Зверь, избитый и обожженный, ворчит где-то внизу, под слоем песка и скалой, на которой они сидят рядом, свесив ноги. Из всех возможных вариантов посмертия этот в итоге кажется Коулу далеко не самым плохим. – То будущее, в котором я так и не появился, совершенно отличается от моего. В нем моя мать в конце концов стала счастлива, но не прожила после этого слишком долго. Другой первый потомок в конце концов разрушил если не всё, то многое… Ее долгая жизнь и покой – справедливая плата за мое существование. Даже если придется сидеть здесь, чтобы их не донимали демоны и прочая шелуха. – Ты ее любишь. Холливелл поворачивает к нему лицо, и его глаза, такие знакомые, поблескивают открытым теплом – как у людей, которые делят на двоих одну хорошую тайну: – А разве ее можно не любить?